"Семьдесят тысяч!" Страсти вскипают вновь. Цена поднимается до девяноста тысяч. После второго удара Гаджи объявляет:
      "Девяносто девять тысяч!" Поднимается переполох. Никто, однако, не осмеливается назвать цену повыше. Гаджи приобретает "Метрополь". "Откуда у тебя столько денег!" - спрашивают купца недоброжелатели. "Это те самые пятачки, которые я на фаэтоне сэкономил", - прищурился старик. Другой полюбопытствовал: "А почему девяносто девять тысяч, а не сто!". Так ведь за тысячу рублей можно пять тысяч раз на фаэтоне прокатиться!"
      Нанял Гаджи Гаджиага новую прислугу в дом. Вечером прислуге поручают зажечь лампы. Она снимает стеклянные колпаки и, чиркая спичкой, принимается по одной зажигать керосиновые лампы. Увидел это Гаджи и пришел в ужас: "Погоди! Эдак ты все спички в коробке изведешь..." Он приказывает девушке снять колпаки и выстроить лампы в ряд. Затем берет одну спичку из коробки, зажигает ею сразу пять ламп, и, поднеся к одной из них кусок бумаги, разжигает этой бумагой остальные светильники. "Вот теперь можешь надевать стеклянные колпаки. И так будешь делать каждый день. А то на тебя спичек не напасешься. Я не привык сорить деньгами..."
      Старик, действительно, трясся над каждой копейкой и оставил сыну большое состояние. Зато тот распорядился им по-своему. Я уже рассказывал вам о том, как Юсифага промотал отцовские миллионы.
      Профессор Саркисов, архитектор, поведал мне историю возвышения братьев Адамовых. Эти братья приехали некогда в Баку с пустыми руками, открыли в подвале мастерскую и принялись столярничать. Работали от зари до глубокой ночи. Всей финансовой стороной дела ведал старший брат. Остальные братья не смели без его ведома потратить ни копейки. Раз в неделю он самолично выдавал им по пятачку - на баню, на цирюльню и по двугривенному на мелкие расходы. Через пять лет, в один из выходных дней, после утреннего чая он торжествующе объявил младшим братьям: с завтрашнего дня в мастерской будут работать двое. В банке у нас уже миллион, так что я приобрел пристань и думаю заняться куплей-продажей древесины - балок, столбов, леса. Я заключил договора с русскими лесопромышленниками, а также с купцами из Ленкорани и Анзали. Они обязуются поставлять нам лес и пиломатериалы.
      В Баку было много нефтепромышленников с миллионным состоянием - Шибаев, Лианозов, Ротшильд, Зубалов, Бенкендорф и др.
      МАНТАШЕВ, к примеру, получал от бакинской нефти сотни миллионов рублей прибыли, хотя за четверть века не построил в Баку ни одного, сколько-нибудь примечательного, здания. Зато на промыслах понастроил бараков-казарм, которые имели вид еще более неприглядный, чем тюрьмы. Во время революционных событий он сбежал за границу, а в 1920-м году, отчаявшись когда-нибудь вернуться в Баку, продал свои сураханские, сабунчинские и биби-эйбатские промысла Детердингу за 7 миллионов франков.
      Другой нефтепромышленник - ИСАБЕК ГАДЖИНСКИЙ - в отличие от Манташева, заботился о благоустройстве родного города и построил в Баку несколько замечательных зданий. Одно из них находится на углу Балаханской (Васина) и Мариинской (Корга-нова) улиц. Он жил там со своей семьей, пока не отстроил новый дом на Набережной, а, переехав, подарил старый дом брату.
      Немало денег потратил Исабек Гаджин-ский на строительство бульвара. Занимался он и благотворительностью. У него было двое сыновей и одна дочь. Старший сын - Садык-бек - слыл большим оригиналом. Он превосходно одевался, причем, каждый день имел у него свой "цвет". По цвету его костюма люди издалека узнавали, какой сегодня день недели. Каждый день он ровно в десять выходил из дому - минута в минуту - так что окрестные лавочники и владельцы магазинов сверяли по его фаэтону свои часы. Учась в гимназии, Садык-бек помогал бедным однокашникам, платил за учение, покупал им одежду и учебники.
