Ф. Л. С. - Мы неоднократно отвечали на вопрос о мадам Вестрис: ее девичья фамилия Берталоцци, а замужем она за сыном Чарльза Мэтьюса, знаменитого комического актера.
      Честная игра. - Лучшим игроком-любителем в бильярд и экарте является Коукс-Таггеридж-Коукс, эск. (Портленд-Плейс и Таггериджвиль). Знаток бильярда Джонатан может из ста партий выиграть у Коукса только две. В карточной игре Коуксу вообще нет равных. Verbum sat {Сказанного довольно (лат.).}.
      "Сципион американский" - болван.
      Я прочитал вслух касающиеся меня строки графу и Хламсброду, и оба они диву давались, каким образом до редактора столь влиятельной газеты дошли эти сведения; и тут же решили, что барон, все еще так глупо кичившийся своей игрой, будет донельзя раздосадован моим успехом. Когда барону прочитали корреспонденцию, он и впрямь рассвирепел.
      - Это есть столы, - вскричал он. - Столы (или, как он выговаривал, "здолы"). - Поезжайт Лондон, пробовайт аспидный стол, и я вас буду обыграйт.
      Мы оглушительно расхохотались, а потом в конце концов порешили, отчего ж не потрафить его сиятельству? - что я сыграю с ним на аспидном столе или на любых других по его выбору.
      - Ошень гут, хорошо, - сказал он. - Я живет у Абеднего, на Квадранте. Его здолы хороши. Будем играйт там, если вы согласен.
      Я ответил, что согласен, и мы условились как-нибудь в субботний вечерок, когда Джемми бывает в опере, поехать к барону, - пусть попытает счастья.
      Так мы и сделали. Маленький барон закатил нам отличный ужин, шампуни море разливанное, и я пил, не отказывался; за ужином мы много шутили и веселились, а потом спустились в бильярдную.
      - Неужели это шам миштер Кокш, жнаменитейший игрок? - прошамкал мистер Абеднего. В комнате, кроме него, находились два его единоверца и несколько знатных иностранцев, грязных, усыпанных табаком, заросших щетиной, как оно иностранцам и положено. - Неужели это миштер Кокш? Видеть ваш - большая чешть, я нашлышан о вашей игре.
      - Полно, полно, - говорю я (голова-то у меня осталась ясная, все смекаю). - Знаем эти штучки. Меня вам на крючок не подцепить.
      - Да, шорт побраль, эта рибка не для тебя, - подхватил граф Мазилб.
      - Отлишно! Ха-ха-ха! - фыркнул барон. - Поймайт на крюшок! Lieber Himmel {Боже милостивый! (нем.).} может, и меня в придачу? Хо-хо!
      Игра началась.
      - Ставлю пять против четырех на Коукса! - завопил граф.
      - Идет! - ответил другой джентльмен.
      - По двадцать пять фунтов? - предложил граф,
      - Идет! - согласился джентльмен.
      - Беру ваших шесть против четырех, - сказал барон,
      - Валяйте! - ответил я.
      Он и глазом моргнуть не успел, как я выиграл. Сделал тринадцать карамболей без передышки.
      Потом мы выпили еще. Видели бы вы длиннющие лица высокородных иностранцев, когда им пришлось вытаскивать карандаши и подписывать долговые расписки в пользу графа!
      - Va toujours, mon cher {Продолжайте, дорогой (франц.).}, - сказал мне граф. - Вы для меня выиграль триста фунтов.
      - Теперь я играйт на гинеи, - говорит барон. - Давайт семь против четыре.
      Я согласился, и через десять минут я выиграл партию и барон выложил денежки.
      - Еще двести шестьдесят, дражайший Коукс! - говорит граф. - Ви мой ange gardien {Ангел-хранитель (франц.).}.
      Тут я услышал, как Абеднего шепнул одному из знатных иностранцев:
      - Ну и проштак этот Коукш, пропушкает швое шчаштье.
      - Беру ваших семь против четырех, до десяти, - предложил я барону.
      - Дайте мне три, - сказал он, - тогда согласен. Я дал ему три и... проиграл, не добрав одного очка,
      - Удвоим или дофольно? - спрашивает он.
