Глядя на соборные купола с осьмиконечными золочеными крестами, Бориска запрокинул голову, чуть шапку в воду не уронил. Колокольня церковная взметнулась в поднебесье яркой маковкой, стены храмов режут глаза белизной, а ниже тянется серая, из дикого камня сложенная крепостная ограда с черными узкими бойницами. Торчат из тех бойниц рыла пушек, иногда сверкнет лезвие бердыша - то редкие караульные прохаживаются за стеной.
      Перед Кремлем - вакорник3, в нем народ толчется. Орут надрывно чайки: с лодьи выгружают в рогожные мешки свежую селедку, и птицы накидываются, не опасаясь людей, хватают рыбу - гомон, хоть уши затыкай.
      Вон не то дворянин, не то купчина идет в старой бархатной мурмолке1, сам рыжий, и кафтан на нем ржавого цвета. Следом плетется холоп, за спиной мешок тащит. В мешке возится и визжит поросенок. Холопу неловко, надоел ему кабанчик, и он незаметно для хозяйского глаза тычет кулаком в мешок.
      Богомольцы кто с лодей на берег, кто на лодьи перебираются: одни поклонились мощам святых угодников, другие только прибыли. Пестрят сукманы2, зипуны, кафтаны; говор громкий, толчея.
      По обе стороны Святых ворот сидят нищие, милостыню просят, поданные деньги торопливо прячут в лохмотья.
      Окованные железными полосами ворота распахнуты, и через них виден двор с дорожками из каменных плит. Перед воротами тоже плиты, в них лужи от ночного дождя.
      Здоровенный монах, при сабле, тянет со двора нищего. Подтащил к выходу, приподнял убогого и дал ему пинка под зад. Тот пал прямо в лужу. К нему подскочили другие нищие, начали таскать за волосье, совать носом в камни.
      - За что его этак-то? - спросил Бориска у случившегося рядом чернеца Евсея.
      Тот пожал плечами.
      - Должно, за богохульство или украл что...
      - А свои-то пошто лупят?
      - Кто их знает. Боятся небось, как бы и их не погнали.
      Лодью качнуло. Пыхтя и сопя, взобрался на нее грузный монах сизоносый, до самых глаз заросший седым волосом, куколь3 сбился на брови. Старца поддерживал под локоть желтоволосый вертлявый парень в красной рубахе и лаптях.
      На лодью взошли еще трое монахов, молодые, строгие. Толстый чернец, часто мигая медвежьими глазками, огляделся, потом двинулся прямо к Власию. Отец Иоанн выступил вперед, поднял руку для благословения. Он знал, что не имеет права так поступать - ведь Никон лишил его свйщеннического сана, - но монах ошибся, и надо было спасать положение. Одного боялся отец Иоанн: вдруг не пойдет толстяк под благословение.
      Чернец сообразил, что допустил промашку, круто повернулся, отчего лодья снова качнулась, закряхтел, земно поклонился отцу Иоанну. У того вырвался вздох облегчения. Подняться монаху помогли все тот же вертлявый парень и чернецы.
      - Как спасение соловецкой обители архимандрита Ильи?
      Чернец отдышался, поправил куколь, пригладил бороду.
      - Слава богу, твоими молитвами. - Он сплел пухлые пальцы на животе. Гость дорогой, преподобный отец Иоанн, вся обитель соловецкая кланяется тебе и скорбит за муки, тобою претерпенные.
      Отец Иоанн склонил непокрытую голову.
      - И хоша ты ноне без скуфьи, - продолжал старец, - по-прежнему чтит тебя братия. Настоятель с радостью великою ожидает твоего прихода. Однако, прибыв нежданно, пожди мало, ибо должны встренуть тя с достойными почестями...
      Отец Иоанн поднял ладонь, спеша остановить монаха.
      - Постой! Как имя твое, преподобный?
      - Савватием зовусь.
      - Отправь кого-нибудь, брат Савватий, передать архимандриту, что оказался я тут не почестей для. Хочу тихо помолиться в древнем храме Зосимовой обители, неоскверненной никонианами. Сполни мою просьбу.
      Старец Савватий некоторое время соображал, затем подозвал одного из сопровождавших его иноков:
      - Корней, поди скоро, обскажи отцу Илье просьбу мученика.
      Чернец поклонился, подобрал полы подрясника и легко перемахнул через борт. Бориске показалось, что шибко походил этот Корней на его старшего братуху Корнилку: и глаза вострые, и волос темен, курчавист, и нос тонок, как на образе. Уж не он ли?
      Хотел было парень пуститься вдогонку за чернецом, но отец Иоанн поманил его к себе.
      - Встань подле меня, Еориска. Зри, брат Савватий, моих друзей верных. Вот Власий, а это Евсей. Не бросили в беде отца своего духовного и лишения со мной делили.
      - Слава им, - пробасил монах, - и да хранит их господь!
      - Не токмо чернецы, но и миряне со мною. Молодший помор Бориска согласился служить мне. Верно ли то, Бориска?
      - Как бог свят, - кивнул головой парень.
      - А посему, - отец Иоанн поднял лицо, - уважьте старцы соловецкие, еще едину просьбу мою: примите детей моих духовных, аки меня самого. Они чисты душой и помыслами.