      В Баку много домов, чрезвычайно разнообразных с точки зрения архитектурных стилей. Здания сооружались богачами на европейский манер - в стиле барокко, модерн, в готическом, романском, мавританском стиле. Это определяло причудливость и экзотичность центральной части города. Однако дом Исабека Гаджинского, расположенный на набережной, рядом с прославленной "Девичьей башней", выделяется даже среди этой архитектурной "разноголосицы". Богатство и в то же время лаконичность внешних форм дворца, их пластика поражают взгляд, а соседство с "Девичьей башней" создает неповторимый контраст и придает зданию еще большую привлекательность.
      У входа в здание, с двух сторон, возвышались мраморные фигуры львов. К сожалению, они пострадали от артиллерийского снаряда в 1918-м году и в настоящее время не сохранились.
      Это и многие другие здания, о которых я упоминал выше, придают Баку своеобразное очарование и являются его подлинным украшением. Большинство из них подарили своим соотечественникам бывшие батраки, каменщики, аробщики, которые разбогатели в результате нефтяного бума. Жители апше-ронских селений Амираджаны, Биби-Эйбат, Сураханы, Бинагади, сабунчинские купцы, торговцы, ремесленники-кустари, чиновники, они любили свой город и в меру своих сил и возможностей принимали участие в его благоустройстве и капитальной застройке.
      МЕСТА ПОКЛОНЕНИЯ. В Баку было несколько мечетей, особо почитаемых мусульманами: Будаговский собор. Старая Тазапирская мечеть, Биби-Эйбатская мечеть. Последняя, построенная в средние века, была самым известным и величественным культовым сооружением дореволюционного Баку. К великому сожалению, эту архитектурную жемчужину, памятник культуры азербайджанского народа уничтожили ревнители борьбы против религии.
      По пятницам из города и окрестных сёл к мечети направлялись толпы паломников. Шли пешком, ехали на ишаках, верблюдах, лошадях. Те, кто побогаче, нанимали арбы и фаэтоны. Приезжали в мечеть и сливки бакинского общества в своих фаэтонах и роскошных колясках - слушали проповеди, одаривали бедняков деньгами, раздавали пожертвования. Весной и в первые месяцы осени здесь было тесно от огромного числа паломников. На рассвете горожан будило цоканье лошадиных копыт по булыжной мостовой, оповещавшее всех о том, что пора отправляться на поклонение.
      Минуя Баилово, дорога, которую провёл Гаджи Зейналабдин Тагиев, петляла по Биби-Эйбатскому ущелью, между буровыми вышками, а затем, извиваясь, поднималась в горы. Возвышавшаяся на склонах горы мечеть была обращена к востоку и напоминала древние крепости, издалека привлекая внимание. Большие и маленькие купола отливали бирюзой, а минарет, устремлённый в небо, искрился золотом. Вокруг мечети теснились одно- и двухэтажные строения. Завершали общую картину деревья - фисташковые, абрикосовые, инжировые, чинары, ивы, ну и, конечно, - виноградники. На склонах горы раскинулась рабочая слободка - в основном, полуземлянки, полупещеры ("гара дам", "газма", "дахма"). Ущелье чернело пятнами деревянных вышек, буровых, погруженных в нефть и непролазную грязь. Между промыслами тянул закопченные вагоны паровоз, окутанный дымом. К пристани причаливали корабли, танкеры, баркасы и лодки рыбаков. Прибывшие на судах паломники поднимались к мечети по лестнице из сорока ступеней.