      - Валяйте, - отвечаю я, задетый за живое. - Сэм Коукс не отступает.
      И мы стали играть. Я сделал восемнадцать карамболей, а он пять.
      - Швятой Мошпей! - воскликнул Абеднего. - Этот малютка Коукш волшебник! Кто будет вешти шчет?
      - Ставлю двадцать против одной, - объявляю я. - В гинеях.
      - В фунтах! По двадцать пять, о да! - закричал граф.
      - Фунты! Идет! - взревел барон, и не успел я раскрыть рот, как он схватил кий - и... представьте себе, каким-то чудом в две минуты выиграл.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Посмотрели бы вы, на кого я был похож, когда Джемми узнала о моем проигрыше! Напрасно я клялся, что ставил на гинеи. Граф и барон клялись: на фунты, по двадцать пять! А когда я отказался платить, они сказали, что дело идет об их чести, и - одно из двух: либо моя жизнь, либо деньги. Но после того, как граф яснее ясного растолковал мне, что, несмотря на пари (чересчур заманчивое, чтобы от него отказаться), которое он выиграл благодаря мне, он потом тоже очень много проиграл, и еще вдобавок заверил меня честным словом Абеднего, его иудейского друга, а также знатных иностранцев, что пари держали не на гинеи, а действительно на фунты, по двадцать пять, - мне пришлось выложить кругленькую тысячу фунтов чистоганом. Но с тех пор я на деньги не играю. Нет уж, спасибо. На этом меня больше не поймаете.
      Май. Провал в опере
      Ни одна леди не может считаться настоящей леди, если у нее нет ложи в опере. Поэтому моя Джемми, а она, храни ее господь, смыслит в музыке не более, чем я во всяком там санскрипе да алгебре или еще каком иностранном языке, - сняла в опере роскошную ложу второго яруса. Это была так называемая двойная ложа, - где двое-то и впрямь могли поместиться даже с удобством, и сняли мы ее по дешевке, всего за пятьсот фунтов в год! По вторникам и субботам мы исправно занимали свои места: Джемми и Джемайма Энн спереди, я позади. Но поелику моя дражайшая супруга надевала огромадную тюлевую шляпу, на полях которой в большом количестве красовались лерья страуса, райские птицы, искусственные цветы, а также фестоны из муслина и шелка, то она, честное слово, загромождала весь первый ряд ложи; а я только с подскока или пригнувшись ухитрялся разочка три-четыре за вечер одним глазком глянуть на актеров. Ежели я вставал на колени и выглядывал из-под рукава моей душеньки Джемми, то иной раз мне удавалось углядеть сапоги сеньора Лаблаша в "Пуританни", а однажды я даже рассмотрел макушку и прическу мадам Гризи в "Анни в баллоне".
      Да, опера - вот это заведение, скажу я вам! И какая забава для нас, аристократов! Только одолеешь обед из трех блюд - не обеды, а беды, называл я их, потому как после них, случалось, не оберешься беды: то изжога, то головная боль, да еще докторские счета, да пилюли, да бессонница и все такое прочее! Так вот, стало быть, только управишься с обедом из трех блюд, от которого, готов поспорить, можно получить истинное удовольствие, лишь когда потом часика два спокойно посидишь за напитками? - а тут вдруг подкатывает экипаж, влетает моя Джемми, разодетая, как герцогиня, и благоухающая, как наша парикмахерская: "Поехали, дорогой мой, сегодня "Норми" (или "Апни в баллоне", или "Нос ди Фигаро", либо "Газ и Ладра"). Мистер Костер поднимает палочку ровнехонько в восемь, ты же знаешь, самая мода уже сидеть на местах при первых звуках ввертуры".
      И вот изволь нырять в ложу и маяться пять часов кряду, а после двенадцать часов охать от головной боли. И все из-за моды.
