Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сага о Криспе (№3) - Император Крисп

ModernLib.Net / Фэнтези / Тертлдав Гарри / Император Крисп - Чтение (стр. 11)
Автор: Тертлдав Гарри
Жанр: Фэнтези
Серия: Сага о Криспе

 

 


— Разумеется, я последую совету вашего величества, — ответил Заид, прекрасно понимая, что совет императора равносилен приказу. Помедлив, волшебник добавил:

— Но вы должны понимать, что я не гарантирую успеха, особенно в полевых условиях. Для столь деликатной работы книги и субстанции, собранные в Чародейской коллегии, стали бы бесценным дополнением.

— Я все понял. Сделай все, что сможешь. Я ни от кого не могу просить большего.

— Сделаю, — пообещал Заид и протянул руку к толстенному кодексу, словно собираясь немедленно произносить заклинания.

Не дожидаясь, пока волшебник продемонстрирует свое рвение, Крисп вышел из его шатра и направился к своему. Он был разочарован в своем главном маге, но не до такой степени, чтобы высказать Заиду более того, что уже сказал: Заид, по его же словам, сделал все, что смог. А император, упрекающий собственных экспертов в невежестве, рискует вскоре оказаться без экспертов вовсе.

По промасленному шелку барабанил дождь, под ногами чавкала грязь. В шатре было тоскливо, и Крисп явственно ощутил тяжесть каждого прожитого года. При всей роскоши, связанной с его рангом, — просторный шатер, где можно стоять и ходить, койка вместо спального мешка, — находиться с армией в боевом походе ему в таком возрасте было трудновато. Однако не выступи он в поход, неприятностей и неудобств вскоре стало бы гораздо больше.

Именно это он мысленно произнес, когда задул лампы, улегся на койку и попытался заснуть. Именно это всегда говорят люди, отправляясь на войну. И это же, несомненно, говорит себе Ливаний не очень далеко отсюда. И лишь через много лет, оглянувшись назад, можно будет рассудить, кто был прав, а кто ошибался.

Снаружи у входа о чем-то разговаривали на своем неторопливом и звучном языке телохранители-халогаи. Криспу очень хотелось знать, одолевают ли их когда-нибудь сомнения, когда они укладываются спать. Халогаи были не столь просты, какими их представляли видессиане, но им действительно нравилось сражаться, в то время как Крисп, если мог, избегал сражений.

Последней его мыслью перед тем, как он поддался усталости, оказалось желание, чтобы жизнь не была столь сложной. А когда он проснулся на следующее утро, она снова всплыла в сознании, словно Крисп и не спал. Он оделся и пошел разделить с солдатами завтрак, столь же отсыревший и жалкий, каким был накануне ужин.

Сворачивание лагеря помогло ему изгнать из головы угрюмость, или, по меньшей мере, отвлекло. Но теперь солдаты управлялись с этой операцией гораздо эффективнее, чем когда вышли из Наколеи, и ныне погрузка палаток и прочего имущества на лошадей, мулов и в фургоны проходила вдвое быстрее прежнего. Но все в мире уравновешено, и дожди замедляли и затрудняли передвижение армии сильнее, чем Крисп рассчитывал. Выйдя из Аптоса, он планировал добраться до Питиоса за шесть или семь дней, но в этот срок они уже не укладывались.

Армия шла через деревню. Кроме нескольких собак, бродивших по грязи между домами, в ней не оказалось ни души. Крестьяне и пастухи, называвшие ее домом, укрылись в горах — так всегда поступают крестьяне и пастухи при подходе вражеской армии.

Крисп прикусил губу — его охватил смешанный с отчаянием гнев и сожаление при мысли, что его подданные считают императорскую армию вражеской.

— Наверное, почти все они тут фанасиоты, — ответил Эврип, когда Крисп высказал это вслух. — И знают, что их ждет, когда мы начнем выкорчевывать здесь ересь.

— И что бы ты сделал с ними после нашей победы? — спросил Крисп. Ему стало любопытно, как юнец намерен справится с проблемой, решение которой было не до конца ясно ему самому.