      Паломники стелили вокруг мечети паласы, циновки, рогожи. Женщины здесь же варили поминальную халву, пекли хлеб, лаваш на садже. Богачи раздавали паломникам и нищим жертвенный плов - его готовили во дворе мечети из жертвенного мяса. Блеяли бараны и овцы, голосили петухи, ревели телята, верблюды, которых правоверные привезли в качестве жертвоприношения. От шума, разноголосья глохли уши. Муэдзины появлялись на минарете, призывая мусульман к молитве, дервиши пели касыды.
      Во дворе мечети, по балконам, как муравьи, сновали паломники. Здесь можно было встретить человека в самом живописном одеянии, в самом немыслимом наряде. Среди толпы выделялись шейхи с чалмами на головах, в балахонах и мантиях. Их окружай неграмотный люд, в почтительном благоговении внимая зиярет-намэ* .
      ______________ * Чтение молитвы в местах паломничества.
      Внутри мечети было темно, сыро. Из окон струился слабый, словно затуманенный, свет. Высоким почопок голубого цвета напоминал бирюзовый купол. В центре, у алтаря, возвышался минбар - кафедра для проповедей. Пол устилали ковры и паласы. Здесь всегда кто-либо молился или свершал намаз. Могилу посредине мечети всегда окружала толпа паломников. Бесплодные женщины, мужчины, девушки, мечтающие выйти замуж, слепые, хромые, немые старались прикоснуться к святым камням, привязывали себя к железной ограде и возносили молитвы всевышнему, прося избавления от болезней.
      Ну, а уж в дни мусульманских праздников, великого поста, курбан-байрамы в мечети нельзя было пошевельнуться от наплыва верующих. Лишь зимой или в дождливые дни число паломников несколько уменьшалось. В месяц магеррам окрестности мечети напоминали сцены страшного суда. Паломники распевали траурные песнопения, сопровождая их ударами пс груди, истязая себя цепями и рассекая головы в кровь.
      ШКОЛЫ. В 1850-м году правительстве открыло для детей мусульман первую шко лу с начальным обучением. В эту школу бы ли определены три учителя и пятьдесят учеников. Учителю русского языка платили из государственной казны, два педагога-мусульманина получали жалованье за счёт платы родителей учеников. В ту пору городское население, даже его зажиточные слои относились к школе с пренебрежением. Каждый старался обучить своё чадо какой нибудь профессии. Богатые купцы, торговцы тоже весьма неохотно определяли свои великовозрастных сынков в учебные заведения. "Пустое это дело", - говорили они.
      В 1872-м году открыли шестилетиюю городскую школу. Плата за обучение определялась в зависимости от материального полежения родителей. Окончившим четыре класс с отличием предоставлялось право поступления в гимназию или реальное училище.
      В 1887-м году, в результате многолетних усилий старейших деятелей отечественного просвещения - Солтана Меджида Гани-заде и Габиббека Махмудбекова - были открыты первые русско-татарские школы. Вообще, эти две личности сыграли выдающую роль в развитии азербайджанского просвещния и национальной культуры.
      Развивалась нефтяная промышленность, бурно рос город и одновременно росло внимание к образованию. В 1890-м году Баку было уже более сорока школ, а число учеников достигло десяти тысяч.
      Для девочек-христианок основали Мариинскую гимназию и школу "Святой Нины". В 1891-м году появляются две русско-татарские школы, а через год-ещё одна. В 1892-м году городская управа издала приказ, в соответствии с которым питейные заведения, лавки, где продают вина должны располагаться в отдалении от мечетей, церквей и школ.
      В ведении городских благотворительных обществ также было несколько школ. Например, русское благотворительное общество открыло женскую школу "Святой Нины" (она находилась напротив управы). В сооружении здания школы, приобретении необходимого оборудования большую помощь оказал Тагиев. Позже, в 1901 году, по инициативе Гаджи Зейналабдина, подобная школа была открыта в Баку и для девушек-мусульманок.
