Эдвин Чарлз Табб

Веруча

Глава 1

Было что-то величественное в очертаниях здания музея, что-то напоминающее церковный собор. Это «что-то» заставляло посетителей ступать осторожно и говорить вполголоса, словно торжественность, весомость, величие здания и обстановки обязывали их к этому. Здание было построено из камня; высокие крыши, уходящие, казалось, к самому небу, наполняло эхо времен, веков и дум; обширные залы были связаны длинными и строгими галереями; сквозь матовые стекла окон проникал мягкий призрачный свет. Даже этот свет казался особенным, волшебным и многослойным, хранящим тайны времени и чьих-то переживаний, чувств, судеб. Стражники, стоявшие здесь и там, казались неживыми; словно каменные изваяния, созданные прихотью искусного мастера, они лишь напоминали людей. Они были столь молчаливо-торжественны, что легко было забыть о них, не заметить их присутствия…

Дюмарест не мог заставить себя не замечать малейшие детали окружения. С той самой минуты, как он открыл двери музея, он инстинктивно чувствовал незримые взгляды, внимательные глаза. Они преследовали его, хотя он пытался раствориться, стать невидимым среди остальных. Но он слишком отличался от всех – своей внешностью, манерой держаться независимо, своим настроением. Его серая туника казалась слишком яркой на фоне городских, цивильных одежд; он оставался пришельцем, незнакомцем, и, значит, приковывал к себе чужие взгляды своей непохожестью на остальных; своим неумением быть как все…

– Вы видите фендрата. – Тренированный голос гида покрывал все побочные шумы и звуки шагов. Рукой он указывал чуть вперед и вверх, где на невидимых стропах было «распято» крылатое существо, усеянное шипами и когтями. Даже мертвое и безопасное, оно внушало страх и ужас.

– Последнее место гнездования было разрушено три столетия назад, в Тамарских горах. Этот экземпляр предположительно был самым крупным на планете. Этот вид относится к плотоядным, является результатом неизвестной мутации. Если говорить о жизненном цикле, продолжении рода, то следует отметить, что все здесь шло строго по определенной схеме: самка выбирала самца и после спаривания откладывала яйца в живую материю, выбирая подходящего донора-носителя. Понимаете, что происходило? С помощью специального яда, который она вводила укусом, самка парализовала свою жертву, у которой оставался только один выход: быть съеденной заживо растущими в ней зародышами…

Вы видите перед собой взрослую особь в полете; отметим широкий размах мохнатых крыльев и крючковатые сильные лапы.

Гид коснулся рукой какой-то кнопки, и воздух наполнился странным жужжанием – это был образец звука, который могло издавать подобное существо.

Одна экскурсантка – дородная самоуверенная матрона – спросила гида, предварительно слегка откашлявшись:

– А вы абсолютно уверены, что сейчас не осталось ни одного подобного существа в естественных условиях?

– Да, мадам.

– У меня ферма в Тамарских горах, и я полагаю, что если бы где-нибудь в округе подобные водились чудовища, то я бы немедленно продала ее.

– Вам нечего бояться, мадам, уверяю вас.

Гид двинулся дальше по залу:

– А теперь перед вами криш, – произнес он, останавливаясь около десятиногого животного, все тело которого было покрыто острыми иглами и колючками. – Это экземпляр был найден на дне Ашурианского моря. Если вы присмотритесь внимательно, то увидите, что все его тело-панцирь покрыто маленькими яркими камешками. Местами они располагаются настолько плотно, что создают словно второе покрытие, каменную кожу. Эти каменные наросты не генетическое свойство данного вида, и нам до сих пор неизвестен источник их происхождения – является ли подобная «шкура» результатом какой-то мутации, или это очередная случайность. Из моих слов вы можете заключить, что данное существо имело стремление и желание украшать свой дом-панцирь таким образом. Возможно, это могло помогло ему защищаться, став невидимым, – подобие мимикрии – или, что более вероятно, оно использовало подобные украшения для привлечения особей противоположного пола.

– Словно девушка, стремящаяся выглядеть «на уровне» и украшающая себя разными безделушками? – Молодой человек, задавший вопрос, был очень юн и старался казаться оригинальным.

Гид спокойно подтвердил:

– Да, такая аналогия вполне приемлема, сэр. Но это существо – особь мужского пола.

– Интересно, а у него есть мозг? – Молодая девушка, произнесшая эти слова, была изящной, худенькой и достаточно привлекательной. Она с интересом смотрела на Дюмареста, и он отметил про себя, что на протяжении всей экскурсии она старалась держаться к нему как можно ближе. – Вы можете ответить? Я имею в виду, что если существо способно чего желать, то оно должно иметь достаточно развитое сознание, мозг? А если оно способно мыслить – значит, оно обладает определенным интеллектом?

Гид двинулся дальше по залам, избавляя, таким образом, себя от необходимости отвечать на вопрос. На этот раз он остановился около специального пьедестала, на котором стояло какое-то странное произведение из металла.

– А это – настоящая тайна, – произнес он. – Этот кусок металла частично природного происхождения, но содержит включения, не характерные для данной планеты. Это наверняка часть какой-то конструкции, возможно, механизма. Но что это был за механизм, какие функции нес этот узел – неизвестно. Он был обнаружен в аллювиальных почвах при шахтных работах на Крине. Кроме этого факта и того, что этот кусок – искусственного происхождения, о нем ничего не известно. – Гид немного помолчал. – Конечно, как и всегда, его сопровождает масса слухов. Была-де древняя цивилизация, которая достигла в своем развитии огромного прогресса – научного, технического, а потом неожиданно бесследно исчезла; возможно, часть межпланетного корабля, произведение искусства неизвестной культуры… и так далее. Фантазировать можно бесконечно, препятствием может оказаться лишь недостаток воображения. Лично я склоняюсь к более прозаическому предположению

Девушка не преминула спросить:

– К какому же?

– Что думаю об этом я сам? – Гид пожал плечами. – Часть механизма, какой-то машины, которая отслужила свой срок и была выброшена на свалку. Другие части машины оказались пригодными для дальнейшего процесса, возможно, а эта – была выброшена за ненадобностью. Давление научного прогресса, технической эволюции, очень сильно, и все, что морально устаревает, остается за бортом.

Вполне консервативное, здравое объяснение, подумал Дюмарест, как раз в той тональности, которая поможет сбить волну того интереса к этой «тайне», который может возникнуть у посетителей. Кого заинтересует утиль? Дюмарест не пошел за основной группой, а остановился около последнего экспоната, пристально разглядывая его. Определить первоначальное назначение детали было просто невозможно: время скрыло все особенности, которые могли помочь разгадать ее функциональную принадлежность. Однако когда-то эта конструкция была очень сложной, многофункциональной – на этот счет у него не было ни малейшего сомнения, хотя время поработало основательно, уничтожив малейшие детали творения мастера, умершего много веков назад. Эрл понимал, что конструкция детали была сложной, продуманной до мелочей, – об этом свидетельствовал ее «кружевной» металлический рельеф, который наряду с более основательными, тяжелыми частями включал и детали мастерски, виртуозно точны. Такую точность не могла создать природа: это было подвластно лишь рукам человека.

– Старина… – произнес рядом чей-то голос. Девушка, которая так интересовалась им, снова была здесь. – Древность предмета… Вы заметили, как гид постарался обойти этот момент в своих пояснениях?

– Вполне допустимо, что он просто счел незначительным.

– А вы? – Ее голос звучал довольно настойчиво. – Вы интересуетесь прошлым? Творениями минувших веков? Именно для этого вы и пришли сюда, в музей?