— Как только мы разгромим в сражении их армию, — уверенно начал Эврип, — то обдерем эти места, словно шкурку с апельсина. Потом выясним главных предателей и подвергнем их такому наказанию, что остальные навсегда запомнят, как дорого обходится бунт против императора. — И он погрозил кулаком пустым домам, словно именно из-за них он сейчас мокнул в седле под дождем.

— Может дойти и до этого, — проговорил Крисп, медленно кивнув. Ответ Эврипа оказался по-солдатски прямым и наверняка мало отличался бы от решения, выскажи его Саркис. Парень мог ответить и хуже, подумалось Криспу.

По-юношески уверенный в том, что он дал не просто ответ, а самый правильный из возможных, Эврип вызывающе спросил:

— Разве ты поступил бы иначе, отец?

— Если мы сможем вернуть людей к истинной вере убеждением, а не страхом, то избавимся от риска через поколение начать новую войну, — ответил Крисп.

Эврип лишь фыркнул; он измерял время неделями и месяцами, но не поколениями.

Тут и Криспу пришлось позабыть о поколениях и даже неделях: разбрызгивая грязь, в их сторону скакал разведчик из авангарда, громко выкрикивая:

— Эти сволочи решили попытаться перекрыть нам проход между холмами впереди!

«Наконец-то открытая схватка, хвала Фосу», — подумал Крисп.

Саркис уже выкрикивал команды, музыканты сыграли команду развернуться к бою. Двигаясь на марше вытянутой колонной, армия сражаться не могла, и теперь начала перестраиваться в боевую линию.

Выехав вперед, чтобы осмотреть поле будущего боя, Крисп увидел, что широкой эта линия быть не сможет. Фанасиоты выбрали свою позицию хитроумно: боковые склоны прохода оказались слишком круты для кавалерии, особенно в дождь, а в самом его узком месте враги возвели баррикаду из бревен и камней. Атакующих она не остановит, но сильно замедлит продвижение… к тому же по ту сторону барьера во многих местах виднелись покрытые полотном навесы, напоминающие приземистые поганки.

Крисп указал на них подъехавшему Саркису:

— Если я правильно понял, они укрыли под навесами лучников. Баррикада остановит наших солдат, и лучники примутся за дело.

— Похоже, вы правы, ваше величество, — угрюмо согласился генерал. — Ливаний все же профессионал, прах его побери.

— В таком случае вышлем два отряда пехоты в обход баррикады. Надо проверить, не удастся ли выбить их оттуда с тыла, — решил Крисп. Это был единственный маневр, доступный в такой ситуации, но особенно полагаться на его успех не приходилось.

Отряды пехотинцев были самой слабой силой в его армии, как по боевым качествам, так и буквально: в них набирали крестьян, которые не могли сами или с помощью односельчан обеспечить себя лошадью и кавалерийским снаряжением.

Будучи всадником с детства, Саркис разделял и даже более чем разделял недоверие Автократора к пехоте. Но он кивнул, потому что лучшего плана предложить не мог. К музыкантам поскакал посыльный. Прозвучал сигнал, и пехота двинулась вперед, охватывая с флангов фанасиотов, которые размахивали копьями и выкрикивали из-за баррикады угрозы.

— Если вы не возражаете, ваше величество, то сразу пошлем в атаку и кавалерию, — предложил Саркис. Крисп кивнул. Атака не даст противнику бездельничать, но до победы будет еще очень далеко.

Выкрикивая «С нами Фос!» и «Крисп!», имперцы двинулись в атаку. Как и предполагали Крисп и Саркис, лучники, укрытые от дождя под навесами, принялись обстреливать солдат, которые не могли отвечать им тем же. Тут и там в линии наступающих солдаты начали падать из седел. Ржали раненые лошади, отказываясь повиноваться всадникам.

И тут навесы фанасиотов словно встряхнуло резким порывом ветра. Некоторые из них рухнули, накрыв фанасиотских лучников полотнищами мокрой липкой ткани.

