Как ни быстр взгляд, брошенный в сторону ведомого («Молодец, Жигалов, не отстает!»), на какое-то мгновение теряю вражескую пару из виду. Вот незадача! Где же они, те «фоккеры», которых только что преследовал? Да вот же — опять «лезут» вверх. Видимо, их атака сорвалась, и теперь они снова пытаются занять выгодное положение для повторения удара. Нет уж — теперь им не уйти!

Резко беру на себя ручку, выношу упреждение. Впереди с дымом «ползет» все выше и выше «мой» «фокке-вульф». Даю очередь. Сверкнула трасса, замелькали впереди, перед самым носом вражеского истребителя, огоньки. По моим расчетам, Он вот-вот должен был напороться на этот фейерверк, который и решит его участь.

Но что это? Перед взором вдруг вырастают контуры еще одного «лобатого». Он всплывает в каких-нибудь пятидесяти метрах и своим желтым носом закрывает «фоккера». И то, что в ту же секунду увидел, что буквально парализовало пальцы, уже коснувшиеся было кнопки открытия огня из пушки: в поле зрения четко вырисовывались ярко-красные звезды на камуфлированных плоскостях. Так это ведь «лавочкин»!

С трудом отвернул, чтобы не столкнуться с ним. На резком маневре истребитель буквально дрожит. А страх уже холодит душу: попал ведь в своего, наверняка попал!..

Проходят отяжелевшие, растянувшиеся секунды. «Фокке-вульф» падает: «лавочкин» все же завалил его. Подходит еще один, ведомый, и оба, присоединившись к нашей группе, продолжают вести бой. Откровенно говоря, злюсь на этих друзей: «украли» ведь у меня «фоккера», а теперь как ни в чем не бывало крутятся рядом…

Со станции наведения, именующейся «Мушка-7» (это передовой командный пункт командира нашего авиакорпуса генерала Утина), передана новая команда:

— Всем, кто в воздухе, идти на Карпиций, Вултурул: идет большая группа «юнкерсов» и «хейнкелей» с истребителями. Высота — четыре — пять тысяч метров…

Идем с набором высоты. Жигалов — на своем месте. Молодец, новичок! Невдалеке плывет и пара «приблудившихся» Ла-7. Ведущий покачивает крыльями — поддразнивает. Показываю ему кулак.

К нам подстраивается еще пара истребителей. На борту одного из них знакомая цифра — «25». Это Ивашко. Значит, второй — Слава Березкин… Наконец, команда «тридцать три» — домой: горючего едва хватит на обратный путь. «Лавочкины» тоже возвращаются.

К счастью, под нами какой-то аэродром. Включаю передатчик и — докладываю Ивашко:

— Сажусь к соседям — горючего мало!

— Давай. Только не задерживайся.

— Понял.

Сели с Жигаловым с ходу. Заруливаем. За нами один за другим садятся «лавочкины». Такие же по окраске — желтоносые. «Ну, найти бы мне того архаровца!» — думаю я.

А тут подруливает Ла-7 прямо к нам. Летчик выбрался из кабины, спрыгнул на землю, подошел к техникам, внимательно осматривающим самолет. Вот они забегали вокруг истребителя, засуетились, позвали летчика, что-то показывают ему.

Подошли с Виктором к «желтоносому». Это ведь «мой» — вон сколько пробоин темнеет!

— Ну что, получил! — спрашиваю летчика с ехидцей. — Сколько насчитал?

Он поднял голову — и хоть бы что: улыбается!

— Семь.

Пересчитал и я «просверленные» моей трассой отверстия. Действительно, семь: все — от крупнокалиберных, в фюзеляже и в плоскости.

— Что же ты за летун? — спрашиваю с укором. — Ты что, меня не видел?

— Видел.

— Зачем же под трассу полез?

— Да цель уж очень хорошая. Ты его сверху хотел ударить, а я ведь гонюсь за ним чуть ли не от самой земли.

