Томасина. О чем он пишет? О вальсе?
      Септимус. Да. Он составил уравнение, которое описывает распространение теплоты в твердых телах. А пока составлял, впал в ересь, поскольку обнаружил природное противоречие законам сэра Исаака Ньютона.
      Томасина. Ого! Он оспаривает детерминизм?
      Септимус. Нет!.. А впрочем... Пожалуй. Он показывает, что атомы двигаются не по Ньютону.
      Томасина переключается - с характерной для нее легкостью - и спешит взять книгу в руки.
      Томасина. Дай-ка... Ой! На французском?
      Септимус. Представьте. Париж - столица Франции.
      Томасина. Покажи, откуда читать. (Он забирает книгу и находит нужную страницу. Тем временем музыка за стеной становится все более громкой и страстной.) В четыре руки заиграли. Маменька влюблена в князя.
      Септимус. Это в Польше он князь. А в Дербишире - фортепьянный настройщик.
      Томасина уже взяла книгу и погрузилась в чтение. Музыка достигает бурного экстаза и вдруг обрывается - на полузвуке. В соседней комнате воцаряется настолько выразительная тишина, что Септимус невольно смотрит на дверь. Томасина ничего не замечает. Тишина позволяет нам расслышать отдаленный стук и гул парового двигателя - о нем пойдет речь позже. Вскоре из музыкальной комнаты появляется леди Крум. То, что класс не пуст, для нее неприятная неожиданность. Однако она быстро овладевает собой. Плотно закрывает дверь и остается: понаблюдать равнодушно, праздно и тихо, не прерывая урока. Завидев ее, Септимус встает, но она кивком усаживает его обратно.
      Хлоя, в платье эпохи Регентства, входит из комнаты, что напротив музыкальной. Видит Валентайна и Ханну, но, не обращая на них внимания, направляется к музыкальной комнате.
      Хлоя. А где Гас?
      Валентайн. Не знаю.
      Хлоя скрывается за дверью.
      Леди Крум (раздраженно). Ох! Опять этот Ноукс со своей паровой машиной!
      Она выходит в сад через стеклянные двери.
      Хлоя возвращается в комнату.
      Хлоя. Черт побери!
      Леди Крум (кричит). Господин Ноукс!
      Валентайн. Он недавно был здесь.
      Леди Крум. Эй! Эгей!
      Хлоя. Сейчас будут фотографировать. Он одет?
      Ханна. А Бернард уже приехал?
      Хлоя. Опаздывает. (Звуки фортепьяно слышатся снова, но их перекрывает стук парового двигателя. Леди Крум входит обратно в комнату. Хлоя выходит в сад. Кричит.) Гас!
      Леди Крум. Удивляюсь вашему терпению, господин Ходж! Заниматься под такой аккомпанемент! Сочувствую.
      Возвращается Хлоя.
      Валентайн (встава с места). Перестань всеми командовать.
      Леди Крум. Нестерпимый шум!
      Валентайн. Фотограф подождет.
      Он ворчит, но все же идет за Хлоей - в комнату, откуда она вошла вначале. Дверь за ними закрывается. Ханна погружена в свои размышления. В тишине громко и ритмично стучит паровой двигатель.
      Леди Крум. Нескончаемо! Тупо! Монотонно! Я с ума схожу! Придется вернуться в город.
      Септимус. Ваша светлость может остаться здесь. А князь Зелинский пусть возвращается в город и не докучает вам своей музыкой.
      Леди Крум. Да я о паровой машине Ноукса! (Понизив голос, Септимусу.) Вы что же - дуетесь? И дочь, чего доброго, научите угрюмству? Не потерплю.
      Томасина (не вслушиваясь). Что, маменька?
      Томасина по-прежнему погружена в чтение. Леди Крум прикрывает стеклянную дверь. Шум двигателя стихает.
      Ханна захлопывает одну из "садовых книг", открывает следующую. Изредка делает пометки в блокноте.
      Музыка смолкает.