Поток стрел сразу ослабел.

Испустив радостный клич, солдаты Криспа вновь двинулись вперед. Автократор повернул голову, отыскивая Заида.

Волшебника он не увидел, но не сомневался, что с навесами поработал именно он. Против людей боевая магия малоэффективна, но предметы — совсем другое дело.

Но все же фанасиоты не пали духом. Вражеские солдаты вышли из-за баррикады, преграждая путь пехотинцам Криспа, стремящимся обойти заслон с флангов. Император впервые услышал боевой клич еретиков: «Путь! Светлый путь!»

Их ярость и упорство тоже оказались для него неприятным сюрпризом. Они сражались так, словно гибель была им безразлична до тех пор, пока врагу наносится урон. Их безрассудная атака остановила пехотинцев Криспа. Часть из них продолжала сражаться, но многие выбирались из схватки и бежали назад, оскальзываясь и падая в грязь.

— В лед этих засранцев! — выругался Крисп. — Благой бог свидетель, что я не ждал от них многого, но такого… — Он поперхнулся от ярости.

— Быть может, бунтовщики совершат ошибку, — предположил Саркис, решив хоть чем-то успокоить императора. — Если они бросятся преследовать наших бедных парней, то кавалерия сможет зайти им с тыла и подрезать поджилки.

Но фанасиоты удовлетворились тем, что отогнали имперских солдат. В этой их сдержанности Крисп вновь распознал волю профессионального воина: неопытные новобранцы, воодушевленные успехом, и в самом деле могли броситься вперед и подставить себя под контрудар. Сегодня на такое рассчитывать не приходилось.

Имперские кавалеристы попытались пробиться через возведенную мятежниками баррикаду. В ясный день они засыпали бы своих почти не имеющих доспехов противников градом стрел и заставили бы их отступить. Под дождем такой прием оказался невозможен.

Приходилось сражаться лицом к лицу, пытаясь саблями и легкими пиками достать противника, вооруженного тем же. Фанасиоты, хотя и не сидели в седлах, использовали вместо кольчуг баррикаду.

— А упорства в них больше, чем мне думалось, — поморщившись, признался Саркис. — Или они поставили оборонять центр настоящих солдат, или…

Саркис не договорил, но Крисп без труда завершил его мысль: «или мы влипли сильнее, чем предполагали».

Не в пример пехотинцам, имперские кавалеристы не отступили и продолжали сражаться, но и им никак не удавалось выбить из-за баррикады упрямых еретиков.

Сквозь звон стали и шорох дождя доносились отчаянные проклятия, крики раненых и ржание лошадей. Целители бросились спасать пострадавших больше всего, но вскоре выбились из сил и повалились в грязь.

Казалось, время остановилось. Серая завеса облаков была такой плотной, что у Криспа не оказалось лучшего способа определения времени, кроме урчания в желудке. Если тот не лгал, полдень уже давно миновал.

И тут Крисп услышал неподалеку крики — сперва со стороны отряда халогаев, затем из-за баррикады. К беспорядочному шуму сражения добавился новый боевой клич: «Ко мне! За империю!»

— О благой бог! — ахнул Крисп. — Это же Эврип!

Сыну Автократора, возглавившему группу из двух дюжин всадников, удалось со своим отрядом пробить брешь в баррикаде.

Оказавшись среди еретиков, он отчаянно заработал саблей, возмещая недостаток умения яростью. Следом за ним сквозь брешь просочилась и половина халогаев — равно чтобы защитить Эврипа и воспользоваться открывшимся преимуществом.

Результат оказался достаточно удовлетворительным. Отброшенные наконец от баррикады, еретики стали более уязвимы для дисциплинированных имперских солдат, и их уверенные крики внезапно сменились возгласами отчаяния.

— Давите их! — закричал Крисп. — Если мы разобьем их здесь, то откроется дорога на Питиос!

«Как сможет восстание продолжаться, если мы захватим главный город мятежников?» — подумал Крисп.

