ПРОЛОГ

Анна сидела на ступеньках дома на колесах. Она была одета в белую тунику, которую носила на уроках танцев. Анна завязала шнурки на своих розовых туфельках и вдруг, взглянув вверх, увидела нечто необычное. Это были птицы, сотни птиц, может быть, тысячи; они все собирались на холме над деревней. Всю жизнь путешествуя в доме на колесах, Анна точно знала, что птицы никогда не совершают перелет в середине лета, но эти птицы на холме определенно готовились к перелету. Они были очень возбуждены, подняли жуткую суматоху, и вдруг, как если бы кто-то выстрелил, подавая команду к началу гонки, поднялись в воздух и черной тучей улетели прочь. Не осталось ни одной птицы.

Никогда на уроке танцев со своим дедушкой Анна не отвлекалась на посторонние мысли. Эти уроки проходили в самой большой комнате белого домика Жардека. Вдоль одной из стен был сделан поручень, который дедушка сам отполировал. Уроки всегда начинались одинаково. Жардек говорил: «demi pliй, Анна. Двенадцатая, очень хорошо».

В тот день Анна очень старалась об этом не думать, но все равно в голове ее постоянно возникал вопрос: «Почему же улетели птицы?»

После урока она вернулась к дому на колесах, встала на ступеньки и осмотрелась по сторонам. Нигде: ни на земле, ни на деревьях, ни на крышах, ни в воздухе — птиц не было. Вообще ни одной птички.

Глава 1

ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ

Для детей маленький домик бабушки и дедушки в Турции был родным домом. Так случилось потому, что это был единственный дом в полном смысле этого слова, в котором они когда-либо жили.

Франческо, старший из детей, однажды сказал бабушке:

— Это очень хорошо, что вы никогда ничего не переставляете. Всегда, когда мы приезжаем, мы знаем, что все будет, как прежде.

Огастес, второй мальчик, которого все звали Гасси, поддержал брата — он всегда был горяч.

— Да, ничего не меняется, абсолютно ничего! Что может быть прекрасней!

Анна была самой младшей. Она мягко добавила:

— Совсем ничего — ничего и никогда.

Дети называли Жардек и Бабка своих дедушку и бабушку, которые были родом из Польши и приехали сюда вместе с их матерью Ольгой.

Дети считались англичанами, потому что их отец родился в Англии, но там они никогда не были. Папа был художником, и звали его Кристофер Докси. Уже в детстве он знал, что станет художником, но его отец не мог с этим смириться и надеялся, что если не замечать таланта ребенка, он сам потихоньку угаснет. Мистер Докси работал в банке и мечтал стать управляющим. Он считал жизнь управляющего банком очень респектабельной и во всех отношениях приятной и хотел, чтобы его сыновья, Сесил и Кристофер, тоже стали управляющими в банке.

Сесил был очень похож на своего отца и тоже считал, что сделать карьеру можно, только работая в банке. Он очень усердно учился в школе, особенно серьезно занимался математикой, которая, как он думал, должна помочь ему стать управляющим банком, и, как только достиг определенного возраста, ушел из школы и пошел работать в банк. Кристофер, который был намного моложе Сесила, почти ничего не делал на уроках, проводя время за рисованием в своих школьных тетрадках, и даже когда надо было делать домашнее задание, он снова брался за рисование.

Учителя в школе, где учился Кристофер, конечно же, знали о его мечте стать художником, и директор сделал все, чтобы договориться с его отцом насчет возможного получения стипендии в художественном колледже.

— У вашего сына талант, мистер Докси, ему нужно, дать шанс. Я уверен, он получит стипендию.

Но мистер Докси и слушать ничего не хотел. Он с негодованием говорил:

— Мой сын — художник! Бред! Никакого будущего!

Однажды, когда Кристоферу исполнилось пятнадцать, он понял, что так больше продолжаться не может. Он должен найти учителя и жить среди художников. Юноша облазил весь дом в поисках вещей, которые можно было бы продать, и купил билет на самолет до Парижа. И на этом все, что касается его мамы и папы, закончилось, поскольку с ними он больше никогда уже не общался. Хотя поначалу пытался. Первые два года после отъезда он посылал домой рождественские открытки с очень смешным изображением самого себя, которое он сам рисовал, но так и не получил ответа, хотя всегда давал обратный адрес.