      Старейший азербайджанский писатель Абулькасым Гусейнзаде рассказывал, что число мест в государственных школах было ограничено. Поэтому благотворительное общество решило открыть для мальчиков специальную школу с символичным названием - "Саадет" ("Счастье"). Однако денег не хватало. Тогда Г.З.Тагиев внёс солидный вклад - 5.000 рублей. Дирекция школы арендовала здание, примыкающее к лечебнице Векилова (сейчас городская поликлиника №2). Начальником учебного заведения был иранец Мирза Алекпер-хан, образованный молодой человек, окончивший Сорбонну в Париже, в совершенстве владевший французским, арабским и турецким языками. Он женился в Баку, сосватав дочь гласного думы - Кербелая Исрафил Гаджиева.
      В рождении "Саадет" важную роль сыграли: прогрессивно настроенный купец Мешади Юсиф Наджафов, Гаджи Ризван Бабазаде, ахунд Абдуррагим Гаджизаде. Так, например, ахунд Абдуррагим Гаджизаде специально для этой школы написал учебник по шариату, который был отпечатан в типографии Гашум-бека Везирова "Сада" на его собственные деньги. Если принять во внимание, что в книгах по шариату в то время давали обстоятельные сведения об азербайджанском языке и литературе, можно представить значение подобного учебника для первых мусульманских школ. Поборником азербайджанского просвещения был М.Ю.Наджафов, который тратил на дело образования немалые средства и длительное время принимал активное участие в административно-хозяйственных делах школы "Саадет".
      Через два-три года "Саадет" переехала в новое здание. Здесь было до двадцати классных комнат. За аренду платили восемьсот рублей в месяц. Педагогический состав подобрался из коллектива единомышленников, людей передовых и всесторонне образованных: достаточно назвать имена Алибека Гусейнзаде, Фархада Агазаде, братьев Терегуловых - Али и Ганифы, братьев Гаджибековых - Узеира и Джейхуна, отца Михаила Мушфика Мирзы Гадира Исмаил-заде, Бахрамбека Ахундова, который являлся доктором школы, и др.
      Уроки пения вёл Узеир Гаджибеков. Звуки мелодий - весёлых и печальных разносились далеко по кварталу. Прохожие невольно задерживали шаг и слушали пение учеников. В некоторых песнях говорилось о тяжком положении народа, придавленного многовековым игом невежества.
      Какая горькая участь постигла мой народ!
      У всех сердца печалью полны, но где исход?
      Такого одичанья терпеть нельзя, нельзя...
      Такого обнищанья терпеть нельзя, нельзя...
      Это стихотворение, написанное Али-беком Гусейнзаде, было в то время у всех на устах, его даже включили в учебники. А Узеир написал на стихотворение музыку и разучивал песню с учениками старших классов.
      Хоть самая истинная правда на кончике языка,
      Сказать не позволяют, и рот не заткнут пока...
      Застыло всё на месте, но странно видеть мне:
      Нельзя ни пробудиться, ни пребывать во сне,
      Пером не добудился собратьев, хотя - пора,
      Не позволяют писать мне, и не лишают пера...
      Хоть не чужие друг другу, единства не обретём,
      Враг ломится уж в двери, мы дома не знаем о том...
      В 1905-м году, в связи с армяно-мусульманскими столкновениями, Алибек Гусейнзаде написал стихотворение "Обращение ангела к людям", которое стало весьма популярным в среде прогрессивной интеллигенции. Оно призывало людей обеих наций к миру, к добрососедству:
      Ангел взывает небесный? О, человек, человек!
      Мир затопили потоки кровавых рек, человек!
      Как же от стонов не дрогнет братьев разящий меч?
      Кто же он, алчущий крови, губящий всех, человек?
      Кто и кого убивает, кто же убит, кто скорбит?
      Дай мне ответ, не твой ли смертым грех, человек?
      Учащиеся "Саадет" с первого класса носили китель с золотыми пуговицами и голубыми полосками на обшлагах, со специальным знаком и названием школы на шапке.