Но фанасиоты продолжали упорно сражаться даже перед лицом явного поражения. Крисп вспомнил пленника, которого приказал пытать, и презрение, высказанное юношей к материальному миру.

Теперь он понял, что оно не было бахвальством. Солдаты в арьергарде отступавших фанасиотов сражались куда упорнее, чем он мог представить, и бились насмерть, прикрывая отход своих товарищей. И даже некоторые из тех, кому непосредственная опасность уже не грозила, сами возвращались и бросались на имперских солдат, ища на остриях их сабель и пик вечного избавления от земного существования, которое фанасиоты называли ловушкой Скотоса.

Из-за этого фанатичного сопротивления имперская армия продвигалась вперед медленнее, чем хотелось бы Криспу. Даже новые безрассудные атаки всадников Эврипа не смогли разорвать линию еретиков.

— Смотрите, ваше величество, — показал Саркис, — они убегают через тот мост.

— Вижу, — ответил Крисп. Десять месяцев в году вода в ручейке, через который был переброшен этот хлипкий деревянный мостик, не замочила бы переходящему его вброд человеку даже голеней.

Теперь, после дождей, она не только заполнила русло, но и грозила наводнением. Если людям Криспа не удастся захватить мост, преследование придется прекратить.

— А ведь они рисковали, заняв позицию перед рекой и спровоцировав нас на драку, — сказал Саркис. — Так пусть теперь за это заплатят.

Все новые и новые фанасиоты оказывались на безопасном другом берегу, однако горстка храбрецов-фанасиотов преградила имперским солдатам подступы к мосту. И вскоре, когда несмотря на все усилия еретиков, они вот-вот должны были на него ворваться, деревянное строение внезапно вспыхнуло даже под дождем.

— Магия? — спросил Крисп, с ужасом наблюдая, как над мостом клубится густой черный дым.

— Может, и магия, ваше величество, — рассудительно отозвался Саркис. — Но скорее всего они намазали мост жидким огнем и только сейчас его подожгли. А этой штуке, когда она горит, вода не страшна.

— Да, ты прав, не повезло, — проговорил Крисп.

Сделанная из нафты, серы, вонючего каменного масла, которое в некоторых районах империи сочилось из трещин в скалах, и других ингредиентов (названия некоторых хранились в секрете), смесь под названием «жидкий огонь» была самым мощным зажигательным средством в видесском арсенале. Она продолжала гореть, даже разлитая по поверхности воды. Неудивительно, что дождь не оказался ей помехой.

Последние из остававшихся на восточном берегу фанасиотов упали под ударами сабель.

— Вперед! — воскликнул Эврип, обращаясь к своему сборному отряду. — В лед это пламя! Мы все равно переберемся!

Не все последовали за ним на мост, и не только люди, но и лошади отказались повиноваться. Когда Эврип заставил свою лошадь приблизиться к потрескивающей стене огня, та заржала и испуганно попятилась. Эврипу удалось справиться с животным, но больше он не пытался ступить на мост.

Как оказалось, он поступил разумно, потому что через две-три минуты мост рухнул. Обугленные бревна упали в реку, и некоторые, все еще горящие, унесло потоком. Фанасиоты на дальнем берегу радостно закричали и вскоре скрылись за завесой дождя.

Мрачный Крисп сидел на коне, прислушиваясь к плеску капель в лужах и стонам раненых. Потом расправил плечи и, насколько мог, собрался с духом.

— Немедленно вышли несколько отрядов захватить все оставшиеся свободными ближайшие переправы на восток, — велел он Саркису.

— Да, ваше величество, я отдам приказ немедленно. Мы победили, ваше величество.

— Победили, — глухо подтвердил Крисп. Голос Саркиса тоже прозвучал глухо.

Казалось, каждый из них убеждает другого в том, что все хорошо, но сам в это не верит. Крисп выразил общую тревогу словами:

— Если мы быстро не отыщем другую переправу, то двигаться вперед станет очень тяжело.