— Мы ведь столкнуться могли — я тебя не видел!.. А что, если бы я из пушки врезал, да не в него, а в тебя попал?

— Тогда бы мы с тобой сейчас не разбирались, — зубоскалит мой «крестник».

Поговорили, отвели душу, пощипали друг друга, потом помирились. Поздравил я нового своего знакомого еще с одной победой. Он оказался комэском, Героем Советского Союза, старшим лейтенантом: под летной курткой не видно ни погон, ни Золотой Звезды. Ходил, оказывается, с напарником на «охоту».

— Не спеши, Константин. Переночуй у нас, завтра полетишь домой, — уговаривает меня.

— Нет, не могу…

— Что ж — вольному воля!.. Сейчас только распоряжусь, чтобы побыстрее заправили ваши самолеты.

А минут сорок спустя мы уже были на своем аэродроме в Стефанештах.

Там и узнали окончательный итог. Он был более чем внушителен: двенадцать — один.

Единственно плохо — самого Еремина сбили, и он выбросился с парашютом.

…Над аэродромом уже сгущались сумерки. Солнце легло на горизонт и подсвечивало только далекие облака на западе. Летчикам велели собраться в одном из пустых капониров: вот-вот с передового командного пункта должен приехать комдив и провести разбор этого первого дня воздушных боев в районе Ясс.

Вдруг — очередь, вторая. Специфический звук стрельбы нам Хорошо знаком: «мессершмитты»!.. В ту же секунду затукали зенитки, охраняющие аэродром. А вот и «гости» — стремительно Проносятся вдоль границы аэродрома два «мессера». Мы их увидели, когда они уже выполнили «горку» метров на сто, потом нырнули вниз и «змейкой» стали уходить от трасс 37-миллиметровых пушек, посылавших и посылавших вдогонку им снаряды.

Потом стало совсем тихо: «мессеры», уйдя на бреющем, скоро скрылись из виду. Прекратили пальбу и пушки.

Но вот послышался какой-то новый звук. Вроде бы «кукурузник» тарахтит. Но как-то странно — с перебоями. Уже видно его — у самой земли несется, чуть ли за капониры не цепляется. Мотор явно перегрет — дымные выхлопы выстреливает. Вот он плюхнулся, круто развернулся и, прижимаясь к лесопосадке, катит к нашей стоянке. Остановился.

Бегом устремляемся ему навстречу. Мотор чихнул, винт качнулся — и замер. Из обеих кабин сразу же выскочили двое. Один спрыгнул на землю, а второй повернулся, перегнулся и что-то тяжелое достает из кабины. Когда соскользнул на землю, мы увидели в его руках… бронестекло. Бледный, но улыбается.

— Витя!.. Примаченко!.. Жив!..

Ребята восторженно улыбаются, обрадованные такой встречей. Тем временем летчик быстро обходит самолет, осматривает его. Да, досталось «кукурузнику»: в перкалевой обшивке плоскостей зияет несколько рваных дыр, в фюзеляже — тоже.

Перевожу взгляд на летчика и… не верю: Щербина!

— Миша, откуда ты взялся? Быстрый, пристальный взгляд на меня.

— Костя, ты?.. Каких только встреч не бывает на грешной земле! — произносит бывший старшина летной группы в Ейском авиаучилище. Обнялись, расцеловались. Стали друг друга расспрашивать.

— Так ты, оказывается, тоже возвратился в авиацию!

— Как видишь. Только вместо истребителя «оседлал» вот эту «стрекозу», — отвечает Михаил.

Ребята смотрят на нас, удивляются. Объясняю им:

— Однокашник. Вместе в училище были, потом вместе в пехоту попали. Два года не виделись.

Рад я нынче несказанно: и Виктор вернулся целый да невредимый, и старый друг нашелся.

Ребята тем временем Виктора Примаченко донимают:

— Ну что, опять операцию «открыл», — съязвил Николай Старчиков.

