Я сложил карту и снова захлюпал по канализации. Добирался к точке назначения не меньше часа. До ниточки промок и продрог. Туннель разветвился, стал уже и, в конце концов, окончился тупиком. Я поднял голову и посмотрел вверх. На лоб мне упала большая капля, разбилась и сбежала с лица. Не знаю, на сколько уходила эта шахта ввысь, но голова у меня пошла кругом от одной только мысли, что мне придется забираться на самый верх. Этот туннель параллелен шахте лифта, но расположены они в разных частях дома. Ладно, позже разберусь, а сейчас - наверх! Первые метры давались крайне сложно. Я изодрал себе все руки о ржавые обрубки. Трубы образовывали некое подобие джунглей: жуткие переплетения стальных лиан, с которых бесформенным тряпьем свисали лишайники. Пальцы скользили - я даже чуть было не сорвался в пропасть. Если бы не металлический крюк, торчащий из стены, и отцовский кожаный ремень, то летел бы я намного быстрее той капли, и брызг от меня было бы намного больше. Но тем не менее я продолжал карабкаться вверх. Недавняя рана на руке снова открылась и кровоточила. Я взобрался на толстенную канализационную трубу и приложил рубцеватель, нажав кнопку "Дезинфекция". Синтезируемые аппаратом лейкоциты хлынули в рану, чтобы погибнуть и превратиться в гной. Осталось меньше одной пятой пути. Пальцы онемели, а мышцы рвались от усталости. Подъем с каждым метром становился все невыносимее. Если бы не номера этажей на вентиляционных шахтах, я бы уже давно сбился со счета. Восемнадцатый, девятнадцатый... двадцатый. Двадцатый - мой. Теперь надо было проникнуть внутрь вентиляционного канала: по другому в квартиру не попасть. Я оседлал толстую перемычку канала, как покорную лошадь, гибкий металл ахнул под моим весом. Отвинтив часть разъемной трубы, я со всего маху ударил по стыку частей вентиляционного канала. Металл на этот раз закричал, и крик отразился пронзительным эхом от стен. Блестящий параллелепипед подо мной рывком вогнулся. Я медленно покачивался, осознавая, что только что чуть не спилил сук, на котором сидел. Я понял, что поступил глупо, и что с канала лучше слезть. Я аккуратно перебрался на соседнюю трубу и добил шахту. Канал обвис, издавая прерывистый скрежет и покачиваясь на погнувшейся пайке. Я выпустил из рук трубу - та долго парила и беззвучно упала - и кое-как умудрился влезть в узкий проход вентиляционной шахты. Будь у меня клаустрофобия, я бы уже давно задыхался, но пока никакие фобии меня не одолевали, да и ответ на вопрос "Буду я жить или нет?" зависел только от моего упорства. Стены, если их можно так назвать, сжимали, сплющивали, давили. Я полз, отталкиваясь локтями от гладкого металла. Впереди, сквозь частую решетку, просачивался свет. Я медленно приближался, подползал и, наконец, коснулся рукой сетки. Та упала на пол, поскольку для удобства была не закреплена. Вот мы и дома. Я без сил рухнул на мягкий диван номера "Люкс", испачкав его белую ткань кровью и грязью. После замкнутости туннеля все казалось бесконечно огромным, просторным и чистым. И спокойным. Не было слышно ни звука, ни шороха, ни хлюпанья капель в ванной. Тишина. Я заставил себя подняться и обойти всю квартиру. Ни одной живой души. Ольги нигде не было. Я обмер. Что с ней могло случиться? Почему я пришел раньше нее? Ее поймали? Где она, черт побери? Эти и подобные вопросы без перерыва стучались мне в голову. Мои тревожные догадки прервал звук бьющегося стекла на кухне. Это не Ольга, ее минуту назад там не было. Кто-то за мной следит! Я потянулся к поясу за оружием, достал свой старенький, еще дедушкин, маузер и отвел боек. А потом вспомнил, что патронов у меня нет. Пистолет вернулся в кобуру. Его я брал исключительно в целях создания высококачественного блефа, ведь не тащить же мне с собой "АКМ", украденный из музея огнестрельного оружия в Бахтауне. Кстати, сейчас бы он не помешал. Тихими, мерными шагами