Наблюдая за тем, как бьются в конвульсиях обычно невидимые, на этот раз проявленные воздействием волшебных концентраторов линии Силы, я подумал, что они сейчас похожи на жирных лазурных анаконд, которых терзают электрическим током какие-нибудь отмороженные изверги.
      – Впечатляет? – спросил встретивший меня у первой линии оцепления Боря Харитонов.
      – Впечатляет, – признался я.
      На самом деле впечатляло. Очень. Команда Серёги Белова превратила строительную площадку в настоящий театр боевых магических действий: строители и зеваки эвакуированы, территория оцеплена низшими чинами, вдоль забора из гофрированной жести через каждые пять шагов расставлены похожие на античные вазы концентраторы Силы, а само недостроенное здание будущего торгово-офисного центра от основания до самого последнего этажа скрыто в клубах магической Завесы Анкара. Обычно эта мутно-серая пелена вызывается коллективным заклинанием, дабы скрыть нечто важное и непредназначенное для чужого взора. Либо для этого, либо для того, чтобы на какое-то время – вот неподвластный уму парадокс – остановить поток времени. Но чаще всего – поскольку спрятать что-либо и устроить безвременье можно и менее затратными способами – используется она тогда, когда нужно устроить и то и другое одновременно. Одновременно и безотлагательно.
      Позволив мне оценить масштаб происходящего, но ничего до поры до времени не объясняя, Боря повёл меня за вторую линию оцепления.
      – Как у тебя вчера с Ирмой сложилось? – поинтересовался я, нырнув под оранжевую оградительную ленту. – Стыковка прошла в штатном режиме? Или пришлось перейти на ручной?
      В ответ Боря издал протяжный звук, похожий на стон подбитого изюбря. И обронил, не поворачивая головы:
      – Сыпанул ты, братишка, мне соль на свежую рану. Вот такую вот горсть сыпанул. За что, спрашивается?
      – Неужели разругались?
      – Хуже. Девчонка динамо крутанула.
      – Быть такого не может.
      – Может, дракон, ещё как может. Исчезла в полночь как профессионалка, я даже глазом не успел моргнуть.
      – Бывает, – посочувствовал я.
      – Она исчезла, – продолжил Боря с покаянной искренностью старого пьяницы, – а я с горя до хрустального звона дозаправился. Худо мне сегодня. Ой, худо, Егор. И душа болит, и головушка.
      Не найдя, чего сказать, я вновь протянул:
      – Бывает.
      – Ага, бывает, – вздохнул Боря и, нервно одернув полу чёрного бушлата, добавил: – Отчего-то в последнее время всё чаще и чаще.
      До служебного, напоминающего бронетранспортёр, "хаммера", возле которого Молотобойцы организовали нечто вроде временного штаба, оставалось шагов двадцать. Там под пляжным тентом клоунских цветов стоял канцелярский стол, за ним в легкомысленном плетёном кресле, с которого даже не удосужились сорвать огромный пластиковый ценник, сидел Серёга Белов и напряжённо говорил с кем-то по спутниковому телефону. Исполосованное шрамами лицо главного опера местного Поста было мрачнее тучи, свободная ладонь то теребила бороду, то оглаживала ворот бессменной кожанки, то сжималась в кулак. Давненько я не видел своего приятеля в столь растрёпанном расположении духа.
      Остальные служивые (кто в чёрно-оранжевых форменных комбинезонах с монашеского вида капюшонами, кто по гражданке, но все – с поясами Молотобойцев и боевыми мечами инхипами) стояли полукругом на почтительном расстоянии от своего командира в готовности немедленно выполнить любой его приказ. Было их по какой-то странной случайности, как апостолов, двенадцать. Большинство я знал шапочно, на уровне "Привет, как дела? – Пока не родила". Близко – лишь боевого мага Володю "Нырка" Щеглова, эксперта по заклинаниям Самохина и чародейку Нашу Машу, длинноногую буряточку, состоящую в штате Поста на должности со столь замысловатым названием, что без ошибок произнести его вслух пока ни кому не удавалось.