Эрл удивился ее настойчивости и любопытству. Была ли это попытка установить более тесные отношения или что-то еще? Внешне она выглядела вполне обычно: студентка, возможно, старающаяся расширить свой кругозор. Но внешность зачастую бывает очень обманчива…

– Просто на улице шел дождь, – объяснил он, – и я в поисках временного укрытия оказался здесь, в музее. А вы?

– Мне просто нечем было заняться, – бесхитростно созналась она. – А в музее можно встретить таких интересных людей! – Ее рука мягко скользнула в его; девушка взяла его под руку и он почувствовал жар ее тела. Блузка, в которую она была одета, была достаточно прозрачна, чтобы дать представление о совершенстве прелестей ее обладательницы…

– Стоит ли нам догонять остальных, или вы уже увидели то, что хотели? – Она настойчиво смотрела ему в глаза.

– А если я вполне доволен?

– Ну, я полагаю, что в дождливый день можно найти массу гораздо более интересных вариантов, чем прозябание в этой лавке древностей, – медленно произнесла она. – Более приятных и ничуть не менее полезных и поучительных. Ну как?

– Гид ждет нас, – ответил он, высвобождая руку и направляясь дальше по галерее.

Гид стоял около обширного пространства, огороженного веревкой, укрепленной на металлических опорах. Внутри этого пространства находился одинокий куб-пьедестал. Гид одной рукой указывал на этот куб, а другую поднял театральным жестом, призывая всех внимать каждому его слову.

– Пожалуйста, посмотрите сюда. – Он недовольно покосился на Дюмареста и девушку, которые с опозданием присоединились к остальным экскурсантам. – То, что вы сейчас имеете счастье наблюдать, есть не что иное, как настоящая тайна веков, разгадку которой не знает ни один из ныне здравствующих корифеев науки. У меня тоже нет ни одной догадки насчет этого таинственного явления… Сначала я попрошу вас лишь об одном: пошире раскрыть глаза, а позже я попытаюсь объяснить, что вы наблюдали. – Он замолчал на мгновение – как актер, ожидающий затаенных вздохов зрителей, – а потом медленно нажал какую-то кнопку. – Внимание! Начали!

Немного позже, когда появилось солнце, их ощущения стали менее острыми, контуры слегка смягчили свою угловатость, клубок радужных полос, казавшийся бесформенно-сумасшедшим, вдруг приобрел вполне конкретные очертания гибнущих, рушащихся под натиском неизвестных внешних сил зданий, улиц, механизмов. Но начало картины было подобно взрыву, вызвавшему у всех зрителей страх, ужас, ощущение опасности и безысходности последствий… Стены беззвучно рушились, погружаясь в бушующее пламя, люди метались в агонии страха и ужаса; природа гибла под натиском внешней слепой силы, которая жгла, крушила, уничтожала… Небо, черно-кровавое, простиралось над всем, словно насмехаясь и кляня одновременно… Руины, камни, крики, безмолвный плач и стенания – на фоне странных переливов света, которые, словно радужный шатер, окутывали дымкой все происходящее…

Город, вдруг подумалось Эрлу, прекрасно отлаженный механизм, который внезапно испытал на себе внешнее насилие стихии – и оказался не в силах ему сопротивляться. Агония смерти.

Эрл шагнул вперед и натолкнулся на невидимый барьер, который держал его, не пуская дальше. Он отчетливо понимал, что это иллюзия, как и только что увиденная им голограмма, но зрелище было настолько достоверным, реальным, осязаемым, что было просто невозможно в одно мгновение вернуться сюда, в этот спокойный мир, не знающий бурь и несчастий.

Эрл медленно произнес:

– Коротья?

– Что-то похожее. – В голосе гида сквозило некоторое удивление осведомленностью посетителя. – Весьма необычное и удивительное зрелище; я полагаю, вы согласны с этим. Это одна из тайн Селенды. Никто не знает, что послужило причиной разрушения и гибели этого города. Даже сам факт существования его сейчас оспаривается. Слишком неуютными и сложными были там условия для нормальной жизни людей. На планете могли изредка останавливаться транзитные корабли, чтобы развеяться охотой; но в старинных книгах и звездных картах нет ни одного прямого упоминания об этой планете. Может быть, ее коренные жители старались таким образом сохранить независимость.

Женщина средних лет резко спросила:

– Вы имеете в виду, что они убивали нежданных визитеров?

– Вполне возможно. Но у нас нет доказательств этого факта.

Девушка, стоявшая недалеко от Эрла, прошептала в страхе:

– Но это просто ужасно… Такое разрушение! Такая трагедия! Но в цвете это смотрится фантастически красиво! Просто волшебно. Оттенки, переливы… Но как же все это…

– Набор атомов. – Ее спутник пытался продемонстрировать свою компетентность и невозмутимость. – Я думаю, там произошел атомный взрыв. Что еще – могло вызвать подобный нагрев, подъем температуры? Ты же сама видела, как камни буквально светились, раскаленные жарой. Только слишком раскаленный воздух мог вызвать подобный нагрев и спектр свечения каменных стен. А разные цвета спектра обусловлены разными инородными, рукотворными материалами, находившимися внутри зданий. Наверняка все это произошло слишком внезапно. Неожиданный взрыв, волна, мгновенный нагрев – вот вам и картина, которую мы все наблюдали.

– Но целый город! – Такие масштабы просто не укладывались в хорошенькой маленькой головке. – И никто не знает, где это произошло?

– Никто, – твердо ответил гид; потом, развивая свое безапелляционное заявление, прибавил: – Кроме, конечно, обитателей этого города. Нам же известно только то, что пятьдесят восемь лет назад наши сейсмографические приборы зафиксировали внешний сильнейший взрыв. Приблизительно в те же часы наши звездные обсерватории зафиксировали взрыв, вспышку и появление очага теплового и атомного излучения. Точные координаты их источника установить не удалось – этот направленный луч шел откуда-то из далекой туманности звездной Галактики. Оба события были неизбежно связаны между собой. Результатом более поздних исследований и поисков стала голограмма, которую вы только что наблюдали. Район поисков в данный момент по-прежнему радиоактивен, что тормозит исследования. Наверное, лишь через тысячелетие станут возможны более подробные поиски, но надежда на то, что будет найдено что-то конкретное, очень мала.

Пустота. Нет надежды. Замкнутый круг, препятствующий дальнейшим поискам… Все окрестности были заполнены твердой материей: зданиями, тротуарами, наконец, почвой. Надеяться на то, что сохранились какие-то пленки, книги, отпечатки документов, в которых он мог бы найти такие нужные ему факты и упоминания, просто бесполезно.

Голос молодого человека резанул слух:

– Мне все-таки непонятно, как могло случиться, что координаты этой планеты не зафиксированы. Ведь там были вспышки, излучения?

– Вся прилегающая область звезд трижды была подвергнута аэрофотосъемке: трижды за последние два столетия.

– И ничего не обнаружено?

– Ничего. – Гид был непоколебим в своей уверенности и знании предмета. – На давних снимках виден только непрерывный лесной покров планеты. Как я уже говорил, Коротья – это вымысел, легенда и тайна. И если бы у современной науки были ответы на вопросы, которые так сильно занимают ваши умы, то этой тайны просто не существовало бы. Тем руинам, которые мы недавно лицезрели, около 58 лет, и это единственный факт, в котором мы уверены. Все остальное покрыто мраком неизвестности. Как долго существовал город до этого момента, кто строил его, кто жил в нем, почему и кем он был разрушен – ничего этого мы не знаем.

Дюмарест обошел вокруг экспоната и внимательно всмотрелся в него. Ему показалось вдруг, что предмет потерял четкие контуры. Тогда он приблизился к барьеру и нажал пусковую кнопку, чтобы воссоздать отчетливое изображение. Обращаясь к гиду, он неторопливо произнес:

– Но ведь некоторые вещи не вызывают сомнений. Например, то, что взрыв был атомным по сути и происхождению – вы упоминали о зафиксированном излучении.