Клубова больше интересует, цел ли самолет. Он почти уверен, что цел: так обычно бывало прежде, когда Виктор садился вынужденно. Но на сей раз Примаченко помрачнел и долго не отвечал на вопрос.

— Сел-то я нормально, — тихо начинает он. — Правда, переднее колесо в траншею закатилось. А бой невдалеке идет, снаряды Рядом рвутся. Чувствую, самолет спасти не удастся. И тогда решил хоть заднее бронестекло снять. Полез, снял. Думаю: надо еще и часы прихватить. Но тут кто-то меня за парашют тянет. Оглянулся — два наших солдата…

Только успели они меня в траншею приволочь, а тут мины или снаряды возле самого истребителя стали рваться и разнесли мою машину вдребезги.

— Волноваться нечего — тебе это не впервой! — с ехидцей произнес Жердев. — Считай, без тебя и эта операция завершена будет. А бронестекло можешь подарить Иванкову — ему оно больше пригодится, тем более что у него есть только броненаголовник.

Ребята засмеялись.

Виктор сердито, с нескрываемой обидой глянул на Жердева.

— Да ты не дуйся: на правду не обижаются… Спрашивают Щербину:

— Где же ты его взял? — и указывают на Виктора.

— Пехотинцы привезли на нашу эскадрильскую площадку: мы ведь обслуживаем штаб 7-й гвардейской армии. Начальство и распорядилось отвезти «гостя» домой. Вот я его и привез…

Прибыл комдив. Приказал отремонтировать «кукурузник» — и его сразу же принялись латать наши авиаспециалисты.

В целом боевой день был успешный к показал, что мы не только сохранили боевую форму, хорошо владеем тактикой группового воздушного боя, не только не утратили в связи с длительным перерывом приобретенные ранее навыки, но и сумели разгадать некоторые новые приемы противника.

В то же время в ходе боев этого дня проявились и недостатки, которые должны были бы насторожить всех…

О них хорошо, убедительно сказал на разборе Покрышкин.

— Опять допускаются нарушения радиодисциплины, — с возмущением говорил он. — То, что ругаются, — ладно: душу отводят. Но перебивают один другого, передающий не называет своего позывного, некоторые включаются в радиообмен и забывают выключить передатчик. Почему сбили Примаченко? — комдив, задав вопрос, сам же и стал отвечать на него: — Потому что его ведущий ни свой позывной не назвал, ни позывной ведомого. Вышло, что он предупреждает всех, а не одного лишь своего напарника. Или взять Еремина…

Еремин, услышав свою фамилию, встал, выпрямился. Лицо, ободранное, исхлестанное ветками в момент приземления, сразу же налилось багровостью.

— Слышал предупреждение?

Глаза комдива смотрели в упор, и комэск, испытывая неловкость за свою оплошность, к тому же, зная, чем она могла обернуться, честно ответил:

— Да что и говорить, товарищ командир: конечно, не слышал. Уже в атаку пошел, по «юнкерсам» бью — азарт охватил, даже забыл, что тангенту нажатой держу.

— А что ведомый?

Вскочил напружиненный Новиков:

— Сам из-под «фоккера» выкручивался, но Еремину кричал:

— Сзади «фока»!

— Все вы — «фока», «фока»! Готовиться на земле лучше надо! И меньше в воздухе болтать. Сколько раз об этом напоминать надо? Уже и командир корпуса мне за вас замечание сделал: во-первых, шумите без толку, во-вторых, с его станцией наведения ведущие почему-то не связываются, а ведь она для нас — главная… И еще одно. Из-за лишней болтовни пеленгатор невозможно, когда это необходимо, использовать.

Высказал Покрышкин свои замечания — и вроде бы душу отвел. Хоть и резковато говорил, но знал и верил: ребята все учтут и постараются не повторять недостатков. Эта мысль, эта уверенность помогла Покрышкину строить вторую часть выступления, нацеленную уже вперед, в завтрашний день. Летчики внимательно ловили каждое слово командира дивизии, осмысливая его новые рекомендации по тактике.