«Наверное, они все еще дуются на меня за то, что я взял несколько безделушек, чтобы купить билет до Парижа, — жаловался он друзьям. — А зря, ведь это вполне компенсирует то, что отец, может быть, оставил бы мне в завещании».

Кристоферу очень тяжело жилось в Париже, он даже голодал, но все-таки добился своей цели. Он стал не просто художником, а хорошим художником. У него был редкий дар передавать на полотне свет и тепло, которые можно увидеть и ощутить только в жарких странах. Постепенно о нем узнали, и картины его стали покупать.

Чтобы писать те картины, которые хотелось, Кристофер все время путешествовал. Он видел жизнь в вечных странствиях, поэтому купил себе старый цыганский дом на колесах, пегого коня по имени Того и много лет путешествовал по разным местам. Он считал себя самым счастливым человеком на свете. И так продолжалось до тех пор, пока Кристофер не приехал в одну маленькую турецкую деревушку, где он узнал, что такое настоящее счастье.

Это была полуразрушенная деревенька на склоне холма —всего несколько стареньких белых домиков с крышами, которые укреплялись срезанными с деревьев ветками, иначе кровлю срывал бы сильный ветер. Еще там были магазинчик, очень маленькая мечеть и чайный домик. Но что-то заставило Кристофера остановить Того напротив самого маленького из домиков. Это был свет. Кристофер никогда раньше не видел, чтобы свет дрожал и переливался, а дома отражали тепло, как если бы оно было чем-то вещественным. Пока Кристофер любовался этими уникальными явлениями природы, дверь дома, напротив которого остановился его дом на колесах, отворилась, и оттуда вышла девушка. Она показалась ему самой прекрасной на земле. Это была Ольга.

И конечно, увидев Ольгу и этот потрясающий свет над деревней, Кристофер не смог уехать. Он договорился о том, чтобы Того мог пастись на поле вместе с коровами, поставил свой дом на колесах на обочине дороги и решил остаться в деревне до тех пор, пока Ольга не согласится стать его женой. Он понимал, что это не может случиться быстро, потому что вряд ли такая молодая девушка, как Ольга, захочет выйти замуж за человека гораздо старше ее.

Они поженились через полгода. В этот момент, если история рассказывалась при детях, вступали они.

— Через год, в Иране, родился я, — говорил Франческо.

Потом встревал Гасси:

— Я родился дальше. Я родился в Индии.

— Погоди, погоди, — говорила его мама, улыбаясь Кристоферу, — еще день, и ты бы родился в Пакистане, но ты так спешил появиться на свет.

Анна знала, что она счастливица.

— А я, я родилась в Турции, когда мы останавливались у Жардека и Бабки. Так что я единственная, кто не родился в нашем доме на колесах.

Жардек и Бабка родились не в Турции, они бежали туда из Польши во время последней мировой войны. В те дни Жардек работал в подполье, помогая людям выбраться из оккупированной немцами Польши. В конце концов кто-то предал его, и они с Бабкой сами были вынуждены бежать. У них почти не было денег, потому что Жардек всю жизнь преподавал танцы, а во время войны найдется немного желающих учиться танцевать. Поэтому, когда нашелся полуразрушенный домик в турецкой деревне, который почти ничего не стоил, они были благодарны судьбе и расположились там. У Жардека были золотые руки, и он сразу же занялся ремонтом дома снаружи, а Бабка наводила порядок внутри.

«Слава богу, — говорил Жардек, — теперь у нас есть все: дом и ребенок». Он говорил это по-польски, поскольку тогда не знал никакого другого языка, и, если быть откровенным, так и не выучил ни одного, если не считать нескольких иностранных слов.

В тот год, когда началась эта история, Франческо было десять лет, Гасси — девять, а Анне — восемь. Это было особенное лето, потому что они целых два месяца жили с Жардеком и Бабкой. А получилось так потому, что этим летом у Кристофера была выставка картин на другом конце Турции. За два месяца он должен был успеть вставить свои картины в рамы и написать пару новых. Да и Того не мешало бы отдохнуть перед путешествием на другой конец Турции, ведь он был уже не молод, а дом на колесах ему предстояло везти много-много миль.

За эти два месяца нужно было также обсудить некоторые очень важные планы. Когда дети гостили у Жардека, он всех их учил танцевать. Какой смысл иметь дедушку профессионального учителя танцев, если он не учит внуков танцевать? С мальчиками у Жардека не очень-то получалось. Конечно, они танцевали лучше, чем большинство их ровесников, потому что их правильно учили, но в них не было того огонька, который Жардек так искал.

