Когда Гута позвонила в дверь Барбриджева дома, открыла ей Дина. Распахнула дверь и одарила гостью таким взглядом, что Гуту оторопь взяла. Можно подумать, она пришла к этой гладкокожей сучке денег просить!.. Ничего не оставалось, как заявить столь гостеприимной хозяйке:
      — Не бойся, я к вам не за деньгами!
      Та в долгу не осталась, ухмыльнулась ехидненько:
      — А Рэд сюда тоже не всегда насчет денег прибегал.
      И улыбка у нее сделалась такая, что и сомнений возникнуть не могло, за чем именно сюда прибегал Рэд. Только врет она, стерва грудастая, цену себе набивает… Впрочем, может, и не врет. На такие телеса не позарится разве что гомик. Или полный импотент. А Рэд — ни то и ни другое. Так что переспать с этой стервой он вполне мог. Но переспать — вовсе не значит любить. Тут у Рэда на первом месте всегда была она, Гута… Впрочем, нет, Гута у него была на втором месте, а на первом — единственная его настоящая страсть, Зона, Зона-матушка. Рэд ведь тоже однолюб…
      Как бы то ни было, но продолжать разговор с красоткой на повышенных тонах Гута не решилась. Когда обращаешься к Барбриджам с просьбой, о собственном гоноре лучше всего позабыть. Хотя бы на четверть часа… И она позабыла.
      Сперва, впрочем, она хотела пойти к Дику Нунану.
      Он был симпатяга-парень. Когда Рэдрика посадили в последний раз, Дик стал единственным, кто навещал их с Мартышкой и давал денег в долг. А ведь прочие знакомые тогда на Гуту вообще плевать хотели. В обычное-то время они хотя бы Рэда побаивались, а тут принялись на соломенной вдове отыгрываться вовсю… «Ну что, допрыгался твой Рыжий, сука! Теперь узнаешь, почем фунт лиха! На панель пойдешь… А лучше выблядка своего туда отправь!..»
      И приходилось терпеть, опускать глаза к земле, чтобы не видели твоей ненависти. Или поворачиваться и уходить. Чтоб не видели слез… Только однажды не удержалась. Это когда управляющий совсем допек. Сказала только: «Погоди, сволочь бледнорожая! Вот вернется Рэд, яйца тебе оторвет! По одному. Чтоб дольше мучился!..» Как ни странно, помогло. Долго потом к ней не подходил. Тогда-то она и сообразила, что ее мужа многие боятся всерьез.
      Нунану, правда, бояться было вроде бы нечего. Тот всего лишь приносил Гуте денег, дарил Мартышке шоколадки да играл с ребенком. Серьезно так играл, незаметно было, чтобы брезговал. За это Гута была ему по гроб обязана, и он на нее частенько поглядывал масляными глазками. Но и только. Воли рукам ни разу не дал. А как она в ту пору переживала! Ведь пришлось бы съездить ему по физиономии, если бы приставать вздумал. Может быть, в результате совсем бы без гроша с Мартышкой остались, но представить себя под кем-то, помимо Рэда, она просто не могла.