— Противник широко применяет свой старый метод — высылает в районы предстоящего бомбометания группы «расчистки воздуха». Идет он и на различного рода уловки и ухищрения, стремясь «выманивать» наши истребители, уводить их из районов прикрытия. Не поддавайтесь на удочку, не увлекайтесь, присматривайтесь, думайте, оценивайте ситуацию. Учтите еще одно: ходят вражеские «охотники», подлавливают оторвавшиеся от групп и неорганизованно выходящие из боя самолеты — будь это одиночный или пара. Летают мастера, бьют с высоты на больших скоростях. Выполняют только одну атаку — и сразу же уходят… Воздушные сражения над Яссами во многом напоминают кульминационные воздушные бои в небе Кубани — как по массированности, так и тактикой: смешанные группы разнотипных самолетов эшелонируются по высоте, идут «волнами», противник применяет хитрость…

Покрышкин помолчал, словно бы изучая, все ли в аудитории восприняли сказанное, и продолжал:

— Общая обстановка: противник упорно пытается прорвать нашу оборону, разорвать боевые порядки сильными ударами на небольших по протяженности участках фронта. Завтра с рассвета быть готовыми работать большими группами по 12 — 16 самолетов с перекрытием по времени, и каждая очередная группа будет находиться в готовности номер один: возможно, придется вылетать всем составом полка. Речкалов, помоги Глинке создать стабильные группы. Он ведь новый человек в полку.

…И вот наступил день 31 мая. Он действительно оказался сложным и трудным. И даже печальным.

Первый вылет состоялся на рассвете. В пять сорок пять вылетает группа Еремина в составе двенадцати самолетов в тот же Район. Иду в паре с Лихачевым, на самом «верху».

Тут надо пояснить: у меня теперь два ведомых, которых беру поочередно на задания, даю им «провозные», как говорят авиаторы. Хорошо уже дерутся оба — и Жигалов, и Лихачев. У Лихачева есть сбитые самолеты.

Уже в конце патрулирования обнаружили две группы Ю-87 общим числом 27 самолетов и одиннадцать Ю-88. Каждая прикрыта была восьмеркой Me-109. Сбили шесть самолетов врага…

Второй вылет в тот день явился для нас суровым предостережением от погони за количеством сбитых самолетов и непомерного увлечения личного счета побед в воздухе, что приводило к нарушениям боевого порядка и управления воздушным боем, а в результате этого — к неоправданным потерям.

…Было девять сорок утра. На взлет уходят четырнадцать истребителей — экипажи первой и третьей эскадрилий. Во главе ударной восьмерки — Александр Клубов.

Иду в составе шестерки прикрытия, которую ведет командир всей группы майор Речкалов. Высота — 5 тысяч метров. Район прикрытия — станция Ларга. Земля просматривается будто сквозь толстое синеватое стекло — дымка тяжело повисла.

Группа Клубова идет ниже нас. Других самолетов нигде не видно.

Клубов, судя по его ответу радиостанции наведения, видит противника. Странно, мне с высоты еще не удалось обнаружить врага, а он уже видит!..

— Клубов, атакуй: прикрою! — подает команду Речкалов командиру ударной восьмерки.

Но не прошло и нескольких мгновений, как пара Григория Речкалова круто устремилась вниз. За ней следом почти отвесно своими парами ныряем в бездну и мы с Чистовым. Пикируем долго. Стрелка высотомера быстро идет по кругу. Хорошо уже видна группа Клубова, атакующая на догоне три десятки Ю-87. Что происходит? Почему это мы вдруг вместо прикрытия взяли на себя иные функции?

Мимо нас, ведя огонь, снарядами проносятся «мессершмитты». Сцепиться бы с ними, не пустить к истребителям группы Клубова. Но Речкалов и Чистов, поймав в прицел по «юнкерсу», уже стреляют.

Группы смешались, «разделение труда» не устояло перед азартом, подогретым желанием пополнить личный боевой счет.

