Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ее звали Мария

ModernLib.Net / Толстиков Александр / Ее звали Мария - Чтение (Весь текст)
Автор: Толстиков Александр
Жанр:

 

 


Александр Толстиков
Ее звали Мария

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НЕ ВЕРНУЛИСЬ ИЗ БОЯ

Глава 1
КОМАНДИРОВКА

      Осенью 1984 года я впервые побывал в Волгограде. Мне поправился город — современный, с широкими улицами и проспектами, гранитными набережными. И лишь несколько полуразрушенных зданий, чудом уцелевших здесь после жесточайших бомбардировок немецкой авиации в 1942–1943 годах, напоминают о его подвиге в дни Великой Отечественной войны: знаменитый дом сержанта Павлова, здание старой мельницы рядом с музеем-панорамой «Сталинградская битва», тополь на аллее Героев — десятки ран в его могучем стволе, коротком, заплывшем причудливыми наростами — дерево выжило, вылечило само себя… Табличка с надписью: «Тополь этот пронес жизнь сквозь битву великую…»
      Я приехал сюда с корреспондентским удостоверением журнала «Костер». В то время редакция готовила юбилейный номер, посвященный 40-летию Победы. Задание было самым общим — рассказать о работе волгоградских следопытов, найти по возможности интересный, нетрадиционный материал.
      Я побывал в нескольких волгоградских школах. Дети, с которыми я встречался и разговаривал, были хорошими детьми. Они прилежно учились, занимались общественной работой, участвовали в следопытском движении. В каждой школе — отряд следопытов, к праздникам аккуратно рассылаются поздравления участникам войны и труда, в День Победы устраиваются встречи с участниками Великой Отечественной, почти все поисковые отряды занимаются историей подразделений, участвовавших в Сталинградской битве.
      Все это есть — и как будто иет ничего. Есть одинаковые скучные стенды в комнатах боевой славы, такие же скучные отчеты «о проделанной работе». Словом, командировка моя «горела». Интересного материала не было.
      Гуляя по городу, в маленьком скверике на Рабоче-Крестьянской улице я увидел еще один памятник. На высоком гранитном постаменте бюст молодого парнишки и надпись: «Саша Филиппов. Комсомолец-партизан, зверски замученный фашистамv».
      И я подумал тогда: какой же подвиг должен был совершить этот мальчик, чтобы ему поставили памятник в городе, где подвиги были делом обычным? Мысль эта мелькнула, не задевая сердца, и исчезла. Я собрался уходить.
      К скверику подъехал автобус, из него высыпали человек тридцать первоклассников и с ними девушка-экскурсовод. Первоклашки с шумом, толкаясь и споря, столпились вокруг памятника, и экскурсовод стала рассказывать о подвиге юного разведчика Саши Филиппова.
      Девушка монотонно проговаривала заученный текст, дети, почти не слушали, толкались, хихикали, обсуждая свои дела.
      — На земле сталинградской совершили свои подвиги Сережа Алешков, Жора Акулов, Коля Петушков, Миша Романов, Саша Филиппов. И надо каждый свой шаг, ребята, измерять по погибшим героям. Ведь можно прожить сто лет, и никто не будет знать об этом, словно в не жил человек. А можно прожить столько, сколько Саша Филиппов, и остаться в памяти народной навсегда. О том, как жил в погиб Саша, и расскажет наша экскурсия. Она так и называется: «Имени Саши Филиппова». Экскурсия начнется с Советского района, с улицы, на которой жил Саша, вы побываете у школы, куда каждое утро он спешил с ребятами. А сейчас мы тихо, спокойно, не толкаясь, сядем в автобус и поедем на улицу Саши Филиппова, к дому, в котором он родился в вырос…
      Не знаю, что подтолкнуло меня, почему я решил тогда поехать вместе с ними? Скорее всего от скуки. Делать мне было нечего, в Ленинград я улетал только завтра вечером. Я попросил разрешения сесть в автобус и покатил с первоклашками по Волгограду, к улице Саши Филиппова.
      В автобусе познакомились. Экскурсовода звали Нина, мы разговорились.
      Я недавно стала водить эти экскурсии и уже замучилась, — жаловалась Нина. — Кому пришла такая мысль — сделать экскурсию «Имени Саши Филиппова» для детей младшего возраста? Пионеры сюда не попадают, а это нужно именно для них. Неплохо бы и комсомольцам побольше узнать о Саше…