      После "Саадет" в Кембере-кенде построили здание для школы "Саадет" ("Радость"). Звонкоголосые ребятишки с увлечением пели здесь песню о школе, сочинённую на слова великого Сабира;
      Школа, школа, дом отрадный,
      Ты достойна зваться раем,
      Дом приглядный, дом опрятный,
      Краше уголка не знаем. Выходцы из Ирана открыли в Сабунчах школу под названием "Темеддун" ("Развитие"), а в городе - учебное заведение под громким именем "Иттихад" ("Объединение").
      Школьники в "Иттихаде" носили суконный китель с зелёным стоячим воротником и зелеными полосами на рукаве, а также суконные брюки. На шапках красовался металлический герб с изображением солнца и льва, а также словами "медресе иттихад".
      Гимназисты до четвёртого класса носили брюки и гимнастерки из серого сукна с серебряными пуговицами. Фуражки гимназистов пятого и старших классов были с белыми полосами и сербряным гербом посередине. Выпускникам разрешалось появляться в "альма-матер" в чёрном костюме, белой рубашке и при галстуке. Особое внимание в гимназии уделяли гуманитарным наукам - истории, литературе, языкам, в том числе латыни и греческому. Гимназисты-старшеклассники готовились к поступлению в университет.
      В реальных училищах предпочтение отдавали точным наукам: математике, физике, механике; не случайно поэтому выпускники этих училищ пополняли ряды студентов высших технических школ и технологических институтов. Одевались "реалисты" в черные суконные гимнастёрки и кителя и чёрные брюки. Учащиеся старших классов носили чёрные шапки с жёлтыми полосами и гербом впереди...
      Были в Баку и коммерческие школы, где готовили специалистов в области торговли, финансов, экономики. Здесь тоже была своя форма-костюм из чёрной диагонали и золотые пуговицы.
      В 1881-м году в Баку открыли мореходную школу.
      Учащиеся русско-татарских школ одевались попроще: обязательным элементом одежды у них был широкий пояс с металлической пряжкой, на которой выбивали эмблему и название учебного заведения. В одном дирекция школ была щепетильна до крайности: учеников, которые не начищали обувь до блеска, не пускали в здание школы.
      Бухгалтер "Саадет" рассказывал одну историю. "Однажды, в канун праздника Новруз-байрам, мы с заведующим хозяйственной частью отправились в дом к хозяину здания школы, чтобы уплатить деньги за аренду. Старик-армянин принял нас уважительно. Велел принести чай, сладости. Начальник хозяйственной части протянул ему 800 рублей. Старик взял деньги, положил рядом с собой на диван. Поговорили мы немного о том-о сём, а затем мой спутник объявил старику, что ученики "Саадет" готовят к празднику большой концерт и просят его пожаловать на представление в качестве почётного гостя. Старик поблагодарил за приглашение и хлопнул три раза в ладоши. Из соседней комнаты вышла хорошенькая девушка и вопросительно взглянула на старика. Старик что-то негромко приказал ей, и вскоре девушка принесла пятисотрублёвую ассигнацию. Старик вручил деньги начальнику хозяйственной части и сказал: "Купите на эти деньги от меня подарки ученикам школы одежду, учебники. Мне уже девяносто, стар я на концерты ходить. А ребятам накажите, чтобы учились как следует. И поздравьте их от меня".
      Говорили, что девушка - внучка старика - была больна туберкулёзом, и дед, не жалея денег, разбил перед домом красивый сад. Насадил вечнозеленых деревьев, цветочных кустов. Словом, превратил свой двор в восхитительный уголок природы, что было весьма нелегко в условиях дореволюционного Баку. Птицы, в развешанных на деревьях клетках, пели на сотни голосов. По саду важно расхаживали павлины. Юная красавица играла на фортепьяно или гуляла по саду. А то сидела неподалёку от бассейна и читала книгу, слушая игру Алибека Гусейнзаде на скрипке или уроки пения, которые проводил с учениками Узеир Гаджибеков.