      Приметил я и ещё одного персонажа развернувшегося фантасмагорического действа. В стороне от кондотьеров, вдоль забора, что огораживал строительный котлован, прохаживался, заложив руки за спину, незнакомый мне человек в сером пальто и серой же щегольской шляпе. Было ему лет тридцать-тридцать пять, он заметно нервничал, хотя всеми силами и пытался выглядеть спокойным. Незнакомец мне этот почему-то сразу не понравился. Было в нём, при всей его смазливости, нечто отталкивающее. Похож на фигуру, вырезанную из второсортного картона, подумал я про него. Такой же серый и плоский.
      Мы не дошли до внедорожника всего ничего, когда Боря вдруг потянул меня в сторону:
      – Отойди-ка, Егор, пока вон туда, к будке строителей. Жди и делай вид, что не при делах. А я пока доложу Архипычу, что ты уже прибыл.
      Ничего не понимая, я проворчал:
      – Сами вызвали, теперь церемониал какой-то левый устраиваете.
      – Так надо, Егор, – извиняющимся тоном сказал Боря и коротко кивнул в сторону незнакомца. – Видишь, мы тут не одни.
      – Заметил. А кто это?
      – Да так. Прыщ один из столичного Поста.
      – Чего тут забыл?
      – Это тебе Архипыч расскажет, я не уполномочен. Хотя, признаться, сказал бы сейчас насчёт этого козодоя пару ласковых. Ох, сказал бы. Да ещё бы, будь моя воля, и настучал ему по черепку. Знаешь, так от души бы настучал. Со всей пролетарской ненавистью.
      После этих гневных, горячечных, подкреплённых взмахами огромного кулака слов Боря оставил меня, а сам, ускорив шаг, направился к своему командиру. Подойдя к столу, дожидаться, когда полковник закончит телефонный разговор, не стал, пригнувшись, сунулся под тент и зашептал в свободное ухо. Главный опер сразу просветлел лицом, нашёл меня глазами, отсалютовал уставными "вилами" и сделал знак рукой, который я понял так: подожди немного, дракон, сейчас закончу.
      В ответ я сдержано кивнул, дескать, ладно, жду. И доставая на ходу сигареты, направился к выкрашенному в ядовито-зелённый цвет вагончику на колёсах, который строители установили недалеко от аккуратно сложенных в стопку железобетонных плит перекрытия. Не успел я сделать в сторону бытовки и трёх шагов, как услышал хорошо знакомый голос:
      – Глаза дракона сияют. Лик его ужасен. Движения быстры. Он прекрасен. Он весь, как божия гроза. Привет, старичок.
      Я обернулся. От здания торгового комплекса ко мне приближался эгрегор Кика, яркий представитель той когорты удивительных существ, которые появляются в Пределах в результате волевого порыва людей, объединённых единым желанием.
      Бывают эгрегоры жадности, бывают – глупости, бывают – хаоса, случаются эгрегоры твёрдого порядка, народного гнева и благородной ярости. Ну а мой знакомец Кика – эгрегор нездорового любопытства. Материализовался в Пределах в перестроечные времена благодаря неудержимому желанию горожан во что бы то ни стало узнать всё то, что семьдесят лет скрывала от них родная Советская Власть. С тех пор подвизается на ниве журналистки, в последние годы – в качестве фрилансера. Работает сразу со всеми газетами Города, вхож во многие благородные дома, обладает способностью присутствовать одновременно в нескольких местах и всегда знает все последние городские новости. Одним словом, очень информированное существо. Самое, пожалуй, информированное.
      С виду он обычный человек, у него даже имя человеческое есть, хорошее такое имя – Илья Комаров, и надо быть посвящённым, чтобы увидеть, что у этого дружелюбного, бодрого пятидесятилетнего толстячка нет души. Нет как таковой. Как и у всякого, кто рождён далеко-далеко за Пределами.
      Пожимая пухлую, никогда не знавшую грубой работы ладошку, я поинтересовался:
      – Чего тут нужно представителю продажной прессы?
      – Вызвали, – коротко пояснил Кика, кивнув в сторону молотобойцев.
      – Тебя-то зачем?
      – Всегда, старичок, вызывают, когда нужно грамотно соврать профанам. На птичьем языке спецслужб это называется "информационным прикрытием".