      А вы боритесь, — великодушно предложил я. — Обратитесь в гороно, или облоно, или еще куда-нибудь…
      Так ведь нас не спрашивают. Мы — обслуживающая организация.
      Автобус остановился. И снова пошел тот же скучный, заученный текст:
      — Мы находимся на территории Советского района города в поселкеДар-гора. До сих пор его так и называют. Около ста лет назад здесь поселились жители Царицына, пострадавшие (от пожара… Каждый житель этого района знает улицу Саши Филиппова…
      Узкая улочка, поросшая алычой в вишнями, деревянные домики со ставенками. Дом Саши ничем не отличается от других, его выделяет только мемориальная доска: «В этом доме родился и жил Саша Филиппов, комсомолец, юный разведчик, зверски замученный фашистами в 1942 году».
      А сейчас кто живет в этом доме? — спросил какой-то мальчишка.
      Сестра Саши, Вера Александровна. Родители Саши умерли несколько лет назад, они жили в этом доме. Отец — Александр Филиппович, и мама — Евдокия Афанасьевна. Сейчас мы пройдем немного вверх по улице, к школе, в которой учился Саша…
      Школа была небольшая, двухэтажная, обычная школа. Мы попали как раз на переменку. На баскетбольной площадке гулко бухал мяч — две команды, человек по пять в каждой, играли в футбол, в одни ворота. Штангами здесь служили два кирпича. Когда-то и я играл в школе в такую игру, мы называли ее — «дыр-дыр». Какой-то чернявый мальчишка, он был меньше всех на площадке, обыграл одного, второго, третьего, четвертого, за ним уже бегал длинный хвост, а он ловко продолжал обыгрывать одного за другим, никому не отдавая мяча…
      — Степа, кончай водиться! — запальчиво кричали футболисты. — Договорились же — играем в пас!
      Маленький Степа, однако, и не думал ни с кем делиться мячом, он настойчиво продолжал «водиться», пока мяч у него все-таки не отобрали…
      — В свободное от уроков время Саша вместе с отцом работал в саду, занимался столярным делом, с детства стремился научиться полезному делу, хотел как можно скорее работать самостоятельно, материально помогать семье…
      Нину уже не слушали совсем. Мальчишки с интересом следили за футбольной баталией, девочки — за своими сверстницами, играющими в «классики». В дальнем углу дымился костер — там сжигали сухие листья, и дым от костра медленно плыл по школьному двору, напоминая о том, что лето уже кончилось…
      Настроение было паршивым. Редакционного задания я не выполнил, хорошего очерка не получится.
      — Еще живы люди, которые хорошо помнят Сашу Филиппова, — его учителя, сверстники, родственники. В Волгограде живут родные брат и сестра Саши — Вера Александровна и Константин Александрович, директор школы Алексей Иванович Буланов. В Ленинграде живет участник Сталинградской битвы, разведчик, который отправлял Сашу на последнее задание…
      Мы снова сели в автобус, поехали на Чарджуйскую улицу, где была немецкая комендатура. Нина еще много рассказывала, а я уже знал точно — очерк будет. В Ленинграде я встречусь с разведчиком, который давал задание Саше Филиппову, и он расскажет мне все, что знает о юном герое. Живой расскажет о живом.
      Фамилии разведчика Нина не помнила, адреса тоже. Обещала узнать в экскурсионном бюро. Договорились встретиться на следующий день, у памятника Саше. Возвращаясь в гостиницу, я сочинял в уме начало очерка. Решил начать так: рано утром к памятнику юного героя-разведчика пришел пожилой человек. Положил к подножию живые цветы, сел на лавочку. И долго сидел, о чем-то задумавшись. О чем он думал? Он думал о том, что бронзовый Саша совсем не похож на того мальчишку из далекого сорок второго года, память о котором до сих пор отзывается болью в сердце…
      Утром следующего дня мы снова встретились у памятника. Нина сдержала свое обещание.
      Записывайте. Иван Николаевич Николаев. Живет в Ленинграде. Улица Третья Советская…
      Спасибо, — машинально поблагодарил я. — Третья Советская? Да ведь это же рядом с нашей редакцией!

