Глава 4

Сопровождаемые Славой, мы поднялись на второй этаж и углубились в длинный широкий коридор. Он привел нас к двойной дубовой двери. Ежов открыл ее, пропустил меня вперед и зашел за мной, оставив Славу в коридоре.

– Ну вот, – улыбнулся он, потрогав свои темные очки, которые ни разу не снял за время своего пребывания в клубе, – теперь мы можем спокойно пообщаться.

Комната представляла собой что-то вроде небольшого кабинета. В дальнем углу стояли два стола буквой Т и несколько тонконогих стульев рядом с ними. Слева, очевидно, предполагалось место для отдыха: большой мягкий диван, обитый желтой кожей, напротив – такое же кресло и еще одно – чуть поодаль. Перед диваном с креслом поместился низкий стол, инкрустированный каким-то поделочным камнем.

Я устроилась в кресле, выложила на стол диктофон, рядом пристроила «Никон», сумочку. Пока Ежов устраивался на диване, достала сигареты и закурила.

– Наши читатели интересуются, – начала, наконец, я, – как рождается новая группа. Насколько я знаю, ты раскрутил уже что-то около шести коллективов?

– «Пчелки» – мой седьмой проект, – кивнул Ежов. – А как они рождаются…

И он раскрыл мне некоторые продюсерские секреты. Не все, конечно, как я поняла, но говорил он довольно откровенно, к моему удивлению. Дальше пошли банальные вопросы типа «что нового в вашей копилке?», «какие планы на будущее», «чем собираетесь порадовать своих фэнов?». Самые каверзные вопросы, например, о взаимоотношениях с Поплавским, я оставила напоследок, но задать так и не успела. За дверью послышался неясный говор ежовских телохранителей. Угрозы чередовались со строгими предупреждениями. Они явно кого-то не хотели пускать в кабинет. Вскоре мы с Андреем услышали, как в дверь ударилось что-то тяжелое, потом кто-то вскрикнул и все стихло.

– Опять кого-то утихомирили, – не без оттенка самодовольной гордости покачал головой Андрей, – сколько раз говорил: обращайтесь с людьми побережней.

Я видела, что сожаление Ежова наигранное и ему приятно, что у него такие крутые бойцы, которые никого к нему не подпускают.

– Ладно, – он снова поднял на меня выразительный взгляд, – продолжим, если хотите.

В эту минуту дверь отворилась и в кабинет заглянул Виктор. Виктор, кто не знает, – мой фотограф. То есть не мой, конечно, а редакционный. Кроме всего прочего, навыки, полученные им в спецвойсках, работники редакции используют в служебных интересах. Виктор неоднократно доказывал и показывал, что когда он берется охранять кого-то, то это у него получается так, как ни у кого другого. Высший пилотаж – вот как я называю это его умение обезопасить и приободрить.

– А-а, – поняла я, – машину пригнал?

Виктор шагнул в кабинет и протянул мне ключи, настороженно посмотрев на Ежова.

– Все в порядке, – успокоила я его, забирая ключи, – садись.

Виктор сразу успокоился, а вот Андрей отчего-то занервничал. Он поднялся с дивана и направился к выходу.

– Ты куда? – удивленно крикнула я вслед.

Но он не ответил.

– Е-мое, что же это такое? – услышали мы его возглас из коридора.

Выйдя за ним, я увидела Славика и Жору, которые шебуршились на полу, делая попытки подняться.

– Кто это вас так? – засуетился возле них Ежов.

Он подбегал то к одному, то к другому, пытаясь приподнять их, но у него ничего не получалось. В каждом из охранников было больше центнера живого веса. Я уже все поняла и с трудом сдерживала усмешку. Первым поднялся Славик.

– Что, что случилось-то? Скажет мне кто-нибудь наконец? – подлетел к нему Ежов.

Я заглянула в кабинет и строго посмотрела на Виктора. Он отвел взгляд и пожал плечами.

– Понятно, – покачала я головой, – они тебя не пускали, да?

Одна из характерных особенностей Виктора заключается в его немногословности. Там, где другому человеку понадобилось бы несколько фраз, Виктор обходится односложным ответом или жестом.

– Это Виктор, – потупив глаза, пояснила я Андрею, – он решил, что я в опасности.