Эфир забит командами, треском и шорохом, какими-то возгласами, бранными словами. Вслушивайся — не вслушивайся, лови знакомый голос — не лови, ничего все равно не разберешь в этом диком смешении звуков.

Тем временем «мессершмитты» и «фоккеры» парами и четверками подходят в район боя с разных направлений, с разных высот и сразу же, с ходу устремляются на нас.

Первую атаку ударная группа провела удачно: Клубов сбил подряд два Ю-87. Затем, вступив в схватку с четырьмя ФВ-190 и двумя Me-109, отправил одного «фоккера» на землю. Речкалов тоже сбил одного. Николай Чистов довел свой счет до девяти, а Николай Карпов уничтожил восьмого.

Успех подбодрил. Но упиваться победой было еще очень рано: куда ни глянь — одни кресты мелькают. Впечатление такое, что вся наша группа оказалась в западне, в окружении вражеских истребителей. И уже не бой идет, а свалка образовалась, ревущий клубок крутится в небесном пространстве, сверкает фейерверком трасс. А его, этот клубок, все время держат под огнем вражеские истребители.

Смотрю в оба, маневрирую, опасаюсь столкнуться как со своими, так и с вражескими истребителями.

Бой постепенно смещается в сторону Ясс — ближе к противнику. Уловка тут же разгадана: гитлеровцы преднамеренно оттягивают нас туда. Снова промелькнули кресты. Опасаюсь за ведомого: как-никак опыта у него мало. Но Жигалов держит свое место. Я уже отбил несколько атак, предпринятых противником против него.

С земли поступает команда:

— Речкалов, Клубов, набирайте высоту, атакуйте «юнкерсов»!..

Вскинул глаза вверх — и все стало ясно: там важно плывут Ю-88 и Хе-111. Идут уверенно, четким строем. Уже на боевой курс стали.

Хорошо сказать — набирайте высоту!.. А как ее набрать, если «худые» не пускают? То и дело приходится от них отбиваться, выкручиваться, выходя из-под атаки и ныряя под трассы. Настроение — не из лучших. Даже страх какой-то заполз в душу: если не собьют, то, чего доброго, столкнешься в этой «куче» с какой-нибудь машиной. Ну и карусель!..

Горючее уже на исходе, и надо выходить из боя. Парами и одиночками вырываемся из кольца — ив сторону. А Жигалов (какой молодец!) держится, будто нитью привязанный. Оба все время тем и заняты, что выручаем друг друга да отгоняем вражеские истребители, так и норовящие зайти то мне, то ему в хвост.

Подлетаем к аэродрому. Впереди со снижением идет чья-то пара. Передний истребитель дымит, за ним каждый раз вспухают в небе темные «мячики». Второй беспокойно ходит то слева направо, то справа налево — оберегает товарища, готовый крылья ему подставить, помочь продержаться хоть еще немного.

Догоняем их. По бортовому номеру определяю: Иван Руденко подбит. А рядом с ним идет самолет из третьей эскадрильи.

Но дотянул Иван израненную машину, посадил ее на фюзеляж. Хорошо сел, удачно: самолет почти не получил повреждений.

Вот и аэродром. Садимся поодиночке. Зарулили. Сосчитали: взлетело 14 истребителей, возвратилось только 7…

Кто же остался там, в неведомой, тревожной неизвестности? Что с ними? Живы ли?..

Время тянется в ожидании, сердце полнится беспокойством… И вот узнаем: не вернулся с задания Николай Чистов: «Мессершмитт-109» сбил парня, увлекшегося атакой «юнкерса» и не подозревавшего о грозящей ему опасности.

Лишились мы и Николая Карпова.

Защищая своего ведущего Александра Клубова, он отбил атаку «фокке-вульфа» и зажег его, но и сам был подбит. Пришлось прыгать из горящего самолета. Высота была небольшая. Никто не видел раскрывшегося парашюта.