— Верно. — Казалось, Саркис съежился, словно надутый свиной пузырь, проткнутый булавкой. — Победа, которая ничего нам не дает, не стоит потраченных на нее усилий.

— Я думаю так же. Уж лучше бы мы остались в столице и начали кампанию весной, а не оказались вынуждены прервать ее на середине, как сейчас. Так что давай разобьем лагерь, окажем помощь раненым и решим, что делать дальше.

— Это во многом зависит от того, что выяснят разведчики, — заметил Саркис.

— Знаю, — сказал Крисп, стараясь сохранить оптимизм. — Может, фанасиоты и не успели разрушить все мосты на несколько миль вокруг.

— Может быть, — с сомнением произнес Саркис. Крисп тоже в этом сомневался.

Он сохранил бы больше надежд, если бы выступил против каких-нибудь взбунтовавшихся крестьян. Но Ливаний уже показал себя умелым профессионалом, и не стоит рассчитывать, что он не предусмотрит столь очевидный маневр.

Крисп решил выбросить из головы мысли о будущем — все равно он не может даже строить планы, пока не вернутся разведчики с нужной информацией. Он медленно поехал через армию, хваля солдат за то, что они хорошо сражались, и поздравляя их с победой. Солдаты тоже не были болванами и сами понимали, что добились в бою гораздо меньшего, чем могли. Тем не менее Крисп, насколько смог, представил исход сражения как успех:

— Мы отогнали негодяев и доказали им, что против нас им не выстоять. И теперь они еще не скоро начнут вертеться вокруг нас и хватать за пятки, словно голодные собаки.

— Ура его величеству! — крикнул кто-то из капитанов. Солдаты повторили его клич — не столь громко, чтобы от холмов отразилось эхо, но достаточно бодро и без ехидства. В подобной ситуации это Криспа вполне удовлетворило.

Он подъехал к мосту. Там еще кое-где дымились уцелевшие опорные бревна.

Эврип стоял на берегу реки, глядя в ту сторону, куда ушли фанасиоты. Услышав постукивание копыт, он повернул голову и кивнул отцу, как солдат солдату.

— Прости, отец. Я сделал все, чтобы перебраться через мост, но моя глупая лошадь не захотела идти вперед.

— Может, оно и к лучшему. Ты оказался бы в ловушке на том берегу, когда мост обрушился. А я не могу себе позволить столь расточительно терять сыновей. — Помедлив, он наклонился и хлопнул Эврипа по обтянутой кольчугой спине. — Ты очень хорошо сражался — лучше, чем я от тебя ожидал.

— Я тоже… ожидал совсем другого. — Лицо Эврипа осветила улыбка. — И не испугался, хотя думал, что мне будет страшно.

— Вот и прекрасно. А я в своем первом бою испугался. Меня даже потом вырвало, но я не стыжусь в этом признаться. — Крисп с некоторым изумлением взглянул на сына. — Неужели я породил нового Ставракия? Я всегда ждал от тебя многого, но и думать не думал, что ты покажешь себя бесстрашным воином.

— Бесстрашным? — Улыбка Эврипа стала еще шире, и он, несмотря на бороду и заляпанное грязью лицо, сразу показался Криспу прежним мальчишкой. — Ты сказал, бесстрашным? А мне это нравится, клянусь благим богом!

— Смотри, не перестарайся, — предупредил Крисп. — Любовь к кровопролитию вещь настолько дорогая, что не по кошельку даже императору. — Поняв, что немного перестарался, он тут же добавил:

— Но я был рад видеть тебя впереди. И если ты прогуляешься сегодня по лагерю, то поймешь, что не я один это заметил.

— В самом деле? — Эврип явно не привык быть героем, но, судя по тому, как юноша расправил плечи, идея показалась ему привлекательной. — Пожалуй, я так и поступлю.

— Постарайся, чтобы тебя не очень напоили, — предупредил Крисп. — Ты офицер и должен сохранять ясную голову.

Эврип кивнул. Вспомнив себя в таком возрасте, Крисп засомневался, что сын всерьез последует его совету. Зато он посадил семена этой мысли в его голову, а на большее он и не рассчитывал.

