Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пепел империй

ModernLib.Net / История / Стогов Илья / Пепел империй - Чтение (стр. 2)
Автор: Стогов Илья
Жанр: История

 

 


В 636 году, с интервалом в два месяца, они выиграли оба решающих сражения. В трехдневной битве на реке Йармуке они разгромили армию византийских базилевсов. В сражении у города Кадисия уничтожили персидские отряды Йездигерда III.

В 651 году последний персидский император был убит, его наследник бежал в Китай, а империя Сасанидов перешла под власть халифов. Ничуть не хуже складывались дела и на византийском фронте. Империя ромеев была так же стара, дряхла и беспомощна, как и персидская. Даже плохо вооруженные бедуинские орды проходили сквозь ее земли как нож сквозь масло.

В 639 году командующий палестинской конницей взял Египет. В 667 году отряды правоверных стояли в Халкидоне — прямо напротив императорского дворца в Константинополе.

Пик военных побед мусульман пришелся на начало VIII века. В 711 году арабы высадились на южном берегу Испании, а на востоке вышли к Пенджабу.

Халифы планировали захват Европы, но дальше их не пустили франки Карла Мартелла, который, по преданию, лично громил арабов, вооружившись боевым молотом. Сфера исламского влияния определилась.

Распространение арабов за пределы Аравии стало, по сути, продолжением процесса, начавшегося еще до Мухаммада. Точно так же, как бедуины-язычники смели цивилизацию Йемена, арабы-мусульмане уничтожили центры культуры по всей территории будущей исламской ойкумены.

Один из современных арабистов писал:

Первое столетие существования арабской империи не создало у арабов общих политических интересов. Примитивные доисламские отношения были лишь перенесены на более масштабный уровень.

Племена вместе со всем имуществом переселялись на завоеванные территории, собирали дань с местного оседлого населения и продолжали вести тот же образ жизни, к которому привыкли у себя на родине.

Племена рабиа и азд враждовали с племенами таким и бакр. Племенная группа кайс — с племенной группой калб. Кроме того, арабов было так немного, что они отнюдь не везде были представлены на завоеванных территориях.

Варвары-бедуины не смогли сплотиться в единое государство. Ничего не изменилось и в примитивной культуре, которую они принесли с собой.

«Темные века» стали для европейцев эпохой мифа, временем славных героев и сверхъестественных подвигов. То же самое мы видим у мусульман. Мифологизация образов Пророка и его ближайшего окружения происходит почти моментально.

Очень быстро Мухаммад оказывается способен источать масло из камня, одним прикосновением исцелять от всех болезней, принимать любые обличья и воскрешать умерших.

Очень скоро появляются легенды об исре и мирадже — путешествиях Мухаммада на крылатом коне ал-Бураке сперва в Иерусалим, где он руководит совместной молитвой Авраама, Моисея и Иисуса Христа, а затем на небеса.

Собственных легенд удостоились дед Пророка, его отец, дядя, жена, дочь, внуки и каждый из первых сподвижников. Один из исследователей ислама писал:

В умственном климате первоначального ислама все новое почиталось дурным, традиция означала непререкаемый авторитет, а поколение сподвижников Пророка почиталось невозвратимо прекрасным…

Уже для поколения, жившего через несколько десятилетий после хиджры (даты начала мусульманского летосчисления), эти сподвижники предстают не историческими персонажами, а сверхъестественными воителями, отважно сражающимися с демонами и способными величием своих подвигов заставить (!) Аллаха простить грехи всех мусульман всех времен.

Особенно много таких легенд связано с Али ибн Аби Талибом — двоюродным братом и зятем Пророка, четвертым халифом, погибшим в 661 году. Али стал идеалом мусульманина для шиитов. Он — «лучший из людей», «он ближе всех к Аллаху», у него семь могил, своим мечом он прорубал ущелья в горах, он «царь мужей», победитель джиннов и драконов-аджарха.

Подражать ТАКИМ основателям религии и государства — задача достойная. В этот период благим, заслуживающим подражания, считается не то, что разумно или практично, а то, что передано нам теми, кто был лучше, чем мы.

Ранний ислам можно рассматривать не как религиозное, а как политическое явление. Даже первые расколы внутри общины (появление хариджитов и шиитов) имели исключительно династические причины.