      Как только кончается эта самая ввертура, так сразу начинается опера, что, как я понял, по-итальянски означает пение. Но почему надо петь по-итальянски - в толк не возьму. И почему на сцене только и делают, что поют? Господи боже! Как я дожидался, чтобы деревянная сорока с серебряными ложками в клюве поскорее взлетела на верхушку колокольни и чтобы явились парни с вилами и уволокли этого паскудного Донжевана. Не оттого, что я не восхищаюсь Лаблашем и Рубини и его братом Томрубини, тем, что поет таким густым басом и выходит капралом в первой опере и Донжеваном во второй. Но все это по три часа кряду, право, чересчур, потому как на этих хлипких стульчиках в ложе разве уснешь?
      Высидеть оперу - труд тяжкий, но в сравнении с балетом - сущий пустяк. Видели бы вы мою Джемми, когда она в первый раз смотрела этот самый балет. Стоило мамзель Фанни и Терезе Хастлер выйти вперед с каким-то господином и начать танцевать, видели бы вы, как Джемми таращила глаза, а дочь моя вся зарделась, когда мамзель Фанни встала всего лишь на пять пальчиков, а другие пять и всю ножку вслед за ними задрала чуть ли не до плеча, а потом давай крутиться, крутиться, крутиться, что твоя юла, минуты этак две с лишним! А когда наконец обосновалась на обеих ногах и приняла пристойную позу, послушали бы вы, как громыхал весь зал, а в ложах хлопали изо всех сил и махали платками! Партер вопил: "Браво!" Ну а те, кого, верно, возмутило этакое бесстыдство, швыряли в мамзель Фанни пучки цветов. Думаете, она испугалась? Ничуть не бывало! Вышла преспокойненько вперед, будто так и положено, подобрала то, что в нее нашвыряли, улыбнулась, прижала это все к груди, а потом опять давай крутиться, еще быстрее прежнего. Ну, это, скажу я вам, выдержка! Отродясь такой не видывал.
      - Паскудница! - воскликнула Джемми, передернувшись от ярости. - Коли женщина на этакое способна, поделом с ней этак и обращаться.
      - О да! Она играет прекрасно, - заметил наш друг его сиятельство, который, так же как и барон фон Понтер и Хламсброд, не упускал случая прийти к нам в ложу.
      - Может, мусье, она играет и распрекрасно, зато уж одевается - хуже некуда, и я очень рада, что в нее швыряли апельсиновой кожурой и всем прочим и что все махали, чтобы она убралась.
      Тут его сиятельство барон и Хламсброд оглушительно захохотали.
      - Дорогая миссис Коукс, - сказал Хламсброд моей жене, - это же знаменитые на весь мир артисты, мы кидаем им мирту, герань, лилии и розы в знак величайшего восхищения.
      - Подумайте только! - промолвила моя супруга, а бедняжка Джемайма Энн все старалась укрыться за пунцовой портьерой и сама стала почти такого же цвета.
      Танец сменялся танцем, но когда на сцену вдруг выскочила какая-то особа и ну прыгать, как резиновый мяч, подскакивая на шесть футов над сценой и отчаянно дрыгая ногами, мы и вовсе разинули рты.
      - Это Анатоль, - заметил один из наших гостей.
      - Анна... кто? - переспросила моя жена. Для такой ошибки у нее был резон, потому как у этого создания была шляпа с перьями, голая шея и руки, длиннющие черные локоны и коленкоровое платьишко дай бог по колено.
      - Анатоль! Разве скажешь, что ему уже шестьдесят три года? Он гибок, как двадцатилетний юноша.
      - Он? - взвизгнула моя супруга. - Так это мужчина? Стыдитесь, мусье! Джемайма Энн, возьми накидку, мы уходим. А ты, дорогой мой, будь любезен, вызови наших слуг. Мы едем домой.
      Кто мог представить себе, что моя Джемми, после того как этот самый, как его называют, балет, привел ее в такой ужас, когда-либо к нему притерпится? Однако ж ей нравилось слышать, как выкликают ее имя в фойе, и она высиживала представление до самого конца. И даю вам слово, через три недели с того самого дня она приучилась смотреть на балетное представление, все равно как на ученых собак на улице, и преспокойно подносить к глазам двойной лорнет, прямо как настоящая герцогиня. Что до меня, то я поступал по пословице: с волками жить - по волчьи выть... И, надо сказать, частенько превесело проводил время.