      Леди Крум (Томасине). И чем мы сегодня занимаемся? (Пауза.) Ясно, что не хорошими манерами.
      Септимус. Мы рисуем.
      Леди Крум (бросает взгляд на работу Томасины). Геометрия. Одобряю.
      Септимус. Одобрение вашей светлости - моя главная и неизменная цель.
      Леди Крум. Не отчаивайтесь, мой друг. Старайтесь. (Нетерпение гонит ее к окну.) Где же Ноукс? Все-таки Дар Браун был воистину дар, а Ноукс - настоящая бездарь!!! (Раздраженно выглядывает.) А-а, теперь он ищет свою шляпу. Больше ему перед дамой и снять нечего. (Возвращается к столу, дотрагивается до горшка с далиями.)
      Ханна сидит, откинувшись на стуле. Она поглощена чтением "садовой книги".
      Леди Крум. За далии, что прислала вдова, можно простить даже женитьбу брата. Слава Богу, обезьяна укусила мужа, а не жену. Во-первых, несчастное животное непременно бы отравилось. А во-вторых, мы теперь единственные в королевстве обладатели далий.
      Ханна встает, продолжая читать.
      Я послала одну далию Чатсвортам. Герцогиня была в восторге. Когда я приехала с визитом в Девонширский дом, она рассыпалась в благодарностях. Кстати, ваш друг обретается там в качестве придворного поэта.
      Ханна выходит за дверь, за которой скрылись Валентайн и Хлоя.
      Томасина хлопает книгой об стол.
      Томасина. Я же говорила! Ньютон рассчитывал, что наши атомы покатятся от рождения к смерти прямиком, согласно законам движения. Ан нет! Я знала, что детерминизм несовершенен, он же прет напролом! И, похоже, этот господин нашел причину.
      Леди Крум. Причину чего?
      Томасина. Поведения нагретых тел.
      Леди Крум. Это геометрия?
      Томасина. Это? Нет. Я презираю геометрию. (Дотрагивается до далий и добавляет - почти про себя.) Госпожа Чейтер тоже знает, как распаляются тела. Она может опровергнуть Ньютона в два счета.
      Септимус. Гоббс утверждает в "Левиафане", что геометрия - единственная наука, которую Господь с радостью дал человечеству.
      Леди Крум. И что он имел в виду?
      Септимус. Господин Гоббс или Господь?
      Леди Крум. Я не поняла ни одного, ни другого.
      Томасина. К черту Гоббса! Горы - это не пирамиды, а деревья - не конусы. Господь, наверно, любит только архитектуру да артиллерийскую пальбу - иначе дал бы нам еще какую-нибудь геометрию, не евклидову. Она ведь существует другая геометрия. И я ее открою, уже открываю - методом проб и ошибок. Верно, Септимус?
      Септимус. О да, миледи. Весь пыл расходуется пока на пробы и ошибки. Очень верно сказано.
      Леди Крум. Сколько тебе стукнуло сегодня?
      Томасина. Шестнадцать лет и одиннадцать месяцев, маменька. И еще три недели.
      Леди Крум. Шестнадцать лет и одиннадцать месяцев. Надо побыстрее выдать тебя замуж, иначе останешься старой девой - от избытка образованности.
      Томасина. Я выйду замуж за лорда Байрона.
      Леди Крум. Вот мужлан! Не удосужился меня известить!
      Томасина. Ты с ним говорила?
      Леди Крум. Разумеется, нет.
      Томасина. Где ты его видела?
      Леди Крум (с некоторой горечью). Везде.
      Томасина. А ты, Септимус?
      Септимус. В Королевской академии, куда я имел честь сопровождать вашу маменьку и князя Зелинского.
      Томасина. Что делал лорд Байрон?
      Леди Крум. Позировал.
      Септимус (тактично). В стенах Академии его рисовал профессор живописи, господин... Фюзели.