Тонкие нюансы мистики или отвлеченного богословия недоступны мусульманам, которые пока что больше воины, чем мыслители. Горнее им неинтересно. Пока что их богословы спорят лишь о том, можно ли употреблять в пищу мясо угрей и стоит ли оставлять в живых детей тех, кто отказался сражаться за веру.

Уже при самой первой мусульманской династии Омейядов (661—750) сложилось представление о пяти столпах исламского вероучения. В их число вошли: исповедание веры, ритуальная пятикратная молитва, налог в пользу бедных, обрядовый пост и поклонение святыням Мекки.

Вы обратили внимание? Четыре из пяти столпов вероучения посвящены не доктрине, а обрядовым и ритуальным предписаниям. Ритуализированность повседневной жизни доходит до трудно вообразимого.

Пророк повелел надевать одежду и туфли правой рукой, а снимать левой. Начинать подмывание левой рукой, а заканчивать правой. Входить в отхожее место с левой ноги, выходить же с правой ноги, произнося: «Слава Аллаху, который отвел от меня беды и защитил!»

Самое интересное, что произведение, в котором изложены приведенные правила, называется «Разъяснение основ религии».

Взгляд раннего ислама обращен не вперед, а за спину. Ибн Батта ал-Укбари, исламский богослов того времени, писал:

Достойно подражать примеру Посланника Аллаха, следовать его делу, держаться его верного руководства, поступать так, как поступал он, чаще передавать с его слов все, что он установил и одобрил.

Те же, кто вводят новшества, противоречат Аллаху и Посланнику Его, опровергают слова их и не верят в Книгу Аллаха, велик Он и славен!

Над Ближним Востоком повисло традиционалистическое безвременье.

<p>4</p>

Начиная с IV века по Р.Х. Китай, уже который раз на протяжении своей истории, погружался в хаос и анархию.

Исторические китайцы появились в долине Хуанхэ приблизительно в IX веке до Р.Х. Спустя ровно полтора тысячелетия громадная глава их истории была завершена.

Словно бы готовясь к тяжелой зиме, культура подводит последние итоги. Во всех ее областях видно стремление к кодификации, сохранению созданного.

Классическая поэзия вырождается. Господствующее настроение эпохи — утонченная грусть, декадентское отчаяние, усталое равнодушие. Поэты-формалисты по тысячному разу повторяют сказанное до них.

Вместо оригинальных произведений литераторы пишут филологические исследования. Философы заняты поиском всеобщих обобщающих концепций. Конфуцианцы дописывают комментарии к своему Пятикнижию. Даосы собирают разрозненные писания в единый канон «Дао-цзан».

Нация в усталости опускает руки. Само собой разумеющимся выглядит тот факт, что Поднебесная начинает терять подвластные территории. Юго-Восток, притибетские области и Корея на долгие века обособляются.

Экономические и культурные связи между частями некогда жестко сцементированной Империи слабеют и рушатся. Единый Китай дробится на замкнутые, самодостаточные мирки.

В 316 году эпигонская китайская династия Цзинь была сокрушена степняками. Начавшийся период получил в китайской историографии название «Шести династий и пяти варварских племен».

Точно так же, как германцы в Европе, «пять северных племен» начинают селиться по всей территории северного Китая и основывать свои варварские княжества. Собственно китайские (ханьские) династии остались править лишь в долине Янцзы, где их подданными являлось смешанное, полумалайское население.

Единственное, что скрывалось отныне за словом «император», — это либо предводитель банды мародеров, либо вождь кочевой орды. Китайские «империи» в тот период представляли собой множество мелких и мельчайших княжеств и территорий, захваченных взбунтовавшимися армиями.

Династии сменяли друг друга с лихорадочной быстротой. Для того чтобы расцвести и погибнуть, им хватало времени жизни одного-двух поколений.

Каждые 20—30 лет политическая карта региона менялась до неузнаваемости. Уже в 367 году то, что раньше было единым Китаем, оказалось поделено между четырьмя постоянно враждующими государствами. В 386-м — между девятью. В 400-м государств было десять. Причем этнически китайская династия правила лишь в одном.

Стабильности не было не только в отношениях между этими «империями», но и внутри них самих. В разлагавшемся социуме без перерывов шли гражданские войны, военные перевороты, массовые репрессии населения.