Потом я все выяснила. Дело происходило примерно так. Виктор подошел к кабинету, вход в который загораживали Славик с Жорой. «Бойкова?» – спросил Виктор, показывая на дверь, что должно было означать: там ли моя начальница Ольга Бойкова? Я хочу сообщить ей, что пригнал машину и передать ключи.

Ребята подтвердили, что я там, но, когда он захотел пройти, его не пустили. Тогда он забеспокоился, все ли со мной в порядке. Вырубил сперва Славика, который отлетел на дверь и сполз по ней на пол, а потом кинувшегося ему на помощь Жору.

Поэтому мое предположение было в принципе правильным, о чем я и сообщила Андрею.

– Ну ты, Бойкова, даешь, – возмутился Ежов, – что он с ними сотворил?

Ежов был скорее огорчен из-за того, что его бойцы, мягко выражаясь, лопухнулись. Беспокойство по поводу их самочувствия не входило, разумеется, в число его переживаний.

– Думаю, все будет в порядке, – я подняла голову и посмотрела на гиганта, – правда, Слава? – Тот кивнул, а я повернулась к Ежову: – Может, продолжим интервью?

– Да, то есть нет, – засуетился вдруг тот, озабоченно взглянув на часы. – К сожалению, не могу, у меня назначена на сегодня еще одна встреча.

– Но мы же не закончили, – возмутилась я. – Полдня за тобой пробегала, а ты мне тут про какие-то встречи плетешь. Так не пойдет. Или ты отвечаешь на мои вопросы, или…

– Хорошо, хорошо, – торопливо согласился Андрей, – я обещал и не отказываюсь. Только давай перенесем нашу встречу на завтра. – Он быстро достал из кармана куртки записную книжку с ручкой и начал что-то писать. – Вот, – сунул он мне в руки листочек, – приходи ко мне домой завтра утром – там уж нам никто не помешает.

Ежов поправил темные очки, сделал знак своим парням и двинулся по коридору. Я вернулась в кабинет и собрала свои вещички.

– Пойдем, Витя, – кивнула я, – сегодня в виде исключения я отвезу тебя домой.

Мы спустились на первый этаж, протолкнулись сквозь толпу оттягивающейся молодежи и вышли на улицу. Я с удовольствием вдохнула свежий морозный воздух и вопросительно посмотрела на Виктора. Он кивнул на автостоянку, и мы направились туда. Устроившись за баранкой, я запустила двигатель и, пока он прогревался, выкурила сигарету. Потом отвезла Виктора домой, расспросив по дороге об инциденте у дверей кабинета, и двинулась к себе. Было девять часов или чуть больше. Я предвкушала спокойный ужин, просмотр вечерних передач и, конечно, сладкий крепкий сон. Засыпать я решила под звуки музыки.

Поставив «ладушку» на стоянку, я направилась было к подъезду. Но тут во двор въехала какая-то тачка и на большой скорости двинулась вдоль дома. Сумасшедшие, наверное, с досадой усмехнулась я и остановилась, пропуская автомобиль. Но он вдруг неожиданно затормозил, преграждая мне дорогу к подъезду. В тусклом свете лампочки, висевшей над входом, я рассмотрела, что это был «Опель» какого-то буро-терракотового цвета, во всяком случае, так мне тогда показалось. Похоже, ребята обкурились, предположила я, заглянув в салон. Не успев ничего рассмотреть, я заметила только, что, кроме водителя, в салоне сидел еще и пассажир, как двери «Опеля» молниеносно открылись. Оттуда выскочили двое парней среднего роста, но достаточно крепких, грубо подхватили меня с двух сторон под руки и попытались запихнуть в машину.

Что я почувствовала в тот момент, уж не помню, скорее всего – удивление. От неожиданности пропал голос, поэтому закричать и позвать на помощь я не смогла, да и сомневаюсь, чтобы кто-то сумел оказать мне ее в тот момент – уж слишком быстро и неожиданно все произошло. Поэтому машинально выставив вперед ногу и упершись ею в порог «Опеля», осталась на свободе – сразу запихнуть меня в салон у злодеев не получилось.