      Ходил Дик к ним и позже. Когда Рэд наконец вернулся, а Мартышка почти перестала разговаривать. И отца с матерью совсем перестала понимать. Так им тогда казалось… Как раз усопший папаня появляться начал, отчего все жильцы дома разбежались, словно тараканы по щелям. И опять никто к Шухартам не заглядывал — лишь старый Барбридж на дюралевых ногах да Дик Нунан. Рэд, когда напивался, уколоть ее пробовал: «Дик-то не ко мне ходит, это он к тебе прислоняется». Все верно, всегда Нунан был к ней внимателен. Жалел, надо полагать. Или желал. К себе в стенографистки как-то приглашал. Хоть и в шутку вроде бы приглашал, но за шуткой этой… Собственно говоря, Гута и сама чувствовала, что привлекает его как женщина. Толстячки частенько похотливы…
      Но чувствовала она и то, что за похотливостью Дика, за вниманием и шутками его кроется еще нечто. Нечто совсем другое, холодное и чужое. Женским чутьем ощущала. Впрочем, дело не в одном только женском чутье. Как бы ни уверена была Гута, что сумеет дать Нунану по рукам, от изнасилования-то она, при всем своем желании, вряд ли бы убереглась. Хоть и был Дик этаким Наф-Нафом — маленьким, кругленьким, розовеньким, — но физическая сила в нем угадывалась немалая. Мужчина есть мужчина. Так что с Гутой он бы недолго чикался… И качай потом свои права, жена упрятанного за решетку сталкера. Хоть всю жизнь качай! Никакие бы адвокаты не помогли… Конечно, Рэд, выйдя на волю, Дику, без сомнения, голову бы оторвал. Дружба дружбой, а Гута Гутой… Но, во-первых, Дик всегда бы сумел удрать — он ведь нездешний, на него закон об эмиграции не распространяется. А во-вторых, она, Гута, и сама бы Рэду о случившемся ничего не сказала. Ни к чему ему дополнительные передряги. А сам бы он почувствовать, что между Диком и женой произошло серьезное, ни в жизнь бы не сумел — сила Рэда не в чувствительности.
      Как бы то ни было, за липовой нерешительностью Нунана пряталось что-то совсем другое. Из-за этого другого она и не пошла к Дику за помощью…
      Гуталин бы помог жене Рэдрика Шухарта без долгих просьб. Не зря Рэд, помимо Кирилла-русского, считал своим другом только Гуталина. Да Гуталин бы по первому зову сам за Рыжим в Зону отправился, надо было только узнать, куда именно Рэд пошел. Но, увы, Гуталин сидел — начистил кому-то физиономию. Должно быть, опять нашлись несогласные с его проповедями… И видимо, основательно начистил — на этот раз административным арестом не обошлось, упрятали его всерьез и надолго. Наверное, допек Гуталин наконец и капитана Квотерблада. Впрочем, говорят, такова судьба всех проповедников — знал, чего от жизни ждать…
      Кто-либо из действующих сталкеров жену Рыжего к себе бы и на пушечный выстрел не подпустил. Что вы такое говорите, миссис Шухарт, да я завязал давным-давно, еще когда ваш муж на нарах полеживал, неприбыльное это дело стало, не знаю, чего это ваш муж все еще дурака валяет, там же пшик один найдешь. Разве лишь Золотой шар, так он — легенда и больше ничего. Нет, миссис Шухарт, не по адресу вы, ох как не по адресу…
      Да и все они, ныне действующие сталкеры, по слухам, связаны с безногим Барбриджем.
      Вот и осталось пойти к самому безногому Барбриджу. В том, что Барбридж способен ей помочь, Гута была абсолютно уверена. Не зря же старик таскался к Радрику. Да и Рэдрик дорогу к нему не забывал…
      Дина по-прежнему смотрела на нее с ехидной ухмылкой. Наверное, чувствовала, что сегодня отпора не получит.
      И Гута прикинулась дурочкой, поинтересовалась, сможет ли мистер Барбридж принять жену Рэдрика Шухарта по личному делу.
      Мистер Барбридж смог. Однако встретил гостью под стать дочке, неласково. Разве лишь не намекал, что трахался с Рэдом… А выслушав, сказал:
      — Я понятия не имею, где Рэд.
      — Но ведь вы на днях встречались с ним…
      — Ну и что?! Мы встречались совсем по другим делам. О своих ближайших планах он мне ни слова не сказал. К твоему сведению, Гута, Рыжий вообще не любитель языком трепать. Иначе бы из тюряги не вылезал.