Глава 2
САША И МАРИЯ

      О встрече мы договаривались по телефону, но я опасался, что Иван Николаевич ие очень откровенный собеседник — к моей просьбе рассказать о Саше Филиппове ои отнесся без особого энтузиазма.
      Я ошибся. Мой собеседник оказался человеком общительным, как сейчас принято говорить — контактным. Лицо изрезано морщинами, словно реки на географической карте. Голос слегка хриплый — курит «Беломор». А глаза молодые, веселые, умные. Только изредка, я заметил, они теряли обычную веселость, взгляд на мгновение становился острым и изучающим. Это случалось, когда он выслушивал очередной вопрос. Я рассказал о своей поездке в Волгоград.
      Вы слушали текст экскурсии «Имени Саши Филиппова»? Как он вам?
      Текст как текст. Может быть, немного суховато. Дети плохо слушают.
      То, что суховато, полбеды. Там вранья больше половины. Во всяком случае, в той части, где говорится о работе Саши в разведке.
      — Как же так?
      И снова я поймал на себе мгновенный, изучающий взгляд.-
      — О Филиппове написано много. Я не писал о Саше никогда, хотя часто просили — газеты, журналы. Писали другие. Кто лучше, кто хуже, но врали все.
      — Почему же вы не расскажете правду?
      — Давайте так: я расскажу все, что знаю, а потом будем делать выводы.
      В декабре сорок второго наша бригада находилась под Сталинградом, в поселке Векетовка. В то время я был начальником разведки бригады. После окружения немецкой группировки в Сталинграде в ноябре сорок второго командованию фронта сообщили, что окружено около 90 тысяч человек. Было решено немедленно уничтожить эту группировку. Но когда мы перешли в наступление, то встретили организованное сопротивление. Понесли потери. Возник вопрос: а сколько же на самом деле окружено?
      Перед разведчиками поставили задачу — уточнить количество и состав окруженных. Но регулярные ночные поиски не давали результата. Мы ие могли пробиться в тыл дальше третьей траншеи противника, потому что она была буквально забита немецкими солдатами. Наши ночные вылазки заставили немецкое командование до двух третей войск держать ночью в полной боевой готовности.
      И тогда штаб фронта принял решение: организовать агентурную разведку местными жителями, которые смогли бы пробраться в глубину обороны, в город, и добыть нужные нам сведения.
      Так в бригаде появился помощник начальника разведки по агентуре. Им был Семенихин Владимир Андреевич. Его задачей было готовить агентурных разведчиков: поведение в тылу противника, знакомство с опознавательными знаками немецких войск в Сталинграде, знание того или иного оружия, разработка для каждого разведчика своей «легенды». Эта подготовка проводилась в Векетовке, где у нас был специальный дом, оставленный местными жителями. Разведчики находились там до перехода линии фронта.
      Мы, войсковые разведчики, должны были сформулировать и поставить конкретную боевую задачу, переправить разведчика через линию фронта, организовать встречу по возвращении, получить данные, обработать их, сравнить с другими, сделать соответствующие выводы и доложить вышестоящему начальству.
      В декабре нашей бригаде был дан приказ: ударить по противнику в районе Ельшанки и Дар-горы и оттянуть на себя как можно большее количество фашистов. Чтобы подготовиться к такому удару, нужны были точные данные о дислокации немецких войск, артбатарей, штабов и т. д. Задача сложная, выполнить ее могли только люди, хорошо знающие местность и сам город. Людей для агентурной работы нам присылали из штаба корпуса или непосредственно из городского комитета комсомола. Так к нам прибыли Саша Филиппов и Мария Ускова.