С Анной все было иначе. С того момента как девочка начала ходить, каждый раз, когда слышалась музыка, она не могла устоять на месте и начинала танцевать. Когда Анна была еще маленькой, Жардек просто играл ей на скрипке, а внучка танцевала в свое удовольствие. Когда ей исполнилось шесть лет, Жардек начал ее учить. Ничего сложного — только пять позиций, упражнения и простые па. Но он уже почувствовал, что в его собственной внучке есть тот самый редкий огонек, который он искал всю жизнь.

Семейные обсуждения всегда были очень шумными и веселыми, потому что только Ольга знала язык каждого из них. Кристофер обычно говорил только по-английски. Бывая во Франции, в тех случаях, когда это было необходимо, он объяснялся по-французски, но с сильным английским акцентом. Однако детям было известно, что он отлично знает французский. Ольга достаточно хорошо знала английский, но говорила с сильным польским акцентом. Кристофер настаивал на том, чтобы его дети общались по-английски, и, поскольку их учила Ольга, то большую часть времени она тоже говорила по-английски. А Жардек и Бабка разговаривали на смешанном языке: в основном это был польский, но с вкраплениями английских и турецких слов.

В то лето говорили, естественно, об Анне. Жардек решил, что Анне недостаточно тех занятий танцами, которые они проводили во время их недолгой жизни в деревне. Пора было начинать серьезную работу. Поэтому когда вся семья соберется ехать на выставку, Анне придется остаться здесь окончательно.

Анна не могла без слез думать об отъезде ее семьи. Но она знала, что раз уж она решила стать балериной — а ничего другого и не должно случиться — нужно чем-то жертвовать. И кроме того, хотя она любила маму и папу больше всего на свете, но и Жардека с Бабкой она тоже очень любила.

Родители согласились с тем, что Анне нужно больше заниматься. Кристофер, до мелочей помнивший свое бурное детство, когда ему запрещали учиться на художника, скорее бы застрелил Того, чем лишил Анну уроков танцев.

Несмотря на то что с Анной все более или менее разрешилось, бесконечное обсуждение продолжалось: как и в любой семье, здесь очень любили все обсуждать, и чем громче, тем лучше. Но тем летним утром, когда началась эта история, хотя за завтраком собрались все, было непривычно тихо. Молчание воцарилось из-за жары. Никто не мог припомнить такой странной погоды и духоты. Никому не хотелось есть, но Ольга настояла, чтобы дети доели свои йогурты и съели по кусочку хлеба с оливками.

Ребята должны были отнести одну из картин Кристофера к мастеру, который вставил бы ее в раму. Этот мастер жил за вторым холмом, почти в трех милях от деревни. О том, чтобы пойти кому-то одному, не могло быть и речи, потому что они всегда все делали вместе. Кристофер посмотрел на расплавленное жарой небо.

— Я бы сам отвез картину, но мне жаль портить отпуск бедному старому Того, мучая его в такую жару, и хотя свет сегодня плохой, мне нужно работать.

Дети не ответили, они изо всех сил пытались впихнуть в себя хлеб с оливками.

— Может быть, — предложила Ольга, — дети завтра отнесут картину. Тогда сегодня мы бы позанимались.

На этом бы и остановиться, ведь кому охота идти три мили по такой жаре, но еще меньше им хотелось учиться. Анне особенно не хотелось оставаться: для Жардека погода была слишком тяжелой, чтобы заниматься танцами, и она надеялась, что завтра будет попрохладнее. Кристофер порылся в кармане и дал Франческо денег.

— Купите фруктов и холодные напитки и не торопитесь домой. Мы будем ждать вас к вечеру.

Дети встали из-за стола, надели шляпы, и что-то — они не знали что — заставило их еще раз обернуться и посмотреть на Кристофера, Ольгу, Жардека и Бабку, которые сидели и пили чай.

Глава 2

ДЕРЕВНЯ, КОТОРАЯ ИСЧЕЗЛА

Как же жарко было идти! Хоть дети хорошо переносили жару, пот лился с них ручьями. Дорога до соседней деревни была грунтовая, и от пыли становилось еще жарче. Анне не повезло больше всех — она была почти черная от пыли. Впереди шел Франческо с картиной в руках, за ним Гасси, а последней — она.