Затем он пошел поинтересоваться, как перенес свое первое серьезное сражение Катаколон. Узнав, что его младший сын уже исчез среди палаток обозников, Крисп мысленно отложил подальше заготовленную лекцию о достоинствах умеренности. Отыскав нескольких офицеров, видевших Катаколона в бою, он узнал от них, что тот сражался достаточно хорошо, хотя и без проявленной братом пылкости. Убедившись в этом, Крисп решил не отвлекать младшенького от удовольствий. Он их заслужил.

Крисп посоветовал Эврипу прогуляться по лагерю, чтобы искупаться в лести.

Сам же отправился в повторный обход с более прозаической целью: оценить настроение солдат после мало что решившей победы. При этом он испытывал определенное облегчение, поскольку ни один из полков не совершил попытки переметнуться на сторону врага.

Один из солдат, не заметивший, что неподалеку от него стоит подошедший Автократор, говорил своим товарищам:

— Вот что я вам скажу, парни: с такими темпами мы целую вечность будем ползти к Питносу. И если не завязнем в грязи, то об этом позаботятся проклятые еретики.

Его друзья закивали, соглашаясь.

Когда Крисп отошел от солдат, настроение у него испортилось, и он прошептал молитву Фосу, попросив у него, чтобы разведчики сумели отыскать неохраняемые переправы через реку. Если солдаты не верят, что смогут выполнить требование командира, то скорее всего окажутся правы.

Хотя Крисп и не сражался сам, бой сильно его вымотал.

Повалившись на койку, он сразу заснул и проснулся лишь тогда, когда забрезжил серый рассвет еще одного пасмурного дня. Выйдя из шатра он пожалел, что не остался на койке, потому что Саркис встретил его грустным известием:

— По последним сведениям, мы недосчитались э-э… тридцать семь человек, ваше величество.

— Что значит «недосчитались»? — переспросил еще не совсем проснувшийся Крисп.

Саркис повторил новость, отбросив всяческие намеки:

— Это значит, что именно столько солдат сбежали ночью из лагеря, скорее всего переметнувшись к фанасиотам. И это число еще увеличится, когда все офицеры закончат перекличку в своих отрядах.

Не успел он договорить, как подошедший солдат что-то ему сообщил. Кивнув, Саркис отпустил посыльного и повернулся к Криспу:

— Мне очень жаль, ваше величество, но теперь их уже сорок один.

— Если половине армии придется сторожить другую половину, — нахмурился Крисп, — то через несколько дней мы уже не сможем сражаться.

— Вот именно, — согласился Саркис. — И как вы сумеете заранее определить, кто кого будет сторожить?

— Сегодня утром у тебя восхитительный взгляд на события, верно, Саркис? — Крисп взглянул на небо из-под широких полей своей шляпы. — Ты радостен, как погода.

— Что есть, то есть. Полагаю, вам хочется, чтобы вам говорили правду, а не только приятные новости. Вот я и говорю: если мы не отыщем хорошую дорогу сегодня — ну, можно и завтра, но лучше сегодня, — то можно считать, что нынешняя кампания уже мертва и воняет, как недельная рыбная похлебка.

— Полагаю, ты прав, — уныло проговорил Крисп. — Разведчиков мы выслали, и это все, что мы сейчас можем сделать. Но если им не повезет… — Он недоговорил, не желая накликать неудачу.

После завтрака из лагеря выехали дополнительные отряды разведчиков.

Разбрызгивая грязь, всадники скрылись за пеленой дождя и клубящегося тумана.

Как и Крисп, солдаты провели долгий и скучный день, по возможности не выходя из палаток, спасая оружие и кольчуги от ржавчины, а себя — от сырости и холода, но без особого успеха.

Под вечер вернулись первые отряды разведчиков. Одного взгляда на их лица Криспу хватило, чтобы понять — новости плохие.