передвигаясь по комнате, я дошел до бара. Беззвучно отворил дверь, миллиметр за миллиметром, аккуратно раздвинул бутылки, отодвинул фанерную перегородку... автомата там не было. Меня охватил ужас. Кто-то забрался в наш номер (который за нами даже не числился. Просто здание Департамента занимало всего три первых этажа, а на остальных находились номера для высокопоставленных лиц. Мы незаметно закрепили квартиру за собой. Последний этаж никогда не посещался, и мы надеялись, что ланты не додумаются искать нас в самом центре "Лантической Паутины") и пытался меня либо убить, либо вытянуть из меня слово о подпольной организации. И ему удалось меня обезоружить. Нет, ему не удастся так легко взять меня. Я на цыпочках пересек комнату и подошел к гардеробу, где был припрятан чуть ли не целый арсенал холодного оружия (в прошлом - музейные экспонаты). Дверцы беззвучно открыть не удалось. Скрип плохо смазанных петель, и я затаил дыхание. Я повернул голову по направлению к кухне, готовый в любой момент отреагировать на неожиданный поворот событий. Но на кухне было тихо. Наверное, не услышали, - подумал я. Когда я снова повернулся лицом к гардеробу, то увидел торчащий из-за роскошных костюмов ствол антикварного "Калашникова". Тотчас к вискам приставили два точно таких же, но невидимых, и прижали так сильно, что стволы пробили хрупкую черепную кость и встретились где-то между глаз. Вокруг стало темно... Я издал булькающий стон, полный отчаяния. По мере его затихания ствол удалялся все дальше от меня, как поезд в туннеле, пока не скрылся в толще одежды. Я, ничего не понимая, уставился в то место, где только что был автомат. Вдруг оттуда высунулась рука, схватила меня за ворот и потащила внутрь. Я поддался. Меня вволокли в пространство между двумя наслоениями смокингов в темноту, приставили к стене. Я сквозь ткань одежды чувствовал холодный металл средневековых мечей, висящих на стенке. Здесь меня тихо убьют. Ни шума, ни суматохи - чисто и гладко. Я расслабился, чтобы лезвие ножа не встретило сопротивления и не принесло мне лишних страданий... - Тс-с-с! Там кто-то на кухне. Сиди здесь, а я закрою дверцы! Голос был, несомненно, женский. Да, это был голос Ольги! Сладкий, нежный, ласкающий уши. Убаюкивающие ноты ее голоса растворили страх и навеяли воспоминания про тот зимний вечер, впервые проведенный здесь1... Вне Закона... Как это страшно! Всего два слова, два безобидных в отдельности слова, но образующих смертельный симбиоз, сливаясь вместе. Вне Закона! Когда весь мир восстает против тебя, бросает все силы на твое уничтожение. Когда даже маленький комар, крошечный кровопивец, несет в себе капсулу отравленной смеси. И ты даже не подозреваешь, что сидит он сейчас на твоем плече, шее, щеке или ладони. Ты даже не чувствуешь и не можешь почувствовать, как тот вонзает свой смертоносный хоботок. Вне Закона?.. Свет померк, и снова возле меня послышалось беспокойное дыхание Ольги. Опять мы вместе и опять в тех же самых условиях. Сколько раз за этот короткий день, который еще совсем недавно начался, нам приходилось прятаться? Забиваться, подобно мышам, в душные, пропахшие сыростью и падалью уголки. Мы как изгои всего мира, когда нигде нет приюта и единственная надежда - собственные силы. Но они уже на исходе. Сколько еще придется терпеть этот лантический гнет, казни без суда и следствия, этот упорядоченный беспредел? И зачем?.. Кому это нужно?.. Почему мы? - Как он очутился на кухне? - я попытался отвлечься от гнетущих разум вопросов. - Я не слышала, как он вошел, - на одном вздохе выпалила Ольга. - Я слышала лишь звон решетки и в этот момент уже была в шкафу. - Значит, ты от кого-то пряталась? - Нет... то есть, да. Просто находиться здесь было небезопасно. Дядюшка Харрис азбукой Гейнцинга2 передал, что санстанция и полиция проводят в номерах контроль. Я подумала, что мне лучше спрятаться. - И контроль