Один из отечественных историков писал:

Воевали все против всех. Принцы против друг друга, кидани и жужани против китайцев, землевладельцы против восставших крестьян.

Как результат: если в III веке население Поднебесной составляло 56 миллионов человек, то спустя триста лет, к VI веку, — в пять раз меньше, всего 11 миллионов!…

Роскошная некогда императорская столица Чанъань представляла собой руины, поросшие травой и бурьяном. Сотня уцелевших семейств ютилась в разрушенных жилищах вокруг цитадели. Точно так же, как и в Европе, старинные дворцы и храмы использовались теперь только для добычи щебня.

Страна зарастала лесами. Площадь пахотных угодий сократилась в десятки раз. Денежная торговля исчезла за ненадобностью. Единицей взаиморасчетов становится мера зерна.

Вельможи переняли от тюрков запахивающиеся на левую сторону халаты. Население приспособилось к жизни в юртах. Даже императоры спали на ложах из бараньих шкур.

У чиновников и офицеров не было ни одежды, ни оружия, ни печатей, а пищу себе они добывали, собирая съедобные коренья. Во время голода 536 года, уничтожившего чуть не 80 % населения, в Северном Китае процветало людоедство.

В 618 году тюркский гвардеец по имени Ли Юань провозгласил себя наследником древнего даосского мудреца Лао-цзы и основал очередную династию. Она получила название Тан.

Страна не вздрогнула и не прослезилась. Всем было наплевать. Окружив себя выходцами с варварских окраин Поднебесной, Лю Юань за десять лет чисто номинально объединил большинство территорий бывшей империи. Силы, способной оказать ему сопротивление, не нашлось. Над обезлюдевшей, заросшей сорняками страной на какое-то время повисла тишина.

Классический Китай эпохи Хань (до 220 года по Р.Х.) являлся страной с самым высоким в мире средним уровнем образования. Теперь грамотные чиновники, даже вместе с семьями и слугами, составляли меньше процента от всего населения.

Письменная литература исчезает, и ее место занимает устное народное творчество.

Героями китайских книг III—V веков были персонажи простые и понятные нам, сегодняшним: отягощенные семейными проблемами горожане, бюрократы-карьеристы, на худой конец — мучимые вечными вопросами чудаки-философы.

Теперь на сцену выходят совсем иные фигуры. По всему Дальнему Востоку бродят яростные воители. Японец Ямато Такэру или тибетец Гесер Лингский в одиночку усмиряют племена и одолевают демонов Преисподней, а небесные девы рожают им наследников.

Грозные чудотворцы живут не где-то, а совсем рядом, в соседнем уезде. «Небесный Наставник Севера» Коу Цянь-чжи, умерев, смог вытянуть свой труп до двух с половиной метров, а потом ужал его до полутора метров. Маг Лю Хай-Гань был живым принят в свиту бога богатства, и теперь его следует изображать в виде трехногой жабы.

В чань-буддийской традиции это время именуется «Эрой патриархов». Именно в VI—VIII веках свои деяния свершали легендарные мудрецы Бодхидхарма и Хуй-нэн. Духовная мощь этих титанов была столь велика, что даже их плащ или чашка для сбора милостыни до сих пор обладают чудодейственной силой.

Исследователь буддизма Генрих Дюмулен писал:

Распутать клубок неправдоподобных легенд, накрученных вокруг деятелей буддизма того времени, не представляется возможным.

Ни одного письменного памятника от этой эпохи в распоряжении ученых нет. Книги, приписываемые традицией первым китайским патриархам, на деле оказываются поздними компиляциями.

В целом эта эпоха является одним из самых темных периодов в истории китайского буддизма.

Первые пару столетий после появления в Китае буддизм был заморской диковинкой, развлечением для интеллектуалов. Теперь буддизм становится массовым и распространяется по всему Дальнему Востоку.

Если бы Сиддхартхе Гаутаме Шакьямуни, известному как Будда, дали бы пообщаться с тогдашними последователями его доктрины, сдается мне, принц узнал бы о себе много новенького.

По поводу японского буддизма той поры один из исследователей писал:

Буддисты VI—VIII веков были не способны воспринимать возвышенные построения собственной религии. Ясного представления о нирване, сансаре и прочих сложностях не имел никто.

