Подняв голову, Фирсов глянул в упор на отца Варфоломея.
      - За хлеб-соль благодарствую, владыка. А коли нужен тебе мой совет, слушай: пока не поздно, не ершись ты перед духовной и светской властью и приступай-ко служить по новым служебникам. Тогда и поддержку патриарха получишь, и с врагами своими управишься. Вот тебе и весь мой сказ.
      Архимандрит откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, но закричали келарь и казначей:
      - Вор! Измену затеваешь!
      Абрютин, дрожа грузным телом, будто выплевывал ругательства, ему вторил Варсонофий.
      Архимандрит, словно очнувшись от глубокого сна, выкатил налитые кровью глаза, стукнул кулаком по столу.
      - Заткнитесь!
      Старцы притихли и только бросали на Фирсова гневные взгляды.
      - Нет, Герасим, ты не вор, - тихо сказал настоятель,- ты самый обычный тать. Ты позарился на часы старца Боголепа и украл их.
      - Ложь! - Герасим попытался разыграть возмущение, но архимандрит отмахнулся от него.
      - Брат Варсонофий! - обратился он к казначею.
      Варсонофий суетливо поставил на стол шкатулку, открыл ее и вытащил оттуда часы Боголепа.
      Герасим молча глядел на них, вытаращив глаза.
      - Теперь что скажешь, соборный старец Герасим Фирсов? - сказал архимандрит. - Часы изъяты у тебя в келье при свидетелях.
      Хмель окончательно вылетел из головы несчастного Фирсова. Он понял, что это конец. Архимандрит отплатил ему сторицей.
      - Так-то, Герасим. Не похотел служить у меня, придется обретаться в рядовой братии до конца дней своих. И выгоню я тебя из собора не как врага своего, а как разбойника, крадущего у ближних своих. Брат Савватий, читай приговор.
      Келарь тяжело поднялся, развернул столбец бумаги и, щуря медвежьи глазки, толстым голосом стал читать соборный приговор.
      У Герасима уши словно ватой заложило, в висках гулко стучала кровь. Он медленно встал и уже стоя выслушал последние слова приговора.
      - "...и впредь нам, соборным старцам, с Герасимом Фирсовым за татиные дела его у монастырских дел быть нельзя".
      Герасим покачнулся, но тут же взял себя в руки, наметил одну половицу и двинулся по ней к выходу. Его едва не сшибли дверью. В покои ворвался монах в забрызганных грязью сапогах и подряснике. Разлетевшись, монах с ходу грохнулся в ноги владыке.
      - Отец архимандрит, в обитель прибыл стольник государев, привез грамоту, требует осмотра и проверки казенных палат...
      Герасим выбрался на крыльцо. Низкое багровое солнце высвечивало верхушки деревьев, с озера веяло свежестью: белая ночь властвовала над Соловками.
      Бурча под нос, из покоев вывалился казначей Варсонофий, кое-как сполз с крыльца, забрался в колымагу - поехал принимать царского посланца.
      Мимо Герасима, похохатывая, проходили в избу хмельные молодцы из архимандритовой своры, оставляли на ступеньках грязные следы.
      "Ну, вот и все, тебе и в самом деле пора на покой, Герасим", - подумал Фирсов и направился по размытой весенним дождем дороге к монастырю.
      2
      С тяжелым сердцем уезжал архимандрит Варфоломей в Москву на святейший собор. Сопровождали его лишь самые близкие люди, да и тех осталось немного. А число врагов росло не по дням, а по часам. Думал - уберет Фирсова, другие устрашатся, бросят противиться. Однако все получилось наоборот. Стали сочувствовать мошеннику, и уж совсем неожиданно на защиту его встал уставщик Геронтий. Отмежевался от настоятеля, забыл, как спас его архимандрит от наказания, смирив других, и оказался ныне златоуст в стане врагов. Все четче представлялась главная фигура, главный враг - Никанор. "Ну погоди, святоша, будет и о тебе на Москве сказка!"