      Про тюрягу он специально напомнил, безногая сволочь. Знал, чем незваную гостью достать. У Гуты сразу же руки опустились. Лишь прошептала:
      — Значит, вы не хотите мне помочь…
      Наверное, Барбридж решил, что перегнул палку, потому что на мерзкой физиономии расцвела вдруг не менее мерзкая ехидная улыбочка. А Гута подумала, что судьба наказала Рэда не только дочкой. Вот и в друзьях у него теперь — это после Кирилла-то-русского и Гуталина-то! — вон какая образина. Рэд, правда, Барбриджа другом не считает, ну да мало ли что там человек считает или не считает. Дела-то делают вместе…
      — Девочка моя милая, — проскрипел Барбридж. — Да почему же не хочу? Очень даже хочу! Но не могу. Не знаю я, где теперь твой муж. Понятия не имею! — И, словно ставя в разговоре точку, заорал: — Диксон!
      Диксона — в его нынешнем состоянии — Гута уже однажды видела. И еще раз увидеть не имела никакого желания. На Диксоне тоже красовалась личная печать Зоны. Как и на Рэдрике. Но если на Рэдрике эта печать была постороннему глазу незаметна, то Диксона Зона припечатала отчетисто и наверняка. Уж лучше умереть, чем жить в таком виде!..
      — Я не нуждаюсь в провожатых, — быстро сказала Гута, услышав за дверью шаги Диксона — словно кто-то через силу тащил по полу гигантскую швабру. И опрометью бросилась вон из дома.
      Дина не ушла, ждала гостью возле песчаной дорожки, обсаженной розовыми кустами. На ярком солнце ее прелести казались особенно вызывающими.
      — До свиданья! — буркнула Гута, намереваясь обойти красотку, но та заступила ей дорогу.
      — О чем вы говорили с отцом?
      — А тебе-то что за дело?
      — Дело мне самое прямое. Я не знаю, куда именно отправился твой муж, но за ним увязался мой брат. Без разрешения и ведома отца. И пошли они в Зону. Так что дело мне есть… Рэд не вернулся?
      Гута отметила про себя это ее красноречивое «Рэд». Но снова сдержалась.
      — Да. И я просила твоего отца помочь мне.
      — Пойдем, поговорим вон там. — Дина кивнула в сторону расставленных на тенистой лужайке низенького столика и пары полосатых шезлонгов.
      А что я потеряю, если поговорю с этой гладкокожей сукой? — подумала вдруг Гута.
      Они сошли с дорожки и шагнули на мягкую траву. Газон у Барбриджа подстригали аккуратно.
      — Что тебе надо от отца? — спросила Дина, усаживаясь в шезлонг и делая приглашающий жест гостье.
      А что я потеряю, если скажу этой суке правду? — подумала Гута.
      — Если твой отец знает, где сейчас Рэдрик, он мог бы и мне рассказать, как туда добраться.
      Дина вскинула на нее расширившиеся глаза:
      — Ты собралась в Зону?!
      — Да, я собралась в Зону.
      Дина качнула головой, потом потянулась к столику за сигаретами и зажигалкой, прикурила. Гута смотрела на ее тонкие пальцы, увенчанные кровавыми каплями ногтей. Пальцы не дрожали: видно, эта сука не очень-то и беспокоилась за судьбу своего драгоценного братца.
      — Неужели не боишься? — Дина снова качнула головой. — Я бы ни за что не пошла.
      Гута лишь молча пожала плечами: все равно эта сука ничего не поймет.
      Дина тоже замолкла, думала, жадно затягиваясь и стряхивая пепел на ухоженный газон. Захотелось курить и Гуте, но попросить у этой стервы сигарету было превыше ее сил.
      — Хорошо, — сказала наконец Дина. — Полагаю, я сумею тебе помочь. Во всяком случае, с отцом поговорю. — Она раздавила окурок в пепельнице. — Причем сегодня же.
      На том и расстались.
      А назавтра раздался звонок в дверь. Трепещущая Гута ринулась в прихожую, но на крыльце стояла Дина.
      — Привет!