был? - спросил я. - Пока еще нет, но все здание кишит людьми в белых халатах. Скоро доберутся до нас. - Чертовы ланты! Я же испачкал диван всякой дрянью, когда падал из шахты. Они наверняка догадаются, что здесь кто-то есть! - Я сплюнул на висевший подле меня серый пиджак. - Тогда нам стоит... В этот момент электронный замок двери пискнул, оповещая, что гости зашли в дом. Дверь распахнулась, и послышались голоса. - Сколько лет в 2014 номер никого не поселяли? - спросил женский голос. - Ха! Это все высокие чиновники. Им все лень не позволяет поднять свои туши на эдакий "пик Эвереста", - ответил второй, мужской голос, иссушенный сигаретами низкого качества - одной из привилегий Блюстительской касты. Они зашли в прихожую. - Ты погляди, сколько лет эта квартира не мылась, а здесь чисто, как перед праздником, - он замолчал. Молчали и мы, боясь выдать свое присутствие. Но это было безнадежно. - Софа! Черт возьми! Неужели опять канализация потекла в вент-шахту? Да нет, здесь кровь! Свежая! Какого аутэля здесь произошло? Они заметались по всей квартире. Возможно, искали следы. Нет! Это конец! Я мог оставить отпечатки сапог на пути к шкафу. Теперь Закон нас найдет... - Да, здесь кто-то был. Смотри: чьи-то сапоги. Ассенизаторские, все в грязи. Он здесь. Он мог где-то спрятаться. Держи наготове шокер. Теперь наше местоположение точно раскроют. Но хоть найдут они нас не сразу. Слава Богу, мне хватило ума хоть сапоги снять, но спрятать-то их я не додумался. Кто знал, что все так обернется? Хотя чего можно еще ожидать от участи объявленных вне Закона? Каждый маленький комар несет капсулу отравленной смеси... А летает он где-то здесь, в шкафу, прямо над нами. Снижается, понижает скорость для приземления, выдвигает шасси... Ольга побледнела страшно. Это было заметно даже в тусклом свете, который сочился сквозь щели между стенками гардероба. Да, это я ее втянул в эту заваруху, теперь она вне Закона. И по моей вине она теперь погибнет. Такая молодая, красивая, полная сил и энергии. С такими красивыми губами. Губы... Я обнял ее. Она дрожала, как осиновый лист на ветру; как фонарь в трюме маленького корабля во время шторма; как фужер на стойке сверхзвукового пневмопоезда... Я поцеловал ее. Дрожь постепенно унималась, переходя ко мне и растворяясь в моем теле. Здесь было не время и не место для этого, но, если уж посудить, в лантическом строе нет ни времени, ни места для существования. Мы опустились на колени, все еще не разнимая губ... И в этот момент дверца гардероба жалобно скрипнула и отворилась. Через бреши в слоях одежды забрезжил свет, потом они раздвинулись и... ...задвинулись обратно. Дверца хлопнула. Увидели? Нет? Какая теперь, черт возьми, разница? На кухне раздался звон бьющегося стекла, на этот раз, безусловно, разбилось окно. - Он там! Быстро! Нас оставили. Топот ног унесся на кухню. - Он вылез через окно. Вон он - этажом ниже! Скорее, догоним его! Они выбежали из квартиры через парадный вход. Было слышно, как снаружи поднялась суматоха: крики, возгласы, свистки, команды... выстрелы. Пора и нам уносить ноги. Но кто он? Если не агент ГЛОБУСа3, то кто? Наш единомышленник? Кто бы он ни был, парень (или девушка?) спас (или спасла?) наши дешевые жизни. Я приоткрыл дверь и, убедившись, что снаружи никого нет, помог Ольге подняться, и мы побежали к выходу из номера. Коридор нашего этажа был пуст. Отлично. Внизу, на лестничной клетке, стоял человек. Полицейский. Он держал руку на кобуре, но смотрел не в нашу сторону. Мы поспешили выйти из его возможного поля зрения. И тут я вспомнил, что забыл взять оружие. Идти обратно? - Жди здесь, - шепнул я Ольге еле слышно. - Я вернусь за "АК". Она постучала пальцем по виску и, подняв автомат, внушительно потрясла им перед моим лицом. Я еще раз удивился, как ей удается быть настолько sequitors4 в своих действиях. Это был последний этаж, но лестница