      Глубоко запали в душу слова Герасима: "Не иди поперек власти духовной и светской, служи по новому обряду и избавишься от врагов своих..." Что же делать? Что делать? "Господи, наставь меня на решимость, да не в суд или в осуждение будет мне причащение святых тайн твоих..."
      Церковный собор в Москве развеял все сомнения Варфоломея. Перед ним не было даже выбора. Он должен был отречься от старого обряда, иначе его ожидало заключение и другом монастыре. Так требовали князья церкви, и соловецкий архимандрит Варфоломей раскаялся на церковном соборе13, и вместе с ним - все его спутники.
      Вызванный в Москву по доносу архимандрита Герасим Фирсов тоже вынужден был покаяться, и его отправили на жительство в Волоколамский монастырь.
      Теплым июльским утром с колокольни Никольской церкви внезапно ударил набат. Такое бывало не часто: сполох били, когда на острове случался пожар. Но в то утро не видно было ни дымных хвостов, ни языков пламени. А колокол звенел, и частые звуки его сливались в один тревожный и жуткий гул.
      В Спасо-Преображенском соборе готовились к заутрене, и богомольцы, смешавшись с монахами, повалили из храма. Бросая дела, спешили на монастырский двор трудники и работные люди. Ошалев от колокольного звона и людской беготни, испуганно ржали лошади у коновязей, бились и рвали уздечки. Народ стекался к паперти собора, извечному месту всяких сборищ.
      В притворе храма появился, колыхая чревом, келарь Савватий Абрютин. Расправив на жирной груди пышную белую бороду, он обратился к народу:
      - Что стряслось, братья, пошто бьют в набат?
      На него не обращали внимания. Толпа, в которой перемешались черные подрясники монахов с пестрой мирской одеждой, находилась в движении, ворочалась, кипела. Никто не мог понять, почему сполох, кто звонит. На колокольню побежал звонарь, вскоре вылетел оттуда, потирая зад и грозя кому-то кулаком...
      Но вот смолк колокол, лишь медноголосое могучее эхо долго еще звучало в ушах. Рассекая толпу, к паперти приближалась цепочка людей.
      Сердце у Абрютина тревожно застучало в предчувствии непоправимого. Он даже прижал пухлую ладонь к левой стороне груди, словно хотел проверить, не ускакало ли сердчишко в пятки. Рядом тревожно вертел головой казначей Варсонофий, поминутно спрашивая:
      - Господи, что же это?..
      Первым на паперть поднялся чернец Корней, следом за ним ступили поп Геронтий, монах Феоктист, слуга Никанора кудрявый и веселый Фатейка и еще несколько рядовых монахов и мирян.
      Келарь в изумлении вылупил глаза.
      - Эт-та что? - затрубил он.
      - Помалкивай! - прикрикнул на него Феоктист.
      - Да кто ты такой!.. - начал Абрютин, но его отпихнули в сторону.
      - Замолчь, толстобрюхой!
      Все с удивлением глазели на невиданное зрелище: при всем честном народе хаяли келаря, и кто! - простой чернец.
      Корней вытащил из-за пазухи бумажный столбец и поднял его над головой.
      - Братия и миряне! Вот письмо, доставленное сегодня в ночь. Стало доподлинно известно о черной измене настоятеля Варфоломея. Будучи в Москве на церковном соборе, Варфоломей отрекся от истинной веры и принял никонианство!
      - А-а-а-а! - прокатилось над толпой. Словно кто-то громадный обхватил народ на площади перед собором и разом притиснул к паперти.
      - Брехня! - выпалил Абрютин, стараясь выхватить у Корнея бумагу.
      - Прочь руки! - Феоктист резко ударил Абрютина под локоть. - И о тебе речь будет!
      Корней оглядел толпу темным взглядом.
      - Нет, это не брехня. Церковный собор заставил отречься также старца Герасима Фирсова и сослал его, бедного, в другой монастырь на вечное жительство.
      Люди стояли, пораженные неслыханным святотатством владыки; жуткая тишина, нарушаемая лишь хриплыми криками чаек, нависла над крепостью, но буря вот-вот должна была разразиться, и Корней, не давая опомниться людям, бросил в толпу, как бомбу:
      - Царь и церковный собор подписали для всех монастырей соборное повеление о принятии новоисправленных книг и чинов!