Единственное, что вынесли японцы из знакомства с иноземной религией, — убежденность в том, что буддийские обряды обладают магической силой, превосходящей местные практики. Именно как могущественное заморское божество воспринимался и сам Будда.

Во главу угла ставилась эффективность буддийской магии в вызывании дождя во время засухи. Диспут о принятии буддизма, о котором писалось, что «сам Конфуций не может его понять», шел на уровне того, вызвана ли эпидемия чумы гневом местных богов, рассерженных почитанием заморских конкурентов, или же наоборот — этот импортный бог прогневался на недостаток оказываемого ему уважения.

Согласно буддийскому вероучению, души у человека нет и быть не может. Теперь же главным буддийским праздником становится День поминовения душ усопших. Закон кармы (всеобщей причинно-следственной связи) превращается в идею неумолимого загробного воздаяния.

Дело даже не в том, что буддийская доктрина воспринималась в те годы упрощенно. На какое-то время буддизм вообще перестал быть самим собой.

Ши Чжан-хэ был уроженцем уезда Гаои, что в Чжаого. Девятнадцати лет он заболел и по прошествии месяца умер. Прошло четыре дня, и Чжан-хэ ожил.

Вот его рассказ.

Когда наступила смерть, Чжан-хэ пошел на юго-восток. По обеим сторонам дороги рос терновник, колючий, как ястребиный коготь. Несметные толпы людей брели через терновник: все были сплошь в ранах, кровь струилась по земле.

Впереди Чжан-хэ увидел черепичные разноцветные строения, этак в несколько тысяч этажей. В верхнем этаже самого высокого из них сидел у окна человек величественной наружности в черном четырехполом халате.

Он обратился к Чжан-хэ с вопросом:

— Известно, что Вы верите в перевоплощение и Спасение. А каким образом Вы соблюдали себя?

— Не ел рыбу и мясо, не брал в рот вина, постоянно зачитывал сутры Высокочтимого, спасался от всяческих страданий.

— Судя по тому, что мне передавали, Вы говорите правду, — сказал господин и, прервав беседу с Чжан-хэ, обратился к Хранителю главного списка: — Проведите дознание по делу господина Ши! Не была ли допущена ошибка?

Хранитель сверил списки и сказал:

— Ему осталось жить тридцать лет.

— Вы желаете вернуться? — спросил господин.

Чжан-хэ ответил, что желает. Господин приказал Хранителю списка снарядить конную повозку и послать с Чжан-хэ двух служек. Чжан-хэ раскланялся, сел в повозку и тронулся в обратный путь. По пути их следования были заблаговременно оповещены постоялые дворы и слуги, приготовлены запасы.

Этот рассказ о загробных странствиях души буддийского праведника был записан в те же годы, когда в христианских краях складывались монашеские сказания, позже собранные в сборники «Лавсаик» и «Луг духовный»… когда мусульмане составляли первые хадисы — благочестивые легенды о Пророке и его ближайших сподвижниках.

Во всех трех случаях перед нами наивные, рассчитанные на плохо образованного и нетребовательного читателя тексты. Во всех трех случаях мы видим вульгарную, низовую культуру.

Остановимся, чтобы сделать первые выводы.

<p>5</p>

Начиная с V века по Р.Х. повсюду, куда бы мы ни кинули взгляд, можно видеть радикальные изменения на политической карте. В прошлом остались древние державы: античный Рим, зороастрийский Иран, классический Древний Китай. Им на смену пришли племенные конфедерации германцев, арабов и степняков.

Вместо огромных империй мы видим крошечные замкнутые мирки. Наступившая эпоха — время тотальной децентрализации.

Все стороны жизни максимально упрощаются, «выпрямляются». На смену банковским махинациям и разветвленной системе международной торговли приходят самые примитивные формы натурального хозяйства.

Основными чертами наступившей эпохи стали разруха и запустение, крайнее сужение кругозора и отсутствие инициативных личностей. Это касается политики, это же можно сказать и о культуре. «Темные века» вполне заслуживают наименования «темные» в том смысле, в котором это слово характеризует умственный уровень.