уходила еще на пол-этажа вверх, упираясь в потолок. Над ней виднелись контуры прямоугольного люка. Снова люк! Сколько их еще сегодня будет. Не исключено, что в ближайшем будущем у меня начнется люкофобия. - Не прикасайся к перилам! - выпалил я, и Ольга отдернула руку от позолоченного поручня. - Нас могут заметить снизу! Если бы я не обосновал первого приказа, она наверняка бы фыркнула и с обиды высадила в меня половину всего нашего запаса патронов. Да, она это может, поскольку с детства не в ладах с законами логики. Ее мнение меняется с частотой три раза в секунду. Разум без умения владеть собой и своим внутренним миром - сокровище плохое. Даже я не смог ее исправить. Правду говорил тот охранник в окопе: из нее вышел бы неплохой лант. Лант на ее месте не медлил бы ни секунды. В конце концов, что мы для них значим? Тягловую силу? А может быть, колышки для поддержки купола большого цирка? Но для них мы уж точно не люди. Мы молодые побеги, обломав которые, ничего не изменишь - на их месте вырастут другие. Ланты всегда найдут, из кого сделать субелей. Если надо, даже из своих единомышленников. Я толкнул рукой крышку люка, но он оказался заперт на электронный замок. Ключ не подошел. Что делать? Будем надеяться, что времени для побега нам будет достаточно. Я выхватил у Ольги из рук автомат, велел ей отойти и закрыть уши. После нажал на спусковой крючок. Автомат ожил, силясь выпрыгнуть из моих рук. Грохот чуть не разорвал барабанные перепонки, отразившись от стен и потолка. Полетели искры, и люк, подпрыгнув, упал на пол, звеня и дребезжа. Внизу тотчас отреагировали на поднятый нами шум. Тяжелые ботинки загрохотали по лестнице. Когда я потянулся к люку, Ольга уже исчезла в его проеме. Повесив "Калашникова" на плечо, я подтянулся, сделал подъем-переворот и очутился на крыше. Весенний ветер разметал волосы на моей голове. Вдогонку мне была пущена пуля, но она меня не настигла; я уже подбегал к краю здания. Ольга застыла в нерешительности и смотрела вниз. Там, под нами, было ни больше, ни меньше - семьдесят с лишним метров, а внизу по узенькой дорожке ползли крошечные пятна. Главное - не потерять равновесия сознания сейчас, потом его черпать будет неоткуда. Сзади прогремел еще один выстрел, но это было прежде, чем я услышал, как в миллиметре от моей головы просвистела пуля. Я обернулся и снова нажал на курок. Пули распотрошили двух полицейских, а их изуродованные тела упали точно в люк. В который раз я преступил Закон? Какая разница! Достаточно сделать это один раз, и ты - покойник. Но я пока еще жив. Я осмотрел крышу. От одного столба шел толстый провод к соседнему зданию, которое было ниже нашего не меньше чем метров на пятнадцать. Сразу под проводом находилась пожарная лестница. Идеальный вариант для побега. - Обними меня покрепче. От того, как сильно ты меня любишь, будет зависеть твоя жизнь, - сказал я Ольге, становясь под проводом и поднимая свой "АК" над головой. - Будем надеяться, что этот кабель не высоковольтный. Я перекинул автомат через провод и сжал руками его края. У меня перехватило дыхание - так крепко меня обняла Ольга. Да, жить ей хотелось. А мне хотелось, чтоб она жила. Я оттолкнулся. Сначала мы медленно скользили, колыхаясь на изогнувшемся под нашим весом кабеле. Я думал, что это будет легче. Руки начали в прямом смысле отрываться, не выдерживая веса двух человек. Ольга пронзительно закричала. Да, пожалуй, это стоило бы сделать и мне, но вместо этого я изо всей силы сжал зубы и кулаки. Мы стремительно набирали скорость. Пожалуй, даже слишком стремительно. Если мы и дальше будем продолжать двигаться с таким ускорением, то очень хорошо впишемся в стену соседнего дома. Получится неплохая мозаика, под которой было бы уместно написать: "В память о двух умалишенных субелях". Руки начинали трещать по швам. На запястье открылась утренняя рана, боль пульсировала в