      Взорвалось наконец-то, грянуло:
      - Не же-ла-а-а-ем!
      - Доло-о-ой Варфоломея!
      - Долой повеление!
      Теперь уже Корней кричал, надрываясь:
      - Братья, миряне, слушайте челобитную государю!
      Где там! Меж высоких монастырских построек металось и билось громовое эхо.
      На паперть влез дьякон Сила, растворил огромный рот:
      - Нам с Варфоломеем не жить!
      - Не жива-а-ать!
      - Нам Никанор люб! Хотим Никанора! - ревел дьякон.
      - Ни-ка-но-о-ора!
      - Слушайте челобитную!
      Напрягая горло и багровея лицом, Корней стал читать челобитную. В передних рядах закричали:
      - Тихо, братья! Слушайте!
      - "...и архимандрит Варфоломей приходит в денежную казну без соборных старцев и емлет всякие вещи, что хочет. Берет платье казенное, которое христолюбцы отдавали в обитель по вере своей, и отдает любимцам своим молодым..."
      - Верно-о!
      - "А платье то - кафтаны атласные, ферязи камчатые, однорядки сукна дорогого, шапки с петлями жемчужными..."
      - Истинно так!
      - "А приказчиков, которые ему посулы давали и монастырскую казну с ним делили, посылал он в большие службы. Которые же не хотели посулы приносить и вина возить, тех бьют на правеже по целым зимам без милости..."
      - И то верно, замучил аспид!
      - "В Москву ездил со свитой, брал деньги в вотчинах, заочно продавал слюду, оставляя деньги у себя, а отчетов в расходах не давал никому..."
      - То известно! Давай дальше, Корней!
      - "Его угодники следят за братией, роются в письмах, отдают ему и назад не возвращают. А сам он ест и пьет в келье и ночами бражничает. Немецкое питье и русское вино, которое привозят ему из Архангельска, пьет он с молодыми чернецами. В Исаковской пустыни варят пиво и ловят рыбу для его прихоти..."
      - Было попито!
      - Собаки, срамники!
      - "И на церковный собор монастырский приходил пьян, безобразно кричал и непригодными словами на братию орал. Про пьянства его, про посулы всякие и бесчинства вели, государь, сыскать, а на его, Варфоломеево, место вели, государь, быть в архимандритах нашему же соловецкому постриженнику, бывшему саввинскому архимандриту, Никанору". - Корней взмахнул бумагой, давая знать, что читать кончил.
      - Любо-о-о!
      - Хотим отца Никано-о-ора!
      - Пущай покажется людям.
      - Слава новому архимандриту!
      - Сла-а-ава!
      Отец Никанор, чуть побледневший, взошел на паперть, поклонился на четыре стороны, подождал, пока утихнет шум.
      - Спаси вас бог, братья! Спаси вас бог, миряне! Любо мне служить обители. Дорога мне ваша любовь, дорого доверие. Однако до поры не носить мне клобук соловецких настоятелей. Лишь патриарх может поставить меня на монастырь.
      - Мы ставим, отец Никанор!
      - Плевать нам на патриарха. Он - никонианин!
      - Не езди на Москву, там лихо!
      Никанор развел руками.
      - Я супротив государя идти не могу. Ему решать. Однако пока суд да дело, пущай дела вершит черный собор.
      - Добро-о-о!
      Абрютин с налитыми кровью глазами вырвался вперед, раскинул в стороны короткие толстые руки.
      - Как вы смеете? Чернь! Поганцы! Приговора не знаете. Вспомните: "А кто чинить мятеж станет, то за такое бесчиние смирять монастырским смирением без пощады".
      - Хватит, наусмирялся! - крикнули ему из толпы.
      - Держись, боров, сейчас из тебя сало топить станут!