      Леди Крум. Позы были самые разные. Запечатлеть удалось далеко не все. А спутница Байрона вообще опрокинула все устои Академии. У них принято, чтобы дамы-зрительницы тело прикрывали, а модели открывали. А она была чересчур... одета. Ладно. Все! Кончено! Пусть катится ко всем чертям и Каролинам!.. А тут еще Ноукс! Ведет себя в саду, точно слон в посудной лавке.
      Входит Ноукс.
      Томасина. Император Нерегулярных парков!
      Она принимается чертить график, который окажется третьим предметом в папке, дожившей до наших дней.
      Леди Крум. Господин Ноукс!
      Ноукс. Ваше сиятельство...
      Леди Крум. Что вы со мной делаете?
      Ноукс. Все идет превосходно, уверяю вас. Медленнее, чем намечалось, но клянусь - плотину починят в течение месяца.
      Леди Крум (бьет кулаком по столу). Тихо! (В тишине слышен только стук парового двигателя.) Слышите, господин Ноукс?
      Ноукс (довольный и гордый). Усовершенствованный паровой насос единственный в Англии.
      Леди Крум. Вот именно! Если б такая штука была у каждого, что ж... Я бы приняла это зло как неизбежное, без жалоб и упреков. Но терпеть единственный на всю Англию усовершенствованный паровой насос! Нет, сэр, я этого не вынесу!
      Ноукс. Миледи...
      Леди Крум. А главное, ради чего?! От моего озера осталась заболоченная яма. Зачем - непонятно. Может, вы хотите собрать на этом болоте бекасов и вальдшнепов из окрестных графств, да перестрелять всех до единого? Вы нарисовали лес, а на деле? Жалкая плантация! И листва у вас грязная! И водопад - жидкая грязь. А гора - просто грязный карьерный отвал, из которого вы берете грязь дл ваших грязных нужд. (Указывает в окно.) А там что за коровник?
      Ноукс. Эрмитаж, миледи. Иными словами: скит, приют отшельника.
      Леди Крум. Нет, коровник!
      Ноукс. Мадам, уверяю вас, домик получится вполне удобный. Мы отвели подземные воды, положили фундамент, там будут две комнаты, чулан под скатом крыши, каменный камин с дымоходом...
      Леди Крум. И для кого все это?
      Ноукс. Как? Для отшельника.
      Леди Крум. Ну и где он?
      Ноукс. Простите, не понял...
      Леди Крум. Какое право вы имеете строить эрмитаж без отшельника?
      Ноукс. Но, мадам!..
      Леди Крум. Не спорьте, господин Ноукс. Если я заказываю фонтан, подразумевается, что в нем будет вода. Итак. Какими отшельниками вы располагаете?
      Ноукс. У меня их нет, мадам...
      Леди Крум. Нет?! А у меня нет слов!
      Ноукс. Отшельник найдется, мадам! Можно дать объявление.
      Леди Крум. Объявление?
      Ноукс. Ну да. В газету.
      Леди Крум. Если отшельник читает газеты, на него нельзя положиться.
      Ноукс. Не знаю, что и делать, миледи.
      Септимус. А место для пианино там есть?
      Ноукс (обескураженно). Дл пианино?
      Леди Крум. Нет, господин Ходж, так не годится. Мы вам мешаем. Учебное время уходит впустую. (Ноуксу.) Пойдемте отсюда, сэр!
      Томасина. Господин Ноукс! Печальные новости из Парижа!
      Ноукс. Про императора Наполеона?
      Томасина. Нет. (Вырывает из альбома лист с графиком.) Это касается вашего парового насоса. Усовершенствуйте его сколько влезет - ваших затрат вам все равно не покрыть. Наибольшая отдача: одиннадцать пенсов на затраченные двенадцать. А оставшуюся монетку - вот этому автору.
      Она передает Септимусу график. Тот пристально его рассматривает.
      Ноукс (опять весьма озадаченно). Спасибо, миледи. (Выходит в сад.)
      Леди Крум (Септимусу). Вы-то хоть ее понимаете?
      Септимус. Нет.