Когда они добрались до деревни, то решили было, что потратили силы зря, потому что мастер лежал на своей кровати и спал. Он приоткрыл один глаз, но даже и слушать не захотел ни о какой картине. Тогда Франческо прислонил картину к стене. Он был уверен: когда мастер проснется, то обязательно выполнит работу, потому что всегда был не прочь заработать и к тому же считал себя большим почитателем таланта Кристофера.

Дети купили инжир, каждому по ветке шелковицы и бутылочке лимонада и принялись подыскивать место в тени, где можно было бы перекусить.

— Придется далеко идти, — сказал Франческо, — но я думаю, надо дойти вон до тех кактусов. Там тенек. В деревне сейчас слишком жарко.

Гасси поморщился:

— Если я сейчас где-нибудь не лягу, то умру.

Но Анна поддержала Франческо.

— Гасси, он прав, эти кактусы достаточно толстые, там в самом деле должна быть тень.

Когда они добрели до кактусов, им уже было так жарко, что они просто упали в тени, тяжело дыша и не в состоянии даже сделать глоток лимонада. Прошло довольно много времени, прежде чем Франческо удивленно произнес:

— Вы заметили? Здесь же нет ни одной птицы!

Гасси осмотрелся кругом.

— Наверно, они улетели туда, где попрохладней, и я их понимаю.

— Уже третий день, как они улетели, — сказала Анна. — Два дня назад перед уроком танцев я сижу, надеваю свои туфельки и вдруг вижу, что на нашем холме собрались тысячи птиц. А потом они все улетели и не вернулись.

Гасси потянулся за своим лимонадом и шелковицей, и вдруг увидел лошадь на соседнем поле.

— Смотрите! Кажется, эта лошадь взбесилась.

Франческо и Анна посмотрели туда, куда указывал Гасси. Лошадь была старая, худая, но она скакала и брыкалась, как жеребенок. Дети уставились на нее в изумлении.

— Да, от такой жары можно с ума сойти, — заявил Гасси. —Я где-то читал, что такое бывает с собаками.

— Бешенство не может быть просто из-за жары, — сказал Франческо, — но, если это жара такая, как сегодня, они могут вести себя странно.

Анна вдруг так разволновалась, что не удержалась и закричала, чуть не плача:

— Меня все это пугает, все так ужасно! Мне так не понравилось, когда улетели птицы, а теперь небо какое-то странное, и еще эта лошадь.

Франческо решил, что Анна просто раскапризничалась.

— Попей лимонаду — тебе станет легче.

Стоило Франческо договорить, как началось что-то невообразимое. Поднялся жуткий шум, как будто пассажирский поезд летел по туннелю на бешеной скорости, выталкивая горячий воздух. Потом земля вдруг начала вибрировать. Она качалась, как волны, и детей разбросало в разные стороны. Все это продолжалось, казалось, бесконечно. И вдруг, так же неожиданно, как началось, все закончилось и земля замерла.

Дети долго лежали там, куда их отбросила земля. Потом они медленно стали подниматься и сразу заметили, что все вокруг изменилось. Во-первых, холм, который раньше был ровным, теперь был разбит на две части, словно какой-то гигант наступил на него и продавил. Во-вторых, вместо жары становилось все холоднее и холоднее. Они и не знали, что бывает так холодно, потому что все время жили только в теплых странах.

Все это на некоторое время лишило их дара речи. В конце концов Гасси спросил:

— Что это было?

Франческо ответил:

— Не знаю.

Затем, не сговариваясь, они бросились в сторону своего дома. Они бежали очень быстро, спотыкаясь о трещины в земле. На вершине холма они остановились. Отсюда деревня должна быть хорошо видна. И маленький домик Жардека и Бабки, и Того в поле, на котором обычно паслись коровы и осел. Другие постройки, магазин, чайный домик, маленькая мечеть… Но ничего этого не было. Там, где раньше стояла деревня, было абсолютно пустое место.

Глава 3

СЭР УИЛЬЯМ

Сэр Уильям был известным археологом и писателем. В тот день, когда случилось землетрясение, уничтожившее деревню Жардека и Бабки, он путешествовал по Турции и находился так близко от места катастрофы, что почувствовал подземные толчки. По радио он услышал о последствиях землетрясения. Он узнал об исчезнувшей деревне и о том, что там трудно вести спасательные работы из-за многочисленных трещин в земле. Помощь пострадавшему населению скидывали с парашютами, поскольку вертолеты не могли приземлиться.