      - А что касается Савватия Абрютина и казначея Варсонофия, - голос Корнея зазвучал ясно и чисто, - то ведомо, что не так давно царский стольник, который приезжал проверять казенные палаты, увез на Москву двадцать тыщ рублев серебром да две сотни золотых монет, кои Варфоломей и эти два изменника подарили никонианам.
      - Разоряют обитель, разбойники!
      - Денежки наши кровные в отступную Москву уплывают, миряне!
      - Долой келаря!
      - Варсонофия в тюрьму!
      - Обоих под замок!
      - Есть приговор касательно келаря и казначея, - провозгласил Феоктист. - Указано: келаря Абрютина и казначея Варсонофия от дел монастырских отвести и кинуть в тюрьму за измену и поставить келарем инока Азария, будильщика14, а казначеем отца Геронтия. И впредь старой веры держаться твердо и ни в чем собор монастырский не подать.
      - Любо-о!
      - Опомнитесь! - завопил Савватий. - Это может делать только архимандрит по разрешению государя. Опомнитесь!
      - Убрать его! - сказал Корней и отвернулся от Савватия.
      В это время из притвора выволокли спрятавшегося там Варсонофия. Обоим заломили за спину руки и потащили с паперти.
      - Стойте! - сквозь толпу пробирался служка монастырский Васька. Погодите! Вы кого слухаете? Этот Корней - Никонов приспешник, он Геронтия спасал, а тот тоже переметнулся к никонианам. Ой, не верьте им, братцы!
      В толпе засмеялись.
      - Эх, Васька, опоздал малость!
      - Геронтий-то - наш!
      - И Корней - тоже! Он отцу Никанору помощник.
      - Да пустите вы меня! Ну отчепитесь, чего пристали! - горячился Васька. - Корней за что в тюрьме сидел? За то, что отцу Илье перечил.
      - А где сейчас твой Варфоломей, который первым подписал приговор о непринятии новых служебников?
      - А чо мне Варфоломей? - Васька шагнул на паперть. - Корнея проверить надо.
      - Я тебе проверю! - Фатейка Петров коротко ударил Ваську в грудь, и тот кувырком слетел на землю. - Беда с ними, с этими левонтьевскими олухами. Им бы только людей пачкать. Еще Хломыга такой есть. Эй, Сидор, ты где? Покажись народу!
      Но Сидор не откликался, смешался в толпе.
      - Не хочет Хломыга свою рожу людям казать. Студно15 ему!
      Раздался дружный хохот.
      - Тише, братья! - Корней положил руку на плечо Фатейки. - Челобитную на Варфоломея надобно отправить в Москву. Думали мы гадали и порешили, что для этого дела лучше Фатейки Петрова никого не найти. Он там все ходы-выходы знает.
      - Добро!
      - Пущай Фатейка везет!
      - Да будет так!
      ...В ту ночь Корней долго не спал и думал, думал, думал...
      Переворот удался. Даже удивительно, как все прошло легко, беспрепятственно. Правда, где-то впереди, в неясной дымке грядущего, предстояла схватка с Варфоломеем, но есть время подготовиться. А сейчас архимандрит Варфоломей смещен, изгнаны из черного собора все его ставленники. Нарушен закон, устав монастырский? Да. Но какой переворот, совершаясь, не идет напролом через закон?.. Теперь Корней - соборный старец, и, по указке отца Никанора, ему вручены ключи от оружейной палаты. В его руках оружие, а если смотреть здраво, в будущем без драки не обойтись. Ведь суть не только в том, как креститься. Ни царь, ни патриарх не захотят терять лакомые куски - усолья, промыслы, угодья, мельницы соловецкой вотчины, - и за них придется бороться. Но тут загвоздка: трудно доказать это своим единомышленникам. На соборе ратовал он, не теряя времени даром, как можно скорее сменить варфоломеевских приказчиков, доказывал, что если царь захочет как следует взять их за горло, он прежде всего захватит в свои руки вотчинное хозяйство и обескровит монастырь. Однако его не поддержали, промолчал и Никанор, сделав вид, что начисто забыл, как сам совсем недавно велел бунтовать Поморье. Неужели помыслы старца оказались столь куцыми, что не идут дальше захвата монастыря? Стоило ли только ради этого прилагать столько сил и говорить так много слов?.. Нет, сдаваться нельзя. Надо еще и еще убеждать черный собор в том, что на местах в вотчинном хозяйстве должны сидеть свои люди... Ну а если не удастся убедить? Что ж, они сами поставили его оружейным старцем, а оружия и людей в монастыре достаточно...