      Однажды мой друг барон уговорил меня пойти за кулисы, сказав, что я как съемщик ложи имею туда антре. Я и пошел туда. Знали бы вы, что это за неслыханное, невиданное место! Представьте себе светских джентльменов, старых и молодых, которые толпятся там и глазеют на танцовщиц, а те упражняются в разных выкрутасах. Представьте бледных, обсыпанных табаком иностранцев, от которых разит куревом и которые без умолку лопочут. Представьте скопище горбоносых иудеев, чернявых, с кольцами, цепочками, фальшивыми брильянтами, в золотистых жилетках. Представьте стариков в старых ночных рубахах и грязных нитяных чулках телесного цвета, с пятнами толченого кирпича на морщинистых физиях, в кудельных париках (вот так парики!) на лысинах, с длинными жестяными копьями, а то и с пастушьими посохами, с гирляндами искусственных цветов из красного и зеленого сукна. Представьте целое полчище девиц, которые хихикают, трещат, снуют взад-вперед среди старых почерневших полотнищ, готических залов, тронов, картона, купидонов, драконов и прочего в этаком роде. А грязь, темень, толкотня, суета и гомон на всевозможных языках - и вовсе несусветные.
      Если б вы могли хоть одним глазком поглядеть на мусье Анатоля. Куда там двадцать, ему можно было дать добрую тысячу лет! Старик был без парика, цирюльник щипцами подправлял его кудри, а сам мусье Анатоль тем временем нюхал табак. Подле него мальчик-посыльный держал кувшин пива из пивной, что на углу Чарльз-стрит.
      За те три четверти часа, что отведены для развлечения нас, светских господ, на сцене до поднятия занавеса и начала балета, покамест дамы в ложах глазеют по сторонам, а в партере топочут ногами и стучат палками об пол самым нахальным манером, будто уж нельзя малость и обождать, - со мной произошла маленькая неприятность.
      В ту самую минуту, когда должен звонить колокольчик и подняться занавес, а мы - шарахнуться за кулисы (потому как всегда остаемся там до крайнего срока), я стоял посреди сцены, разлюбезно беседуя с премиленькими фигаранточками, которые крутились и всяко выламывались вокруг меня, спрашивал, не озябли ли они, и выказывал прочие галантности как нельзя более снисходительным тоном, и вдруг что-то дернулось, и я бухнулся прямо в разверстый люк. По счастью, меня спасло какое-то сооружение - целая груда одеял и молодая особа, поднимавшаяся из волн морских в виде Венеры. Не упади я так мягко, уж и не знаю, что бы со мной сталось при этаком подвохе. От миссис Коукс я это происшествие утаил, ибо она и слышать не может даже о малейшем с моей стороны признаке внимания к прекрасному полу.
      Июнь. Сводим счеты
      Бок о бок с нами, на Портленд-Плейс, жил достопочтенный граф Килблейз, владелец замка Килмакрейзи в графстве Килдэр, вместе со своей матушкой, вдовствующей графиней. У леди Килблейз была дочь, леди Джулиана Матильда Мак-Турк, одногодка с нашей милочкой Джемаймой-Энн, а также сынок, достопочтенный Артур Веллингтон Англси Блюхер Бюлов Мак-Турк, всего на десять месяцев постарше нашего Тага.
      Моя душенька Джемми - женщина с характером - всеми силами старалась, как и подобает по ее рангу, завести знакомство с вдовствующей графиней Килблейз. Каковые попытки графиня (будучи в придачу дочерью министра, графа Пуншихереса, близкого друга принца Уэльского) сочла необходимым пресекать. Само собою понятно, что супруга моя люто разгневалась и с тех пор задалась целью во всем превзойти ее светлость. Имение графа Килблейза не так велико, как наш Таггериджвиль, годовой доход от него самое малое тысячи на две уступает нашему. А посему моя Джемми с полным правом держала трех лакеев, раз у соседей было только два. Она также взяла за правило, стоило показаться поблизости коляске семейства Килблейз, запряженной парой, немедля выезжать в ландо четверкой.