В ответ на сопротивление злоумышленники заломили мне руки за спину, отчего я согнулась в три погибели. Помогая себе ногами, они продолжали заталкивать меня в салон. Но тут у меня прорезался голос: я заорала так, как не орала, наверное, никогда в жизни. Я никого не звала, ни о чем не просила, просто голосила во всю мощь своих легких. Но мой истошный вопль беспомощно оборвался уже в салоне «Опеля». В этот момент я отключилась – кто-то здорово двинул меня по голове чем-то тяжелым. В глазах сверкнула молния, поплыли радужные круги, и я медленно погрузилась в беспамятство. Еще ощутила, как грубые руки усаживают меня на сиденье, кто-то лепит мне на рот пластырь.

Торкающаяся в голове боль привела в чувство. Я сидела на заднем сиденье, подпираемая с обеих сторон чужими плечами. Запястья туго перетянуты каким-то шнуром. Никто ничего не говорил, только было слышно ровное гудение мотора. Я приоткрыла глаза. Наверное, без сознания я находилась недолго, потому что далеко отъехать от дома мы еще не успели – «Опель» двигался по центру города к речному вокзалу. Передо мной маячил коротко стриженный затылок водителя. Рядом с ним на переднем сиденье никого не было, значит, их трое, – произвела я нехитрый подсчет. Что ж, уже хорошо, что мозги хотя бы работают. Только вот куда меня везут и… зачем? Что им от меня нужно? Я стала перебирать в уме, какие последние материалы мы публиковали в газете и кто мог быть недоволен, а то и откровенно возмущен. Мысленно перелистав несколько последних номеров, я пришла к выводу, что скандальных статей было всего две, но никто из людей, которых они так или иначе касались, не мог действовать подобным образом.

Я попыталась скосить глаза налево, чтобы рассмотреть моего спутника, но эта попытка отдалась в голове новым приступом боли. Я поморщилась и начала потихоньку поворачивать всю голову. Наконец мне это удалась, но ничего интересного я не увидела, лишь ничем не примечательный профиль с крупным носом картошкой, низким лбом, узкими губами, выступающим подбородком и темным бобриком волос. Потом плавно повернула голову в другую сторону.

– Елки-палки! – воскликнула я. – Никита!

Вернее, воскликнуть я всего лишь попыталась, потому что забыла, что рот мой заклеен пластырем. Поэтому у меня вырвалось только мычание. Мой знакомец повернулся ко мне и растянул рот в мрачной ухмылке:

– Че, овца, очухалась? Сейчас приедем, – издевательским тоном произнес он.

Я замычала сильнее, демонстрируя Никите свое желание освободиться от пластыря.

Машина действительно уже выехала на привокзальную площадь и остановилась перед зданием вокзала, помещение которого на зимний сезон сдавали разным коммерческим фирмам и фирмочкам. Елы-палы, мелькнула спасительная мысль, в этом здании в цокольном этаже располагается опорный пункт милиции. Да вот и «уазик» милицейский стоит. Я присмотрелась, нет ли в «уазике» водителя. Кажется, нет. Что же, что же делать? «Опель» остановился метрах в двадцати от «уазика». Если бы мне повезло и кто-нибудь появился бы рядом с милицейской машиной, когда меня будут выводить! Уж как-нибудь я бы сумела шумнуть.

– Пикнешь, получишь перо в бок, – предупредил Никита, словно прочитав мои мысли.

Он сунул руку в карман и, что-то вытащив оттуда, поднес к моему лицу. Щелчок. В свете фонаря блеснуло узкое длинное лезвие. От неожиданности я отдернула голову и поморщилась – в висках и затылке снова загудело. Никита гаденько рассмеялся.

– Пошли, – скомандовал он, – только тихо, поняла?

Я легонько кивнула и стала выбираться из машины следом за Никитой. Осторожно выпрямившись, с надеждой посмотрела на «уазик», но никакого движения возле него не обнаружила. Никита левой рукой приобнял меня за плечи, словно свою подружку, а правую с ножом приставил к моему боку. Носатый вылез из машины и встал с другой стороны. Следом выбрался водитель.

– Тронулись, – сказал Никита и, увлекая меня, пошел вдоль здания вокзала.

Мы спустились по широкой, засыпанной снегом лестнице, вошли через металлическую дверь, располагавшуюся на торце здания, поднялись на третий этаж и очутились в длинном узком коридоре, в который выходило множество дверей. Меня подвели к одной из них и втолкнули внутрь.