      3
      Ждать государевых гостей пришлось недолго.
      В начале октября в гавань Благополучия вошла большая лодья, на кровле которой толпились попы, подьячие, вооруженные стрельцы. На самом носу, чинно сложив на тощем животе восковые руки, торчал старец со слезящимися глазками, ветхий и щуплый, - архимандрит ярославского Спасского монастыря отец Сергий.
      С изумлением взирало с лодьи пестрое людское сборище на мощные крепостные стены с могучими башнями, на древние храмы, но уж вовсе удивились гостеньки, обнаружив, что ни одна душа не вышла встретить их. А ведь отправлен был гонец, дабы упредить братию соловецкую о приезде царских посланцев. И вот - на тебе! На пристанях было чисто, белели днищами аккуратно сложенные новые бочки, розовели груды кирпича, тихо покачивалось у причалов несколько мелких суденышек. И кругом ни души, будто вымерла обитель. Лишь высоко в небе хохотали над гостями беломорские чайки...
      К отцу Сергию приблизился стрелецкий сотник Елисей Ярцев, косолапый и приземистый, с обвисшими щеками.
      - Отец архимандрит, дозволь прогуляться со стрельцами до города, разузнать, в чем дело.
      Пожевав морщинистыми губами, отец Сергий проскрипел:
      - Пожди малость. Не пристало государевым слугам до просьб унижаться.
      - А мне сдается, недоброе замышляют соловчане, - настаивал сотник.
      - Что могут сделать мне плохого в Зосимовой обители? Подумай, не могли же соловчане дойти до того, чтобы угрожать нам смертью.
      Вмешался Успенского собора поп Василий:
      - Полно тебе, отец архимандрит! Ты, видно, решил, что нас колокольным звоном встречать будут, а мы ведь не мед везем.
      - Не год же тут сидеть, у подворотни! - зашумели другие.
      Отец Сергий помигал глазками, пожевал губами.
      - Ин, ладно. Отпущаю сотника со стрельцами на берег. Сам, однако, пойду с ними.
      - Отец архимандрит! - решительно заявил поп Василий. - Мы тебя одного не пустим и пойдем все вместе.
      Так они препирались некоторое время, пока отцу Сергию не надоело, и он махнул рукой: делайте, что хотите.
      Вся свита повалила на берег и направилась к Святым воротам, которые оказались запертыми.
      Ярцев попробовал плечом, створки не поддавались. Тогда он взял у одного стрельца ружье и стал изо всей силы бить прикладом в железные жиковины ворот.
      Медленно приоткрылось крохотное окошечко, хриплый голос спросил:
      - Чего надо?
      - С государевым указом архимандрит Сергий! - рявкнул в окошечко сотник. - Отворяй!
      - Таких архимандритов не ведаем, - прохрипело за воротами, и окошечко захлопнулось.
      Ярцев заорал:
      - Да что вы, черти! Мы по государеву указу прибыли! - и снова принялся колотить прикладом.
      Внезапно ворота распахнулись, взвизгнув петлями, и пришлось царским посланникам еще раз удивиться. Перед ними во всю ширину арки стояли вооруженные соловчане: монахи, трудники, работные люди - лица суровые, неприветливые. Вперед выступил широкоплечий остроглазый чернец. Широкая ладонь его покоилась на рукоятке большой старинной сабли.
      - Кто привез государев указ? - строго спросил он.
      Архимандрит Сергий, совершенно обескураженный тем, что никто не подошел к нему для благословения, произнес запальчиво:
      - Аль забыли чин и устав, братья иноки? Не велика честь этак-то встречать государевых слуг.
      - Все мы - царские слуги. - Корней протянул руку. - Давай сюда указ.