      В опере мы тоже соседствовали, только наша ложа была в два раза просторнее. Все учителя, которые ходили к леди Джулиане, обучали и нашу Джемайму Энн. И знаете ли, что еще отмочила моя Джемми? Переманила от них знаменитую гувернантку мадам де Фликфлак, пообещав ей двойное жалованье. Все говорили, что эта самая мадам Фликфлак просто клад. Ведь в прошлом она (зарабатывая на пропитание своего отца, графа, в годы эмиграции) была французской танцовщицей в итальянской опере. Стало быть, мы убивали разом двух зайцев: французские танцы и итальянский язык, и все высшего сорта. Мы только диву давались, как это она так быстро и ловко лопотала, особливо по-французски.
      Юный Артур Мак-Турк учился в знаменитой школе преподобного Клемента Кодлера, вкупе со ста десятью сыновьями из благородных семейств в возрасте от трех до пятнадцати лет. В это заведение Джемми отдала и нашего Тага, прибавив сорок гиней к ста двадцати гинеям ежегодной платы за пансион. Кажется, я догадался, по какой причине она это сделала. Как-то в беседе с общим знакомым, бывавшим у нас, а также у Килблейзов, она шепотком обмолвилась, что никогда бы не отпустила своего сыночка в школу за такие гроши, которые наскребли для своего сына ее ближайшие соседи. Она уверена, что их мальчуган голодает. Впрочем, при таких доходах бедняги делают все, что могут.
      Из всех школ вблизи Лондона школа Кодлера была самой лучшей. Ее директор был воспитателем герцога Бакминстера, который и поставил его во главе этой школы, и, как я уже упоминал, вся знать, а также наиболее уважаемые люди среднего сословия отдавали туда своих детей. В афишке (Кодлер называл ее как-то вроде "праспек") указывалось после перечня цен за учение и питание, за чрезвычайные расходы и так далее:
      "Каждый юный аристократ (или джентльмен) должен привезти с собой нож, вилку, ложку и стакан, серебряный (дабы не разбивался) - каковые вещи возвращению не подлежат; халат, домашние туфли; коробку туалетных принадлежностей, помаду, щипцы для завивки etc... etc... Ученику ни в коем случае не разрешается иметь более десяти гиней карманных денег, если только родители не настаивают на большей сумме или если воспитанник не старше пятнадцати лет. За вино взимается дополнительная плата, так же как за горячие или паровые ванны и душ. Прогулки в экипаже предоставляются за пятнадцать гиней поквартально. Настоятельная просьба к родителям не дозволять юному аристократу (или джентльмену) курить. В заведении, где пестуют изящную словесность, столь низменное занятие явилось бы кощунством.
      Клемент Кодлер М.-И.
      Капеллан и бывший наставник его светлости
      Герцога Бакминстера.
      Парнас, Ричмонд, Саррей".
      Вот в какое заведение был отдан наш Таг.
      - Помни, дорогой мой, - наставляла его маменька, - ты урожденный Таггеридж, и я верю, ты сумеешь заткнуть за пояс всех мальчишек в школе. Особливо этого Веллингтона Мак-Турка, хоть он и сын лорда, но все равно в сравнении с тобой, наследником Таггериджвиля, - пустое место.
      Наш Таг - мальчуган смекалистый, он научился стричь и завивать не хуже других подручных его возраста; и с париком управлялся, и брил преотлично, но все это - в прежние времена, когда мы еще не были знатными господами. Превратившись в джентльмена, он должен был засесть за латынь и греческий и в школе наверстывать упущенное время.
      Однако мы за него были спокойны, ибо преподобный мистер Кодлер ежемесячно уведомлял нас письменно об успехах своего воспитанника, и если уж нашего Тага не назвать чудом природы, то не знаю кого и назвать.
      Поведение - отлично.
      Английский язык - очень хорошо.
      Французский язык - tres bien.
      Латынь - optime.
      И все в этаком роде. Он отличался всяческими добродетелями и ежемесячно писал нам, чтоб прислали денег. После первой четверти мы с Джемми решили его навестить. Когда мы туда приехали, мистер Кодлер, самый кроткий и улыбчивый человечек, каких мне когда-либо доводилось встречать, провел нас по столовым и спальням (он их называл "дыртуары"), которые показались нам благоустроенными - лучше нельзя.