Так как все произошло над занятой противником территорией, уточнить подробности не удалось. Николай, видимо, разбился.

Не возвратилась из этого боя также пара Петухов — Барышев. О их судьбе долго ничего не было известно. И только семь месяцев спустя, когда полк находился уже на территории Польши, вернулся Барышев. Рассказал, что выбросился с парашютом из горящей машины, обгорел. Попал в плен. А Петухов погиб. Он долго тянул на пылающем истребителе на свою территорию, но не долетел…

Пара Табаченко — Чертов «дружно» села на соседнем аэродроме: кончилось горючее. Заправили самолеты — и к вечеру появились дома. Оба истребителя имели по нескольку пробоин.

Нетрудно представить, какое настроение овладело каждым, как тяжко переживал весь боевой коллектив случившееся. Неудача в бою, потеря людей и техники… Хоть и сбили несколько вражеских самолетов, но потери понесли несравнимые. Речкалов стоит расстроенный, Трофимов места себе не находит — обоих друзей своих закадычных потерял. Клубов хоть и пытается выглядеть спокойным, внутреннего волнения скрыть ему не удается. Это был шок. Но он постепенно проходил, уступая место трезвому размышлению над происшедшим. Как и почему такое случилось, в чем причина, кто виноват?..

Надо было дать ответы на целую серию вопросов. Требовался тщательный, честный анализ дел и обстоятельств.

Лица у всех осунулись. Погасли улыбки. Каждый пытается осмыслить свалившуюся вдруг беду. И в самом деле: не вернулись ведь не новички, а отличные, многоопытные воздушные бойцы, умелые пилоты.

Табаченко с Чертовым, к примеру, «идут» с самой Кубани, приличный боевой счет оба имеют, ни разу сбитыми не были. А Чистов, Карпов, Руденко?.. В каких только переделках не приходилось им бывать!.. Только у Петухова и Барышева боевого опыта нет: оба прибыли из запасного авиаполка на стажировку. Хорошие летчики-инструкторы. Петухов был в ЗАПе командиром звена. Прибыл фронтового опыта набраться: счел своим долгом воевать. В Черниговке настоял на своем и уговорил Покрышкина оставить его в полку.

Так что же произошло?

Загадка постепенно разгадывается. И хоть мнения несколько разошлись, общий вывод в значительной степени объяснял все Довольно точно и объективно.

Уже позднее, подводя 16 июня итоги участия в сражении над Яссами, Покрышкин об этом бое скажет:

— Одна из причин происшедшего состояла в том, что принятый, узаконенный у нас и хорошо оправдавший себя боевой порядок групп был нарушен. Не стало взаимодействия этих групп, распавшихся по сути на бессистемно действующие пары и даже одиночки. Руководства воздушным боем не было. Некоторые летчики отрывались от своих ведущих, отставали от своих групп. Злую шутку сыграло и тщеславие, погоня за пополнением личного счета сбитых самолетов. Атаки порой выполнялись без надежного прикрытия. Допускались серьезные нарушения радиодисциплины (Покрышкина эти обстоятельства привели в ярость: сколько надо говорить, сколько напоминать такие элементарные требования?!)…

Прежде чем провести разбор, комдив все тщательно проанализировал, обдумал, взвесил. Что еще могло оказать на летчиков негативное воздействие? А то, что уверовали в собственную непогрешимость, переоценили свои силы и возможности и недооценили противника?.. А что? Вполне возможно!

Было еще одно предположение, которое он долго не решался высказать вслух. Отбрасывал его, снова «ловил» и, как бы взвешивая на весах объективности, решился вдруг поделиться с собравшимися:

— Чем все же объяснить то, что произошло — дезорганизацию? — Покрышкин обвел взором присутствующих. — А может, кто из вас боится, может, кем-то владеет страх, сковывает действия, мешает?..