      — Привет! Заходи…
      Зашли в гостиную. Гута, изображая из себя радушную хозяйку, направилась к бару, сделала выпивку. Дина лениво оглядывала гостиную.
      — Миленький домик! Навер… — Она поперхнулась.
      Гута медленно повернула голову. Посреди лестницы, ведущей из гостиной на второй этаж, стояла Мартышка, пристально изучала гостью немигающими глазами.
      — Мария, иди к себе! — скомандовала Гута.
      Мартышка неслышно поднялась по лестнице, скрылась за дверью.
      Гута спокойно протянула гостье стакан.
      — Спасибо! — сказала Дина.
      И тут ее передернуло.
      Как ни странно, эти мимические упражнения подействовали на Гуту успокаивающе. Судя по всему, притворяться гостья не собиралась. А значит, ей можно было верить. Пусть и до определенного предела.
      — Собирайся, — сказала Дина, справившись со своим лицом. — Мистер Барбридж созрел для еще одного разговора с женой Рэдрика Шухарта по личному делу.
      Дина приехала на новеньком «мерседесе». На этом самом «мерседесе» Гута и отправилась на повторную встречу с Барбриджем.
      Теперь старик встретил ее по-иному. Улыбка, блуждавшая по его лицу, больше ехидной не казалась. Ее вполне можно было бы назвать доброжелательной. Если бы не глаза… Глаза оставались холодными, равнодушными и чужими. Впрочем, иначе бы Стервятник Барбридж не был Стервятником…
      — Девочка моя, зачем нам притворяться друг перед другом? — сказал он. — Я не собираюсь извиняться за вчерашний обман. Ты должна понимать, я вынужден быть осторожным. Как и твой муж… — Вот тут его улыбка стала ехидной, правда, всего лишь на мгновение. — Я навел справки и понял, что могу разговаривать с тобой откровенно. В общем, мне известно, куда именно отправился твой разлюбезный Рэдрик.
      Гута хотела было обрадоваться, но тут ей вдруг пришло в голову, что этому мерзкому старикашке совсем не обязательно видеть ее радость. Обойдется…
      — Мне известно, куда отправился твой разлюбезный муженек, — повторил Барбридж. — Кстати, с ним туда отправился и мой сын. Почему ты вчера ничего не сказала мне об этом?
      Гуте показалось, что голос старика дрогнул, и она поспешила оправдаться:
      — Я сама ничего не знала. Уж если муж не сказал мне ничего о своих планах, то, наверное, о вашем сыне тем более не говорил.
      Барбридж некоторое время внимательно изучал ее лицо. Потом хмыкнул:
      — Я склонен тебе поверить. Так что, девочка моя, ты от меня хочешь?
      — Я хочу, чтобы вы рассказали мне, как пройти туда, куда отправился мой муж.
      — Ты собралась в Зону? Смелое желание…
      — Я уже все решила. Можете меня не запугивать и не отговаривать.
      Барбридж ухмыльнулся:
      — Отговаривать я тебя не собираюсь. А напугает сама Зона. Там, знаешь ли, не дамский салон. И не пляж.
      Гута пожала плечами:
      — Что ж, на все воля Божья… А на пляже я не была уже лет десять.
      Барбридж по-прежнему не сводил с гостьи глаз. И тогда Гута, в свою очередь, уставилась на него.
      — Ну хорошо! — Старик первым отвел взгляд. — За твоим мужем увязался мой сын. Я разберусь с ним, когда они вернутся. И с твоим мужем разберусь, — в голосе калеки послышалась угроза, — за то, что он взял его с собой.
      Гута поморщилась:
      — Мне это неинтересно.
      — Зато мне интересно! — Барбридж выругался. — Во всяком случае, я дам тебе карту. Как выяснилось, твой разлюбезный муженек и мой ненаглядный сыночек отправились прямиком к Золотому шару.
      — К Золотому шару?! — поразилась Гута. — Но ведь это же всего-навсего легенда!