Это был стандартный офис, ничем не отличавшийся от сотни других. Стол под черное дерево, компьютер, пальма в кадке… Совершенно пустой офис, не считая вошедших, конечно. Никита оставил меня со своим напарником и водителем, которого я так и не рассмотрела, и вышел в соседнюю комнату. Через секунду он вернулся и поманил меня – пришлось подчиниться. Я двинулась за ним. Смежная комната была немного просторней, полы застелены темно-зеленым ковролином, на окнах – вертикальные жалюзи оливкового цвета, тут же пара мягких кожаных диванов, кресла и стол – в дальнем углу. За столом сидел худощавый человек в пиджаке и белой с расстегнутым воротом рубашке. Его вытянутое в длину лицо своей неподвижностью напоминало маску фараона, а редкие светлые волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Только в больших умных глазах теплилась какая-то жизнь, и они с интересом рассматривали меня.

В кабинете оказались еще два человека – их я определила как телохранителей. Молодые ребята чуть выше среднего роста, вроде Виктора. Но, в отличие от телохранителей Ежова, просто распираемых от грубой физической силы, которой они, несомненно, обладали, в этих чувствовалась какая-то сдержанная внутренняя мощь, которую можно было назвать уверенностью в себе.

– Вот, – возбужденно заговорил Никита, – я привез ее.

Человек за столом медленно перевел свой тяжелый взгляд на Никиту, плюхнувшегося в свободное кресло.

– Кто это? – В его скрипучем голосе слышалась угроза.

Похоже, Никита тоже почувствовал это, потому что следующая его фраза была не такой радостной, скорее – суетливо-беспокойной.

– Как кто? Ольга, конечно. Че ты меня путаешь, Рудик?

– Где ты ее взял? – Человек за столом, которого Никита запросто называл Рудиком, пока сохранял самообладание.

– То есть как это где? – Никита даже подскочил в кресле. – Там, где ты мне сказал, – в «Матрице». Она пришла с Ежиком, ну, с этим продюсером. Они обжимались всю дорогу, разве что не трахались на глазах у всех. Я ей и так и эдак, а она – нулями. Меня чуть не покалечили, а ты говоришь – кто это?! – обиженно воскликнул он. Потом подскочил ко мне и одним движением содрал со рта пластырь. Нежный пушок на лице, прилипший к этой вонючей заплатке, превратил миг освобождения в миг неимоверной боли. Я не удержалась и вскрикнула, прижав связанные руки ко рту.

– Ну, скажи, скажи же ему, как тебя зовут! – заглядывая мне в глаза, завопил Никита.

Он схватил меня за плечо и начал трясти. Успокоившаяся было голова снова заныла.

– Говори, сука!

– Отстань, придурок, – попыталась я оттолкнуть его.

– Оставь ее, Ник, – проскрипел длиннолицый. – Надо было Эдика отправить, он ее знает в лицо. Только этот гаденыш до сих пор где-то торчит.

Никита снова плюхнулся в кресло.

– Ничего не знаю, – сконфуженно пробубнил он, – что мне сказали, то я и сделал.

– Ладно, не возникай, – отрезал Рудик и перевел на меня взгляд, полный снисходительной печали. – Что же нам теперь с тобой делать-то, голуба?

– Я так понимаю, – решила я принять участие в беседе, так как она касалась меня самым непосредственным образом, – что произошло какое-то недоразумение, в результате которого я чуть не получила сотрясение мозга. Но поскольку я вам не нужна, то верните мне мои вещи, и я пойду.

Я не стала лезть в бутылку и требовать возмещения морального ущерба, потому как если и не была на сто процентов уверена, куда я попала, то во всяком случае предполагала, что это не бюро добрых услуг.

– Ты что-нибудь говорил ей? – Рудик покосился на Никиту.

– Не успел, – огрызнулся он, – времени не было.

– Ты кто? – Рудик внимательно посмотрел на меня. – Не певичка ли? Да нет, вроде что-то не похоже.

– Я журналист, – пояснила я, – хотела взять у господина Ежова интервью, поэтому была с ним.

– А, бульварная пресса! – пренебрежительно ухмыльнулся Рудик. – Ладно, пожалуй, мы тебя отпустим. Развяжи ее, Никита.

Никита лениво поднялся, достал из кармана свой стилет и полоснул по шнуру, стягивающему мои запястья. Я стала растирать затекшие руки.