Аудитория словно бы съежилась, совсем притихла от столь неожиданного вопроса. Подними сейчас комдив любого и спроси, ведом ли ему страх, он бы ответил… Здесь, в этой настороженной тишине, в обстановке, где просто невозможно сфальшивить и сказать неправду, здесь каждый сказал бы прямо и откровенно: страх в нем живет где-то в самых дальних тайниках души. Конечно, это коварное чувство волей своей, силой разума надо уметь погасить.

Да, бояться может каждый. Думать, загадывать, вернется ли он из боя.

Летчики словно затаились, стараясь уловить, к чему клонит комдив. А он вдруг спокойно разрядил скованность и напряжение:

— Думаете, мне не бывало страшно? И в сорок первом, сорок втором и потом на Кубани?.. Но теперь страха нет. И у вас его не должно быть. Сегодня в сердце, в мыслях, в руках ваших должна быть только уверенность! Она помогает побеждать врага.

Покрышкин, обычно всегда сдержанный, никогда не позволявший себе повышать тон, был сегодня резким.

— Состав групп должен быть постоянным, слетанным, — говорил он. — Боевой задор — штука хорошая. Но не надо терять голову. Помните: бросив группу и погнавшись за одиночным вражеским самолетом, наш летчик снижает ударную силу патруля, предает напарника. Не секрет, что у нас есть потери по вине самих же летчиков. Возвращающихся с вынужденных посадок летчиков встречают в полку чуть ли не как героев. Конечно, радостные чувства друзей вполне естественны. Но плохо, что никто не анализирует допущенных этим летчиком ошибок, не требует от него объяснений, не учит его, не спрашивает с ведущего за ошибки его ведомого. Нам нужны летчики — истребители самолетов противника, а не летчики, истребляющие свои машины! — заключил Покрышкин.

Чувствовалось, что ему нелегко было сказать все это, да еще в присутствии командира корпуса. Но его доклад на летно-тактической конференции ничего общего не имел с разносом, с критиканством. Объективный анализ причин неудачи сопровождался комментариями, умозаключениями, выводами, и каждому становилось ясно: только порядок, организованность, дисциплина в сочетании с мастерством, мужеством и отвагой, стремлением во что бы то ни стало победить врага способны обеспечить успех.

А как здорово, поистине — в лоб, сказал он о страхе!.. Да, в самом деле: потеря в течение одного дня нескольких наиболее, пожалуй, опытных наших летчиков угнетающе подействовала на весь коллектив, а новички и вовсе духом пали. Вчера еще моральный дух был у всех высок, никто и в мыслях не держал, что может вдруг все перемениться и сегодня уже многие из нас окажутся в тисках моральной и физической усталости, за которой стоят неуверенность, боязнь…

Поднялся командир корпуса генерал Утин — уважаемый в среде авиаторов военачальник.

— Претензий к Девятой истребительной авиадивизии у меня нет! — произнес он. И зал, готовый услышать «разгромную» речь, словно замер, не веря услышанному. А генерал вел мысль дальше:

— Летчики дрались над территорией, занятой противником. Сражались сильно, самоотверженно. Потери, на мой взгляд, объясняются в немалой степени еще одним важным фактором: сказывается почти полугодичный перерыв в боях. Некоторые летчики слишком «стараются», сломя голову атакуют противника, увлекаются, не применяют хитрости, теряют выдержку. Ведущий должен отвечать за судьбу ведомого. Еще одно: нарушая радиодисциплину, летчик мешает товарищам, мешает командному пункту и операторам радиопеленгатора…

Командир корпуса как бы беседовал с собравшимися, и каждый принимал его слова так, будто они сказаны именно ему. И каждый сделал в этот день серьезные выводы из этого сурового урока.

…Не добившись успеха в Ясской наступательной операции, противник с 7 июня стал перебрасывать свою авиацию на тыловые аэродромы.

Штабники подсчитали: за одну неделю проведено 52 групповых воздушных боя, в которых принимало участие 608 наших и 1238 вражеских самолетов. Наши летчики сбили в воздушных боях 128 вражеских самолетов.