      Леди Крум. Тогда с учебой покончено. Я вышла замуж в семнадцать лет. Ce soir il faut qu'on parle franзais, je te demande, Томасина, из уважения к князю. И надень, пожалуйста, синее бархатное платье. Я пришлю Бриггcа уложить тебе волосы. Шестнадцать лет и одиннадцать месяцев... (Идет вслед за Ноуксом в сад.)
      Томасина. Лорд Байрон был с дамой?
      Септимус. Да.
      Томасина. Хм!
      Септимус забирает у Томасины свою книгу. Одновременно листает книгу, изучает график и рассеянно поглаживает черепашку. Томасина берет карандаш и бумагу и начинает рисовать портрет Септимуса с Плавтом.
      Септимус. Почему из этого следует, что двигатель Ноукса вырабатывает одиннадцать пенсов на затраченный шиллинг? Где это сказано?
      Томасина. Нигде. Я попутно сообразила.
      Септимус. Автора не особенно интересует детерминизм...
      Томасина. А... Ну да, правильно. Ньютоновским уравнениям все равно, куда движетс тело - хоть вспять. А теплота так не умеет. Поэтому насос господина Ноукса не может снабжать энергией сам себя.
      Септимус. Это всем известно.
      Томасина. Да, Септимус, известно. Про двигатели и насосы.
      Септимус (после паузы; смотрит на часы). Без четверти двенадцать. На этой неделе вместо письменной работы дайте толкование вашего графика.
      Томасина. Я не смогу. Не справлюсь с математикой.
      Септимус. Можно без математики.
      Томасина все это время рисовала. Теперь она выдирает лист из альбома и отдает Септимусу.
      Томасина. Держи. Я нарисовала тебя с Плавтом.
      Септимус (смотрит на рисунок). Необыкновенное сходство. Особенно Плавт. Как живой.
      Томасина смеется и выходит из комнаты.
      У двери в сад появляется Огастес. Он держитс несколько застенчиво. Септимус складывает бумаги и поначалу его не замечает.
      Огастес. Сэр...
      Септимус. Милорд?..
      Огастес. Я обидел вас, сэр. Простите.
      Септимус. Милорд, я не обижен, но - рад, что вы извинились.
      Огастес. Я хотел спросить, господин Ходж... (Пауза.) Ведь Септимус по-латыни "седьмой". Вы были седьмым в семье? Наверно, у вас есть старший брат?
      Септимус. Да, милорд. Он живет в Лондоне. Редактор газеты "Забавы Пиккадилли". (Пауза.) Вы это хотели спросить?
      Огастес явно чем-то смущен. Принимается разглядывать портрет Септимуса.
      Огастес. Нет... Не только... А это вы?.. Можно, я возьму? (Септимус согласно кивает.) Есть такие вещи... Друзей не спросишь, неловко. О карнальном... Сестра рассказала мне... У нее в голове такое! Я даже повторить не могу, честное слово.
      Септимус. В таком случае не повторяйте. Пойдемте-ка прогуляемся до обеда, как раз успеем обойти парк. Я вам все объясню: дело-то простое, обыкновенное. Ну а вы уж потом займетесь просвещением сестры, договорились?
      Снаружи доносится шум и громкий, взволнованный голос Бернарда.
      Бернард (еще за дверью). Нет! Нет! Нет же, черт побери!!!
      Огастес. Спасибо, господин Ходж. По рукам. (Прихватив рисунок, выходит в сад вместе с Септимусом.)
      Появляется Бернард - из той двери, в которую вышла Ханна. Вместе с ним входит Валентайн. Он оставляет дверь открытой, и вскоре появляется Ханна с "садовой книгой" в руках.
      Бернард. Нет! Не может быть! Нет!
      Ханна. Мне очень жаль, Бернард.
      Бернард. Я облажался? Однозначно? И все из-за какой-то далии? Скажи, Валентайн. Скажи честно! Я облажался?
      Валентайн. Да.
      Бернард. Черт!... И двух мнений быть не может?
      Ханна. Боюсь, что нет.