– Отпускаю тебя, Оля, – почти ласково сказал Рудик, когда Никита занял свое место в кресле, – но только с одним условием: ты никому и никогда не скажешь, где была и как сюда попала. Ты поняла меня? – угрожающе повысил он голос.

– Не дура, – кивнула я.

– Вот и замечательно, – расслабился Рудик, – приятно иметь дело с умными людьми, а то все больше какие-то недоумки попадаются.

Он выразительно посмотрел на Никиту. Тот фыркнул и, закинув ногу на ногу, закурил.

– Проводи ее, – снисходительно кивнул ему Рудик, – только тихо и без фокусов.

Я вышла из кабинета, взяла свои вещи, которые лежали на столе в приемной, и в сопровождении Никиты спустилась вниз.

– Давай, подруга, – легонько толкнул меня в плечо Никита и усмехнулся, – может, еще и встретимся.

– Ага, – кивнула я и про себя добавила: – В следующей жизни.

Хотя и тут я погорячилась!

Нечего и говорить, что всю дорогу я только и делала, что поражалась сюрпризам судьбы, которая не оставляла меня своим прихотливым, я бы даже сказала чудаковатым вниманием. Доехав до дома на частнике, прежде чем войти в подъезд, я долго озиралась по сторонам, предвосхищая очередной «подарочек» этой сумасбродной злодейки. Да-а, адреналину мне не занимать!

Квартира встретила меня какой-то напряженной тишиной. Подозрительной тишиной! Что же, мне до конца жизни теперь и ждать какого-нибудь подвоха? Безмолвное спокойствие вещей, которые словно нацепили дежурные улыбки, когда их осветило вспыхнувшее электричество, подействовало на меня угнетающе. А ведь, кажется, наоборот – должно было бы вселить чувство уверенности в справедливость мирового порядка. А может, причина моего дурного расположения духа – в больной голове, с самоиспепеляющей иронией подумала я.

И все-таки, несмотря на терзавшее меня недоумение по поводу всех этих жестоких розыгрышей судьбы, жертвой которых мне часто безвинно доводится становиться, я вскоре пришла в себя. Смятение понемногу улеглось, и на смену ему явилась мысль о том, что мне все же удалось счастливо избежать плохой развязки и что я дома, в целости и сохранности, сижу на диване и удивляюсь произошедшему со мной казусу.

Поначалу я так была возбуждена, растеряна, раздосадована и подавлена, что, войдя в квартиру, прямиком, даже не сняв шубы и сапог, устремилась к дивану. И только рухнув на него в полном изнеможении, кажется, снова обрела способность мыслить и вполне сносно анализировать. Только вот закавыка – анализировать было нечего. Фортуна, рок, фатум – называй как хочешь эту потаенную динамику случая, – она способна опрокинуть любой ваш расчет, высмеять любое ваше намерение, показать несостоятельность любого вашего проекта. Я поймала себя на мысли, что всю жизнь только и делаю, что противоречу нахалке судьбе. Вот она и потешается надо мной! Кто это вбил нам в голову, что человек – кузнец своего счастья?

Покончив с мысленным монологом, я все-таки разоблачилась, повесила шубу на вешалку, расстегнула «молнии» на сапогах, пристроила их на специальной полке в прихожей.

«Так, – подумала я, – в качестве психологической разгрузки надо бы заняться ужином. Что там у меня было по плану?»

Ах да, мясо по-монастырски! Как же это я могла забыть? Хотя немудрено: когда тебя вот так немилосердно лишают возможности передвигаться в свободно выбранном направлении, сохранить в памяти такую житейскую мелочь, как мясо по-монастырски, бывает чертовски трудно. И то обстоятельство, что я все-таки вспомнила про него и даже преисполнилась решимости приготовить блюдо, свидетельствует о моей выдержке и хладнокровии. Итак, нарезаем мясо большими кусками, перчим, солим…

Несмотря на всю свою выдержку и упорное стремление жить своей жизнью, жизнью независимого папарацци, один вопрос мне все же испортил ужин и отнял не одну минуту: какие отношения связывают Ежова с Рудиком? «Старый приятель», – сказал Андрей. Что же общего может быть у Ежова, преуспевающего продюсера, с бизнесменом-гангстером?