Во всех трех культурно-исторических регионах, которые мы рассмотрели, тонко чувствующие художники, интересные писатели, мыслители, способные на построение возвышенных систем, просто исчезли.

Срубили деревья — стала видна трава. Лицо эпохи начали определять «низы общества» — серая средняя масса.

Простейший пример: история западноевропейского монашества той эпохи. В III—V веках аскеза — дело личной инициативы. Каждый встающий на этот путь сам выбирал себе форму практики.

Расцветали самые причудливые формы монашества: анахоретство, гиеровагия, столпничество, практика инклузов, босков и сарабантов. А начиная с VI века мы видим в Европе МАССУ бенедиктинских монахов, одетых в униформу и подчиненных единому уставу.

Уровень грамотности сползает почти к нулю. Письменных памятников мы не видели ни в Европе, ни на Переднем, ни на Дальнем Востоке. Функции литературы выполняет анонимное устное творчество. Поровну поделенное между десятками исполнителей, оно напрочь теряет признаки индивидуального авторства.

«Темные века» — героический век народов, которым предстояло играть роль на исторической арене. Эпоха героев и чудотворцев. По всему миру гомеры и баяны поют о тех, кто способен выйти на бой с драконом, понимать язык птиц и переспать с валькирией или русалкой.

Культура наступивших «Темных веков» вульгарна, простонародна и насквозь традиционна. Религия — приземленна, ритуализирована, ближе к магии, чем к мистике и целиком сосредоточена на посюстороннем.

Сегодня заслуживающими внимания считаются только САМЫЕ СВЕЖИЕ новости и САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ модели автомобилей. Полторы тысячи лет назад «древнее» и «ценное» были словами-синонимами.

Дело не в некоем особом менталитете человека тех времен. Подобный вульгарный уровень присутствует в культуре всегда, во все эпохи. Просто обычно ему не грозит попасть в сферу письменной фиксации. Детские «страшилки» или байки пьющих пиво мужчин никогда не превращаются в напечатанные книги. Книги пишутся и читаются иными слоями населения.

Не стоит думать, будто одновременно с падением Рима или китайской столицы Чанъань люди, бывшие подданными великих империй прошлого, взяли да и растаяли в воздухе. Смешавшись с пришельцами, они выучили имена их богов, переняли особенности их быта и присягнули на верность новым вождям.

На протяжении нескольких веков они пахали землю и копили деньги. Миссионеры шли к диким племенам, редкие грамотеи переписывали древние манускрипты. Раз за разом предпринимались попытки изменить ситуацию: объединить племена, выстроить очередную Вавилонскую башню, написать новые книги или хотя бы понять те, что уже были написаны.

Получалось плохо, но люди продолжали пытаться. Как результат к концу VIII века мир был готов вступить в новую эпоху.

Не перейти ли к ней и нам?

Глава вторая

<p>1</p>

Эпоха безвременья, начавшаяся с падением Рима, длилась долгих триста лет. Перемены стали заметны лишь к середине VIII века. Первым симптомом того, что над Европой встает солнце новой эпохи, стало падение власти прежних вождей.

В 751 году франк Пипин Короткий захватил трон Хильдерика III, последнего конунга из древнего рода Меровингов. Родоначальником Меровингов был сам Вотан, древний и кровожадный бог германцев. А предки Пипина долгое время были мажордомами своих свергнутых господ.

Хильдерик и его сын были насильно пострижены в монахи. На соборе знати в Суассоне Пипин Короткий был торжественно провозглашен королем. Власть германских племенных вождей навсегда осталась в прошлом. В Европе появилась первая королевская династия Средневековья.

Золотым веком, навсегда вошедшим в легенды и предания европейцев, стало время правления сына Пипина Короткого — Карла по прозвищу Великий (768—814).

При Карле империя франков простиралась от Ла-Манша до Рима, от Пиринеев до Рейна. Багдадский халиф Харун ар-Рашид прислал ему в подарок белого слона. На Рождество 800 года сам Папа короновал Карла в священные императоры всего Запада.

Подразумевалось, что власть императора прямо санкционирована Богом и направлена на благо и процветание религии. Такой подход был чем-то новеньким. Традиция, жестко определявшая место человека в обществе, начинает трещать по швам.