      Число учащихся "Саадет" всё увеличивалось, и вскоре им стало тесно в стенах старого здания. Мирзу Алекпер-хана отозвали в Иран, назначив послом Швейцарии. Начальником школы стал Алибекзаде. На одном из собраний благотворительного общества он доложил, что школа нуждается в более просторном здании. Решили ассигновать деньги на строительство помещения. В это время встаёт каменщик-строитель и говорит: "У меня в городе два дома. Один из них я временно - пока не завершится строительство здания предоставляю в безвозмездное распоряжение дирекции. Мы с женой поселимся в одной комнате и будем присматривать за ребятишками. Лишь бы им было хорошо". На этом меджлисе было много людей побогаче, но ни один из них не проявил такой щедрости, как этот простой, неграмотный каменщик.
      На месте нынешней глазной больницы было мусульманское кладбище. Решили построить на этом месте здание для "Саадет". Ахмедбеков подготовил проект. В одну из пятниц народ пришёл на кладбище. Ахунд прочитал молитву. Родные и близкие покойных перенесли останки на кладбище в нагорной части города, пустые могилы сровняли с землёй и заложили фундамент. Были готовы уже два этажа, когда началась первая мировая война. Торопливо возвели крышу и приспособили помещение под лазарет.
      А за год до первой мировой войны Али-бек Гусейнзаде переехал в Турцию. Проводить его собралась вся азербайджанская интеллигенция. В честь его отъезда был дан обед а школе на Ганлы-тепе. Стол накрыли по-мусульмански, без вина. Подали лишь шербет. Приступая к еде, Алибек грустно улыбнулся и сказал: "Я покидаю Кавказ. Это, наверное, последний плов, который мне доведётся поесть в Баку... Поэтому, с вашего разрешения, кушать я буду по народному обычаю". Он засучил рукава и стал есть плов руками. Остальные интеллигенты последовали примеру Алибека. Звучали напутственные слова, прощальные речи. На следующий день Алибек Гусейнзаде навсегда расстался с Баку.
      Образование в школах было в основном платным. Половина ежегодной платы вносилась в учебную часть в начале года, иначе учеников не допускали на занятия. Лишь незначительная часть бедных и сирот обучалоась за государственный счёт.
      Дети приходили на занятия в сопровождении взрослых. Обеспеченные горожане подвозили свои чада на фаэтоне. Выпускать их одних на улицу не решались - слишком велик был риск. В те времена гочу нередко похищали детей состоятельных родителей и требовали выкуп. Некоторые держали дома вооружённую охрану.
      Ворота городских зданий бывали закрыты на замки и засовы, ночью двери укрепляли ломами, спускали с цепи собак. Дворники выглядывали на улицу из окон привратницкой, незнакомого человека во двор не пускали. Много было в ту пору бродячего, разбойного люда...
      Во всех кварталах города были мол-лахана - школы старого типа, где детей учили череке* , арабскому алфавиту, письму, умению читать Коран.
      ______________ * Книжечка, составленная из небольших сур Корана и используемая в качестве учебника-азбуки.
      Методы воспитания в моллахане славились своей суровостью: провинившихся секли длинными хворостинами, привязывали к фалакке* , ставили коленями на горах. Моллапахана помещалась, как правило, в подвальных помещениях или, в лучшем случае, на первом этаже. В комнатах стояли мангалы с углём, лежали циновки да разное тряпьё, на котором сидели ученики. Земляной пол, сочащиеся сыростью стены, гнилые балки потолка, маленькие, вечно мутные, оконца, почти не пропускающие дневной свет. Сколько маленьких ребятишек подхватило здесь ревматизм, сколько молодых людей скончалось от туберкулёза, пройдя в детстве жестокую школу-моллахана...
      ______________ * Деревяшка, к которой привязывали ноги провинившегося и били палкой по пяткам.
      Были в городе моллахана для девочек. Эти проходили "науку" под руководством моллы-женщины. Правда, большей частью учение ограничивалось тем, что они прислуживали в доме своего педагога, нянчили её детей, убирали во дворе, таскали воду из колодца. Ну и, конечно, каждая испробовала хворостины молла-баджи, которая не забывала "приласкать" своих подопечных. Жаловаться родителям было бесполезно: многие из них сами поощряли физические наказания. Не случайно, в ту пору бытовала поговорка; родитель приводит ребёнка к молле и говорит ему:
      "Мясо твоё, кости мои".