      - Сегодня у нас день отдыха, - сообщил мистер Кодлер.
      И впрямь на то было похоже. В столовой с полдюжины юных джентльменов играли в карты. ("Все - первостатейная знать", - заметил мистер Кодлер.) В спальне был только один молодой джентльмен, он валялся на постели, читая роман и покуривая сигару.
      - Необычайный талант! - шепнул мистер Кодлер. - Достопочтенный Том Фиц-Уортер, кузен лорда Байрона!! Дни напролет курит. Пишет очаровательнейшие стихи. Таланту, сударыня, таланту нужно давать волю.
      - Ну, знаете, - ответствовала моя Джемми, - ежели это талант, то, по мне, - пускай лучше мистер Таггеридж Коукс Таггеридж останется бездарью.
      - Сударыня, это невозможно. Мистер Таггеридж Коукс Таггеридж не может быть бездарным, даже при всем старании.
      В эту минуту в спальне появился лорд Лоллипоп, третий сын маркиза Аликомпейна. Нас тотчас представили друг другу - лорд Клод Лоллипоп - мистер и миссис Коукс. Маленький лорд удостоил нас кивком, моя супруга отвесила глубокий поклон, так же как и мистер Кодлер; последний, видя, что милорд спешит на площадку для игр, попросил его отвести нас туда.
      - Пошли! - говорит милорд.
      Покамест он шагал впереди, да посвистывал, мы вволю налюбовались роскошными дырками на его локтях, а также на прочих местах.
      Около двух десятков юных аристократов (и джентльменов) собрались у будки пирожницы на краю лужайки.
      - Тут продают жратву, - сообщил милорд, - и мы, молодые джентльмены, кто при деньгах, покупаем тут сласти, а у кого пустой карман - те в долг.
      Потом мы прошли мимо младшего учителя - рыжего и жалкого, который одиноко сидел на скамье.
      - Это мистер Хикс, наш младший учитель, сударыня, - пояснил милорд. Он нам бывает полезен: в него сподручно камешками кидать, а еще он парням куртки держит, когда дерутся или когда играем в крикет. Ну, Хикс, как твоя мамаша? Не знаешь, чего они шум подняли?
      - Кажется, милорд, - весьма смиренно отвечал младший учитель, - где-то неподалеку происходит встреча боксеров, достопочтенный мистер Мак...
      - А ну, ходу! - крикнул нам лорд Лоллипоп. - Пошли! Сюда, мэм. Да пошевеливайтесь, вы, калечные!
      И юный лорд самым дружеским и панибратским образом потянул мою дорогую Джемми за подол, и она трусцой побежала за ним, весьма довольная таким вниманием, а уж я поспешал следом. Мимо нас по зеленой лужайке пробегал какой-то мальчуган.
      - Кто там стыкнулся, Петитоуз? - завопил милорд.
      - Турок и Парикмахер, - пропищал в ответ Петитоуз и во всю прыть помчался к будке пирожницы.
      - Турок и Парикма... - захлебываясь от смеха, с трудом выговорил милорд, глянув на нас. - Ура! Сюда, мэм!
      И, свернув за угол дома, он отворил калитку в какой-то двор, где толпилась целая орава мальчиков и раздавались резкие, пронзительные возгласы.
      - Дай ему, Турок! - кричал один.
      - Двинь ему, Парикмахер! - кричал другой.
      - Вытряхни из него душу! - пуская петуха, надсаживался третий мальчуган в костюме, из которого он вырос на добрые пол-ярда.
      Представьте ужас, который охватил нас, когда толпа юнцов расступилась и мы увидели, как наш Таг дубасит достопочтенного Турка! Моя дорогая Джемми, ничего не смыслящая в такого рода делах, тотчас ринулась на обоих. Одной рукой оторвав сына от противника и толкнув его так, что он завертелся волчком и плюхнулся на руки секундантов, другой она вцепилась в рыжие вихры молодого Мак-Турка и освободившейся рукой тотчас принялась угощать его увесистыми оплеухами.