Сэр Уильям не только говорил по-турецки, но и понимал большинство местных диалектов. Он представил себе, как самолеты летают над местом трагедии и сбрасывают мешки с гуманитарной помощью, а пострадавшие из-за шока не могут понять, что с ними делать. Конечно, с парашютами наверняка спустили врачей и медсестер, но хватит ли у них времени обслужить всех пострадавших?

«Мне кажется, я могу оказать помощь, — решил про себя сэр Уильям. — Надо отправиться туда».

Железнодорожные пути во всех районах, пострадавших от землетрясения, были разрушены, дороги расколоты и завалены камнями. Требовалась помощь настоящих профессионалов. Поэтому, когда сэр Уильям обратился с вопросом, как добраться до места землетрясения, ему очень вежливо, — поскольку он был довольно известным человеком, — но твердо объяснили, что он не может туда поехать. Как только вертолеты смогут приземлиться в районе бедствия, размеры помощи существенно увеличатся. Пока же те, кто уже там находится, делают все, что в их силах.

Сэр Уильям понял, почему ему отказали. Он действительно не был специалистом по работе в чрезвычайных ситуациях, но в то же время был уверен, что сможет помочь. Тогда он купил верблюда — очень строптивого, как выяснилось, — по имени Муззафа, положил в свой небольшой чемоданчик туалетные принадлежности, смену одежды и небольшое количество вещей, которые могли пригодиться в подобной ситуации, и выехал в направлении места бедствия.

Путь был долгим, потому что постоянно приходилось объезжать большие трещины. Муззафа оказался не лучшим помощником, всю дорогу он был недоволен чрезмерной тяжестью сэра Уильяма и его чемодана, хотя это было совершенно несправедливо. Но в конце концов верблюд все-таки довез сэра Уильяма сначала до той деревни, куда дети ходили к мастеру, а потом и до места трагедии.

В тот момент, когда дети увидели, что их родная деревня исчезла, они будто обезумели и, не говоря ни слова, спотыкаясь, побежали к тому месту, где, как им казалось, находился их маленький домик. Они опустились на колени и стали рыть землю руками. Но сколько они ни копали, им не удалось найти ни единого признака их семьи.

Они пробовали копать не только на месте маленького домика, но и на поле, где пасся Того вместе с коровами и ослом, потом на месте чайного домика, на месте магазина, там, где стояли другие дома и мечеть. Они все продолжали копать и копать, пока их ногти не сломались, а руки не покрылись кровью. Все это время они не проронили ни слова.

Деревня детей пропала, в других населенных пунктах были ужасные разрушения. С самого начала те, кто не был ранен, пытались вытащить из-под завалов пострадавших. Потом прилетел первый самолет, с него сбросили палатку, и на парашюте спустились доктор и медсестра. Затем прибыли еще врачи и сестры, доставили связки одеял и пакеты с едой. Люди осознали, как стало холодно, только когда увидели одеяла. Быстро поставили палатку, и всех пострадавших заносили туда. Начинало темнеть, и врачи решили прекратить до утра поиски раненых. Женщины развели огонь и стали готовить еду, остальные закутались в одеяла и отправились искать в окрестностях людей, оставшихся без крова.

Детей нашли по чистой случайности, потому что никому не приходило в голову искать снова кого-либо в исчезнувшей деревне. Лишь один мужчина с мальчиком решили взобраться на вершину холма и посмотреть вниз. Так они случайно увидели детей, которые продолжали копать, копать, копать. Мужчина позвал на помощь, подошедшие люди закутали детей в одеяла и отнесли на руках к палатке. Мальчика отправили вперед предупредить врачей.

Что случилось потом, дети не помнили, потому что врач сразу после осмотра сделал им уколы и уложил в больничной части палатки, накрыв одеялами.

Приезд через два дня сэра Уильяма на своем Муззафе произвел настоящую сенсацию в так называемом «лагере № 1». К тому времени войска уже расчищали и восстанавливали дороги, вертолеты отвозили раненых в больницы, группы спасателей продолжали поиски среди руин, привозили одежду, продукты и медикаменты. За помощь пострадавшим отвечал очень важный человек, хорошо знакомый с этой местностью. Именно к нему и обратился сэр Уильям, держа под мышкой сверток. Он представился, объяснил, чем занимается, и спросил, может ли он чем-нибудь помочь.

— Вы англичанин? — спросил тот.

Сэр Уильям кивнул.