      Отец Сергий аж побелел от ярости, вздернул козлиную бороденку, зашипел:
      - Убери длань, нечестивец! Я послан государем и патриархом и указ прочту самолично черному собору. Прочь с дороги!
      Корней усмехнулся.
      - Пропустите старца и проводите в Преображенский собор. Елизар, обратился он к рослому улыбчивому мирянину, - ударь в колокол для большого собору.
      Елизар Алексеев побежал к звоннице.
      - Они со мной, - кивнул отец Сергий на свою свиту, - впустите их.
      - Не выйдет, архимандрит, - сказал Корней, становясь на пути старца, видишь ли, у нас в обители гостям жить негде. Впрочем, для дюжины человек место найдется.
      Стрельцы с сотником подались было вслед за архимандритом, но их бесцеремонно оттеснили в сторону.
      - Эй, служилые! Ай-ай, нехорошо... В святую обитель с оружием лезете, рази ж можно?..
      Человек шесть все же пропустили, отстегнув у них сабли и отобрав ружья. За воротами их окружили и повели в дальний угол двора.
      - Куда вы нас, братцы? - стрельцы беспокойно вертели головами.
      - Отдохнуть вам не мешает. Поди-ко, приустали с дороги. А вот для вас келеечки. Сосните часок-другой...
      Затолкав стрельцов в каморки, которые когда-то использовались как чуланы, миряне заперли двери и поставили надежный караул.
      Остальной свите пришлось вернуться на лодью: ворота перед ними захлопнулись, и на стук никто не отзывался.
      - Как бы не убили в самом деле отца Сергия, - волновался поп Василий. - Ох, господи, спаси и сохрани его!
      - И нас тоже заодно! - подхватил один подьячий и показал пальцем. Глянь на стену - никак в нас целят...
      Из крепостных бойниц прямо в души государевым посланцам смотрели черные ружейные зрачки.
      Спасо-Преображенский собор был полон народу, стояли даже на клиросе, на амвоне.
      - Уговаривать прикатил архимандрит-то
      - Стукнуть его - и вся недолга!
      - Куды его стукать, суховздоха, дунь - и улетит.
      - На ладан дышит, а тоже в послы лезет.
      - Занесла его нелегкая на Соловки, как бы шею не сломил.
      - Всех их, посланничков, к ногтю, чтоб не прельщали антихристом...
      В сопровождении нескольких чернецов появились отцы Никанор и Сергий. У отца Сергия на морщинистых губах блуждала улыбочка, Никанор же был сосредоточен и хмур. Взойдя на амвон, он поклонился большому собору и сказал:
      - Братия, миряне! Государь наказал нам с сего дня начать новую службу по новоисправленным книгам и греческим чинам. Ваше дело решать, мое исполнять. Однако то учение, которое велит креститься тремя перстами, есть предание латинское, ибо троеперстие - печать антихристова, кукиш, который показал православию освободившийся от оков сатана. И коли вы, братия и миряне, того учения не примете, я за вас готов к Москве ехать и за правое дело пострадать.
      Так загремело в соборе раскатистое эхо, что отец Сергий слегка присел и зажал ладошками уши.
      - Мы сами готовы пострадать!
      - Ни книг, ни учения нового не принимаем!
      - У них главы - патриарха нет, и без того соборы их не крепки!
      - А поглядим, крепка ли башка у посланника!
      - Катись отсюда, собака!
      Отец Сергий, бледнея, вобрал голову в плечи. И клял он себя, и ругал за то, что согласился поехать в эти чертовы Соловки - пропади они пропадом! Но уж раз приехал, надо было доводить дело хоть до какого-то конца, и как только шум поутих, он выкрикнул петухом:
      - Выделите двух либо трех человек, с кем о церковном деле было б можно говорить немятежно и благочинно. Я человек старый, и вы меня вовсе оглушили.
      - Ого-го-го! Мы тебя оглушим ослопом16 по башке!
      - Ату его, братцы, ату!
      Приподнявшись на цыпочки, отец Сергий прокричал в самое ухо Никанору:
      - Этак-то нельзя ничего решать! Пущай придут ко мне на беседу.