– Да, это так.

– Мне кажется, что за данной планетой велись постоянные наблюдения с помощью аппаратуры. Сохранились ли какие-либо пленки, записи, фотографии?

Гид пожал плечами:

– Я не совсем понимаю, к чему вы ведете.

– Могла ли данная планета быть подвергнута бомбардировке?

– Селенд в то время ни с кем не воевал. Разрушение было вызвано каким-то независимым, самостоятельным фактором. Это раз. А во-вторых, как кто-то мог атаковать город, местонахождение которого неизвестно? И какова была причина подобного варварства?

Дюмарест снова нажал на кнопку:

– Вы не ответили на заданный вопрос. Согласны ли вы с предположением, что город мог быть разрушен внешними силами?

– Это вполне допустимо, – согласился гид осторожно. – Но, кроме этой возможности, существуют и другие. Например, внутренняя катастрофа. Неполадки с ядерным реактором, неожиданный взрыв во время сложного и плохо контролируемого эксперимента – есть масса возможных объяснений и предположений, но все они – лишь чистые гипотезы. Как я уже не раз подчеркивал, Коротья – это легенда, покрытая тайной неизвестности. – Он терпеливо смотрел на Эрла. – У вас есть еще вопросы?

Дюмарест мгновенно принял решение. Он зашел слишком далеко для того, чтобы не задать следующий логичный вопрос, хотя догадывался, что услышит в ответ. Но терять ему было нечего, и он сказал:

– Всего один. Вы упоминали о большом количестве слухов, связанных с этим происшествием. Касается ли хоть один из них Первобытных Людей?

– Не понимаю вас, сэр?

– Религиозная община, строго придерживающаяся полного уединения и независимого развития. Могла ли Коротья быть местом их обитания?

Озадаченный гид осторожно ответил:

– Все возможно, сэр. Но мне никогда не доводилось слышать о секте, которую вы упомянули. – Он резко повысил голос, меняя интонации на размеренно-деловые:

– А теперь, дамы и господа, если вы позволите, я приглашу вас в соседний зал нашего музея. Там вы увидите настоящие ритуальные принадлежности первого правителя Селенда. Конечно, мы давно забыли, что такое монархия, единовластное правление, но Эллман Конд был не совсем обычным монархом в общеизвестном смысле этого слова; в частности, об этом свидетельствует и его необычное одеяние…

Его голос постепенно слабел, рассыпаясь эхом по залам, старинным вещам и окружающим предметам по мере того, как гид, а за ним и послушная цепочка экскурсантов ходили все дальше по галерее. Дюмарест остался один в зале с магическими невидимыми руинами.

Он снова опоздал. На этот раз, всего на шестьдесят лет. Слова, случайно услышанные им на одной из дальних планет, привели его сюда, на Селенд, и это было долгое и трудное путешествие… Снова и снова он нажимал кнопку, воспроизводя картины страшного разрушения и смерти. Эта точка обитания людей была слишком крупна, чтобы оказаться крепостью или деревней, скрытыми под сенью деревьев. Деревья могли скрывать лишь мелочи, лежавшие над землей, а те строения, что он видел гибнущими, их размеры, масштабы наводили на мысль о подземном образе жизни. Хотя все было слишком современно и не походило на замкнутую жизнь небольшого, стремящегося к уединению народа. В манере планировать, выделять детали, оттачивать штрихи чувствовался стиль высокоразвитой цивилизации; сейчас она мертва, и те, кто трудился во имя ее блага и расцвета, также несомненно мертвы. А вместе с ними мертвы и знания, которые так необходимы были ему в его поисках.

Он пошел прочь от этого места, как только заметил, что экскурсия, ведомая дотошным гидом, повернула обратно, направляясь в его сторону и к выходу. Дождь на улице уже прекратился, но Эрл колебался, что предпринять, глядя на мокрые, неприветливые улицы и тусклые огни фонарей. Еще было не поздно; на улицах было множество машин, а по тротуарам бодро шагали целеустремленные пешеходы. Обычный город, обычный мир, рвущийся вперед в своих стремлениях к новым успехам. Место, где он чувствовал себя ненужным и одиноким со своими фантазиями и мечтами.

Он медленно осматривался. Мимо мелькнула стайка молоденьких девушек, щебетавших, словно только что оперившиеся птахи; прошагал молодой человек, он нес в сумку с апельсинами и ананасами – для молодой жены и ребенка, как почему-то показалось Дюмаресту. А вот пожилой, обремененный тяжестью лет господин; он не торопится, наблюдая жизнь во всей уже недоступной ему полноте…

Эрл не заметил человека средних лет, который удивленно посмотрел на него, узнавая, и вошел в здание музея. Однако, словно почувствовав что-то, Эрл проводил его взглядом. Это был его знакомый по какому-то давно забытому приключению на какой-то давно забытой планете. Хози, вот как его зовут, вспомнил Эрл. Дюмарест удивился, увидев его здесь: Хози редко забирался так далеко от центра Галактики, где жизнь была проста и беспроблемна.

Дюмарест спустился по ступенькам и оказался на оживленной улице. Он собирался вернуться в отель, но неожиданно был остановлен мягким прикосновением:

– Вы одиноки, мистер? Могу предложить вам кое-что веселое. Разнообразные впечатления, ощущения и чувства. Вы не пожалеете, уверяю вас. Зачем пренебрегать тем удовольствием, которое можно получить? Все, что хотите, и без риска. Нет? – Видя, что Дюмарест не обращает на него ни малейшего внимания, он пожал плечами, как привычный ко всему философ, и снова переключил внимание на спешащих прохожих.

Дюмарест напрягся. Подобные «торговцы» редко отстают так быстро: они обычно пускают в ход весь богатый арсенал уловок и уговоров, накопленный годами. Ведь если перед ним приезжий, который находится вдали от дома, то его нельзя упустить – это перспективный «объект» для охоты! Значит, его что-то или кто-то спугнул. И этот «кто-то» должен следить за ним, Дюмарестом, и не ради удовольствия, а по обязанности.

Дюмарест слегка замедлил шаг, весь обратившись в слух, стараясь уловить звук шагов за спиной. Но на улице было слишком шумно, ничего определенного он не услышал. Он замедлил шаг еще больше: если следивший за ним человек – профессионал, то он должен обогнать его, пройти мимо… Но ничего не произошло.

Дюмарест остановился, чувствуя напряжение каждой клеткой своего тела, стараясь, как зверь, слушать, что подсказывает ему чутье.

Он почувствовал вдруг, как что-то обожгло ему затылок; резкая боль пронзила спину, затуманила на мгновение сознание. Выбросив вперед левую руку, Эрл, заставил себя мгновенно развернуться. Блеклый свет фонаря упал на бледное лицо незнакомца и отразился рубиновым лучом в камне на левой руке Дюмареста. Он резко выбросил руку вперед, нанося удар, а затем, растопырив напружиненные пальцы, попытался вцепиться в глаза бородатому убийце. Эрл сжимал пальцы все сильнее и сильнее, чувствуя, как они входят во что-то мягкое, податливое… Тело незнакомца обмякло, и он внезапно исчез, словно неведомая сила убрала его. Эрл почувствовал, что сознание покидает его, голова стала словно свинцовой, ноги не слушались. Свет фонарей кружился все быстрее и быстрее в странном танце боли и бессилия. Последним, что слышал Дюмарест, были истошные крики незнакомца…

Его привела в сознание вспышка яркого света.

– Все хорошо, сестра, – произнес басистый мужской голос, – мы успели вовремя.

Дюмарест попытался сосредоточится на реальности. Свет лампы стал ярче, и Эрл увидел широкое доброе лицо под зеленым колпаком с эмблемой медика.