— Тогда вы сможете мне помочь. У нас в лагере трое детей. Похоже, они англичане.

Сэр Уильям любил факты, а не догадки.

— Почему вы так решили?

Спасатель открыл ящик и достал большой конверт.

— Дети об этом не знают. В расщелине мы нашли остатки дома на колесах. Мало что сохранилось, но кое-что есть, — он достал из конверта английский паспорт. — Это принадлежало, как видите, человеку, которого звали Кристофер Докси. Имя его жены — Ольга, также перечислены трое детей: Франческо, Огастес и Анна.

— Кристофер Докси жил здесь? — спросил сэр Уильям.

— Нет, не жил, — объяснил спасатель, — но местные говорят, что мадам Докси была дочкой старого поляка, который вместе со своей женой жил в исчезнувшей деревне. Дочь, которую зовут Ольга, вышла замуж за Кристофера Докси, и каждый год они приезжали сюда, путешествуя в доме на колесах. Он был художником.

— Да, он действительно был известным художником, — согласился сэр Уильям. — Это большая потеря. Вы говорите, об этом рассказали местные, а что говорят сами дети?

Спасатель растерянно развел руками.

— Врачи говорят, что это шок и он пройдет, но до сих пор они не произнесли ни слова. Они сидят не двигаясь, хорошо себя ведут, но молчат как немые. Их нашли, когда они рыли руками землю в поисках своих родных в том месте, где когда-то была деревня. Врачи говорят, что дети пока не хотят ничего вспоминать, но когда они немного придут в себя, то заговорят.

Сэр Уильям подумал, а потом показал спасателю сверток.

— Я нашел это сегодня. Это картина Кристофера Докси. В день землетрясения дети отнесли ее в деревню за холмом, чтобы вставить в раму. Мастер показывал ее всем и каждому, потому что это единственное, что сохранилось из исчезнувшей деревни. Я заплатил ему за работу и обещал доставить картину тому, кто окажется доверенным Докси, кто бы это ни был. Если врачи позволят, я хотел бы показать детям картину. Это может на них подействовать.

Дети не переставали дрожать. Они сидели в палатке на полу, закутанные в одеяла. Одна из медсестер причесала их, умыла и накормила горячим супом. Дети не обратили внимание на то, что спасатель подвел к ним сэра Уильяма. Они никак не отреагировали, когда сэр Уильям сел напротив них. Тогда он развернул сверток, чтобы дети увидели, что в нем было.

На картине был изображен тот самый маленький домик, каким они видели его в последний раз, только на веранде пили чай Ольга, Жардек и Бабка, потому что Кристофер в это время писал картину. После секундной паузы Франческо упал в обморок, Гасси начало тошнить, а Анна закричала.

Глава 4

ДЯДЯ

Сесил Докси жил со своей женой Мейбл в Эссексе. Его дом, который назывался Данроамин, располагался в местечке под названием Фитон. Вообще Эссекс — довольно красивое графство, но только не Фитон, потому что большую его часть занимают новые уродливые дома, стоящие рядом с церковью, деревенская зелень и три коттеджа с соломенными крышами. Однако Сесил Докси считал свой дом идеальным за его, как он всегда повторял, рациональное устройство и простоту в обслуживании.

Это был очень аккуратненький домик и снаружи, и внутри. На втором этаже располагались три спальни: одна большая комната, которую они делили с женой, и две комнаты поменьше, где мебель всегда была накрыта покрывалами от пыли, поскольку гости в доме не бывали. Там же находилась просторная ванная.

Внизу была одна большая комната, которая стала гостиной. Мебель в ней была обита зеленым бархатом, а на белых обоях красовался рисунок огромной решетки, увитой плющом. На стенах вместо картин разместилось целое семейство летящих керамических гусей.

Гостиная окнами выходила в сад, который был устроен еще рациональней, чем дом. Здесь все было ненастоящим. Бетонное покрытие имитировало мощеную дорожку. Два ярко-красных гнома «ловили рыбу» в небольшом пруду, хотя рыбы в нем не водилось, даже головастиков весной не бывало. Вместо клумб стояли металлические контейнеры с пластиковыми цветами. Весной там «росли» нарциссы и гиацинты. Потом их протирали и убирали, а на их месте «вырастали» розовые кусты и другие летние цветы. Осенью их место занимали чудесные пластиковые хризантемы. Все остальные жители Фитона выращивали настоящие цветы. Их садики были небольшие, но и они требовали много времени и труда.