      Никанор, подумав немного, согласно кивнул головой...
      В келье, отведенной для государева посланника, всю ночь горели свечи и не утихали споры. Отец Сергий, несмотря на преклонный возраст и хлипкое здоровье, искусно вел словесный бой с черным попом Геронтием. При сем присутствовало несколько соборных старцев и Корней, лично посланный Никанором. Корнею было наказано следить за тем, чтоб в пылу спора не возникло драки, - и на старуху бывает проруха: разгорячатся старцы, вцепятся в бороды - хлопот не оберешься. Все-таки, что ни говори, отец Сергий самим государем послан, а Никанору ссориться с Алексеем Михайловичем было ни к чему...
      Поблескивая карими глазами, Геронтий наскакивал на отца Сергия, как боевой петух. А уж заносчивости у нового казначея было хоть отбавляй.
      - Прежде от Соловецкого монастыря вся русская земля всяким благочестием просвещалась. Стоял Соловецкий монастырь, яко столп и светило, и свет от него сиял. Вы же ныне у греков новой вере учитесь. А бывало, греческих-то властей к нам под начал присылали. Они и креститься-то не умели, так мы их тому учили. Потому запомни и передай на Москве, что мы не хотим нарушать древних преданий святых апостолов, святых отцов и святых чудотворцев Зосимы и Савватия и во всем будем им следовать.
      Отец Сергий сощурил глазки, вытер платочком накопившуюся слезу и хитро глянул на Терентия.
      - А скажи-ка мне, священнослужитель, наш великий государь - царь Алексей Михайлович благоверен ли, благочестив ли и православен ли?
      Не посмел Геронтий возвести хулу на государя, хотя давно считал его не вполне православным, поелику17 насаждает он на Руси новую веру.
      - Благоверен, благочестив и православен и христианский есть царь.
      - Та-ак, - потирая восковые ладошки, промурлыкал отец Сергий, - а повеления его и грамоты, которые к вам присланы, как думаете - православны ли?
      Геронтий, поняв, что попал впросак, угрюмо молчал.
      - Да какой он к бесу православный царь! - вдруг взорвался старец Епифаний. - Предал истинную веру! Никона осуждает и сам же догматы его по русским церквам вводит. Не царь - перевертыш!
      Отец Сергий даже рот раскрыл, а Епифаний шпарил дальше.
      - А что, - обратился он к старцам, - разве не правда? Ну-ка, скажите мне, где сейчас протопоп Аввакум? В Мезени протопоп. Вдругорядь сослали его за правду, кою он государю в глаза говорил. Так вот, я тоже на Москву пойду и заместо отца Аввакума стану государя-еретика в глаза корить. Пущай-ка ведает о себе, каков есть! А вы тут сидите, турусы разводите со старым дураком. Тьфу на вас, словоблудов!
      Епифаний натянул потертую скуфейку, обдал притихших спорщиков брезгливым взглядом голубых, по-юношески чистых глаз и вышел, хлопнув дверью так, что посыпалась со стены штукатурка и усеяла плешь отца Сергия белой пылью.
      Отец Сергий невозмутимо стряхнул пыль и как ни в чём не бывало обратился к Геронтию:
      - Ин, ладно. Теперь обскажи мне, православны ли четыре восточных патриарха и наши российские преосвященные митрополиты, архиепископы, епископы и весь преосвященный собор?
      Слова Епифания как-то повлияли на монастырских старцев. Стыдно им стало за свои сомнения, но они все еще осторожничали, и Геронтий проговорил:
      - Прежде-то святейшие патриархи были православны, а ныне - бог их ведает. Российские же архиереи и весь священный собор православны.
      Опять отец Сергий весь расплылся в улыбочке.
      - Так почто же опасаетесь принять повеление, за их святительскими руками присланное?
      Геронтий выглядел дурно. Прежде чем ответить, чесал в затылке, смотрел в угол, словно там было написано, что надо говорить.
