И начал готовиться к обряду. Достал из сумки пачку соли, тщательно обсыпал ей края круга.

Ножом с деревянной ручкой начертал на пепелище шестиконечную звезду, и центром ее был крест. Он долго и старательно чертил в звезде какие-то символы, имена, буквы…

Наконец он подошел ко мне и осторожно, почти благоговейно начертал углем что-то на моем лбу, расстегнул платье спереди и добавил письмена и на груди.

«Нам никогда этого не повторить с Лариской», — беспокойно думала я. Никогда не подарить ему жизнь вечную. Ну да надеюсь, что когда он встанет, он сам научит нас, как провести ритуал. Ибо быть вечно живым — всяко лучше, чем через сорок дней навечно уснуть.

Подняв, он привязал меня к кресту.

Отошел, полюбовался делом своих рук и с печалью сказал:

— Ну почему, почему ты мертва? Я бы смог тебя полюбить…

«А я тебя давно люблю», — тихо улыбнулась я в душе.

— Нет, — покачал он головой. — Как же ты можешь меня любить, если твое сердце вырезано патологоанатомом?

«Душа-то при мне», — снова улыбнулась я.

— Ты подарила мне свою душу, Алёнушка. Так чем же ты можешь меня любить? У тебя ни души, ни сердца…

«Ты — сердце мое…», — медленно шепнула я про себя, и одновременно на меня начал накатывать ужас — он разложил около креста сухие ветки.

«Я что-то сделала не так??? — закричала я. — Антон, прости!!!»

— Прощай, — кивнул он, — Если бы ты выпила Ларискиного отца — ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…

И он, закрыв глаза, зашептал на латыни — тягуче и плавно. Казалось — он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше — и я обмерла. «Satanas», — вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.

Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?

Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.

Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.

Вернее — вечную смерть. Единственный способ убить мертвую — сжечь.

Я плакала — не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы — такой же нечеловечески красивый и бездушный.

А потом он поднял веки и наши глаза встретились.

— Я тебя люблю, — прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.

— Я тебя люблю, — повторил он громче, когда языки пламени занялись.

— Черт, как же я люблю тебя, — кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…

— Гад, — буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: — А мне-то как пел под луной — «люблю, трамвай куплю», а сам!

«Осторожнее!», — отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла — есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.

— Я тебя отучу девушек обманывать! — кричала она.

— Ату его, ату! — задиристо поддакивал знакомый голос.

Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.

Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.

— Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.

— Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.

«Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.

«Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…

«Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.

— Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.

«Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.

«Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.

— Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…

А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.

— И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.

— Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.

— Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.

— Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.

И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:

— Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!

— Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.

— Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!

Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:

— Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.

— Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?

— Да я думала, ты меня испугаешься…

— Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?

— Да.

— Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?

— Папочка, а как ты догадался?

— Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.

— Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.

— Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.

— А почему пустили в дом? — растерялась я.

— Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.

— Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.

— Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.

И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.

Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.

Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:

— Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?

— Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.

— Гад, — тяжело вздохнула я.

— Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…

Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…

— Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.

— Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.

— То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.

— Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.

— Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!

— Да, задурил он нам голову, — печально согласилась она. — Нельзя мужчинам верить.

— Слышь, а ты как меня нашла-то на полянке? Мы ж тогда с тобой всю рощу облазили — а ее не нашли! А тут ты враз ее обнаружила.

— Да я от Звягинцева на кладбище как угорелая неслась — так хотелось тебе про Антона рассказать. Прибежала, все кладбище прошерстила — тебя нет! Ну я вспомнила, что ты опять наверно своего бомжа доканываешь, да и пошла к нему. А он мне — мол, дьявол увел твою подружку на пепелище, жечь будет. Я ему — да какое пепелище, мы тогда искали его, да не нашли. А он мне и говорит — мол, я трезвый тоже не вижу, а как приму на грудь — все как на ладони.

— Так вот, оказывается, отчего на пьяных мои штучки не действовали, — хмыкнула я.

— Не перебивай, — строго отозвалась Ларинцетти. — В общем, сбегала я в могилу за коньяком, папочкиным подарком, выпила чуток, да и пошли мы с бомжом тебя выручать.

— И он пошел? — поразилась я.

— Пошел. Сказал, что ты хоть и бесовка, а девка душевная, всегда ему наливала. Ну, приходим — а там такое…

— Удачно все сложилось, — кивнула я в темноту, словно она могла меня увидеть.

— Алён, — тихо сказала она. — Мы умрем? Ничего сделать нельзя?

— Давай подумаем об этом завтра, хорошо? — безмятежно ответила я, потому что не было у меня ответа.

И она мне поверила.