– Вам уже не о чем беспокоиться, – мягко сказал доктор. – Самое опасное позади, и вы идете на поправку. А сейчас я попрошу вас о вполне посильной помощи. Закройте глаза… откройте… посмотрите вправо… Так, просто чудесно. Еще раз… хорошо. А теперь следите за движением моих пальцев. – Он удовлетворенно хмыкнул. – Поверните голову… так… просто великолепно. Можете продолжать работу, сестра.

Эрл почувствовал, как что-то коснулось его шеи; укол… что-то теплое разлилось по венам. Введенное лекарство подействовало мгновенно: Эрл чувствовал, как жизнь возвращается к нему; легкие, сосуды, мышцы – все рождалось вновь, медленно и неуклонно. Он резко сел, почувствовал внезапное головокружение и обхватил голову руками, преодолевая слабость.

– Спрашивать о вашем самочувствии было бы глупо, – спокойно произнес врач. – Вы около двух недель находились под действием наркоза и стимулирующего аппарата. От машин глупо требовать внимания, предупредительности и мягкости. Но вы тем не менее живы; а дискомфорт пройдет со временем.

– Спасибо вам, – тихо сказал Эрл, – за то, что спасли мне жизнь.

– Просто вам повезло; и не один раз. Крики раненного вами человека привлекли полицию. Они вызвали реанимацию. Медики ввели вам препарат, замедляющий время и процессы, и вот вы живы. – Врач замолчал, подыскивая слова. – Я нашел приличную дырку в вашей голове. Начался воспалительный процесс, и нам пришлось повозиться, чтобы найти противоядие к той гадости, что отравила ваш мозг с пулей. Довольно сложно было не дать вам умереть, пока мы нашли то, что требовалось. Поэтому пришлось прибегнуть к помощи техники.

– Спасибо, мне все понятно, – сказал Дюмарест. – А что с тем человеком?

– Вы говорите о том, кого вы ранили? – Доктор пожал плечами. – Он мертв. Не из-за того, что вы поранили ему глаза, а по другой причине.

– Какой?

– Сердечная недостаточность. – Доктор вдруг помрачнел. – Мы с вами проговорили достаточно долго. Вам теперь необходимо отдохнуть, чтобы восстановить силы. Но не волнуйтесь понапрасну. Вашему здоровью ничто не угрожает. Вы идете на поправку.

Ничто, пришло в голову Эрлу, ничто, если только не принимать во внимание того, что кто-то пытался убить его и, скорее всего, повторит свою попытку.

Оставшись один, он поднялся с постели, подошел к окну и заглянул за занавеску. Он бы ничуть не удивился, если бы увидел кого-нибудь, стоящего у подъезда или больничного входа. На улице сеял мелкий, противный дождь; капли оставляли тоненькие дорожки на стекле, стекая вниз. Эрл осторожно коснулся затылка: рана заныла, болью напоминая о случившемся. Больше не было ни малейших намеков; внешне все было как и должно было быть…

Эрл прикрыл глаза. Палата, в которую его поместили, находилась на верхнем этаже здания; Дюмарест видел внизу полоски улиц, перекрестки, скользящие машины и торопящихся неизвестно куда пешеходов. Чуть в стороне, в кольце огней он увидел взлетное поле; он наблюдал, как корабли, постепенно набирая скорость, рвались ввысь, вдаль, к мерцающим звездам и мирам…

Дюмарест снова перевел взгляд на город, задумавшись над тем, что звездные пространства, пути, по сути, бесконечны, как и число звезд и миров. Так почему же человечество предпочитает тесниться, выбирать для жизни планеты, которые расположены предельно близко и плотно?

Дюмарест отошел от окна. В комнате была только кровать, небольшой столик с туалетными принадлежностями – и все. На нем самом была лишь больничная пижама. Из его вещей по странному капризу ему оставили лишь кольцо с рубиновым камнем. Дверь оказалась незаперта; Эрл толкнул ее и оказался лицом к лицу с охранником… Тот невозмутимо взглянул на него и молча качнул головой.

Дюмарест прикрыл дверь и лег на кровать, лихорадочно размышляя, пытаясь расслабить свои внезапно напрягшиеся мышцы и нормализовать сбившееся дыхание. Он находился под стражей. За ним следили ежечасно; сомнений и иллюзий у него не было. Оставалось только ждать.

Они продержали его в состоянии нервного напряжения и ожидания своей участи около двух дней. Затем ему вернули одежду и повели на допрос. Это был именно допрос: быстрый оценивающий взгляд по сторонам, обстановка укрепили Дюмареста в его первоначальных предположениях. Комната, куда его привели, была довольно пустой: стол, пара стульев… инструментов для изощренных пыток видно не было, но это ничего не означало; они могли быть доставлены и применены в любую минуту. Может статься, что его уже подвергли допросу, снимая показания с его мозга: человек под наркозом не владеет собой и быстро выдает все секреты, не желая того…

– Дюмарест? – Человек, сидевший за столом, казалось, не имел определенного возраста. Он был худощав, подвижен и строен, как подросток. Он взял карточку, лежавшую перед ним на столе. – Эрл Дюмарест. Путешественник. Прибыл на Селенд семнадцать дней назад с планеты?.. – Он замолчал, выжидательно глядя на Эрла; его глаза казались неожиданно голубыми, светлыми и чистыми.

– Онсул.

– А до того?

– Вингтон.

– На который вы попали с Техноса. – Его экзаменатор улыбнулся; блеснули ровные белые зубы. – Я рад, что вы вполне нормально себя чувствуете, Эрл. Можно мне называть вас так? Мое имя – Клуж. Присаживайтесь, пожалуйста.

Он подождал, пока Эрл сел, и задал следующий вопрос:

– С какой планеты вы родом?

– С Земли.

– Странное название. В нашем банке данных нет информации о подобном мире. Хотя это неважно: планет великое множество. – Не меняя добродушного тона, он внезапно спросил: – Зачем вы прибыли на Селенд?

– Чтобы побывать на Коротье. – Если показания его мозга были зафиксированы во время анабиоза, то лгать сейчас не имело ни малейшего смысла. И что мог Клуж сказать о Земле? – Я слышал о Коротье; слухи, не более, и мне захотелось побывать там.

– Зачем?

– Из любопытства.

– Хотели узнать что-нибудь о Первых Людях? – Клуж откинулся в кресле и улыбнулся. – Мне известен каждый ваш шаг с момента приземления на Селенде. Гид из музея прекрасно помнит вас. Мне искренне жаль, что вам пришлось предпринять такое далекое путешествие ради такой ничтожной информации, какую вы получили здесь. Вы прибыли слишком поздно; перед вами лишь руины.

– Я видел голограмму катастрофы, – поправил его Эрл.

– Пусть так. Я не стану разубеждать вас. Но помните, что Коротья, к несчастью, потеряна для нас навсегда. – Клуж взял карточку и стал в раздумье постукивать ее уголком по столу. – Первые Люди… Малочисленная секта, которая придерживается варварских для нас верований и обрядов. Их вера утверждает, что все люди имеют одинаковые корни: их предки жили на одной планете… – Он посмотрел на Дюмареста. – Земля. Вы принадлежите к этой секте?

– Нет.

– И тем не менее вы пытаетесь найти их, не так ли? Но если вы надеялись обнаружить их здесь, то вы немного ошиблись – или опоздали. У нас, на Селенде, нет приверженцев подобной фантастической религии. А что касается Коротьи, неужели вы действительно считаете, что подобные люди могли создать ее и хранить в тайне так долго? Это не укладывается в нормальном сознании.

