Глава 3

Засада – дело долгое и муторное. Это в геройских балладах, что за еду или мелкую монету рассказывают ротозеям бродячие барды, можно неделю ждать врага, сидя в кустах, потом дождаться и геройски победить. Нет, можно, конечно. Но между «ждать» и «победить» будет много разных других слов. Например, слово «комары».

Питер Батлер, наемник барона Джона Рэда, худощавый молодой человек двадцати лет от роду, делает стремительное, но осторожное, чтобы, не приведи Господь, ничего не звякнуло, движение, и одним комаром в этом мире становится меньше. Ждать, да. С тех пор как люди Ральфа Нормана, прозванного Везучим за череду стремительных побед в местного масштаба стычках, сделали своей профессией разбой на дорогах, – добро бы на своих, так нет же, на дорогах соседей! – от услуг людей, вроде Питера, нет отбоя. Разбойника ведь тоже можно поймать.

И повесить.

В засаде их пятеро – пять ветеранов, пусть никому из них еще не исполнилось тридцати, но возраст в таких делах не главное. Главное опыт и воинские навыки, а уж стрелять и драться они все умеют, это точно. А больше и не надо. Один залп из луков – и у тебя становится на пять врагов меньше – это еще до того, как все началось. В этот момент враг тебя обнаруживает и начинает защищаться. Закрывается щитами, у кого они есть, поднимает на дыбы коней – у кого, опять же, есть кони… А есть они не у многих. Щит в кустах – помеха, разбойники – а охотился Питер со товарищи именно на разбойников, предпочитающих засады ратному строю, – вряд ли возьмут в лес щиты. Скорее, у них будут луки. И брони на них не будет, звенит броня, выдает. Самое большее, будет кожа, а кожа для стрелы не помеха.

Что до лошадей, то конь в засаде – это вообще никуда не годится. И значит, ничего они тебе сразу противопоставить не сумеют, можно спокойно делать второй выстрел. Десять врагов.

Считает Питер хорошо и очень этим гордится.

А потом можно отложить лук, взяться за меч – и уложить еще пятерых. Если повезет. Итого, пятнадцать, а милорд Джон, храни его Господь, платит за каждого разбойника звонкой монетой.

И все бы хорошо, вот только комары.

«И ведь не то чтобы местность здесь была болотистой, – с досадой думает молодой наемник. – Холмы. Лес – хороший лес: сосна, орешник, ель…»

Он вздыхает (тихонько), вспомнив, что именно в вечном полумраке ельника комарам самое раздолье и есть. Ну да ладно. Зато времена стоят – золотые, господа делят корону, а господа поменьше, пользуясь случаем, делят добрую старую Англию. Наемному клинку в такое время всегда найдется работа.

Раньше было не так. Сам-то он помнит это время плохо – был совсем малышом, но внимательно слушал истории, что рассказывали старики-ветераны. Англия крепко получила тогда по рукам от Франции, война кончилась скверно, и переставших быть нужными наемников поразогнали… Это было ошибкой. Очень скоро оказалось, что лучше уж война, чем толпы безработных солдат, вооруженных до зубов и злых на весь мир. В такую пору самое время затеять спор о престоле, воевать, так сказать, со своими, раз уж с чужими вышло неладно.

Работу свою Питер любит. Да, то засада в дождь, то переходы в жару, и порой прилетает из придорожных кустов кое-что похуже комара… Шрамов у молодого человека накопилось изрядно, что да, то да. Но зато и платят куда лучше, чем землепашцу, да и кланяться приходится пореже. Совсем не приходится, разве что барон Джон решит поорать, так это не считается.

Молодой человек усмехается, представив на мгновенье, что его, с честью прошедшего огонь и воду, заставят – нет, попытаются заставить – кланяться сборщику налогов. Кланяться в пояс, не поднимая глаз, и униженно умолять не забирать… ну, например, последнюю курицу. Где после этого бедняга обнаружит указанную курицу и как он ее оттуда будет доставать – вопрос отнюдь не праздный. Курица – птица опасная. Но вкусная – мысли лежащего в засаде незаметно принимают другое направление, а живот его тихонько бурчит, соглашаясь. Сейчас бы супчику куриного, да с… Стоп. А вот и гости пожаловали.