      – Ты у них в штате? – удивился я. – Вот не знал.
      Кика покрутил пальцем у виска:
      – С ума, что ли, сошёл? Как я могу быть у Молотобойцев в штате? Я ведь, старичок, не человек, я инфернальный выродок. Забыл?
      – Ну не человек. И что?
      – Как "что"? Души нет, стало быть, священных клятв давать не могу, и высоких обетов принимать не смею. Потому работаю исключительно по разовым, ни к чему меня не обязывающим, договорам. Так и только так.
      – Платят-то хоть хорошо? – спросил я не столько из интереса, сколько для поддержания разговора.
      – Платят, – уклончиво ответил Кика.
      – Мало значит.
      – Курочка по зёрнышку клюёт.
      – Ха-ха.
      – Только за плату работает быдло.
      – Идейный?
      – Типа того.
      – Уважаю.
      Играя в такой вот словесный пинг-понг, мы дошли с ним до вагончика строителей. Подложив под зад пакет с журналом, я замечательно устроился на откидной лестнице и похлопал по ступеньке, приглашая Кику присесть рядом. Эгрегор провёл по металлической поверхности пальцем с отполированным ноготком, удостоверился, что пыльно-грязно, и воздержался. Поберёг свой стильный светло-бежевый плащ.
      – Не в курсе, что тут происходит? – закурив, спросил я. Протянул пачку эгрегору, вспомнил, что не курит, и спрятал её в карман.
      – Когда позвонили, – подставляя лицо лучам слабого осеннего солнца, ответил Кика, – сказали, что КС четвёртой степени,
      – А мне дежурный сказал, что второй.
      – Второй? – Кика скосился в сторону спрятанной в клубах Завесы новостройки, потом задумчиво подёргал ухо в районе богемной серьги и, продолжая по-кошачьи щуриться на солнце, заметил: – Сдаётся, старичок, косяки у них по ходу дела пошли.
      – К бабке не ходи, – сказал я. – Оттого и интересуюсь: что за блудняк? Колись, Кика. Быть такого не может, чтоб не знал.
      Эгрегор не сразу, но ответил:
      – Утверждать, старичок, ничего не берусь, но краем уха слышал, что с рассвета хидлера по городу гоняют.
      – Демона душевного смятения?
      – Ага, длиннохвостого.
      Тут Кика усмехнулся чему-то своему и продекламировал, весьма удачно имитирую голос Левитана:
 
Внимание, внимание,
Апофеоз камлания.
Сегодня под мостом
Поймали хидлера с хвостом.
 
      После чего спросил:
      – Помнишь стишок?
      – Стишок помню, – сказал я. – А почему такой кипеш, признаться, не пойму. Хидлер – существо вредное, конечно, но не столь опасное, как, например, кятлот, крым-рым или угрюм-акар. Взять его для опытного мага – пара пустяков. Да? Нет?
      – Ты маг, тебе видней. Случись, сам бы сумел захомутать?
      – Будь при Силе, запросто. Причём, в одиночку. – Похвалившись, я кивнул в сторону молотобойцев. – А тут таких, как я, человек шесть. И ещё человек шесть тех, кто намного меня круче. Я уже не говорю об Архипыче, маге высшего уровня.
      – Стало быть, старичок, что тут не так, – рассудил Кика.
      – Да, похоже на то, – согласился я. А затем, держа в уме свои недавние злоключения, решил воспользоваться тем, что встретился с самым информированным существом Города. Спросил как бы между прочим: – Что нового слышно? Чем город дышит?
      – Чем попало, – ответил Кика и взял паузу.
      Я не стал его торопить, знал, немного потерплю, и сам всё расскажет. Так и случилось.
      – Кто-то диким войну объявил, – не выдержав и пяти секунд, начал Кика с самого на его взгляд любопытного. – Два трупа нашли поутру на берегу Ухашовки, а ещё двое у них без вести пропали. Слышал о таком?
      – Краем уха, – соврал я.– А с чего ты решил, что это война?
      – Говорят, – пожал плечами Кика.
      – А ещё что говорят?
      – Говорят, Михей Процентщик где-то разжился египетским крестом.