Клуж отбросил карточку:

– А сейчас давайте займемся более важными, приземленными проблемами. Тот факт, что вы подверглись прямому нападению, озадачивает меня. Это – запрограммированная акция, а я не люблю тайных покушений. Ведь это не было ни простым ограблением, ни случайностью. Это было прямое покушение на вашу жизнь. Проделанный анализ показал, что яд, введенный вам, не был смертелен; он лишь должен был парализовать вашу нервную систему, отключив вас на время. Состав примененного вещества оказался довольно сложным, ранее нам неизвестным. Результат его действия прост: заставить окружающих считать, что вы мертвы, а на самом деле сохранить вашу жизнь неприкосновенной. Отсюда вопрос: почему вас подвергли подобному виду насилия?

– Может быть, ошибка?

– Это почти исключено, – медленно произнес Клуж. – Да, подобное случается. Но, к сожалению, мы не можем допросить человека, напавшего на вас. Он мертв.

– Да, я уже знаю об этом. Врач сказал, что это обыкновенная сердечная недостаточность.

– Он не лгал вам.

– Вполне возможно, хотя есть много разнообразных насильственных способов остановки сердца.

– Да, вы попали в точку. На этот раз это была дыра, проделанная лазером. – Клуж резко наклонился к нему. – Я надеюсь, вы понимаете, что это значит? Тот человек работал не один. И если бы вам так не повезло, то все закончилось гораздо бы печальнее. Вы бы просто бесследно исчезли. Кого взволновала бы смерть незнакомца, почти случайно оказавшегося на этой планете? А поскольку первая попытка им не удалась, то они наверняка попытаются ее повторить. – Он замолчал, ожидая ответа Дюмареста. Тот хранил молчание, и Клуж продолжил:

– Вы очень обяжете меня. Ваш случай, как мне кажется, имеет политическую окраску, таит потенциальную угрозу, которую нам необходимо отвести без потерь. Селенд не должен стать местом сведения чьих-то личных счетов.

Дюмарест быстро сказал:

– Вы преувеличиваете значимость происшедшего. Я уверен, что нападение было ошибочным, меня приняли за другого.

– Вы думали бы так, если бы были глупцом. Но вы отнюдь не глупы, насколько я успел заметить. У вас есть сильные враги, а вы не относитесь к типу людей, которые безропотно склонны сносить выпады и укусы. Как бы ни повернулось дело, ваш случай так или иначе придет ко мне. И поэтому я буду предусмотрителен сейчас, а не потом. И посему ваше присутствие на нашей планете крайне нежелательно. Я потребовал вашей высылки.

Дюмарест расслабился:

– У вас нет причин для беспокойства. Я покину вашу планету, как только найду подходящий корабль.

– Но все уже сделано.

– Без учета моих интересов. – Эрл говорил резко. – Я не подвергаюсь уголовному преследованию; я нахожусь в цивилизованном мире. И я требую права купить билет на рейс, который мне нужен.

– А как вы намерены платить за него? – Клуж наблюдал, как Дюмарест поднес к лицу левую руку и посмотрел на кольцо с кровавым рубином, блеснувшим на пальце. Клуж осторожно сказал:

– Мне бы никогда и в голову не пришло покинуть кого-либо в острой нужде. И вполне возможно, что у вас достаточно средств, чтобы оплатить недельный отдых в каком-нибудь фешенебельном отеле.

Дюмарест опустил руку. Его лицо стало жестким; на нем ясно был написан гнев:

– У меня достаточно денег, чтобы прожить здесь столько, сколько потребуется. А что, на Селенде принято выдавать индульгенции ворам?

Клуж был задет:

– Вас никто не грабил. Те деньги, что были изъяты у вас нашим ведомством – вполне законный налог: плата за лечение в госпитале, за лекарства, противоядие и прочее. Все это приблизительно равно стоимости одного Высокого перелета. И плату, и кредит редко кто считает нормальными. Мы предоставим вам полный перечень оказанных вам услуг с расценками. – Клуж смотрел в стол прямо перед собой. – Наш разговор окончен. Вы улетите рано утром. И советую вам не возвращаться на Селенд.

Клуж сказал в зияющее око селектора, продолжая отдавать распоряжения:

– Я закончил. Вы можете забрать человека и сделать все необходимое, как и было запланировано.

Дюмареста привели на взлетное поле, в маленькое здание за барьером – туда, где обычно содержались нежелательные временные транзитные пассажиры. Комнатушка, в которой он оказался, была чистой, но слишком тесной для человека, привыкшего к открытым пространствам и свежему воздуху. Из единственного крошечного окна Эрл мог видеть взлетное поле, межзвездные корабли – огромные на фоне вечернего темного неба. Один из них умчит его с Селенда. Куда? На какую планету? Его охранник не сказал ему этого – очевидно, имел соответствующие распоряжения.

– Не беспокойся, друг, – посоветовал он спокойно. – Ты будешь путешествовать как нормальный пассажир. Ускоритель времени, чтобы сократить и облегчить путешествие, и все остальное. Какое значение это имеет сейчас, когда все за тебя уже решено?

Но для него это имело значение. Слишком много миров находилось в тупиках звездных линий: слаборазвитые, редко посещаемые кораблями, они были катастрофой для настоящих путешественников. Оказавшись на такой забытой Богом планете, без денег, они не имели ни малейшего шанса исчезнуть оттуда. Смерть в нищете была обычной участью в таких мирах. Неужели Клуж решил отправить его на подобную планету? Неужели он станет жертвой очередных охотников за наживой, не слишком заботящихся о морали?

Слишком рискованно было сидеть и ждать подобного исхода. Каким-то образом он должен изменить ход событий, повлиять на дальнейшее… Из окна Эрл внимательно осмотрел корабли, стоявшие на поле. Их было пять: Селенд относился к планетам развитым и часто посещаемым. Один из кораблей стоял с зажженными огнями и поднятыми тормозными тарелками, явно готовясь к отправлению. Эрл исключил его. Другой, поменьше, только что прибыл и стоял на разгрузке: из его люков в подаваемые контейнеры золотым дождем ссыпалось зерно. То, что именно этот корабль стартует на заре, было маловероятно. Значит, «его» кораблем был один из трех оставшихся; который?

Дюмарест придирчиво изучал их. Один из них был грузовым; груз уже был размещен в его трюмах, и корабль был вполне готов к старту. Капитаны таких кораблей обычно не тянут с отлетом – сделав дела, они стремятся отправиться в путь как можно скорее, – разве что команде дают краткосрочный отдых на земле. Два других корабля еще стояли под погрузкой: один заполняли строительными материалами, а другой – закрытыми небольшими контейнерами. Несколько человек, очень бедно одетых, слонялись около кораблей: безденежные путешественники, надеющиеся, что капитан согласиться подбросить их куда-нибудь Низким перелетом.

Задумавшись, Дюмарест отошел от окна и посмотрел на запертую дверь своей камеры. Проблема открыть ее волновала его не так, как другая, более сложная: отсутствие денег. Какой капитан согласится везти его даром? Ответ был ему слишком хорошо известен. Взгляд его упал на кольцо: оно было дорогим, крупный камень сверкал, словно капля крови. Похоже, Клуж все же допустил ошибку…

Дюмарест дождался, пока окончательно стемнеет, и стал резко барабанить в дверь. Вошел стражник, зевая во весь рот, и старательно прикрываясь рукой, и вопросительно уставился на Эрла. Он был крупным мужчиной с хорошо развитой мускулатурой; рассчитывать на его сочувствие не приходилось. Услышав просьбу Эрла, он немного смягчился:

– Вы хотите немного вина и хорошо поесть? Я думаю, все это будет нетрудно организовать, если у вас достаточно денег.

– Я бы хотел в кредит. – Эрл кивнул на свое кольцо: – Если здесь недалеко есть банк, то мы сможем продать его и купить что-нибудь вкусное. Подумай, – Эрл был настойчив, видя колебания и неуверенность стражника, – что ты теряешь? Я переведу кредит на твой банковский счет, а ты выплатишь мне две трети этой суммы.