      Сначала о Саше.
      Он был совсем еще мальчишка, к началу войны успел закончить семь классов и вступить в комсомол. Невысокий ростом, широкоплечий, черноглазый. Серьезный, упрямый взгляд. Он был признанным лидером среди своих сверстников, за словом в карман не лез, при случае легко пускал в ход кулаки. Никогда не трусил и не сомневался в себе.
      Через несколько лет после войны, в начале пятидесятых годов, я прочитал воспоминания отца Саши Филиппова. Александр Тимофеевич писал, что в семье было шесть сыновей и три дочери. Четверо старших ушли на фронт, младшему Косте было пять лет, Саше — пятнадцать. К началу войны Саша уже имел специальность — на заводе «Красный Октябрь» сдал экзамен на слесаря, а в артели имени Шаумяна — на мастера по сапожному Делу.
      Комсомолка Маша Ускова была старше Саши на несколько лет. Жизнь ее, вероятно, сложилась нелегко, хотя о ее довоенной жизни я почти ничего не знал. Знал, что Мария жила одна, родных у нее не было. Еще до войны, работая на каком-то заводе, она покалечила левую руку, и рука высохла, стала неживая. Мария заправляла искалеченную руку под поясок кофты. Поначалу я сомневался, сможет ли Мария выполнять разведзадания. Все мои опасения оказались напрасными. У Маши была великолепная память, особенно зрительная. Она легко и быстро запоминала немецкие опознавательные знаки, которые мы показывали ей, калибры орудий, сразу освоила карту. Беспрекословно выполняла приказы. Маша понимала серьезность и необходимость такой подготовки. Поэтому, когда в разведку она ходила с Сашей, ее назначали старшей.
      Несколько раз разведчики переходили линию фронта и доставляли в штаб бригады ценные сведения, которые всегда подтверждались. В расположении части Сашу и Марию видели многие, но кто они такие, какие выполняют задания, знали только трое: начальник штаба капитан Аглицкий, старший лейтенант Семенихин и я. Мы и провожали Сашу и Марию в их последнюю разведку. С нами были бойцы разведроты Сергей Шипоренко, Михаил Рахимов, Коля Степанов.
      Было конкретное задание: разведать оборонительную систему немцев в районе Ельшанкя и дальше, на Дар-горе, где жили родители Саши, уточнить расположение штабов и артбатарей, наличие танков, минных полей и так далее.
      Линия фронта проходила по Купоросной балке — неглубокому оврагу, который тянулся на несколько километров. Справа — обрывистый берег Волги, слева — Лапшин Сад. Решено было переходить рядом с берегом, в наименее укрепленном районе.
      Ночь была темная, безлунная. Мела легкая метель. Тихо, никаких выстрелов. Саша и Мария сняли маскхалаты, оставшись в своей обычной одежде, в какой всегда ходили на задание. На Маше — старенький ватиик, за спиной торба с продуктами.
      Саша в черном драповом пальто не по росту, на голове шапка-кубанка. Эту шапку Саше пошили бойцы нашей бригады. Разведчики были готовы выполнить задание.
      «Легенда» у Саши и Марии была прежняя — «брат и сестра». Сестра с братом ходят по окрестным селам, меняют вещи на продукты. В то голодное время жители оккупированных районов города часто отлучались в соседние села в поисках пропитания. В торбах у Саши и Марии лежали черный хлеб, старое сало, крупа.