      – Настоящим?
      – Самым что ни наесть, чуть ли не из гробницы. Занятно, да?
      – Угу, – кивнул я. – Занятно.
      – А ещё мне зуб выбили в драке. – Тут Кика повернул лицо в мою сторону, раззявил рот и ткнул в то место, где ещё недавно был резец. – Видал?
      – Кто это тебе так? – удивился я.
      – Есть умельцы, – хмыкнул эгрегор и, видя моё искреннее (а оно было действительно искренним) сочувствие, стал делиться: – Вчера сдуру попёрся на шабаш непримиримых, думал сенсацией разжиться. Разжился, блин. Поначалу ничего беды не предвещало. Сел, как обычно, в первый ряд, диктофон врубил, стал слушать пламенные речи. Полчаса слушаю, час, полтора. Скукотища такая, что от зевоты челюсть сводит. Ещё немного и точно бы уснул. Но тут один деятель из особо одарённых вдруг выдает с трибуны, что Путин – ноль без палочки, которому с ценами на нефть повезло. А я возьми и ляпни сдуру, что Бог не фраер, знает, кому помогать. Сказал, вроде, тихо, в четверть голоса, но услышали. И понеслась. Слово за слово, а потом сразу стульями.
      – Пострадал, стало быть, за своего соплеменника, – не сумев сдержать улыбки, сказал я.
      Кика на мою откровенную иронию внимания не обратил и гордо заметил:
      – За своего – святое дело.
      Честно говоря, я не совсем понимал, как это бездушный может блюсти святость, но, боясь обидеть, расспрашивать об этом не стал и сменил тему:
      – Слушай, а ты Холобыстина знаешь? Писателя?
      – Барина, что ли? – уточнил эгрегор.
      – Его что, "барином" обзывают?
      – А ты его когда-нибудь видел?
      – Довелось.
      – Разве не барин?
      Представив вальяжную фигуру редактора "Сибирьских зорь", я согласился:
      – Вообще-то да, тянет на барина. Представительный такой дядечка. Только вот чего не пойму: с чего кормится? Был я в его редакции, слёзы наворачиваются. Нищета.
      – Маскируется гад, – уверенно, со знанием дела сказал Кика.
      – Стало быть, шустрит?
      – Шустрит проныра.
      – И чем промышляет?
      – Между нами?
      – Разумеется.
      – Тут такое дело. Допустим, ты бизнесмен средней руки и тебе нужно участок под точечную застройку выхлопотать или тендер на поставку какой-нибудь, к примеру, оргтехники в бюджетную организацию выиграть. Что ты делаешь?
      – Заряжаю.
      – Правильно. Топаешь к профильному чиновнику, договариваешься и отстёгиваешь. Так? Так. Везде так. И у нас так. Только не совсем. У нас есть одна замечательная особенность. У нас конверт в кабинете оставлять не принято. У нас из кабинета чиновника ты на всех парах летишь в бухгалтерию альманаха "Сибирские зори". Там по крутому прайсу выкупаешь определённое количество печатной площади. А потом в очередном номере появляется рассказ, статья или поэма за подписью того столоначальника, к которому ты просьбу имеешь. Дальше, старичок, понятно?
      – Вполне, – сказал я и обрисовал, как это себе представляю: – Начальник за писульку, которую левой ногой накарябал какой-нибудь второкурсник филфака, получает гонорар, который не снился Акунину, а ты – выигрываешь тендер. Так?
      Эгрегор кивнул:
      – Именно так, старичок. Именно так. Столоначальник, не опасаясь обвинений в коррупции, получает вознаграждение, ты – решаешь свой вопрос. И всем хорошо.
      – А в чём гешефт Холобыстина?
      – Имеет шесть процентов от суммы каждого "отката".
      – Не хило, – восхитился я.
      – Я тоже так считаю, – согласился эгрегор.
      – Только вот чего, Кика, не понимаю. Большие деньги, как известно, не только утяжеляют карму, но и привлекают внимание мытырей. Скажи, как он столь крупные поступления на счёт редакции умудряется затем в налоговой…
      Завершить свой вопрос я не успел, поскольку откуда ни возьмись появился перед нами заместитель главы Городского Поста кондотьеров Предельного съезда сыновей седьмого сына Сергей Архипович Белов. Главный опер местных Молотобойцев. Полковник. Старый вояка. Высший маг. Просто, но правильно устроенный человек. Для своих – Архипыч.