– Две трети?

– Хорошо, пусть будет половина. Только побыстрее принеси сюда чековый аппарат, и мы все сделаем за секунду. А то я умираю от голода.

Стражник задумчиво почесал подбородок:

– Я не могу сделать это – я имею в виду, принести сюда аппарат. Он установлен в офисе. Впрочем, ведь я вполне могу отвести туда вас. Половина, вы говорите?

Сделка была прибыльной для него. Кроме того, он мог слегка приврать, называя сумму, которую он затратит на покупку еды и питья. А пятиминутное путешествие до офиса и обратно казалось ему вполне безобидным. Пять минут. Ну десять, от силы. Предложение было слишком заманчивым, чтобы упустить его.

– Хорошо, – решил он. – Но не вздумай что-нибудь выкинуть по дороге. Мне бы не хотелось грузить тебя на корабль с дырой в голове.

Стражник отпер дверь комнатушки и вышел в коридор.

– Иди прямо, потом – направо, – сказал он Эрлу. – Да побыстрее.

Эрл резко ударил его в челюсть. Это был сильный удар. Стражник мешком повалился на пол, словно сраженный пулей. Эрл втащил обмякшее тело в камеру и запер входную дверь на замок. Он осторожно заглянул в офис: там было пусто. Дюмарест подошел к столу и заглянул в лежавшие там бумаги. На заре должен был стартовать корабль под названием «Лак».

Снова начался дождь; крупные капли создавали серебристую завесу над полем, освещенным огнями. Свет резал глаза, когда Эрл, выйдя из офиса, быстро побежал через поле к кораблям, которые он наметил раньше. Погрузка на них была уже закончена, и один уже зажег огни отправления. Дюмарест стремительно вскарабкался по трапу и столкнулся с удивленным и слегка опешившим от неожиданности капитаном.

– Какого черта тебе здесь надо? – Он был в ярости. – Мы сейчас взлетаем.

– Прекрасно. Я хочу полететь с вами пассажиром.

– Меня твои желания не волнуют.

– Мне нужен Медленный перелет, не Быстрый. – Эрл незаметно оглядывался. Они находились в самом нижнем трюме корабля, который располагался рядом с отсеками для груза, и потому температура здесь была очень низкой. Около одной перегородки находилась неширокая скамья; маленький люк с лестницей вел в другие отсеки. Эрл снял с пальца кольцо. Зубами он вытащил камень, положил его в рот, а кольцо протянул капитану. Пока тот рассматривал вещь, Дюмарест изо всех сил сжал челюсти, перемалывая содержимое…

Камень раскрошился на миллионы маленьких песчинок.

– Вы что, сумасшедший? – Капитан смотрел на него с сожалением. – Уничтожать такой камень!

Дюмарест был немногословен:

– Забудьте о камне. Смотрите на кольцо. Его цена равна стоимости Высокого перелета. Даже больше. Оно станет вашим, если вы возьмете меня даже Низким.

Капитан был далеко не молод и слишком хорошо знал людей. Он пытливо смотрел на Эрла, держа кольцо в руках:

– Скрываетесь от неприятностей, а? Впрочем, меня это не касается. Мы летим на Дредиа, и это чертовски долгое путешествие. Тем более, если учесть способ, которым вы собираетесь лететь. – Он молча прикинул вес кольца. – И еще одно, друг. Если это подделка, то тебе не поздоровится. Расплатишься сполна.

Эрл молча кивнул, думая о предстоящих выматывающих часах. Почти бессознательное состояние; отсутствие препаратов, которые помогут адаптироваться к перегрузкам и ускорениям; непреходящая боль, раздирающая на куски легкие и мозг… Это и многое другое. Неизбежность, преследующая всякого, летящего Низким перелетом. И никакой надежды на сочувствие или снисхождение капитана.

– Оно настоящее, – сказал Эрл.

– Это единственное, что ты можешь предложить? – Капитан пожал плечами. – Что ж; пусть будет так. Вы когда-нибудь раньше путешествовали Низким перелетом? Прекрасно. Тогда вы прекрасно знаете, что надо делать.

Принять горизонтальное положение, постараться расслабиться и не дрожать от холода в помещении, предназначенном для перевозки животных. Погружаться в забытье и выныривать на мгновение, вспоминая, что смертность при подобном способе путешествия составляет около девяноста процентов, и надеяться попасть в оставшиеся пятнадцать, которые заканчивают перелет полукалеками… Но он слишком часто проделывал это. Слишком. Может, этот раз окажется последним.

Счастье и удача не могут быть вечными…

Глава 2

Веруча пришла на стадион с большим опозданием, откладывая свое появление до той критической минуты, когда извинения уже будут неуместны и восприняты как личное оскорбление. Это было бы и глупо, и непредусмотрительно: интересы политики диктовали очень жесткое соблюдение норм, и она должна была бы находиться в своей ложе задолго до нынешнего момента, хотя все ее существо восставало против подобных жестких регламентов и нежелательных обязанностей. Она пошла на компромисс. Она дала всем заметить свое необходимое присутствие, но ее опоздание красноречиво доказывало то, что она внутренне не согласна с правилами игры мира, который она считает находящимся на грани катастрофы и деградации.

Проходя через ворота, Веруча услышала пение труб; затем внезапно наступила тишина. Ее шаги гулко раздавались в этой тишине, когда она поднималась по многочисленным ступеням. Она слегка замедлила шаг, прислушиваясь к происходящему на арене. Даже здесь она почти физически ощущала напряжение нетерпеливого ожидания, царившее там. Преодолев последние ступени, она остановилась, ослепленная яркими лучами сверкающего солнца, и сразу же была оглушена ревом многочисленной толпы. Он был устрашающим – рев тридцати тысяч голосов, звучавших одновременно. Он походил на рев сотни голодных хищников, возбужденных видом, запахом и вкусом крови и жаждущих продолжения пиршества.

Веруча в который раз подумала о варварстве и жестокости подобных игр, но тут же одернула себя, ища глазами свободное место в своей ложе. Боковым зрением она успела отметить, что по арене бегут рабочие с веревками и сетями; на краю арены лежало неподвижное тело, казавшееся бесформенной кучей тряпья, и тут же растекалась алая лужа крови.

Веруча осмотрелась, замечая обычных завсегдатаев ложи, и чувствуя их негласное неодобрение ее опозданию.

Чозл, конечно же, был уже здесь; его огромное тело занимало особое кресло-трон. Его взгляд, устремленный на арену, был напряженным и слегка разочарованным; впрочем, уловить какое-то особое выражение было довольно сложно из-за многочисленных складок жира и кожи, в которых глаза буквально тонули. Само лицо было красное и покрыто бисеринками пота. Чозл не замечал тонкого ручейка, который прокладывал дорожку по его щеке. Веруча вздрогнула от недобрых предчувствий: да, было довольно жарко, солнце припекало и воздух был неподвижным и сухим. Но Чозл никогда раньше так ощутимо не страдал от жары, подумала она тревожно. А может, он был настолько выбит из колеи очередной трагедией, на его глазах разыгравшейся на арене, что не успел даже обтереть лицо платком?

Это казалось вполне возможным, и она в который уже раз мысленно задала себе вопрос, зачем Чозлу понадобилось превращать игры на арене в подобный жестокий, отвратительный, кровавый спектакль. Официальную версию его заинтересованности в подобном мероприятии она слышала, и не раз – в подробностях. Но это ее не убеждало. А иначе как она могла бы считать свою точку зрения верной, а чужую – ошибочной и вредной? Хотя большинство его окружения, казалось, было удовлетворено его объяснениями и мотивами поступков. Например, Вида: Веруча посмотрела на женщину, сидевшую неподалеку. Казалось, что она всего несколько мгновений назад высвободилась из объятий страстного любовника: ее щеки ярко пылали, глаза сверкали, а тело было охвачено чувственным волнением.