– Она прошла здесь, – уверенно произносит Наставник Роберт, пригибаясь, чтобы пропустить над головой низкие ветви. Как ни странно, он и не думает вглядываться в следы на земле. Да и что можно тут разглядеть, с лошади, в полумраке лесной чащи, заполненной туманом и подсвеченной то тут, то там столбами света, падающего сверху, сквозь редкие просветы между кронами? Вместо этого он наблюдает, прищурившись, за поведением странной конструкции, сделанной из гусиного перышка и двух свинцовых шариков, качающихся на веревочке.

– Спешиваемся, – командует Наставник, поняв, что конному дальше дороги нет. – С лошадьми останется брат Ларри, остальные – в цепь, и вперед.

Миг – и лошади скрыты в мокрых кустах, а маленький отряд практически бесшумно движется по ночному лесу. Посторонний наблюдатель, случись таковой поблизости, непременно отметил бы выучку странных монахов, да полно – учат ли монахов ходить в лесу, не поднимая шума? Что-то здесь не так…

– Что-то здесь не так, – озабоченно произносит предводитель погони четверть часа спустя. Он удивлен – никогда раньше ему не приходилось видеть ничего подобного. Свинцовые шарики раскачиваются на веревочке с такой интенсивностью, что, будь амулет в чужих руках, Наставник Роберт первым обвинил бы его в жульничестве. Но себя-то не обвинишь!

– Удвоить бдительность.

Отряд приближается к кругу магических камней.

Наемники не были чем-то необычным в старой доброй Англии. Выгода очевидна – ты получаешь профессиональных солдат, когда они тебе нужны, и расстаешься с ними, когда нужда проходит. В целом это обходилось куда дешевле, чем если содержать отряд – профессиональный отряд, вооруженный и обученный так, как следует, постоянно.

Вот только сэр Ральф Норман пошел дальше – нанятое им отребье не было профессиональными солдатами. Да и не платил он им ничего, предлагая вместо денег «защиту». Очень удобно – если ты разбойник с большой дороги, хотя барон Джон, на чьих землях они, в основном, хозяйничали, называл их не иначе как «люди Ральфа». Именно так, Ральфа. Без всяких там «сэров» или «баронов».

Люди Ральфа, если так можно назвать пару десятков головорезов, нанятых указанным Ральфом «за защиту», а говоря проще, за право грабить путников на землях его недругов и укрываться после этого на его землях (но не за его стенами!) от гнева ограбленных соседей, двигаются пешком, но лошадь при них все-таки имеется, обыкновенная деревенская кляча, на какой можно как сеять, так и ездить верхом… недолго. Лошадь эта запряжена в убогую телегу, и нет никаких сомнений, кому она принадлежала, до того как сменила хозяина. Крестьянам барона Джона Рэда, разумеется.

В ней, в телеге, на куче пожухлого сена, слегка присыпанного хворостом, лежат три продолговатых предмета, которые Питер поначалу принимает за свертки. И лишь затем, с долей изумления, молодой человек осознает, что это – люди. Пленные. Три человека, но уж веревок на них накручено – с лихвой хватит, чтобы дюжину повязать, и еще останется.

Ну и хорошо.

Пленники Нормана – друзья милорда Джона. Скосив глаза вправо, Питер смотрит на замершего за покрытым мхом упавшим лесным великаном Уильяма Лоусона, угрюмого здоровяка, прозванного Молчуном за нелюбовь к длинным речам. Тот чуть пожимает плечами, справимся, мол.

И правда, что такое десять человек? Ерунда, два раза из луков выстрелить.

Питер шарит взглядом в подсвеченной солнцем древесной кроне, где, по его представлениям, должен прятаться единственный в их компании шотландец, Вульф Мак-Дональд. Листья колышутся на ветру, солнечные блики весело подмигивают – и, разумеется, никого там не видно. Что и не удивительно. Когда старина Волк начинает играть в прятки, видишь его только перед смертью, если вообще видишь – такой уж он человек.

Еще двое, Генри Свайн и Годфри Торстон, прячутся с другой стороны дороги и чуть левее, чтобы не утыкать друг друга стрелами при обстреле противника с противоположных направлений. Кличек ни тот ни другой не одобряют, так что зовут их в отряде просто по именам.