Офицеры разведчиков дополнили это впечатление скверными подробностями: реки от дождей вот-вот выйдут из берегов, почва с каждым часом все больше напоминает болото, а все пригодные для переправ места охраняют вооруженные отряды фанасиотов.

— Если бы переправу было можно найти, ваше величество, мы бы ее нашли, подытожил один из офицеров. — Но правда такова, что сделать это невозможно — не здесь и не сейчас.

Крисп шумно выдохнул, словно его ударили в живот. Одно дело соглашаться с Саркисом в том, что подчиненные должны говорить пусть горькую, но правду. И совсем другое — выслушивать слова, перечеркивающие все его планы. Но Крисп не продержался бы двадцать лет на троне, если бы выдавал желаемое за действительное: еще один урок, которым он обязан бедному покойному Анфиму.

— Вперед мы идти не можем, — сказал он, и командиры разведчиков дружно подтвердили его слова. — И владыке благому и премудрому известно, что оставаться здесь мы тоже не можем. — Хор согласных голосов прозвучал еще громче. И Крисп, хотя горькие слова душили его, произнес то, что должен был сказать:

— В таком случае у нас нет другого выбора, кроме как возвращаться в столицу. — Офицеры вновь согласились, и настроение Криспа это отнюдь не улучшило.


* * *


Фанасиоты, бредущие через крепостные ворота Эчмиадзина, не очень-то походили на возвращающуюся с триумфом армию. Фостий наблюдал триумфальные процессии, шествующие по Срединной улице, свидетельство мощи солдат его отца и хитроумия его генералов, и сам принимал в них участие.

Глядя из своей комнатушки на верхнем этаже цитадели, он не видел ни блеска, ни надменности, отличавшие привычные ему процессии. Идущие внизу вооруженные люди выглядели грязными, оборванными и до смерти усталыми, некоторые с повязками разной степени чистоты на руке, ноге или голове.

Фактически они не были победителями, потому что армия Криспа в конце концов вытеснила их с позиции, которую они пытались удержать.

Но даже поражение не имело значения. Имперская армия, прервав наступление, сейчас возвращалась в столицу.

Фостий до сих пор пытался понять смысл этого события. Почти всякий его разговор с отцом заканчивался ссорой. Но Фостий, сколько бы он ни противопоставлял себя отцу и ни выступал против большинства его принципов, не мог игнорировать длинный перечень отцовских побед. В глубине души он полагал, что Крисп станет относиться к фанасиотам так же, как к многочисленным прочим врагам. Но ошибся.

Дверь за его спиной распахнулась. Фостий обернулся. Всегда неприятная ухмылка Сиагрия сейчас показалась ему отвратительной.

— Эй, ты, пошли вниз, — сказал головорез. — Ливаний хочет с тобой потолковать.

Фостию не очень-то хотелось толковать с предводителем фанасиотов, но Сиагрий не предоставил ему выбора. Отступив в сторону, он пропустил Фостия вперед — не из почтительности, а чтобы помешать ему сделать что-нибудь за его спиной. Фостию было приятно, что его считают опасным; он стал бы еще счастливее, если бы это соответствовало реальности.

Винтовая лестница не имела перил, и Фостий знал, что если споткнется, то скатится до самого низа. Сиагрий, конечно же, будет хохотать тем громче, чем больше костей Фостий переломает.

Поэтому юноша на каждом шагу ставил ногу с предельной осторожностью, твердо решив не давать Сиагрию поводов для веселья.

Оказавшись у подножия лестницы, он, как это вошло у него уже в привычку, прошептал благодарственную молитву Фосу, столь же привычно убедившись сперва, что его никто не слышит. За долгие годы Крисп несколько раз сумел добиться важных успехов, просто умалчивая о неудачах и недостатках. И хотя это была отцовская тактика, Фостий успел убедиться в ее действенности.

Когда они пришли, оказалось, что Ливаний все еще во внутреннем дворике, где разглагольствует перед своими войсками. Фостию пришлось ждать, и он, не привыкший подчиняться чьей-то прихоти, кроме собственной — и еще Криспа, медленно, но верно стал закипать.