      Бернард. Не верю. Покажи, где это сказано. Хочу увидеть своими глазами. Нет... Лучше прочитай. Нет, подожди... (Подсаживается к столу. Готовится слушать, словно слушанье - это некое замысловатое восточное искусство.) Вот. Читай.
      Ханна (читает). "Первое октября 1810 года. Сегодня под руководством господина Ноукса на южной лужайке вырыли партер для цветника, который обещает в следующем году радовать глаз и быть единственным утешением на фоне второго и третьего планов, которые устроены в так называемом живописном стиле и являют собой сущую катастрофу. Дали разрастается в теплице с необыкновенной быстротой, путешествие через океан пошло ей только на пользу. Капитан Брайс назвал ее "Любовь" - по имени своей невесты. На самом деле называть надо было в честь ее мужа. Сам-то он нашел приют в земле Вест-Индии, поменявшись местами с далией и променяв светлый день на вечную ночь".
      Пауза.
      Бернард. Чересчур витиевато. Что это значит?
      Ханна (терпеливо). Что Эзра Чейтер, связанный с поместьем Сидли-парк, это тот самый Чейтер-ботаник, который описал карликовую далию на Мартинике в 1810 году и умер там от укуса обезьяны.
      Бернард (взрывается). Чейтер был не ботаник, а поэт!
      Ханна. Он был разом и плохой ботаник, и плохой поэт.
      Валентайн. А что тут страшного? Ну, ботаник...
      Бернард. Это конец! Я же выступал по телевизору! В программе "Во время завтрака"!
      Валентайн. Это даже не означает, что Байрон не дрался на дуэли. Просто Чейтер не был убит.
      Бернард. Думаешь, меня пригласили бы на "Завтрак", если б Байрон промахнулся?!
      Ханна. Успокойся, Бернард. Валентайн прав.
      Бернард (хватаясь за соломинку). Ты полагаешь? Ну конечно! Рецензии-то в "Пиккадилли" были! Две абсолютно неизвестные рецензии Байрона! И строки, которые он приписал в "Английских бардов". Я внес весомый вклад!
      Ханна (тактично). Возможно. Вполне правдоподобно.
      Бернард. Правдоподобно?! К дьяволу! Не правдоподобно, а ясно как дважды два. Я доказал, что Байрон был здесь. Убил зайца. И написал эти строки. Жаль только, сделал основной упор на дуэли и смерти Чейтера. Почему вы меня не остановили?! Это же выплывет... Ошибка... Превратное толкование собственного открытия... Как ты думаешь, неужели какой-нибудь педант-ботаник спустит цепных псов? И когда?
      Ханна. Послезавтра. Письмо в "Таймс".
      Бернард. Ты?..
      Ханна. Работа грязная, но кто-то же должен марать руки.
      Бернард. Дорогая. Прости. Ханна...
      Ханна. У тебя свое открытие, у меня - свое.
      Бернард. Ханна.
      Ханна. Бернард.
      Бернард. Ханна.
      Ханна. Да заткнись ты! Все будет сухо, скромно, без малейшего злорадства. А может, пусть лучше напишет какой-нибудь собрат-байронист?
      Бернард (с жаром). Ни в коем случае!!!
      Ханна. А потом, в твоем письме в "Таймс", ты...
      Бернард. В моем письме?
      Ханна. Ну, разумеется. Надо же поздравить коллегу. Достойно, доброжелательно. На языке, принятом в научных кругах.
      Бернард. Дерьмо хлебать...
      Ханна. Считай, что это шаг вперед в изучении далий.
      Из сада вбегает Хлоя.
      Хлоя. Почему вы не идете?! Бернард? Ты еще не одет! Давно приехал?
      Бернард смотрит на нее, потом на Валентайна и впервые осознает, что Валентайн в необычном костюме.
      Бернард. Зачем ты так вырядился?
      Хлоя. Быстрее же! (Принимается рытьс в корзине, подыскивая одежду для Бернарда.) Надевай что понравится. Нас всех сейчас будут фотографировать. Кроме Ханны.
      Ханна. Я приду посмотреть.
      Валентайн и Хло помогают Бернарду облачиться в камзол, прилаживают кружевной воротник.