Ну – с богом!

Подавать сигналы кряканьем утки или, там, пением соловья наемники считают ниже своего достоинства. Соловей еще не сошел с ума, чтобы рвать глотку в двух шагах от тележного скрипа, а утка в ельнике – такое и вовсе только у объевшихся прелыми грушами бардов встречается. Да и к тому же каждый из сидящих в засаде бойцов уже должен был натянуть лук и выбрать мишень, причем каждый свою, ибо в отряде на этот счет существовали правила. Питер, например, аккуратно выцеливает здоровенного детину, что топает вровень с телегой, то есть ближе к середине маленького каравана. И с этой стороны дороги. В бою такого амбала лучше не встречать – что ж! Сам виноват, умрет первым.

Все просто, так что сигнал к атаке вроде как и не нужен. Достаточно прицелиться получше и спустить тетиву.

Тетива говорит веселое «трень», детина, выронив копье, хватается обеими руками за горло и валится на колени. Тут же начинают звонко щелкать луки остальных стрелков – по луку на брата. Пять выстрелов – пять смертей. Замечательная все-таки это вещь – арифметика.

Второй залп оказывается менее удачным – цели забеспокоились, начали двигаться, так что стрелы зацепили только троих, причем, похоже, не насмерть. Не страшно. Десять минус пять и минус три – будет два. Против пятерых нападающих. Перевес противником утерян, и исход боя предрешен. Имеется, конечно, небольшой шанс, что уцелевшие двое ломанутся напролом, в окружающий дорогу густой кустарник, и лови их потом по лесной чащобе. Но нет. Не зная количества нападающих – точнее, не обладая выучкой и хладнокровием, для того чтобы соотнести количество погибших товарищей с количеством невидимых за ветвями стрелков – арифметика и еще раз арифметика! – они предпочитают упасть на колени и поднять руки кверху, не убивайте, мол. Сдаемся.

Довольно глупо, если вдуматься, ибо сэр Джон их непременно повесит.

Насчет сдающихся тоже существуют правила, следуя каковым из кустов выходят только Генри и Годфри. Выходят и, стоя так, чтобы не оказаться между своими товарищами и потенциальными мишенями, живо вяжут пленникам руки за спиной. Затем – ноги. Причем, именно так – сначала скрутили и лишь потом стали разбираться, кто и как ранен.

Перевязали. Перевели дух, оставляя позади напряжение короткого боя. Послали Волка назад по дороге, а Генри – вперед, на тот, хотя и маловероятный, случай, если на дороге появится кто-то еще. И только после этого, когда все вопросы, связанные с безопасностью, решены – принялись изучать трофеи.

– Пресвятая… – начинает Молчун и умолкает на полуслове, осеняя себя вместо этого крестным знамением. Миг спустя, приглядевшись, его жест повторяют Питер с Годфри, ибо на телеге, скрученные так, что за веревками почти не видно тел, лежат самые настоящие демоны. Двое демонов мужского пола и один – женского.

– Вот это да! – озадаченно произносит Годфри и добавляет сложный загиб, сбиваясь, впрочем, где-то на середине. Это, безусловно, является свидетельством глубочайшего потрясения, обычно он доходит до конца на одном дыхании (и очень этим гордится).

Что же до Молчуна, то он, как человек более практичный, берет с телеги соломинку и осторожно тычет одного из демонов в щеку. Демон остается неподвижен.

– Не шевелится, – хриплым шепотом произносит Молчун. – Но раз связан, значит, наверное, не дохлый, а?

– Значит, без чувств, – со знанием дела кивает Питер. – Это, кстати, хорошо.

– Так… что же тут хорошего? – изумление простодушного Годфри столь велико, что Питер не выдерживает – улыбается. И чувствует, как уходит, отступает липкий страх. Вздрогнули, перекрестились – и хватит. Мы же англичане, верно?

– За живых демонов нам больше заплатят, – цинично произносит наемник. – И кстати…

Он бесцеремонно берет за шкирку одного из пленных и ставит его на ноги. Тычет узловатым пальцем в сторону телеги и улыбается, демонстрируя крупные желтые зубы. Трех передних у него не хватает.