      Сергей Шипоренко привязал к Сашиной руке шпагат, другой конец держал сам. Один рывок — можно ползти, два — лежать иа месте. Саша и Мария спустились в балку. Прошло несколько минут, мы вели наблюдение. Ничего подозрительного. Шипоренко дернул веревку — пошли! Ответный рывок — поняли! Мы ждали еще час, и ушли, убедившись, что разведчики благополучно перешли линию фронта. Оставили двух бойцов с пулеметами. Теперь здесь будет дежурство трое суток — срок выполнения задания. Степанов и Рахимов должны были встретить разведчиков в любое время дня и ночи и прикрыть в случае необходимости.
      Прошло трое суток. Саша и Мария не вернулись.
      Через несколько дней в Сталинград была переправлена опытная разведчица Федосья Михайловна Пирогова. Вернувшись, она доложила, что Саша и Мария были схвачены немцами и казнены. Их долго держали в комендатуре, пытали, и, ничего не добившись от разведчиков, повесили их у церкви на Дар-горе. Три дня фашисты не разрешали снимать трупы, а потом, ночью, тайно закопали их. Где — этого Пирогова не смогла узнать.
      Когда Сталинград был освобожден, нам было дано задание: найти тела Саши и Марии и похоронить их со всеми воинскими почестями. Это была нелегкая задача — город лежал в развалинах, почти все здания были разрушены, не было даже очертаний улиц…
      С помощью местных жителей 12 февраля 1943 года специальная комиссия нашей бригады откопала останки разведчиков и похоронила их в сквере на Рабоче-Крестьянской улице. На могиле был поставлен маленький деревянный памятник.
      Саша и Мария выполнили задание. Мы были уверены в этом. Разведчиков схватили у Купоросной балки, у самой линии фронта. Это говорит о том, что они возвращались с задания. Им оставалось только перейти балку в том месте, где их ждали. Но они не успели.
      Было много версий и предположений — как их схватили? Считаю, что наиболее вероятно следующее: Сашу и Марию выследили полицаи, знавшие про частые отлучки Саши из города. Очень возможно, что этими предателями были два перебежчика из нашей бригады, которые перешли на сторону немцев в одной из разведок боем. Один из них был убит при штурме города, другого взяли в плен. Предателя не успели расстрелять, он сам повесился на веревке, сделанной из собственных кальсон.
      Командование бригады представило Сашу и Марию к награде: ордену Отечественной войны I степени. Но случилось так, что наша бригада вскоре была расформирована, мы отправились воевать дальше, на Курскую дугу, а наградные листы, по-видимому, где-то затерялись. Саша Филиппов посмертно был награжден Сталинградским обкомом ВЛКСМ орденом боевого Красного Знамени и медалью «За оборону Сталинграда».
      А Маша Ускова была забыта.
      Я часто бываю в Волгограде. Встречаюсь со старыми фронтовыми друзьями, брожу по городу, по берегу Волги и все вспоминаю, вспоминаю…
      Вот я иду по улице Саши Филиппова, вижу дом, в котором ои жил, мемориальную доску на ием. На Рабоче-Крестьяиской улице всегда останавливаюсь у памятника Саше. И будто бы не прошло с тех пор четыре десятка лет, и Саша, как живой, перед моими глазами — слышу его голос, вижу независимую, слегка вразвалочку, походку и лихо заломленную набок шапку-кубанку.
      И вижу Марию. Я всегда вижу их рядом. Черная ночь, метет поземка, справа затянутая льдом Волга, бойцы в маскхалатах — Саша и Мария идут в свою последнюю разведку. Как брат и старшая сестра. Для меня они такими и остались — неразлучными в жизни и смерти.