ней. Мне неожиданно захотелось отпустить автомат, но когда я представил, что мы сорвемся с кабеля и полетим вниз с ускорением 9,81 метров в секунду в квадрате, я еще крепче вцепился в спасительный кусок металла, который уже успел разогреться и жег руки. Стена была совсем близко. Нет, если прикинуть, мы летели прямо на перила пожарной лестницы. Если сейчас ничего не предпринять, то через решетку пройдет только наш фарш. Я попытался перекричать грохот выстрелов. доносившихся позади: - Ноги! Выставь ноги! Нет-нет! Подожми их! Я поднял ноги на прямой угол, и мы с огромной скоростью влетели в решетку. Она сорвалась с пайки, тем самым затормозив наше движение. Я наконец отпустил одну руку, и мы упали на стальные прутья. У меня перехватило дыхание, сердце бешено рвалось из груди. Ну и полет! А, хотя, неплохо. Стоит попробовать повторить как-нибудь на досуге. - Ты в порядке? - спросил я у Ольги. - Что с ногой? Она сидела, обхватив колено руками и положив на него голову. - Об решетку... - сказала она в промежутке между стонами. Я ощупал ее колено: оно вздулось, но перелома не было - так сказал анализатор рубцевателя. Потом он сделал укол обезболивающего. Боль частично унялась. - Смотри, - воскликнула Ольга, показывая вниз. - Дядюшка приехал за нами. На дороге у обочины затормозил трейлер с синей полосой вдоль фургона. - Будем надеяться, что это он. Зуммер. Значит, это Харрис. - Шендс! Они едут к нам! Полицейские отважились повторить наш трюк. Трое на дубинках-шокерах неслись прямо на нас. Я вскинул автомат, направил его ствол точно на блюстителей Закона и нажал спусковой крючок. Полицейские потеряли контакт с кабелем и полетели вниз. Но ощутить красоту полета они так и не успели, ибо умерли, когда пули "АК" поразили их. Несколько глухих ударов, и все трое распластались на асфальте. Внизу началась суматоха. Нам самое время было уносить ноги. Мы на максимально возможной скорости спустились по пожарной лестнице, расстреляли нескольких полицейских, пытавшихся преградить нам путь, и вскочили в фургон трейлера. Грузовик уже отъехал, когда я только одной ногой ступил на борт. Нам вслед все еще летели пули, но теперь мы были в сравнительной безопасности. Я усадил Ольгу в кресло, включил массажёр, встроенный в него, и еще раз приложил рубцеватель. Пока он делал свое дело, я полностью переключился на осмотр своих ран. Запястье левой руки выглядело просто ужасно: разорванные мышцы, сосуды, клочья кожи, утренние швы; все перепачкано кровью, в глубине розовеет кость. Я приложил рубцеватель к ране. На экране загорелось: "Опасное ранение! Требуется срочное нейрохирургическое вмешательство на высшем уровне. Повреждение нервных волокон и кровеносных магистралей". Сообщение не обнадеживало. Я нажал кнопку "Лечение". На экране высветилось: "Лечение в кустарных условиях опасно. Риск потерять конечность 3:1. Готовы?" Я повторил команду, и аппарат обхватил мою руку жгутами. Я почувствовал укол - обезболивающее. Рука онемела, и рубцеватель начал работать. На сверхтонкий экран выводилась съемка процесса лечения, я не стал смотреть, потому что знал, что меня стошнит. Я посмотрел на Ольгу: она лежала в кресле, закрыв глаза. Пусть передохнет. А мне надо решить, что делать дальше. Под тихий щебет рубцевателя я прошел через фургон и по узкому перешейку попал в кабину. Дядюшка Харрис сосредоточился над приборами и рулем. Он не повернулся, когда я громко захлопнул дверь. - Право или лево руля, капитан? - спросил он, то ли ожидая совета, то ли пытаясь уличить меня в моей дурацкой затее. - Вы теперь тоже вне?.. - спросил я. Он покачал головой. Я только мог ему посочувствовать. - Сзади сильная погоня? - спросил я после паузы. - Как видишь... - он присвистнул и кивнул на зеркало. В нем было видно, как около десятка полицейских машин нагоняло нас, мелькая голубыми огоньками, едва заметными в дневном свете. Они пытались