      Хлоя (Ханне). Мама спрашивает, нет ли у тебя теодолита.
      Валентайн. Хлоюшка, а ты-то у нас сегодня кто? Пастушка?
      Хлоя. Джейн Остин!
      Валентайн. Как же я сразу не понял!
      Ханна (Хлое). Теодолит? Он в эрмитаже.
      Бернард. Разве уже пора? Для чего будут фотографировать?
      Хлоя. Как всегда, дл местной газеты. Они всегда приходят к началу бала и хотят, чтоб в кадр влезли все. Гас просто великолепен...
      Бернард (с отвращением). В газету! (Выхватывает из корзины подобие епископской митры и натягивает на уши и лицо, закрывая его почти целиком. Приглушенно.) Я готов!
      Вслепую идет следом за Валентайном и Хлоей. За ними выходит Ханна.
      Освещение меняется. Вечер. На улице зажигаются бумажные фонарики. Из соседней комнаты доносятся звуки рояля.
      Входит Септимус с масляной лампой в руках. Еще он несет учебник математики и записи Томасины, сделанные на отдельных листах. Усаживается к столу читать. За окнами, несмотря на фонарики, почти темно.
      Входит Томасина со свечой - босиком, в ночной сорочке. Вид у нее таинственный и возбужденный.
      Септимус. Миледи! Что случилось!
      Томасина. Септимус! Шш-шш! (Тихонько прикрывает дверь.) Ну наконец мы улучили минуту!
      Септимус. Господи, для чего?
      Она задувает свечу, ставит подсвечник на стол.
      Томасина. Не разыгрывай святую невинность. Мне завтра семнадцать лет! (Целует Септимуса в губы.) Ну вот!
      Септимус. О Господи!
      Томасина. Теперь показывай, я заплатила вперед.
      Септимус (поняв наконец в чем дело). Ох!..
      Томасина. И князь играет для нас как по заказу! Нельз не уметь танцевать вальс в семнадцать лет.
      Септимус. Но ваша маменька...
      Томасина. Упадет в обморок! А мы будем танцевать, пока она не очнется. Весь дом спит. Я сверху услышала музыку. Ну, Септимус, миленький, поучи меня!
      Септимус. Тише! Сейчас не могу!
      Томасина. Можешь, можешь! Только помни: я босиком, не отдави мне ноги.
      Септимус. Не могу, потому что это вовсе не вальс.
      Томасина. Разве?
      Септимус. И темп не тот.
      Томасина. Тогда подождем, пока он заиграет побыстрее.
      Септимус. Миледи...
      Томасина. Господин Ходж! (Она ставит стул подле него, усаживается и заглядывает ему через плечо.) Ты читаешь мою работу? Здесь? Почему ты так засиделся?
      Септимус. Берегу свечи.
      Томасина. А зачем тебе мой старый учебник?
      Септимус. Он теперь снова мой. Вы напрасно писали на полях.
      Она берет учебник, смотрит на открытую страницу.
      Томасина. Это была шутка.
      Септимус. Шутка, которая сведет меня с ума. Как вы и обещали. Отодвиньтесь. Вы нас компрометируете.
      Томасина встает и пересаживается на самый дальний стул.
      Томасина. Если войдет маменька, я про вальс не скажу. Скажу только, что мы целовались.
      Септимус. Та-ак! Или вы умолкаете, или идете в постель.
      Томасина. Умолкаю.
      Септимус наливает себе еще вина. Продолжает читать.
      Музыка меняется. Из танцевального шатра доносится грохот современного рока. Видны фейерверки - далекие вспышки на фоне темного неба, вроде метеоритов.
      Входит принарядившаяся Ханна. Впрочем, разница между ее будничной и праздничной одеждой невелика. Она закрывает за собой дверь и пересекает комнату, чтобы выйти в сад. Она уже у стеклянных дверей-окон, когда появляется Валентайн. В руке у него бокал вина.
      Ханна. О, ты...