Какое-то время сонный мир был равнодушен к придворным махинациям Пипинидов-Каролингов. Однако с каждым десятилетием в борьбу за место под солнцем включается все больше желающих.

Каждый из этих «новых людей» был властолюбив, жаден и предприимчив. Все они стремились захватить как можно больше и удержать как можно крепче. Очень быстро по всей Европе возникает множество королевских, княжеских и герцогских дворов, стремившихся к максимальной самостоятельности.

В Византии одновременно с Каролингами возвышаются императоры великой Исаврийской династии. Они железной рукой централизуют Империю и отгоняют от границ арабов и болгар.

На Британских островах король Оффа Мерсийский объединяет все пять англосаксонских королевств и на равных держит себя с самим Карлом Великим.

По берегам Вислы, Припяти и Днепра одновременно появляется несколько славянских государств. Вскоре большинство из них исчезло, но тем, что выжили, было суждено великое будущее.

От светских владык стараются не отставать владыки церковные. Во главе Курии встает Николай I — первый великий Папа Средневековья.

Добиваясь беспрекословного повиновения провинций Римской Кафедре, Николай не остановился перед тем, что отлучил от церкви двух главнейших архиепископов Европы и наперекор решению Аахенского собора заставил короля Лотаря I развестись со второй женой и вернуть себе первую, причем папский легат за руку ввел эту жену к нему в спальню.

Сила действия тут же начала встречать силу противодействия. В ответ на стремление Курии встать во главе всей Вселенской Церкви национальные церкви тут же демонстрируют невиданную доселе тягу к автокефальности.

Пика эта борьба достигла в тот момент, когда против Папы Николая встал достойный противник — константинопольский патриарх Фотий. Борьба титанов привела к тому, что в 861 году в единой Кафолической Церкви наметились признаки раскола, который впоследствии разделил ее на Западную Католическую и Восточную Православную.

Вскоре дробиться начала не только Церковь, но и империя. Там, где появился один императорский двор, глупо было не появиться еще нескольким.

Уже сын Карла Великого Людовик I Благочестивый оказался не в состоянии справиться с собственными сыновьями. Всего через три года после его смерти наследники делят громадную империю отца на три более компактные — Францию, Германию и Лотарингию.

Дальше пошло еще веселее. В IX—X веках независимые от центральной власти королевские дворы возникают прямо внутри аморфных империй.

Во Франции согбенную спину распрямляют короли Прованса и герцоги Аквитании. В Париже копят силы потомки Эда, графа Парижского, и недалек тот момент, когда эта династия окончательно похоронит выродившихся Каролингов.

То же самое происходило тогда везде. На удельные княжества распадается Киевская Русь. Лихорадочная смена династий изматывает Германию. В борьбе смешных сепаратизмов гибнет идея единства Британии.

Провинциальные аристократы, побочные отпрыски влиятельных родов, предводители дружин основывали собственный двор и тут же отправлялись резать соседей и вымогать дань у крестьян.

Монолитное европейское общество неудержимо РАССЛАИВАЕТСЯ. Прежде вожди мало чем отличались от рядовых дружинников. Епископ был зачастую столь же безграмотен, как его паства. Теперь в Европе появляются как минимум два слоя населения: тоненький верхний (военная знать) и массивный нижний (пахари-крестьяне).

К началу XI века сепаратизмы рвут Европу в клочья. Ее карта, столь одноцветная при Карле Великом, напоминает теперь лоскутное одеяло. И вот в этих-то крошечных королевствах, княжествах и графствах начинает созревать новая, средневековая культура.

Период западноевропейской истории, о котором мы говорим, принято называть Каролингским Возрождением. Культуру того же периода в Византии — Македонским Возрождением. Имеется в виду возрождение интереса к Античности.

Впервые после долгого перерыва культурой начинают интересоваться — она впервые НАХОДИТ ПОТРЕБИТЕЛЯ. Образованная молодежь собирается в константинопольском доме патриарха Фотия. Какие-то «латинские книги» обсуждают при дворе англосаксонского короля Альфреда Великого. В залах аахенского дворца Карла Великого ведут возвышенные беседы члены созданной им Академии.

Ценителей культуры было совсем немного — буквально единицы. Зато количество они компенсируют качеством. Каждый из них был жаден, алчен в своей тяге к образованию. Они без устали читают, обсуждают прочитанное и снова читают.