нас настичь, но раскрытая поперек дороги перекладина на конце трейлера не давала им выйти с нами на один уровень. - Хорошо это Вы придумали, балку им поперек горла, - попытался я поднять Дядюшке настроение. - Да так - ничего особенного. Пусть причисляют меня к "сеятелям" субелитизма. Я могу еще и полив включить. Вот им будет мокро! - голос его зазвучал слишком мажорно на фоне создавшейся ситуации. Он щелкнул тумблером, и машины окатило туманом распыленной воды. Несколько из них потеряли управление и съехали с дороги. Харрис внезапно стал серьезен, в голосе его угадывалась безвыходность нашего положения: - Куда теперь? "Прочь от Солнца", - подумал я про себя, но вслух сказал: - Надо затеряться в толпе. Кати к Лантизм Маунтэн. Сегодня там должно быть много туристов. Это было огромным достоянием - родиться в городе Эйнштейнград. Всего в трех милях от Внешней черты города росла легендарная скала - Лантизм Маунтэн. На ней были высечены лица трех "великих" людей, которые положили начало и утвердили лантический строй: Сергиус Шипкин, Асат Мухинду и Ричард Скотт. Каждый житель Земли должен был хоть раз посетить Лантизм Маунтэн и поцеловать священное лицо духа Таланта, единственного и праведного бога. Лицом было изображение, вытесанное в скале силами природы. Ветер, солнце и вода вырисовали в скале лицо - лицо "четырех стихий". Дух Таланта стал пятой стихией, сумевшей подчинить остальные четыре и использовать в своих целях. Лицо застыло в раздумье: глаза затянуты поволокой, рот полуоткрыт. Каждый, кто подходил к изваянию духа Таланта, бросал в полураскрытый рот деньги или какую-то ценную вещь. Причем каждый старался бросить как можно больше, чтобы дух Таланта проснулся в нем. Вот уже полсотни лет, как миллиарды и миллиарды ценностей попадают в рот и поглощаются "огненными недрами" - Чревом Духа. Именно так говорят ланты. Но никто не знает, куда по-настоящему пропадают деньги, ибо никто, даже лантимператор, не имел права посягнуть на святыню. Но если деньги анимическим5 Чревом не поглощаются, то они, несомненно, скапливаются. Где? Но я не ставил перед собой цель искать сокровища, тем более спасти нам обоим жизни было важнее, чем горы золота. Вслед нам сыпались рои пуль, а впереди белой полосой летела автострада. Погоня никак не могла развернуться в масштабе, а пули против этакой махины, как наша, - как комары для динозавра. Скалы Лантизм Маунтэн медленно надвигались на нас. Впереди, изгибаясь металлическим блеском в лучах солнца, вспыхнули гексотитановые рельсы. Скоро мы совсем оторвемся от погони, а дальше уже сможем найти способ, как спастись. Мы выехали на территорию "вступительной секции". Харрис нажал на кнопку. Рельсовые колеса опустились со дна трейлера и стали на рельсы. Теперь мы двигались не на четырех парах, а на десятке пар колес. Со следующим нажатием кнопки дорожные колеса подогнулись, и мы превратились в маленький поезд. "Вступительная секция" кончилась, и у меня перехватило дыхание. Мы парили над пропастью. На полкилометра между нами и поверхностью моря простиралась прозрачная пустота. Волны разбивались в белые бугры, сталкиваясь с ровной отвесной скалой, которая высилась, врастая в небо, слева от нас. Не было ни столбов, ни перемычек, ни тросов, - одни рельсы, уносившиеся на три километра вперед. Гексотитан - металл струнной структуры, практически не поддающийся пластической деформации - обладал чрезвычайной прочностью и мог выдержать на себе огромную тяжесть. Такие рельсы можно было встретить всего в семи частях света. Их предназначением было зрелище. Создавалось впечатление полета над вечностью, над безбрежным морем и величественными скалами, над духом Таланта... Шумело море, пел ветер. Вот что чувствует птица, паря над всей этой красотой, теряясь в удушающих свежестью потоках воздуха, кувыркаясь в порывах ветра. Чем дальше мы двигались, тем громче пел этот невообразимый хор. Звуки оживали, принимая облик божественных фигур... Шум, ошибочно принятый мной за грохот волн, усилился. Перед нами, прямо перед нами опустился гравилет. Он летел задом наперед, гулко грохоча магнитными силовиками. Мы встретились лицом к лицу: я и Дядюшка, и пилот со стрелком. Холодные глаза стрелка говорили только одно. Я успел пригнуться. Но Дядюшка не успел. Мощная пулеметная очередь прошлась по стеклу, разбив его вдребезги, и задела голову Харриса. Пули прошили его, размозжив череп. Он так и не успел осознать, что умер. ...