      - Ах ты драчун... ах ты пакостник... ах ты аристократишка паршивый... ах ты... (каждое слово - оплеуха). Ох-о-оо! - Тут ее фонтан иссяк, ибо волнение, материнское горе и мощный пинок под колено, - последним, стыжусь признаться, наградил ее молодой Мак-Турк, - одолели бедняжку, и моя дорогая Джемми без чувств рухнула в мои объятия.
      Июль. На празднике в Бьюла
      Хотя между нашим и соседским семейством продолжался полный разрыв, Таг и высокородный юный Мак-Турк поддерживали знакомство через садовую ограду позади дома или в конюшне, где они во время каникул с утра до вечера дрались, мирились и устраивали всевозможные проделки. От Мака-то мы и услышали про мадам де Флик-флак, которую моя Джемми, как я уже упоминал, сманила у леди Килблейз.
      Когда наш друг барон впервые встретился с мадам, они с великой нежностью приветствовали друг друга, потому что, оказывается, за границей их связывала старая дружба.
      - Sapristi! {Черт возьми! (франц.).} - вскричал барон на своем языке. Que fais-tu ici, Amenaide?
      - Et toi, mon pauvre Chicot, - отвечала она, - est-ce qu'on t'a mis a la retraite? Il parait que tu n'es plus general chez Franco...
      - Тс! - Барон приложил палец к губам.
      - Что они говорят, милочка? - спросила моя жена у Джемаймы Энн, которая уже изрядно выучилась по-французски.
      - Я не знаю, что такое "sapristi", мама; сперва барон спросил у мадам, что она здесь делает. А мадам спросила: а вы, Шико, вы больше не генерал у Франко... Правильно я перевела, мадам?
      - Oui, mon chou, mon ange! О да, мой ангел, мой маленький капуста, совсем правильно. Подумайте только, я знаю Шико почти двадцать лет.
      - Шико... так меня назвали при крещении, - пояснил барон. - Барон Шико де Понтер.
      - А генерал у Франко? - продолжала любопытствовать Джемми. - Это, как видно, означает французский генерал?
      - Да, да, - ответил барон. - Генерал барон де Понтер, - n'est-ce pas, Amenaide? {Не правда ли? (франц.).}
      - О да, - сказала мадам де Фликфлак и засмеялась, и мы с Джемми тоже засмеялись, из вежливости; для смеха оно и вправду был резон, как вы узнаете впоследствии.
      К этому времени моя Джемми стала одной из попечительниц достославного заведения "Приют для сирот прачек". Основала его леди де Садли, а директором его и капелланом был преподобный Сидни Слоппер. На оплату этой его должности, а также на жалованье доктора, приютского врача Лейтша (оба они были родней леди де Садли) утекало пятьсот из шестисот фунтов благотворительного фонда; и леди де Садли замыслила благотворительное празднество в Бьюла, дабы с помощью иностранных принцев, которые в прошлом году приезжали в Лондон, несколько пополнить казну приюта. По сему случаю было, как водится, составлено прочувствованное воззвание, которое опубликовали во всех газетах.
      ВОЗЗВАНИЕ
      Приюта для сирот Британских прачек
      Со дня открытия "Приюта для сирот Британских прачек" прошло уже семь лет. И принесенная им польза - можно сказать с полной достоверностью поистине неоценима. В его стенах нашли пристанище девяносто восемь сирот наших прачек. Ста двум британским прачкам была протянута рука помощи в тот час, когда они оказались на краю гибели. Сто девяносто восемь тысяч штук мужской и женской одежды здесь были выстираны, починены, снабжены пуговицами, выглажены и выкатаны. Помимо сего, по соглашению с советом Воспитательного дома, мы надеемся, что детское белье этого заведения будет поручено заботам "Приюта для сирот Британских прачек"!
      При столь блистательных видах на будущее ужели не печально, ужели не прискорбно, что попечительницы благотворительного общества были вынуждены отклонить прошения не менее трех тысяч восьмисот одной британской прачки из-за отсутствия средств для оказания им помощи. Женщины Англии! Матери Англии! Мы взываем к вам. Ужели хоть одна из вас останется глуха к этому зову и откажется поддержать сих достойных представительниц нашего пола?