      — Вот твой муженек и решил на деле проверить, какова эта легенда… Только, девочка моя, — Барбридж поднял кривой палец, — дорога туда нелегка и опасна.
      Гуте показалось, что голос старика вновь дрогнул.
      — Меня не пугают опасности.
      — А если Рэдрик и Арчи погибли?
      — Что ж… Тогда я хотя бы удостоверюсь в этом. Не бойтесь, я не стану соваться в опасные места. Мы, женщины, по натуре осторожны.
      — Да уж, — Барбридж привычно ухмыльнулся, — я вижу, за тебя действительно нечего бояться. Ты — дама смелая, а смелость и осторожность — половина успеха. Впрочем, я давно знал, что Гута Шухарт — смелая дама. Еще с тех самых пор, как ты вышла за Рыжего замуж.
      Гута поджала губы:
      — Вас это не касается! Мне не нужны задушевные беседы, мистер Барбридж, мне нужна конкретная помощь. Задушевных бесед я натерпелась от своей матери.
      — Все вы не любите слушать старших! — Безногий шутливо погрозил ей пальцем. — А ведь мы иногда бываем правы. Ведь мы опытнее вас.
      — Вы часто бываете правы. Только нам ваша правота ни к чему. Как и ваш опыт. Мы предпочитаем обзаводиться собственным. — Гута вспомнила пустые глаза Дины Барбридж. — И уж лично ваш-то опыт мне вообще ни к чему!
      Барбридж сокрушенно покачал головой, покряхтел:
      — Обижаешь старика, девочка моя. Вот возьму и не дам тебе ничего.
      Дашь, безногая сволочь, подумала Гута. Все ты мне дашь. Потому что там не только, мой муж, но и твой сын. И сам ты к нему отправиться не сможешь. А сука твоя гладкокожая тебе в этом деле явно не помощница.
      — Ну ладно, — пробормотал Барбридж. — Ты меня убедила. Я дам тебе все необходимое: и карту местности, и спецкомбинезон. И даже кое-какие наставления.
      — Сколько времени займут ваши наставления?
      — Два дня.
      — Еще два дня? — Гута вскочила и возмущенно фыркнула: — Да вы с ума сошли! Их уже четвертые сутки нет. Они там, может, умрут за эти два дня.
      — Тихо, деточка! — Ее возмущение, похоже, Барбриджа нимало не волновало. — Если они живы на настоящий момент, проживут и еще два дня. А если не проживут, то они и в нынешнем своем виде тебе вряд ли понравятся.
      — Что вы хотите сказать?
      — Ничего! Я могу тебя подготовить за два дня. Быстро только мухи плодятся.
      Он не солгал. За два дня он действительно подготовил ее к путешествию в Зону. Во всяком случае, когда Гута уходила от него через два дня, ей очень хотелось в это верить.

      Да, дядя Дик сдержал данное Марии утром обещание. По такому, в последнее время столь редкому поводу мать, ясен перец, примерилась изобразить его любимый салат. Папку, которого после обильных воспоминаний с Гуталином сначала долго колбасило, а потом и вовсе уехало, решили пока в чувство не приводить, и потому сбегать за моллюсками пришлось как бы Марии.
      Когда она вернулась, мать с дядей Диком обдолбывались на кухне никотином. Перед гостем стоял недопитый стакан «кровавой Мэри». Увидев дочку, Гута тут же раздавила в пепельнице недокуренную сигарету и взялась за моллюсков.
      — Хорошо у вас, — сказал дядя Дик. — Будто вернулся в старые добрые времена.
      Мать вздрогнула, опустила голову.
      — Да, — сказала она. — Но скоро эти времена закончатся. И домик, наверное, придется продать. Боюсь вот только, покупателя не отыщем.
      Мария достала из холодильника банку с апельсиновым соком, наполнила стакан и устроилась возле окна.
      — А вы как живете, Дик? — сказала Гута. — Так все и крутитесь при Институте?