      - Всё сполним, как просишь, отец Иоанн.
      Савватий хотел опять земно поклониться, но уж больно был чревастый1, лишь поясно согнулся.
      Тем временем на причале собирался народ. Весть о прибытии на остров бывшего протопопа Ивана Неронова, бежавшего из-под Никоновой стражи, скоро облетела монастырь. Затрещали доски на пристани под людской тяжестью, к отцу Иоанну тянулись руки.
      - Мученик святой, заступник наш духовной, спаси тя господь!
      - К народу простому, вишь, добёр Неронов-то, потому и сослали-и!
      - Вот они, крылья-то соловецкие, емлют праведников истинных под сень свою благодатную.
      - Господи, эки люди сюды собираются! А худ-то до чего, худ-то...
      - Страдалец...
      - Истинно православных людей лучших восславим, миряне!
      Неронов стоял бледный, полузакрыв глаза, пальцы нервно теребили лестовки2, борода на скулах шевелилась. Такого он не ждал: видно, патриарх еще не успел как следует вцепиться в обитель...
      Расталкивая толпу, к лодье протиснулся монах с пегой бородой.
      - Отец Иоанн, - обратился он к Неронову, - архимандрит Илья ждет твое преподобие в соборе. К литургии3 все справлено...
      Сопровождаемый толпой богомольцев и монахов, Неронов двинулся к Святым воротам. Бориску оттеснили от протопопа, толкали в бока, в спину. Какой-то богомолец из посадских орал над ухом:
      - Казанского собора протопопу Иоанну дни долгие благоденствия-а-а!!.
      Бориска, вытягивая шею, глядел по сторонам, выискивал того чернеца, которого толстяк Савватий назвал Корнеем, но в толчее людской ничего не мог разглядеть толком. Так и ввалился вместе с богомольцами в монастырский двор.
      Когда Неронов вошел в Спасо-Преображенский собор, толпа помалу разбрелась, но некоторые богомольцы не отходили от паперти - ждали конца литургии.
      Бориска выхода отца Иоанна не стал дожидаться - эка невидаль! - еще насмотрится на него вдосталь. Надо Корнея разыскать - вот что важно!
      Пошел вокруг главных построек монастырских. Восточная стена крепости соединялась с соборами полукруглыми каменными арками. Там было сумрачно и сыро даже в это теплое солнечное утро. Где-то капала вода. "Тут, верно, и снег-то лишь к концу лета тает", - думал Бориска, шагая по влажной траве и скользя по мокрым камням.
      В этом углу монастыря было безлюдно. Шаркая сапогами по стене, прошел одинокий караульный.
      - Эй, детина, ты что тут наглядываешь?
      Бориска задрал голову.
      - Да вот, деда, шукаю чернеца одного, Корнеем звать. Слыхал небось такого?
      Старик оперся о бердыш, подумал.
      - Може, и слыхал. По мне они все одинаковы - монаси и монаси. А на что он тебе?
      - Поблазнило, будто братуха мой.
      Караульный с хрипотцой вздохнул, почему-то поглядел по сторонам.
      - Дай вам бог свидеться. Однако шел бы ты, детинушка, отсель, - старик закашлялся, махнул рукой и побрел, волоча за собой тяжелый бердыш.
      Бориска, озадаченный словами караульного, двинулся дальше. Проход становился шире, из темных полукруглых дыр в крепостной стене несло холодом и сыростью, как из подземелья.
      Внезапно Бориска услышал протяжные стоны. Он остановился, оробел - не дать ли тягу? Но подумал: "Не беси же тут, в святом-то месте. А ну кто свалился в яму да не могёт вылезти..." Перекрестившись на всякий случай, стал подкрадываться туда, где стонали, ловил ухом звуки.
      Одна из дыр была заделана толстыми досками, в них - дверца малая с засовом и вислым замком, около дверцы - прислоненная к стене ручница1. Видно, сторож отлучился ненадолго. Из-за тех досок и доносились стоны.
      Бориска прислонился щекой к дверце, услыхал глухое позвякивание железа, и опять кто-то простонал жалостно.
      - Эй, - позвал он шепотом, - кто тут?
      Стало тихо.
      - Не боись, - снова зашептал Бориска, - я не сторож.
      Явственно зазвенело железо. Тот, кто сидел за дверцей, приблизился. Бориска даже дыхание услыхал.
      - Ты кто? - спросил старческий голос.
      Как ему ответить? Парень помедлил и сказал:
      - Не тутошний я. Седни только объявился. Вместях с отцом Иоанном, то бишь с Нероновым Иваном, приехал.
      Раздался приглушенный стон, и в стену ударили железом. Бориска понял, что узник в цепях.
      - Правда ли сие? - прохрипел тот из-за дверцы.
      - Истинный крест. А ты пошто тут сидишь?
      - Внимай, добрый человек, - задыхаясь, торопливым шепотом заговорил узник, - коли ты в самом деле с Нероновым, обскажи ему, что пустынник анзерский Елизарий по прихоти архимандрита скован и в тюрьму брошен ни за что ни про что. Чуть не ежедень бьют мя плетьми, живого места не оставляя. Пущай отец Иоанн вступится, коли помнит мя... Да еще передай, что не один я под замком-то. В других ямах також люди маются. Я за них слово держал, да и сам попал...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.