Они стремятся овладеть ВСЕЙ культурой. Вскоре в Европе появляется изрядное количество «энциклопедически образованных» людей, способных бойко разглагольствовать о чем угодно: от астрономии до правил стихосложения.

Один из современных исследователей писал:

В Х веке в Византии был создан первый европейский энциклопедический словарь «Суда».

Эту эпоху можно рассматривать как время расцвета коллекционерских и энциклопедических тенденций. Практически все известные нам авторы того времени вписали свое имя сразу на несколько страниц культуры.

Культуру начинают потреблять. Та начинает формировать для себя потребителей. Для европейских интеллектуалов культура теперь была ценна не с утилитарной точки зрения, а сама по себе.

Именно в расчете на подобную публику Симеон Метафраст предпринимает шаг, совершенно непонятный сегодня. Собрав все доступные ему жития святых, Симеон переписал их более «возвышенным» слогом. В досимеоновских редакциях «грубый слог неприятно резал ухо и скорее вызывал досаду, чем доставлял удовольствие».

Следующий шаг был закономерен. Образованные люди начинают не только потреблять изящную словесность, но и создавать ее.

Творчество первых европейских писателей наивно. Стихи отдают графоманством, богословие опасно балансирует на грани неортодоксальности. Однако они полны гордости за свой труд: у них получается!

И тут происходит очень важная вещь: эти люди начинают впервые подписывать свои произведения. В Европе появляются первые историки Эйнхард и Нитхард, первые поэты Седулий Скотт и Валахфрид Страбон, первый богослов Эриугена и первый философ Годескальк.

Каролингское Возрождение открыло европейцам античных авторов — древнюю языческую культуру. Новость о том, что «культура» и «культ» связаны, оказывается, не так неразрывно, как всем казалось прежде, в самое сердце поражает новорожденную европейскую интеллигенцию.

Часть интеллектуалов пытается усидеть сразу на двух стульях. Отказ от традиции в пользу индивидуальной культуры и манит, и пугает. Из произведения в произведение кочует история про Брунона Кельнского, которого апостол Петр из-за его любви к римскому поэту Теренцию не хотел пускать в рай.

Другая часть образованных людей решительно выбирает культуру в ее не-, а иногда и анти-христианских формах. Именно в IX—X веках в хроники проникают истории по поводу того, что византийский базилевс Константин VI Погонат, напившись на пиру, пародировал литургию, германский император Генрих III участвовал в сатанинских обрядах, а анти-Папа Иоанн XII пил за здоровье языческих богов и рукоположил своего фаворита во епископы прямо на конюшне.

Новые проблемы требовали новых подходов. Впервые за несколько веков европейцы осознают, что Бог — это не обязательно что-то вычитанное в старинной книге или переданное старцами. Религиозные вопросы начинают восприниматься ЛИЧНО — как нечто свое.

Каждый образованный европеец стремится отстоять собственную точку зрения. Это приводит к тому, что после многовекового перерыва в христианском мире опять появляются ереси. Самой известной из них стало иконоборчество.

Сомнения по поводу отношения к иконам появлялись среди христиан издревле. Однако как организованное течение иконоборчество оформилось в VIII веке, при первых императорах византийской династии Исаврян.

В 754 году собор 300 епископов, претендовавший на статус Вселенского, объявил почитание икон идолопоклонством. На иконопочитателей обрушились жесточайшие репрессии.

Монахов, не желавших признавать решения собора, живьем закапывали в землю и баржами топили в море. Тех, кто выжил, на арене Константинопольского цирка заставляли под руку с монахинями участвовать в непристойных процессиях.

Один из иконоборцев писал:

Почитатели икон делали из них крестных своим детям при святом крещении. Желая принять духовный сан, многие отдавали свои остриженные волосы не духовным лицам, а складывали их при иконах.

Некоторые скоблили краски с икон, смешивали их с причастием и давали эту смесь желающим вместо причащения. Другие, презрев храмы Божии, устраивали в частных домах алтари из икон и на них совершали святые таинства…

Историки недоумевают: при чем здесь иконы? Почему после ариан, монофизитов, несториан — ересей тонких, дающих повод для возвышенных дискуссий — столь странный повод соблазна?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12