Что так просто умер наш самый близкий человек. Человек, который вырастил меня и Ольгу; заменивший нам родителей, которые погибли во время трагической аварии на Гендвилльском пароме; человек, не сделавший в этом мире ничего плохого. Человек, который был единственным человеком среди этого стада, шестимиллиардного стада скота... К горлу подступил привкус крови и слез. Кровь и слезы - чего еще можно ждать от этой "жизни". Я всхлипнул. Во мне проснулась месть. Месть безжалостным убийцам, беззаботным "золотым" лантам, месть Солнцу. За то, что породило нас, породило наше общество, породило лантов... Я вскинул автомат - патроны еще были, хотя и немного, - вскочил и снова оказался лицом к лицу с пилотом и стрелком. Теперь мы поменялись местами: я стал палачом, а они жертвами. На их лицах отразилось то же удивление, что минуту назад играло на наших лицах, но я был суров, как они. Я изо всей силы согнул указательный палец и не отпускал до тех пор, пока автомат не умер. Но этих выстрелов хватило на то, чтобы оба захлебнулись в собственной крови. Гравилет потерял управление, его повело, и он полетел в пропасть. Я проводил его ненавидящим взглядом и не успокоился, пока тот не укрылся от меня в водах моря. Я еще раз взглянул на Дядюшку и еще раз всхлипнул. Теперь мы остались действительно одни против всего мира. Я перенес свой взгляд на "дорогу". Трейлер прошел уже треть рельсового пути, а на том конце нас, безусловно, ждут. Пора действовать. Я отстегнул от пояса самодельный детонатор, сконструированный по схемам из революционных архивов, и установил таймер на пять минут. Через пять минут в двигателе произойдут химические процессы, в сущность которых не посвящен даже я. Лантум6 распадется и выработает при распаде 200000 В. Этого напряжения хватит, чтобы рассоединить компоненты в струнной кристаллической решетке гексотитана, тем самым уничтожив рельсы. Теоретически они должны рассыпаться в пыль, но это лишь мои домыслы. Я изначально приготовил детонатор для вывода из строя Контрольного шаттла, подключив его к системе блокирования стыковочного шлюза, но раз уж прорваться на корабль нам не удалось, то эта самодельная штуковина будет очень кстати здесь. На руке все еще чирикал рубцеватель. Я не спешил его снимать, пока он не сделает свое дело, ибо боялся его предсказания. Я прошел по перешейку в фургон. Ольга лежала возле кресла, вжавшись в пол. Она рыдала. Я поднял ее, но вместо того, чтобы успокоить, сказал: - Меньше, чем через пять минут, здесь все взлетит на воздух. А про себя добавил: "И унесется прочь от Солнца." Я знал, определение "взлетит на воздух" не совсем подходило к тому, что здесь в скором времени произойдет, но чтобы расшевелить девушку, надо было употребить наиболее громкое выражение. Я достал из шифоньера маленькую катушку с четырехсотметровой мономолекулярной нитью, обладающей прочностью молекулы. Катушка была бы пуста, если бы не два трехдюймовых зажима. Нити не было видно, но я знал, что она здесь, и мы благодаря ей выживем. Главное - только не попасться ей на пути, иначе нить пройдет сквозь тебя и разделит на две части, гладко и точно, как горячий нож кусочек масла. Мы надели страховочные пояса с амортизаторами для высотных работ, связали их между собой тросом, а к тросу пристегнули зажим. Я открыл люк в дне трейлера (клянусь, больше