      Надо сказать, выражение "откуда ни возьмись" в данном конкретном случае не являлось фигурой речи, а отражало реальный факт. Не пешком Архипыч одолел те несчастные полтора-два десятка метров, что нас разделяли, а через Запредельное нырнул. Просто встал из кресла, бросил трубку телефонную на стол и нырнул. Он часто так делает. А чего, спрашивается, не делать, когда все чёрные ходы для тебя открыты, Сила – казённая и ты знаешь, что кратчайшее расстояние между двумя точками Пределов это вовсе не прямая, а кривая, проведённая через Запредельное.
      Увидев перед собой Архипыча, Кика испуганно дёрнулся:
      – У-у, шайтан.
      А я вытащил сигарету изо рта и поприветствовал старого приятеля по-военному:
      – Здравия желаю.
      При этом, правда, вскакивать словно ефрейтор перед офицером не стал.
      Архипыч молча пожал руку сперва мне, потом эгрегору. Затем вытащил ловким, еле уловим движением сигарету из моих пальцев, оторвал фильтр и глубоко затянулся.
      Я удивился:
      – Ты вроде бросил.
      – Бросишь тут, – выдохнув дым, хмуро обронил кондотьер.
      – Неужели всё так худо? – заинтересовался Кика.
      Архипыча аж передёрнуло всего:
      – "Худо" – это не то слово. Есть ещё одно русское слово, что начинается на "ху", вот оно поточнее будет. – После этих слов он щёлчком отправил окурок в полёт, подобрался весь и заговорил делово, в приказном тоне: – Давай, Кика, дуй в штаб-квартиру, найди Никанора Выруби-Свет, согласуй с ним все детали. Он сейчас как раз монтирует из архивных нарезок картинку для телевизора.
      – А чего согласовать-то? – скривился Кика. – У вас всегда всё без затей. Руку даю на отсечение, что и нынче, как всегда: анонимный телефонный звонок, массовая эвакуация, поиск бомбы, факт в итоге ни фига не подтвердится.
      – Хорош, болтать, – набавив в голосе металла, осадил его Архипыч. – Я тебе сказал, дуй к Никанору. И чтоб чики-пики всё вышло. И чтоб никаких нестыковок. И чтоб чистый классицизм на выхлопе: единство места, времени и действия. Ты поняла меня, сущность левая?
      Кика притворно охнул и погрозил кондотьеру пальцем:
      – А это, гражданин начальник, уже, между прочим, расизм в чистом виде.
      – Не зли меня, Кика, ради Силы, – попросил Архипыч, приложив руку к груди. И тут же пригрозил: – Будешь нарываться, развоплощу. В два счёта развоплощу. Или даже в один. Желаешь узнать, как это – в один?
      – Не пугай, начальник, – живо отозвался эгрегор. – Видишь, иду уже. – Он действительно сделал несколько шагов к воротам, но вдруг остановился и развернулся на сто восемьдесят: – Эй, начальник, а куда информацию сливать-то?
      – Обязательно – в "Восточку" и в "Областную", – не задумываясь, ответил кондотьер. – Ещё в "Номер один", "Пятницу" и местный вкладыш "Комсомольской правды". Дальше – сам смотри.
      Кика сначала кивнул, дескать, понял, а потом вдруг на несколько секунд превратился в каменную статую. А когда ожил, сделал кислое лицо и впал в сомнения вселенского масштаба:
      – Спрашивается, и на кой чёрт мы этот тренд подогреваем? Кому нужно, чтобы мы, журналисты, обрушивали на головы людей криминальную муть такими вот дозами? Чей бубновый интерес в том, что мы создаём ничем не пробиваемых циников? – Не питая надежды услышать ответ от присутствующих, эгрегор театрально вознёс руки к небесам. Но и небеса оказались глухи к его интересу. Тогда он опять уставился на нас смертных и спросил: – Чего глядите как на идиота? Я не прав?