А Селкас? Впрочем, он как раз выглядел вполне обычно: невозмутим, спокоен, с выражением легкого иронического всепонимания на лице. Легкий запах и румянец на щеках не позволяли точно назвать его возраст, а ведь он был почти ровесник Чозлу. Уже не в первый раз она спросила себя, почему Селкас отказался от всех притязаний на власть, хотя обладал всеми неоспоримыми достоинствами и возможностями. Но он казался вполне довольным своей второстепенной ролью на государственной арене, хотя его суждения и мнения всегда оставались очень трезвыми, логичными и независимыми – она почти всегда была согласна с ним.

Веруча постаралась привлечь внимание Селкаса: ей это не удалось, и она вздрогнула, почувствовав чужое неожиданное прикосновение, пытаясь вернуться в реальность из мира своих рассуждений и мыслей. Она подняла глаза и увидела скользкую улыбку Монтарга: он, как обычно, улыбался одними губами. Слегка повышая голос, чтобы перекрыть шум, он сказал:

– Вы выглядите не лучшим образом, дорогая кузина. Неужели ваши нервы настолько слабы, что вам не по силам подобное кровавое зрелище?

Холодно и спокойно она ответила:

– Мне кажется, что смерть не то зрелище, которое способствует веселью.

– Но оно весьма поучительно, не так ли? Посмотри, как это нравится окружающим. Послушай, как они спорят и шумят, разгорячившись. Неужели это не научит тебя лучше понимать человеческую натуру и инстинкты? – Он засмеялся отрывисто, лающе, словно пес: широко открывая рот в немом оскале. – Если бы ты была настоящей женщиной, Веруча, ты не смогла бы оставаться такой холодной и безучастной к происходящему. Обрати внимание на Виду, Лорис – даже спокойная Вита, кажется, увлечена и захвачена страстями переживаний. А ты напоминаешь кусок льда. В твоих жилах, похоже, течет вода, а не кровь. Меня не удивляет, что, когда в мужской компании заходит разговор о тебе, это вызывает лишь смех и улыбки.

– По крайней мере, они не плюют в сторону с чувством ненависти и злобы.

– Ты так уверена в этом, дорогая кузина?

Он, по своему обыкновению, насмехался, стараясь задеть ее самолюбие. Это была их обычная манера общения, сложившаяся еще в годы детства, когда они играли вместе во дворцовом саду. Уже тогда она поняла, насколько важно не выказывать гнева или обид; он мог бить только слабого.

Веруча тихо, но веско произнесла:

– Ты просто садист, Монтарг. Но общение со мной вряд ли принесет тебе желанное удовлетворение.

– Ты так считаешь, кузина?

– Да. Ты настоящий утонченный садист. Даже более того: ты – страшно трусливый, мелкий мучитель. Ты наслаждаешься видом чужих смертей и страданий. Ты носишься на словах со своей теорией человеческой силы, мужества и смелости. А на деле ты – трус, и если бы ты имел хоть каплю своего хваленого мужества, ты был бы не в рядах зрителей, а там – на арене. Ты настолько сомневаешься в своих мужских достоинствах, что боишься подвергнуть их испытанию, не так ли?

Он не сдавался и предпочитал нападать:

– Кроме тебя, дорогая, мои мужские достоинства никем не оспариваются. А ты упрямо продолжаешь отрицать все, что не совпадает с твоей точкой зрения; в частности, важность и необходимость игр, хотя ты уверяешь, что тебя заботит благополучие нашей Дредиа. Ты просто весьма скудна умом, моя кузина; хотя этого следовало ожидать. Ограниченность ума всегда связана с ограниченностью и скудостью тела. Тебе необходим любовник, который смог бы, возможно, поправить это положение вещей. Тебе следует обзавестись мужчиной, Веруча; тебе это просто жизненно необходимо. – Он немного помолчал и добавил, ухмыльнувшись:

– Я уверен, что тебе удастся окрутить какого-нибудь калеку или, возможно, слепого, который не будет иметь возможности видеть твое очарование.

Он язвил, издевался над ней, как обычно. Она слегка прикрыла глаза, стараясь не показать вспыхнувшую ее обиду и гнев, и стала смотреть вниз, на арену.

На арене работники с помощью сети и веревок пытались поймать разгоряченного схваткой креля: птицу надо было отогнать в сторону, чтобы убрать с поля останки того, что еще недавно было человеком. И приготовить арену к следующей игре. Зрители уже выказывали нетерпение, требуя продолжения кровавого зрелища…

В раздевалке, прохладной и погруженной в полумрак, было довольно тихо; звуки с арены доходили сюда приглушенно и неясно.

Врач, отдыхавший в кресле, покачал головой, прислушиваясь:

– Они выказывают слишком сильное нетерпение. Надо поблагодарить за все Монтарга, который сделал из игр настоящую бойню, стремясь выжать из всей этой мерзости как можно больше денег. Странно, что он не заставил нас строить конвейер по переработке…

Садойа промолчал; подобный мрачный юмор, по его мнению, был сейчас неуместен. Он быстро взглянул на борцов, ожидавших своей очереди, своего шанса или своего часа. Некоторые были напряжены, волновались, другие неестественно храбрились.

Дюмарест был невозмутим и спокоен: он отключился от происходящего.

Он сидел на скамье, чуть прикрыв глаза, расслабившись, дыша в специальном подготовительном темпе. На его полуобнаженном теле отчетливо проступали ребра и обрисовывались стальные мышцы и сухожилия. Многие, взглянув на него, решили бы, что он просто дремлет. Но тренер, цепким взглядом уже оценивший его физические данные, знал, что Дюмарест совсем не спит: спортсмен внутренне готовится к жестокой схватке, проверяя каждую мышцу и клеточку тела. Это человек, прекрасно осознающий трудность предстоящей борьбы, поставивший на карту свою жизнь. Жизнь ради крайне необходимых ему денег. Выигрыш – или смерть…

Садойа шагнул к нему:

– Ты – следующий.

– Уже?

– Чуть позже.

Садойа в прошлом сам был опытным мастером борьбы. Его тело до сих пор оставалось сильным, поджарым и тренированным; многочисленные шрамы без слов говорили о жизни, полной сражений и битв. Он отступил чуть в сторону, пропуская работника, несущего контейнер с арены; вздрогнул, увидев его содержимое, напрягся и покачал головой:

– Глупец. Ведь я же предупреждал его: следи за ногами птицы. Крель всегда нападает спереди, бьет ногами и клювом. Вы ведь все слышали! Что же этот идиот не слушал?

Дюмарест поднялся на ноги, выпрямляясь:

– Может, он просто забыл.

– Забыл! – Тренер сплюнул, успокаиваясь. – На арене нельзя забывать! Там надо хорошо все знать, иначе это плохо кончится. А ведь он говорил, что сражался раньше, и не один раз! Мне он понравился – подготовкой, формой. А попался, как зеленый юнец! – Он с горечью покачал головой и, прислушавшись к доносившимся с арены крикам, зло произнес:

– Слышите? Они буквально свирепеют! Они считают, что заплатили большие деньги и имеют право смотреть настоящие бои, а не дилетантские робкие потуги. Вы думаете, что я могу спокойно наблюдать, как на арену выходит живой человек, а обратно вносят гору окровавленного мяса? Ведь сегодня уже пять мертвецов, еще трое – почти мертвы, а четверо покалечены так, что никогда не смогут выйти на арену снова! И ни одной поверженной чертовой птицы!

– Вам бы хотелось увидеть, как она ткнется носом в песок?