ни одного люка в жизни не открою!) и прищурил глаза. Хоть я и никогда не летал на летательных аппаратах, вроде гравилета, но мог сейчас себе представить, что чувствует парашютист, которому впервые предстоит прыгнуть в неизвестность, гадая, раскроется парашют или нет. Море внизу было живое. Оно вытягивало из меня дух, пытаясь лишить меня воли и сбросить вниз. Я старался не смотреть на бушующую биомассу, но это было трудно. Наконец я представил, что внизу не пятьсот, а пятьдесят метров - это очень помогло и опустился в проем люка, перебирая руками по ремонтным прутьям, как по турнику. Я болтался на ветру, как несмышленый парус, держась за трейлер всего двумя руками. Рубцеватель мешал. Хотелось отпустить левую руку, но сделай я это - вторая меня не удержит. Да и чего бояться? Внизу всего пятьдесят метров... Только внезапное осознание, что расстояние до воды в десять раз больше, не позволило мне разжать руки. Я крикнул Ольге: - Бросай! И она бросила крюк на рельсы. Если бы она промазала, то мы погибли бы вместе с трейлером. Но она попала. Замок зажима щелкнул, почувствовав в своей хватке металл. Грузовик подпрыгнул - крюк попал под заднюю пару колес. Теперь он скрежетал позади машины. - Пора! - крикнул я, силясь перекричать шум ветра. Ольга с душераздирающим криком прыгнула. Я этого не видел - лишь почувствовал. Почувствовал, как меня потянула вниз неведомая сила. Я сначала пытался ей сопротивляться, но сила разжала пальцы и отбросила от грузовика. Это было даже лучше, чем лететь с одного дома на другой. Я не мог вдохнуть воздух - мои легкие прилипли к грудной клетке, щеки размазались по черепу, желудок обвил хребет. Одежда на мне рвалась во все стороны под действием неведомой силы, именуемой силой тяжести. Вода приближалась так стремительно, что я на миг ощутил себя пушечным ядром, которое вот-вот должно пробить большую брешь в ней. Нет, я артиллерийский снаряд, который обязан проделать такую прорубь во льду лантического строя, через которую смогут прорваться на волю все обездоленные субели. Как это сделать, я не знал, но знал, что в этом мое предназначение. И вдруг меня охватило сомнение. А стоит ли? Не лучше ли лететь, как птица, высоко-высоко, и, опалив крылья, рухнуть на острые камни? Теперь я знал, что, в конце концов, упаду, и теперь вопрос стоял так: "Упаду как?" Моя рука пробежала по тросу. Я нащупал пряжку, надавил на штекер, чтобы ощутить полет до самого конца... но нить натянулась на всю длину, и меня рвануло резкой переменой давления. Это было похоже на удар о стену. Если бы не амортизаторы на поясах, нам бы легко переломало позвоночник, поскольку нить - сложная молекула - не обладает свойством упругой деформации, что позволяет ей поднимать в небо непосильные ноши. Рядом простонала Ольга. Нет, я должен спасти это дитя, которое по моей вине оказалось вне Закона. Если у меня нет чувства вины за свою жизнь, то я должен позаботиться о жизни Ольги. Мы по инерции продолжали катиться по рельсам, не видя той силы, которая несла нас. Мы летели над поверхностью моря на расстоянии сотни метров, волчком вертясь вокруг своей оси. Трудно было сконцентрировать свое внимание на чем-то - все вокруг крутилось , сливаясь в разноцветную ленту. Сверху раздался скрежет, и две машины, слетев с рельсов, упали в море, окатив нас мелкими холодными каплями. Вероятно, гнавшиеся за нами полицейские машины - по крайней мере, две из них - наскочили колесом на крюк и сорвались с рельсов. Мы постепенно замедляли скорость "полета" над морем, вращаясь то в одну сторону, то в другую. Теперь скорость вращения немного замедлилась, и местность вокруг нас можно было разглядеть. Море постепенно стало пропускать сквозь свою толщу маленькие островки, те встречались все чаще, увеличивались в размерах, пока не слились в единое плато. Рельеф плато постепенно повышался, а мы постепенно замедляли свой бег.