      — Кручусь, — сказал Нунан. — Новое оборудование нам пока поставляют. А раз поставляют новое оборудование, появляются и рекламации. А раз появляются рекламации, то тут же требуют и Дика Нунана. Я, правда, не вполне понимаю, что мы собираемся со всем этим оборудованием делать. Нет ничего более сложного, чем заниматься научными исследованиями, когда объект исследований тебе абсолютно недоступен. Лаборатории, впрочем, работают помаленьку, изучают то, что из Зоны раньше натаскали. Ну и раз в неделю запускают туда робота, простенького совсем — двигатель да корпус, — проверяют, не разблокировалась ли граница. Купол-то в двух шагах от Института.
      — Дядя Дик раздавил в пепельнице окурок, выцедил из стакана остаток «кровавой Мэри» и закурил новую сигарету. — Граница почти прозрачная, сквозь нее все видно. Видно, во всяком случае, что ничего там, в Зоне, не меняется. Когда запускают очередного робота, весь Институт в окна высовывается. Доходит робот до полусферы, трах-тарарах, и поминай как звали.
      — Трах-тарарах, — эхом отозвалась Гута. — Словно ваши машины кончают жизнь самоубийством. Вы знаете, Дик, многие сталкеры сделали то же самое. Пшик, и поминай как звали.
      — Зато отдел контроля садится сочинять новый отчет, — невпопад отозвался дядя Дик, — а бухгалтерия списывает очередного робота. Не зря, мол, на службу ходим. Потом все затихает, до следующей недели…
      — Скажите мне, Дик, — перебила его Гута. — Как у вас в Институте считают, что нас все-таки ждет?
      — Кого — вас? — Нунан попытался улыбнуться. — Хармонт или вашу семью?
      — Всех нас?
      Дядя Дик задумался, глядя в окно на буйно цветущую яблоню. Мария, попивая сок, смотрела, как ловко мать расправляется с моллюсками.
      — С городом-то, думаю, ничего не случится, — сказал наконец дядя Дик. — Существовал же он до Посещения. Уровень преступности вот постоянно снижается… Нет худа без добра.
      — Был Хармонт дырой до Посещения, в ту же дыру и превратится, — сказала мать.
      Дядя Дик вздохнул:
      — Ну-у, Гута… Городов, подобных Хармонту, в мире тысячи. И ничего — живут ведь люди.
      — Да-а, живут, — сказала мать, но прозвучало это так, будто она спросила: «Живут ли?»
      Дядя Дик помолчал, все так же поглядывая в окно, поерзал на стуле. А Мария пожалела, что не умеет читать человеческие мысли. То есть, ясен перец, чулково, что она их читать не умеет, это был бы как бы совсем тошняк. Но вот сейчас бы такое умение пригодилось. То ли говорит матери дядя Дик, что думает?
      — Некоторую пользу мы от Зоны получили, — продолжал дядя Дик. — Этаки вот, к примеру… Автомобили воздух перестали отравлять… Кстати, вы знаете, Гута, ведь кое-кто попытался было применить добытое из Зоны и по-другому. В качестве оружия. К счастью, ничего из их замысла не вышло. Кроме братской могилы для исследователей… Ну а что касается вашей семьи… — Он покосился на Марию, словно спрашивал, помнит ли она их дневной разговор.
      Мать поняла его сомнения по-своему.
      — Ничего, Дик, — сказала она. — Валяйте! Девочка совсем взрослая стала.
      — Вам давно уже пора приспособиться, Гута, — сказал дядя Дик. — Я вообще не представляю, как вы протянули столько лет. Возврата к прошлому, судя по всему, уже не произойдет. По крайней мере, при нашей жизни.
      — А если все же произойдет?
      — Если произойдет, история повторится. В мире всегда найдутся люди, которые не успокоятся до тех пор, пока кого-нибудь не угробят. Лучшим исходом будет, если они угробят только себя. Однако такое случается крайне редко. — От жалости дядю Дика понесло на общие фразы, но он вовремя врубился.