Выдающийся успех выпал на долю Александра Клубова: он за эту неделю лично уничтожил 9 вражеских самолетов!

Нашим частым гостем бывала Ирина Дрягина. Круг ее забот был довольно обширным — и собрание помочь секретарю старшине Виктору Короткову провести, и о пополнении рядов ВЛКСМ позаботиться, и в протоколы заглянуть, и актив проинструктировать. Авторитет ее был высок еще и потому, что она кровно связана была с боевой авиацией: летчица ведь, летала на боевые задания, когда в женском авиаполку служила, к тому же комиссаром эскадрильи там была.

Внимательная, отзывчивая, деловитая, знающая и технику и людей, она снискала у авиаторов большое уважение.

Много помогала она, в частности, и комсоргу нашей эскадрильи старшему сержанту Юре Храповицкому.

Как-то обстоятельства потребовали улучшить штурманскую подготовку летчиков. Комсомолия горячо взялась помочь командиру и в этом деле. Что и как надлежит сделать, подсказала Ирина. Провели собрание, выпустили специальные боевые листки, организовали дополнительные занятия с авиаторами, пригласили выступить лучших специалистов, подготовили по нескольким темам бюллетени. Летчики хорошо изучили район боевых действий.

Точно такая же работа проведена была и с целью изжития нарушений радиодисциплины.

В общем, молодцы были наши комсомольцы!

Коммунисты призывали молодежь держать равнение на лучших воздушных бойцов, изучать опыт мастеров огня и маневра, учиться у них искусству побеждать врага.

И мы следовали этим призывам, мы действовали так, как требовал долг, как подсказывала совесть. И час от часу росло наше мастерство. Николай Трофимов стал заместителем командира 3-й эскадрильи. Мне доверили звено, и теперь в подчинении были три летчика, техники, механики, мотористы — более двух десятков подчиненных.

Теперь и забот прибавилось: хоть и знаю людей, их характеры, Уровень их подготовки, а все же предстоит с ними поработать, слетаться, чтобы водить эту группу в бой; нас, летчиков, теперь уже четверо, и это — целое тактическое подразделение, способное самостоятельно выполнять сложную боевую задачу.

Наступившая в середине июня передышка позволила проанализировать успехи и недостатки в боях. Этот перерыв помогал добиваться сколоченности звена, отрабатывать слетанность в боевых порядках самостоятельно звеном и звена — в составе эскадрильи.

Звено — это я и мой ведомый Виктор Жигалов, старший летчик Иван Вахненко и его напарник Алексей Сеничев: два опытных летчика и два молодых, но уже обстрелянных — оба в Ясской операции успешно выдержали строгий экзамен на боевую зрелость.

Наступившее затишье — явление временное, это лишь спад боевой активности. Несколько дней летаем мелкими группами на боевое патрулирование, ходим на «охоту» парами. И тренируемся, тренируемся…

Так, однако, долго продолжаться не может. Чувствуется, если на этом участке фронта противник не возобновит активности, обязательно перебросят туда, где воздушная обстановка обостряется.

Тем временем полк пополняется материальной частью взамен вышедшей из строя. Теперь за ней в тыл не летаем: ее доставили в полк перегонщики. Пришли из запасного полка и новые ребята. Среди них не только молодые летчики, но и инструкторы, «вырвавшиеся» на фронт для стажировки. В нашу эскадрилью назначены двое — лейтенант Турченко и младший лейтенант Голосуй. Есть и опытные, проверенные в схватках бойцы, переведенные из других частей.

Передаем новичкам опыт. Обучая их, учимся и сами — перенимаем все интересное, значимое у своих соседей.

В начале июля 1944 года догадки о предстоящем перебазировании обрели реальность: моему звену командир поставил задачу сопровождать транспортные самолеты Ли-2 с передовыми командами на борту. Уточняя маршрут, поняли: перебрасывают в новый район боевых действий. Находится он севернее нынешней дислокации.

Выходит, летим на 1-й Украинский фронт — навстречу новым боям…