Тут из одного из боковых коридорчиков, чьи запутанные повороты Фостий все еще осваивал, вышла Оливрия. Улыбнувшись, она сказала:

— Видишь, сам благой бог благословил наш светлый путь победой. Чудесно, правда? И оставшись с нами сейчас, когда мы сметаем со своего пути все старое, ты получишь возможность стать таким, каким тебе предназначено судьбой.

— Верно, я не тот человек, каким должен был стать, — сказал Фостий, поколебавшись. Если бы он сейчас находился в армии, то половиной сердца, а может, и больше чем половиной, стремился бы к фанасиотам. Оказавшись же среди них, он с удивлением обнаружил, как сильно ему хочется вернуться, и приписал это тому, что прибыл в Эчмиадзин не по собственной воле.

— Теперь, когда наши отважные солдаты вернулись, ты сможешь чаще выходить и сам увидишь, как прекрасен наш светлый путь, — продолжила Оливрия. Если она и заметила нерешительность в его ответе, то виду не подала.

Сиагрий, прах его побери, кажется, замечал все.

Продемонстрировав в ухмылке щербатый рот, он вмешался в их разговор:

— Да и сбежать тебе будет труднее.

— Для побега сейчас погода неподходящая, — как можно равнодушнее отозвался Фостий. — В любом случае, Оливрия права: мне хочется посмотреть, как живут люди, вступившие на светлый путь.

— Она не только в этом права, — заметил Сиагрий. — Твой проклятый папаша не сумел поколотить нас так, как собирался. Готов поспорить, что к весне этими землями будет править Ливаний, и все пойдет плавно, как вода в реке.

Река, вода в которой не текла плавно, помогла фанасиотам больше, чем солдатские сабли — так Фостий понял, услышав новости. Но и эту мысль он оставил при себе.

— Что вы все о побеге да о побеге? — сказал Оливрия. — Хватит об этом, ведь мы хотим, чтобы ты остался и был доволен жизнью среди нас.

— А мне хочется, чтобы ты была мною довольна, — ответил Фостий. — Надеюсь, такое возможно.

— О, и я тоже! — Оливрия зарделась. А Фостий, впервые со дня похищения, с тоской вспомнил ее освещенное лампой обнаженное тело в тайной подземной комнатке где-то под столицей. И если бы он шагнул вперед, а не назад…

Ливаний завершил речь, и собравшиеся во дворе крепости солдаты радостно закричали. Сиагрий крепко ухватил Фостия за руку:

— Пошли. Теперь у него появилось время для таких, как ты.

Фостию захотелось вырваться, и не только из-за прозвучавшего в голосе Сиагрия пренебрежения, но еще и потому, что с ним обращались, словно с куском мяса. Если бы во дворце кто-либо осмелился так его схватить, то этот человек исчез бы в течение часа, а потом появился бы со шрамами от плетей на спине в награду за наглость. Но Фостий находился не во дворце, и жизнь каждый день напоминала ему об этом новым способом.

Сиагрий повел его к Ливанию, Оливрия пристроилась следом. Еще не ушедшие со двора фанасиоты расступались перед Сиагрием и дочерью Ливания. На Фостия они поглядывали с любопытством: некоторые, наверное, гадали, кто он такой, а другие, знавшие это, гадали, что он здесь делает. Фостий и сам не прочь был это узнать.

Улыбнувшись, Ливаний мгновенно превратился из сурового солдата в облеченного доверием лидера и обрушил на Фостия все свое обаяние.

— А вот и его младшее величество! — воскликнул он, словно Фостий был не пленником, а правителем. — Как поживаешь, младшее величество?

— Неплохо, почтенный господин, — ответил Фостий. Ему доводилось видеть придворных, которые изображали хамелеонов не хуже Ливания, но лишь считанные из них могли с ним сравняться.

— Оставь все эти пышные титулы для старого продажного двора, — сказал предводитель фанасиотов. — Я лишь простой человек, шагающий к Фосу по его светлому пути.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29