– Ну что, – дружелюбно произносит он, хлопая пленника по раненому плечу, – рассказывай, что ли?!

В лесу неподалеку перепуганные до смерти лжемонахи тащат потерявшего сознание Наставника Роберта прочь от каменного круга. Нехорошее это оказалось место, права была маленькая Мэри.

Когда ты владеешь замком и несколькими окрестными деревеньками, когда вся эта пастораль омывается речкой, полной рыбы, и включает в себя лес, полный… ну хорошо, олени в лесу как бы королевские, ибо лес не твой, а лишь отдан в управление и сроки управления давно прошли. Но король далеко, в стране смута, и лордам не до жалкой кучки деревьев – владей, пока никто не видит. Так вот, когда ты все это имеешь, тебе остается лишь смиренно радоваться и благодарить Господа.

Но присутствует, увы, одно обстоятельство, которое изрядно портит настроение барону Джону Рэду, владельцу указанных деревенек, речки (ну хорошо – ручья), изрядного куска леса и, разумеется, замка на холме. Обстоятельство это называется войною.

То, что Ланкастеры и Йорки вздумали выяснять свои отношения в этих краях, – плохо само по себе, ибо всем известно – война на пороге и война в дальних краях – это две разные войны. Уйти в поход и вернуться с богатой добычей – что может быть лучше? А тут…

Посеешь рожь – пролетит по ржи ратная конница, неизвестно чья, взметнется пыль из-под копыт, и ни конницы нет, ни ржи. Соберешь урожай – от силы треть, то, что осталось после конницы, – налетят на деревеньку лихие люди, и нет урожая. А перебьешь лихих людей, так окажется, что они – фуражиры чуть ли не самого Ричарда Йоркского, и изволь платить штраф, словно не они, а ты грабителем вломился в чужой дом. Не заплатишь штрафа – и твой замок месяц держат в осаде, не штурмуют, а именно держат, не давая выйти за стены, а когда осаждающие уходят-таки восвояси, обнаруживается, что борцы за корону из твоих деревень разве что стены с собою не унесли.

Разумеется, дружина у барона Джона имелась – двое рыцарей, он и его воспитаник, сэр Томас Турлоу, и почти полторы сотни вооруженных головорезов, как из числа людей самого барона, так и из наемников. Только вот наемники сражаются за деньги, и это является еще одной проблемой, ибо денег в баронстве не хватает катастрофически даже в мирное время, что уж тут говорить о времени военном.

Впрочем, как известно, война – суть не только опасность, но и возможность. Как раз в данный момент барон Джон Рэд, хоть и не знакомый с тонкостями древней философии, но весьма сведущий в военном деле, собирается обратить наличную возможность в грядущую звонкую монету.

«Был бы я помоложе», – мрачно думает рыцарь, обозревая свое, готовящееся к сражению, воинство. Впрочем, возраст – понятие относительное. С одной стороны, конечно, барону уже далеко за сорок, и остряк, сравнивший его фигуру с Аполлоном, рискует остаться без зубов, ибо, в отличие от языческого бога, сэр Джон злоупотребляет вином, элем и жареным мясом и, соответственно, ни малейшими иллюзиями насчет своей фигуры себя не тешит. С другой стороны, доспехи – несколько раз переделанные, дабы соответствовать растущим габаритам владельца, – он носит привычно, не замечая их веса, в седле сидит как влитой, а красная его физиономия – не в нее ли предки получили свою фамилию? – обрамлена огненно-рыжей шевелюрой, хоть и со следами седины, но в меру густой, и лоснится здоровьем.

– Хорошая добыча, – улыбается едущий с ним бок о бок двухметровый гигант, закованный в броню, начищенную – в отличие от доспехов его опекуна – до зеркального блеска. Сэр Томас Турлоу в свои восемнадцать лет может, пожалуй, побороть любого жителя Англии и в равной степени, как порой шутили побежденные, также и любого медведя. Шевелюру он имеет светло-русую, глаза голубые, в плечах широк – и не просто широк, а то, что называется «в дверь не пройдет», одним словом, рядом с сэром Джоном в седле громоздится идеал рыцаря без страха и упрека, словно сошедший со страниц рыцарских романов.