      Но Валентайн пролетает мимо, целеустремленный и полупьяный.
      Валентайн (Ханне). Осенило!
      Он идет прямиком к столу, роется в куче бумаг, книг и различных предметов, коих накопились уже изрядное количество. Ханна, озадаченная его поведением, останавливается. Он находит то, что искал. Это "график".
      Септимус тем временем читает записи Томасины и тоже изучает график.
      Септимус и Валентайн разглядывают удвоенный временем график.
      Жар похоти, пыл страсти... Короче, теплота.
      Ханна. Вэл, ты пьян?
      Валентайн. Это график теплообменного процесса.
      Септимус. Значит, все мы обречены!
      Томасина (жизнерадостно). Да.
      Валентайн. Как в паровом двигателе. (Ханна наливает из графинчика, принесенного Септимусом, в его же рюмку и чуть-чуть отпивает.) Математическую часть она не делала даже приблизительно, да и не могла. Она просто видела суть вещей, как на картинке.
      Септимус. Это не наука. Это детские сказочки.
      Томасина. А теперь? Похоже на вальс?
      Септимус. Нет.
      Все еще звучит современная музыка.
      Валентайн. Или в кино.
      Ханна. Что же она видела?
      Валентайн. Что не всякий фильм можно показывать от конца к началу. С теплотой этот номер не проходит. Она не подчиняется законам Ньютона. Вот колебание маятника или падение мяча можно заснять и прокрутить пленку задом наперед - разницы никакой.
      Ханна. Мяч всегда движется к Земле.
      Валентайн. Для этого надо знать, где Земля. А с теплотой все иначе. Тело отдает свой жар и - конец. Допустим, разбиваешь мячом стекло...
      Ханна. Ну?
      Валентайн. Это тоже необратимо.
      Ханна. Кто же спорит?
      Валентайн. Но она поняла - почему. Можно собрать кусочки стекла, но не теплоту, котора выделилась в момент разбивания. Она улетучилась.
      Септимус. Значит, Вселенную ждет гибель. Ледяная смерть. Господи.
      Валентайн. Теплота смешалась с... миром. (Он обводит рукой комнату воздух, космос, Вселенную.)
      Томасина. Так мы будем танцевать? Надо спешить!
      Валентайн. И так же смешивается все, всегда, неизменно...
      Септимус. По-моему, время еще есть.
      Валентайн. Пока не кончится время. В этом смысл самого понятия "время".
      Септимус. Когда будут раскрыты все тайны и утрачен последний смысл, мы останемся одни. На пустынном берегу.
      Томасина. И будем танцевать. Ну а это вальс?
      Септимус. Не вполне, но... (Встает.)
      Томасина (вскакивая). Боже!
      Септимус заключает ее в бережные объятия, и начинается урок вальсирования - под современную музыку из шатра.
      Входит Бернард, в неубедительном костюме эпохи Регентства, с бутылкой в руках.
      Бернард. Не обращайте на меня внимания... Я где-то оставил пиджак... (Направляется к плетеной корзине с одеждой.)
      Валентайн. Вы уходите?
      Бернард снимает маскарадный костюм. Остается в своих собственных брюках с заправленными в носки штанинами - и в рубашке.
      Бернард. Боюсь, что да.
      Ханна. Что случилось, Бернард?
      Бернард. Дело личного свойства...
      Валентайн. Мне выйти?
      Бернард. Нет, ухожу я.
      Валентайн и Ханна наблюдают, как Бернард сует руки в рукава пиджака, одергивает и поправляет одежду.
      Септимус обнимает Томасину. Целует в губы. Урок вальсирования прерывается. Она поднимает глаза. Он целует ее снова - всерьез. Она обвивает руками его шею.
      Томасина. Септимус...
      Септимус кладет палец ей на губы. Они снова танцуют, Томасина с запинкой, неумело. Урок продолжается.
      Из сада врывается Хлоя.
      Хлоя. Я ее убью! Убью!!!
      Бернард. Господи.
      Валентайн. Хлоюшка! Что стряслось?