      БАКИНСКАЯ МУСУЛЬМАНСКАЯ ЖЕНСКАЯ ШКОЛА. Александровская женская школа, о которой я немного рассказывал выше, была школой нового типа, в корне отличавшейся от старой моллахана. Я разговаривал с выпускницами этой школы, и все они вспоминали "Александровну" с тёплым чувством, добрыми словами, иные со слезами на глазах. Одна из них. Набат-ханум Нариманова, подробно рассказала мне о годах, проведённых в пансионе школы, о правилах внутреннего распорядка, о системе обучения и воспитания, которая была там принята. Она говорила об этой школе, как о самом сладостном воспоминании юных лет, не померкшем за десятилетия прожитой жизни. Вот её приблизительный рассказ: "Наша Бакинская женская школа была первой и единственной школой подобного рода для девочек-мусульманок во всей Российской империи. Да что там в России, на Ближнем и Среднем Востоке, во всём мусульманском мире не было второй такой школы. Подлинно европейского типа. Окончившие эту школу девушки составили основные кадры первых женщин-педагогов Азербайджана. Конечно, многие продолжили после окончания "Александровки" своё образование - стали врачами, экономистами, библиотекарями, научными работниками. Я знаю художниц, доцентов, даже профессоров, которые некогда были выпускницами Александровской женской школы.
      В первые годы мы одевались, как девушки-дагестанки, потом этот наряд сменила форменная одежда русских, гимназисток. Были у нас зимняя и летняя форма, а также платья для торжественных церемоний и праздников... Особое внимание уделялось опрятности одежды и чистоте обуви. В школе действовала специальная портняжная. Две женщины-портнихи обшивали учениц школы.
      Школа справедливо слыла образцовой, причём, во всех отношениях: в смысле одежды, поведения, этикета, системы обучения и воспитания... С этой школой связаны наши самые дорогие, незабвенные воспоминания.
      С особой теплотой вспоминаю я учителей: их заботливость, внимание, доброжелательную требовательность и терпение. Они могли по нескольку раз объяснять нам одно и то же, часами заниматься с отстающей ученицей и никогда не выходили из себя, не раздражались, не повышали голоса. Правда, и девочки старались - налегали на учёбу, чтобы не расстраивать любимых педагогов.
      Много учениц приехало из Шуши и Тифлиса. Некоторые дочери состоятельных бакинцев по вечерам уезжали на фаэтонах домой. Весь день проводили с нами в школе, обедали здесь, а к ужину отправлялись к родным.
      Здание школы издалека привлекало внимание. А как хорошо и уютно было внутри! Большие светлые комнаты с высокими потолками и окнами сохраняли прохладу даже в самый знойный день. По всему было видно, что архитектор работал над проектом с вдохновением. Он предусмотрел буквально каждую мелочь.
      Классные комнаты, лаборатории, библиотека, читальный зал, приёмная находились на первом этаже. Наверху размещались столовая, кухня, спальные комнаты, учительская (все педагоги здесь были женщины), большой и малый залы для проведения вечеров, концертов, кабинет директрисы, комната врача, помещение для свершения намаза (мы называли эту комнату мечетью). Баня, небольшая больничка, прачечная, прочие хозяйственные службы находились во дворе. У нас был красивый сад.
      Особое внимание в школе уделяли здоровью и чистоте. Школьный врач часто вела с девочками беседы о личной гигиене, проверяла наши спальни. Фельдшерица следила за чистотой ногтей, ушей, волос пансионерок. Раз в неделю мы мылись в бане. Два раза в неделю проверяли зубы. К девочкам, которые учились в младших классах, приставили двух женщин. Они расчёсывали им волосы, помогали мыться в бане. Кормили нас превосходно - 4 раза в день, и еда была самая разнообразная. Супы, плов, долма, ковурма, словом, всевозможные восточные блюда. Кроме того, компоты, сладости, фрукты на десерт. Осенью и зимой многим давали рыбий жир.