– Да, и не одна, черт возьми! – Садойа посуровел. – Я не люблю этих проклятых зрелищ. Не думайте, что я претворяюсь, ведь арена – это моя жизнь, но раньше все было иначе, по-другому. Мужчины дрались с мужчинами; мечи, доспехи, оружие… Люди получали ранения – без этого трудно обойтись – но чтобы чьи-то внутренности тащили по арене… Теперь все изменилось. Появились животные: быки, потом крупные хищные кошки. – Он многозначительно указал на страшные шрамы на своей груди. – А еще позже ввели борьбу с этими чертовыми птицами – крелями. Сперва птицы были поменьше, и у людей было больше шансов на успех. Но потом крелей стали специально откармливать, скрещивать, стараясь получить особи крупней, специально для боев… – Он замолчал, считая, что и так слишком разговорился. Ведь внутренний настрой борца перед схваткой исключительно важен.

Он снова обратился к Дюмаресту:

– Крель не летает; это бегающая птица, и ты должен учесть это, чтобы победить.

– Если я проиграю, значит, выиграет птица.

– Помни это. – Садойа посмотрел на дорожку, ведущую к арене. – У тебя есть какой-нибудь талисман на счастье или слова? Вино, наконец?

Дюмарест покачал головой.

– Ну и хорошо. Это умно, по-мужски. Я сам раньше, до ранения, никогда не увлекался подобным. После схватки – да, но не перед ней. Что бы ни говорили, но выпивка способна хоть чуть-чуть, но замедлить реакцию, и это может стоить жизни. – Садойа посмотрел на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь неплотно прикрытую дверь с арены. – Не забудь: внимательно следи за ногами. Крель перемещается слишком стремительно. Чтобы замедлить его движения, брось горсть песка ему в глаза; это немного поможет. Не стой неподвижно перед ним очень долго. Двигайся больше сам, и… – Он замолчал, услышав сигнал к началу боя. – Удачи тебе!

Эрл направился к арене.

Веруча сидела на самом краешке кресла, презирая себя за странное нетерпение, охватившее помимо ее воли. Неизбежное отравляющее влияние подобного зрелища: волнение, частые удары сердца, напряжение нервов и всего тела – словно она сама там, внизу, в кругу схватки. Эти ощущения подобны действию наркотиков, которые забирают у людей все остатки человеческого, превращая их в диких животных. И какое право у нее было осуждать остальных? Они просто смотрели то, что им показывали, словно на экране. Опасность, угрожающая жизни борцов, имела лишь косвенное отношение к ним, но зрелище было захватывающим, выматывающим, слишком ярким и гипнотизирующим. Они мысленно участвовали в схватке – но оставались живы, поскольку находились слишком далеко от реальной опасности. Впрочем, она, кажется, постепенно становится такой же, как все они.

Веруча почувствовала странный холодок в груди: трибуны замерли, все взгляды были прикованы к арене. И вдруг раздался рев тридцати тысяч глоток, в едином порыве требовавших продолжения зрелища под влиянием подлинно животного чувства голода, – им было мало крови. Веруча поняла, что она постепенно становится частью этого неуправляемого в своих животных инстинктах многоголового хищника, в которого все разом превратились.

Она услышала вздох и возглас удивления. Селкас, сидевший с ней рядом, неожиданно произнес:

– Я знаю этого человека. – Он кивнул на арену, где разминался следующий боец. – Я видел его раньше, несколько лет назад. Его трудно забыть.

Селкас наклонился очень близко к ней, шепча буквально на ухо:

– Веруча, поверь, это большая удача и реальная возможность посрамить Монтарга. Заключи с ним пари в пользу борца. Поставь все деньги, которые у тебя есть. Он не проиграет. Никогда.

Так же шепотом она спросила:

– Почему ты так уверен в нем? И почему не хочешь спорить сам?

– Веруча, у меня достаточно денег для жизни, а тебе они необходимы. Ты выиграешь и посмеешься над своим врагом. Это приятно – выигранное пари, уверяю тебя. Поставь на борца против креля, и сделай это побыстрее. Я уверен, что битва не затянется.

Веруча колебалась, глядя на одинокую фигуру у края арены. Она отчетливо видела прекрасное мускулистое тело борца, его немалый рост и хорошо развитый торс. Она перевела взгляд на лицо: оно было словно выточенным из камня, волевым и жестким – лицо человека, слишком давно привыкшего надеяться только на себя, на свои силы, а не на поддержку Гильдии, Дома, Семьи или Организации. Он одинок, решила Веруча, и в этом они очень схожи. Глядя на него, она почти физически ощущала их похожесть, родство близнецов. Он видел слишком много боли, поняла она: страдая, борясь, мужая, видя больше темных полос жизни, нежели радостей. А вдруг ее пари, как своеобразная поддержка, «спина», поможет ему выиграть, придав сил? Кроме того, ей еще ни разу не пришлось пожалеть о том, что она последовала тому или иному совету Селкаса.

– Быстрей, Веруча, – снова шепнул Селкас. – Не теряй времени.

Голос Монтарга, разнесшийся над их головами, положил конец ее колебаниям:

– Ставлю тысячу на креля. Он одолеет человека за три минуты.

Бель засмеялся, сомневаясь:

– Сведи свой временной интервал к одной минуте, и ты все равно выиграешь!

– Три, – настаивал Монтарг. – Если он и дальше будет прятаться в углу, то, может, продержится и до конца дня. – Он повысил голос, привлекая внимание остальных. – Я поговорил с Садойей о сегодняшних борцах. «Скот» подобран просто отвратительно.

Веруча содрогнулась: говорить так о живых людях! Она повернулась к Монтаргу:

– Пари, кузен?

Он был буквально ошарашен:

– Ты, кузина? Ты хочешь участвовать в сделке? – Он секунду молчал, пораженный, а затем рассмеялся своим беззвучным смехом. – Неужели на тебя так подействовала жара, что ты вдруг проявила какие-то человеческие чувства и слабости? Или вид крови настолько возбудил тебя?

– У тебя слишком большой рот и несдержанный язык, мой кузен, – холодно ответила она, – а слова почти ничего не стоят. Ты принимаешь мой вызов?

– Ты ставишь на креля?

– Нет, на человека. Хочешь посочувствовать мне?

Монтарг замолчал, обратив взгляд на арену. Его глаза видели только хорошо тренированную птицу и человека, идущего навстречу своей гибели. Крель был выращен на его собственной ферме: Монтарг прекрасно знал его качества и не сомневался в своем триумфе. Веруча, похоже, сошла с ума – быть может, обстановка так действует, но в любом случае он не имеет права отказываться от удачи, плывущей ему в руки.

– У тебя есть прекрасные земли на севере, рядом с моими. Ставлю три цены рыночной стоимости своих против твоих.

– Только тройная цена? – Она красноречиво пожала плечами.

– Хорошо. Пусть будет пять.

– Ты слишком осторожен, Монтарг. – Она понимала, что поступает слишком опрометчиво, что кроме дома в городе и этих земель у нее нет ничего, лишь маленький клочок земли на юге, практически ничего не стоящий. Может, подняв ставки слишком высоко, она вынудит его отказаться от сделки. Но как далеко ей можно зайти? Каков потолок? Восемь? Может быть, десять?

– Хорошо. Давай остановимся на двенадцати, и я соглашусь. Идет?

– Договорились. – Он был немногословен и стремителен. В своем «выкормыше» он не сомневался и упускать такой явный шанс просто не считал возможным. Да что могли значит называемые ставки, когда он заранее считал вариант беспроигрышным? – Вы будете свидетелями спора: ты, Селкас, и ты, Вида.

– Тише, – прошептала женщина. Дышала она разгоряченно, грудь высоко поднималась и опускалась, руки были судорожно сжаты. – Не мешайте смотреть бой!