      Хлоя (злобно). Мать!
      Бернард (Валентайну). Ваша матушка застукала нас в этом... в эрмитаже.
      Хлоя. Она подглядывала!
      Бернард. Не думаю. Она искала теодолит.
      Хлоя. Я поеду с тобой, Бернард.
      Бернард. Ни за что.
      Хлоя. Ты не берешь меня?
      Бернард. Конечно, нет! Зачем? (Валентайну.) Прости.
      Хлоя (со слезами гнева). Перед ним-то ты за что извиняешься?
      Бернард. Перед тобой тоже. Простите все и каждый. Прости, Ханна... Прости, Гермиона... Прости, Байрон... Прости, прости, прости. Могу я теперь идти?
      Хлоя встает - скованная, заплаканная.
      Хлоя. Что ж...
      Томасина и Септимус танцуют.
      Ханна. Какой же ты гад, Бернард.
      Хлоя набрасывается на нее чуть не с кулаками.
      Хлоя. Не суй нос в чужие дела! Что ты вообще понимаешь в жизни?!
      Ханна. Ничего.
      Хлоя (Бернарду). Все равно было здорово, правда?
      Бернард. Было замечательно.
      Хло выходит через стеклянные двери в сад, к гостям.
      Ханна (повторяет эхом собственные слова). Ничего.
      Валентайн. Ну ты, говно, бы отвез тебя, но я слегка надрался. (Выходит следом за Хлоей. Слышно, как он кричит: "Хлоя! Хлоюшка!..")
      Бернард. Вот незадача...
      Ханна. Что?.. (Она сдается.) Бернард!
      Бернард. С нетерпением жду "Гения в пейзаже". Желаю тебе найти твоего отшельника. Пожалуй, через парадные двери безопаснее. (Приоткрывает дверь, выглядывает.)
      Ханна. Я-то знаю, кто он. Только доказать не могу.
      Бернард (широким жестом). Публикуй!
      Выходит, закрывает за собой дверь.
      Септимус и Томасина танцуют. У нее получается уже вполне сносно. Она счастлива.
      Томасина. Я научилась? Я танцую?
      Септимус. Да, миледи. (Напоследок он ее раскручивает и подводит к столу. Кланяется. Зажигает ее свечу.)
      Ханна подходит к столу, садится - она рада побыть вдали от шума и гама. Наливает себе еще вина. На столе геометрические тела, компьютер, графинчик, рюмки и бокалы, кружка, книги и дневники, учебники, две папки, свеча Томасины, масляна лампа, далии, воскресные газеты...
      На пороге появляется Гас. Не сразу и поймешь, что это не лорд Огастес. Ясно станет только тогда, когда его заметит Ханна.
      Возьмите работу. Ставлю отлично не глядя. Поосторожней с огнем.
      Томасина. Приходи, я буду ждать.
      Септимус. Не могу.
      Томасина. Можешь.
      Септимус. Нет.
      Томасина. Ты должен.
      Септимус. Нет. Не приду.
      Она ставит свечу на стол. Кладет бумаги.
      Томасина. Тогда я не уйду. Еще раз - в честь моего дня рождения!
      Септимус и Томасина снова танцуют.
      Гас походит к столу. Ханна испуганно вскидывается.
      Ханна. Ой! Ты меня напугал. (Гас великолепен в карнавальном костюме. В руках у него старая, истертая временем твердая папка с завязочками. Он подходит к Ханне, сует ей подарок.) О! Что это? (Она кладет папку на стол, развязывает бантик. Внутри, между картонными створками, - рисунок Томасины.) "Септимус с Плавтом". (Гасу.) Это я и искала. Спасибо. (Гас кивает несколько раз. Затем неуклюже кланяется. Поклон эпохи Регентства - приглашение на танец.) Господи, да я не...
      После секундного колебания Ханна поднимается, они становятся в танцевальную позицию, держась на приличном расстоянии друг от друга, и начинают неумело танцевать.
      Септимус и Томасина продолжают танцевать - красиво и свободно, под звуки фортепьяно.