      Жили мы довольно обособленно. У входа стоял привратник, который никого не впускал, будь то даже родители пансионерок. Для свиданий с близкими отвели особую комнату.
      По праздникам нас водили в кино или театр Тагиева. Ходили мы по улицам без чадры. Правда, кое-кто из девочек, опасаясь гнева родственников, оставался в школе. Девочки старших классов ходили на концерты, вечеринки в русскую женскую гимназию, те, в свою очередь, давали ответные визиты. Когда в театре показывали постановки классических произведений-"Евгения Онегина", "Отелло", "Демона", "Разбойников" - старшеклассниц возили на фаэтонах в театр, а затем задавали им сочинения по этим произведениям.
      В 1915 - 1916-м годах учениц старших классов водили на концерты и вечера даже в мужскую гимназию и реальное училище.
      В школе действовали драматический, литературный, танцевальный кружки, женский хор. Помнится, по пятницам драматический кружок давал представление для родителей или устраивал концерты. Однажды мы поставили "Аршин мал алан" и пригласили на вечер самого автора. Роль Аскера исполняла Ругия Абдуллаева, роль Гюльчохры - Рейхан Ахундова (она впоследствии стала живописцем), роль тётушки Аскера - Досту Джафарова. Узеир-бек остался весьма доволен нашим кружком. И спектакль ему понравился.
      На концерте декламировали стихи Сабира, читали отрывки из произведений Пушкина, Лермонтова, стихи Абдуллы Шаига, Аббаса Сиххата и других...
      Не следует думать, что мы росли белоручками. В старших классах нас учили домоводству, рукоделию, шитью. Группа девушек, окончив школу, подарила Тагиеву большое панно, которое выткала своими руками. Гаджи Зейналабдин, как правило, приглашал выпускниц к себе во дворец, устраивал в их честь обед, а затем дарил каждой коробки шоколада, шёлковую шаль, сувенирные изделия Толстого, Пушкина, Лермонтова, Карамзина, произведения великих азербайджанских писателей, азербайджанский вариант Корана.
      Частой гостьей "Александровки" была супруга Тагиева - Сона-ханум. Она привозила девочкам подарки, письменные принадлежности, угощала фруктами и сладостями. Гаджи нередко присутствовал на наших занятиях, слушал, как мы отвечаем педагогам. И радовался успехам учениц как родной отец. Он часто говорил нам:
      "Дети мои, доченьки, учитесь как следует, с усердием. Счастье-в учении. Помните, знание- самое большое богатство".
      Однажды нас посетил редактор журнала "Молла Насреддин", гремевшего тогда по всему Востоку, - Джалил Мамедкулизаде. Долго он беседовал с нами. Мы прочли ему несколько стихотворений Са-бира, а также стихотворение Абдуллы Шаига, написанное на смерть великого сатирика. Он остался очень доволен.
      Из нашей семьи и из семьи Наримановых я, Лея, Гумру, Марьям, Ильтифат, Симузар учились бесплатно. Жили в пансионе. Чистота в классных и спальных комнатах была необыкновенная, как в аптеке. Белоснежные одеяла и подушки, пуховые матрасы. Постельное бельё меняли раз в неделю. Такая же чистота царствовала в столовой. Здесь по очереди дежурили ученицы старших классов. Кормили нас сытно и вкусно. В связи с этим мне вспоминается одна история, свидетельствующая о заботливом отношении Гаджи Зейналабдина к пансионеркам. Вызвал как-то к себе Тагиев лавочника, который поставлял на кухню Александровской школы мясо, и крепко отругал его за то, что тот послал на днях в школу тушу овцы. "Ты разве не знаешь, что мясо самки непригодно для девичьих желудков! Они же заболеть могут. Попробуй только схитрить ещё раз, будешь иметь дело со мной!"