      "Припер его отец Сергий к стенке, - думал Корней, с усмешкой наблюдая за потугами уставщика, - а еще златоустом кличут".
      - Повеления их не хулим, но новую веру их и учение не приемлем, промямлил Геронтий.
      - А разве это не одно и то же? - живо спросил отец Сергий.
      - Держимся мы старых преданий святых чудотворцев, и за их предания хотим все умереть вожделенно.
      Корней смотрел на Геронтия и удивлялся: "Да что он, ошалел совсем? Несет ересь какую-то. Надо же!"
      Отец Сергий положил перед собой на стол толстую книгу.
      - Вот, привезли мы псалтирь со восследованием святого Зосимы-чудотворца. Приемлете ли ее как святую и честную?
      Геронтий обалдело посмотрел на книгу.
      - Слыхали мы, что такая книга есть, а кто написал, нам неведомо.
      - Так ведь по ней Зосима правил службы всякие.
      - И это нам неведомо. То делалось давно, егда нас и не было.
      Отец Сергий вздохнул, пожевал губами и сказал:
      - Не разберу я, вы все в самом деле дураки али только притворяетесь оными.
      - Ну ты, сморчок, не замай, дух вышибу! - вскочил с места дьякон Сила и двинулся к архимандриту, но на пути встал Корней.
      - Вижу я, далеко зашли, преподобные, дальше некуда. Пора и отдохнуть.
      - За никонианина вступаешься, Корней!
      - Я послан сюда отцом Никанором и несу перед ним ответ за ваше благочиние. Ступайте все спать, поздно уже...
      Выпроводив старцев, Корней запер отца Сергия в келье и, оставив у дверей караул, пошел отдыхать...
      Через неделю был готов ответ государю. Корней в сопровождении вооруженных мирян прошел в келью отца Сергия и вручил ему челобитную, подписанную всей монастырской братией и мирянами. В челобитной говорилось, что братия и мирские монастырские люди впредь обещают быть покорными и послушными государю, но просят не принуждать их к перемене предания и чина основателей монастыря Зосимы и Савватия, не присылать новых учителей, а лучше прислать на них свой меч царский и от сего мятежного жития переселить их в иное, безмятежное и вечное житие...
      Дул холодный ветер с дождем. Отца Сергия вывели из кельи и повели под стражей к воротам, где ожидали его, трясясь от холода, разжалованные старцы Савватий Абрютин и Варсонофий и опухший от запойного пьянства князь Михаиле Львов, которых отец Сергий согласился взять с собой на Москву.
      Корней побежал в дом, где в каморках содержались под караулом обезоруженные стрельцы. Подойдя ближе, он услышал разговор.
      - А что, братцы, не учинить ли нам тем стрельцам свой указ? Побить их к бесовой матери - и дело с концом.
      - Верно! А потом и Сергию, архимандриту, камень на шею да в воду.
      - Хо-хо-хо! И концы в воду.
      - Опасно, царю доложат - нам смерти не миновать.
      - А мы и других, которые в лодье, на тот свет отправим. Скажем, морем, мол, разбило ихние суденышки, потонули царевы слуги.
      - Эт-то можно...
      - Значит, порешили! Пойду я гляну, нет ли кого...
      Корней притаился за углом, видел: из дверей на крыльцо вышел служка Васька, зыркнул по сторонам глазами, успокоившись, потянулся и юркнул обратно. Корней - за ним. В полутьме разглядел, как Васька, согнувшись, отпирает замок, а трое караульных с обнаженными саблями напряженно ждут за его спиной.
      - Самовольничаешь, Васька, - сказал Корней.
      Служка вздрогнул, уронил отмычку, выпрямился. Те трое, завидев оружейного старца, замялись, вставили сабли в ножны.
      - Да вот... - сбиваясь, проговорил Васька, - видим, что уезжают гости, решили проводить стрельцов.
      - Добро, - насмешливо молвил Корней, - да не убейте по дороге. Ты, Васька, за них в ответе. Коли что с ними стрясется, первому башку снесу...
      У ворот Ваську кто-то потянул за рукав. Оглянулся - поп Леонтий.