Утро следующего дня началось с препротивного пищания будильника: стервец заставил меня распахнуть глаза в половине восьмого. И это несмотря на то, что сладкий утренний сон тонкой струйкой вился под моими веками, заставляя жить иными, приятными переживаниями, имеющими к этой жизни лишь слабое касательство. Я села в кровати. На зарядку не было сил, голова по-прежнему ныла, но боль стала тупеть. Или это я начала тупеть? – хихикнула я.

Я чувствовала себя намного лучше, чем вчера, опровергая известный фоменковский тезис, согласно которому «утро вечера дряннее». Предполагаю, что Николай имел в виду бытовой алкоголизм, рассматриваемый в аспекте тяжелого утреннего похмелья. Мое же похмелье было чудесным и легким, как японский шелк. Радость бытия опять давала о себе знать, как только я проглотила омлет, запила его апельсиновым соком и достала из шкафа новую кофточку, которую купила на днях в «Николи». Стоила она недешево, но была действительно качественной, модной и мне к тому же жутко шла. Я повертелась перед зеркалом, отдавая дань женскому тщеславию, нацепила узкую длинную юбку с разрезом, сделала легкий макияж и… застыла.

Как-то я не так себя веду, промелькнуло у меня в голове, вчера весь день нервничала по милости Ежова, подверглась пленению, чудом спаслась, получила по башке, и все это как-то мимоходом! Нет, так дело не пойдет, назидательно сказала я себе и заторможенно опустилась в кресло.

Что же это получается? Меня насильно увозят, чтобы переброситься со мной парой слов, потом разрешают уйти. Этот Никита весь вечер пристает ко мне в клубе… Что ему… им, то есть, от меня было нужно? Да нет, выходит, что не от меня… Тогда от кого и что? Откуда же я могу это знать? Вот потеха! – саркастически усмехнулась я.

Меня с кем-то перепутали – это как дважды два и трижды три. Но не так-то легко перепутать человека с ему подобным. Конечно, можно, но при наличии определенных и весьма действенных и показательных запутывающих признаков и примет. Что ты этим хочешь сказать, Бойкова? Лишь то, что прежде всего эти признаки и черты нужно искать во внешности. И только-то? Да нет, не только. Имя… Та, с кем меня спутали, – мое самолюбие почему-то почувствовало укол, – тоже Ольга. Никита ждал ее в клубе. И она должна была осуществить какое-то действие, чтобы избежать разборок, которых избежала я. Никита, конечно, пешка. Руководит всем Рудик. Гениально, Бойкова, ущипнула я себя за это самое самолюбие, которое на дыбы встает при одной только мысли, что его хозяйку, его счастливую обладательницу, столь уникальную и незаурядную особу, могли с кем-то перепутать!

Так чем же там у нас руководит Рудик? А не все ли равно, если ты простилась с ним навеки?

Я ожила, поздравила себя с окончанием мероприятия по прояснению вчерашней, мягко говоря, щекотливой ситуации. Ан нет, недопрояснение какое-то… Спутали тебя, Бойкова, не только из-за внешности, а из-за твоего предполагаемого статуса. Каков же он, статус той Ольги, вместо которой я оказалась в столь «милой» компании? Что там плел Никита про наши с Ежовым объятия… Мне почему-то стало так противно, что я решила выбросить это из головы. Возьму интервью, и покончим с этим… О господи, с этим интервью какой-то замкнутый круг получается, с досадой подумала я.

Глава 5

Спустившись во двор и сев в машину, я тем не менее опять принялась так и сяк вертеть слова Никиты, припоминая детали вчерашнего клубного вечера. «А Ежов-то знает Рудика, – язвительно подумала я, – на этот предмет его тоже нужно будет расспросить. Не для печати, разумеется». Я выехала на улицу и свернула в сторону Волги. Ежов, судя по адресу, жил недалеко от моста, в длинной кирпичной девятиэтажке, называемой в народе «пентагоном». По иронии судьбы, я ехала по той самой дороге, по которой меня везли вчера в «Опеле». Черт, даже вспоминать не хочется! Свернув в сторону моста, я проехала по Предмостовой площади и оказалась возле универсама, расположенного в первом этаже «пентагона». Миновав его, въехала во двор и остановилась у одиннадцатого подъезда, благо над каждым из них были написаны номера квартир.