      Дамы-патронессы приняли решение устроить праздник на водах Бьюла, который имеет состояться в четверг 25 июля; которому окажут честь своим посещением отечественные и иностранные таланты, отечественные и иностранные знатные гости и на который дамы-патронессы приглашают всех ДРУЗЕЙ ПРАЧКИ.
      Удостоить праздник своим посещением обещали ее высочество принцесса Шлоппенцоллерншвигмарингская, герцог Сакс-Туббингенский, его превосходительство барон Штрумпф, его превосходительство Луутф-Али-Кули-Бис-милла-Мохамед-Рашид-Алла, персидский посол; принц Футти-Джо, посланник короля Ауда; его превосходительство дон Алонсо ди Качачеро-и-Фанданго-и-Кастаньете, испанский посол; граф Равиоли из Милана, посланник республики Топинамбо и еще целое скопище знатных особ. Их имена в афишах произвели необычайный фурор.
      Кроме них, мы пригласили прославленный оркестр Московской музыки, семьдесят семь Трансильванских трубачей и знаменитых Богемских миннезингеров, а также самых известных артистов Лондона, Парижа, континента и всей Европы.
      Вам остается теперь только представить, какой это был блистательный триумф для "Приюта сирот прачек". В парке раскинули великолепный шатер, в котором надлежало собраться дамам-патронессам. Шатер был обвешан образцами мастерства питомцев приюта; для девяноста шести из них предполагалось устроить пиршество в саду, и прислуживать им должны были сами дамы-патронессы.
      Джемми с дочерью, мадам де Фликфлак, я, граф, барон Понтер, Таг и Хламсброд покатили туда в кабриолете и в ландо четверкой, напрочь затмив бедняжку леди Килб-лейз с ее парным выездом.
      Было устроено отличное угощение из холодных блюд, на которое пригласили друзей дам-патронесс, после чего мои дамы с кавалерами отправились гулять по аллеям. Хламсброд и Таг вели под руки Джемми, а барон предложил одну руку мадам де Фликфлак, другую - Джемайме Энн. Во время прогулки им встретился не кто иной, как бедняга Крамп, мой преемник по парикмахерскому и парфюмерному делу.
      - Орландо! - вымолвила Джемайма Энн, красная как мак, и протянула ему руку.
      - Джемайма! - воскликнул он, протягивая свою, белый, как помада для волос.
      - Сэр?! - молвила Джемми тоном герцогини.
      - Сударыня, неужели ж вы забыли своего работника?
      - Маменька, разве вы не помните Орландо? - чуть не плача спросила Джемайма Энн, чью ручку Орландо успел схватить и не отпускал,
      - Мисс Таггеридж Коукс, вы меня удивляете. А вы, сэр, запомните: наше положение в обществе изменилось, и впредь я попрошу не докучать нам вашей фамильярностью.
      - Наглец! - сказал барон. - Кто есть этот канайль?
      - Канайте-ка сами отсюда, мусье, подобру-поздорову! - в ярости вскричал Орландо. Обезумев от гнева, он кинулся прочь и тут же смешался с толпой. После его ухода Джемайма Энн побледнела и, казалось, занемогла... Поэтому Джемми отвела ее в шатер и оставила там под надзором мадам де Фликфлак и барона, а сама удалилась с остальными джентльменами, чтобы присоединиться к нам.
      Как мы узнали позднее, вскоре после того, как они уселись в шатре, мадам де Фликфлак, радостно вскрикнув, вдруг сорвалась с места и кинулась догонять знакомую, которая якобы только что прошла мимо.
      Барон же остался наедине с Джемаймой Энн. То ли шампанское ударило ему в голову, то ли красота моей милочки, которая в тот день казалась еще привлекательнее, чем обычно, - но только не прошло и минуты после ухода мадам Фликфлак, как он бухнулся перед моей дочерью на колени и безо всяких признался ей в любви.
      Тем временем несчастный Орландо Крамп разыскал меня и, стоя рядом, с самым унылым видом слушал знаменитых Богемских миннезингеров, исполнявших прославленное сочинение Гете:
      Ich bin ya hupp lily lee, du bist ya hupp lily lee,
      Wir sind doch hupp lily lee, hupp la lily lee.