— Как глупо, — говаривал Сесил Докси своей жене Мейбл, наблюдая, как его соседи борются с тлей и увядшими бутонами настоящих хризантем. — Зачем создавать себе лишнюю работу?

Мейбл в ответ ничего не говорила, потому что она любила настоящие цветы, но сказать об этом значило вступить в спор.

При входе в дом располагалась столовая, где стояли стол и стулья, сделанные из чего-то похожего на дерево, но на самом деле из искусственного, огнестойкого, грязеотталкивающего материала.

Единственной гордостью Мейбл была кухня. Это была довольно просторная комната, обставленная точно так, как на выставке «Красивый дом». Более рационально устроенной кухни просто не могло существовать.

В тот день, когда пришло письмо, было дождливо и ветрено. Сесил и Мейбл Докси завтракали. Сесил любовался своими пластиковыми розами, которые стойко переносили непогоду, не то что соседские, которые слиплись под дождем.

Мейбл Докси всегда была скромной. Ее красавица мать пользовалась успехом в обществе и мечтала, чтобы дочь была веселой маленькой девочкой, которой она могла бы гордиться перед многочисленными друзьями. Поэтому ее раздражало, что Мейбл всегда делала так, чтобы ее не замечали, даже старалась казаться меньше, чем была. Если бы отец был рядом, он бы понял и посочувствовал маленькой Мейбл, потому что сам был скромным и тихим, но он все время пропадал на работе и редко видел дочь.

Мейбл усердно училась в школе, но была скорее труженицей, чем умницей, и поэтому не смогла осуществить свою мечту поступить в университет и уехать подальше от дома. Вместо этого она устроилась на работу в местный банк. «Ну, по крайней мере, это надежная работа, — говорила ее мать друзьям, — а ей нужна надежная работа, потому что бедняжка такая застенчивая и, я подозреваю, скучная, что вряд ли ей удастся выйти замуж». Мейбл знала, какого мнения о ней мать, и поэтому почувствовала себя самым счастливым человеком на земле, когда помощник управляющего банком Сесил Докси сделал ей предложение. Она была так ему благодарна за возможность уйти от родителей и иметь свой дом, что приняла это чувство за любовь. Ее отец очень беспокоился за их брак, поскольку считал Докси ужасно скучным человеком.

— Мейбл, ты еще так молода, — говорил он дочери. — Не торопись сделать что-то, о чем будешь потом жалеть.

Мейбл с горящими глазами отвечала:

— Я тороплюсь сделать то, чего очень сильно хочу.

Как раз когда Сесил Докси, тогда уже управляющий, уходил на пенсию, его родители умерли и, поскольку брат Кристофер был забыт, ему достались все их деньги. На них Сесил купил Данроамин. Мейбл считала Данроамин замечательным домом и знала, что должна быть счастлива в таком доме и благодарна дорогому Сесилу за то, что он его купил.

Но почему-то ничего этого она не чувствовала и даже, наоборот, была подавлена.

— Кому нужны два дурацких гнома? — с обидой думала она и с завистью незаметно поглядывала из окна на соседских детей. Ах, если бы только у них с Сесилом был ребенок!

В этот дождливый ветреный день, когда почтальон постучал в дверь, Мейбл поспешила сама взять почту — Сесил был не тот человек, который должен открывать входную дверь.

Там было одно-единственное письмо — длинный белый конверт с турецкой маркой. Сесил осторожно вскрыл конверт ножом — это был хороший конверт, который можно было бы использовать еще раз. Он сразу это заметил как очень аккуратный и наблюдательный человек. Обратил внимание, что конверт был отправлен из отеля в Стамбуле, взглянул на подпись в конце письма, чтобы знать, от кого оно, но не смог разобрать. Однако секретарь в отеле, который напечатал письмо, приписал внизу: «Сэр Уильям Хугл». Сесилу, как управляющему банка, было знакомо это имя.

О гибели Кристофера Докси при землетрясении писали все газеты, но для Сесила этого имени просто не существовало. С тех пор как Кристофер сбежал из дома отца, прихватив с собой некоторые вещи, он был в глазах Сесила вором. И лучше всего о нем было просто забыть. В Фитоне никому и в голову не приходило, что обыкновенные мистер и миссис Докси, проживающие в Данроамине и выращивающие пластиковые цветы, имеют какое-то отношение к знаменитому художнику.