Глава 3
РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО

      — Как это могло произойти? Почему была забыта Мария?
      Тут много причин. Наградные листы, как я уже говорил, потерялись — это случалось на войне, хотя и не часто. Сашу, как известно, наградили позже. Почему не представили к награде Марию? Можно только гадать. Мы уже воевали далеко от Сталинграда и ничего не могли рассказать о ней. Родных у нее ие было, в Бекетовке, естественно, никто не знал о работе Марии в разведке. А Саша был знаменитостью — вся Дар-гора знала его, и он знал всех. У Саши остались мать, отец, братья и сестры, учителя, которые учили его в школе, соседи и знакомые… У Марии не было никого.
      Иван Николаевич, существуют ли какие-нибудь документальные данные, где говорится, что Мария была казнена вместе с Сашей?
      Вот, прочитайте. Это цитата из книги первого секретаря Сталинградского обкома партии Алексея Семеновича Чуянова «На стремнине века».
      «…Начальник разведки 96-й стрелковой бригады, действовавшей в Ворошиловском районе города… Николаев Иваи Николаевич отдельным донесением сообщил, что на Дар-горе фашисты повесили трех наших партизан-разведчиков, комсомольцев. Среди них Саша Филиппов. Ему только исполнилось шестнадцать лет…»
      Но здесь нет фамилии Усковой! И почему он пишет, что повесили троих?
      Потому что третьим был какой-то неизвестный парень. Впервые мы узнали о нем от Федосьи Михайловны Пироговой, потом — от очевидцев, которые сами видели казнь. Никто этого парня не знает. Как он оказался вместе с Сашей и Марией, неизвестно. Мы похоронили его в той же могиле.
      — А вы пытались восстановить справедливость?
      — Уже много лет пытаюсь. И единственное, чего добился — того, что из текста экскурсии «Имени Саши Филиппова» вообще выбросили сведения о Марии. Не удивляйтесь, это действительно достижение. У меня есть старый текст, можете убедиться.
      Николаев достал из стола старую, пожелтевшую папку с текстом экскурсии. На титульном листе значилось, что он был составлен в 1976 году Волгоградским бюро путешествий и экскурсий. На семнадцатой странице впервые была упомянута Мария Ускова.
      «…Мария Ускова была студенткой Московского химико-технологического института, куда она поступила после школы без экзаменов, закончив школу с отличием. В войну Мария с сестрой переехали в Сталинград. Эта волевая девушка с черными глазами, непокорными каштановыми локонами работала на окопах. А когда фашисты оккупировали Сталинград, убили ее сестру, Мария ушла в разведку. Как хорошо знающей немецкий язык ей поручали немало сложных операций. На этот раз в разведку она пошла вместе с Сашей под видом брата и сестры. Вроде бы они хотят выменять вещи на продукты. Была зима, холодно. Ночью они попросились переночевать к одной старухе, полицай их выследил и выдал немцам».
      А вот как описывалась казнь разведчиков:
      «Когда в декабре 1942 года партизаны (М. Ускова и С. Филиппов) были схвачены фашистами, то их привели сюда. Этот дом Саше был знаком. На карнизе дома висела табличка на русском и немецком: „Комендатура“.
      Арестованных встретил высокий пожилой офицер, он посмотрел на партизан и приказал отвести их в небольшой домик, где была камера предварительного заключения. Немецкие солдаты погнали арестованных, подталкивая прикладами автоматов. Мрачно выглядела камера предварительного заключения. В ней было темно. В маленькое окошечко, заделанное железной решеткой, еле-еле проникал свет. Через несколько часов сюда же в камеру втолкнули парня (имя его иеизвестио). Он упал, повалился на пол. Мария и Саша подбежали к нему, помогли подняться на ноги. Саша взглянул на измученное лвцо парня с большими кровоподтеками под глазами. Теперь в камере их было трое. Здесь их свела одна судьба. Все они любили свой народ, свою Родину. Во имя мира и счастья на земле они шли на подвиги. Герои были уверены в том, что будет стерт с лица земли ненавистный фашизм. Вот почему партизаны не шли ни на какие уговоры, когда им предлагали деньги, обещали жизнь и свободу. Ведь ати палачи, безжалостные люди, запугивали партизан, рассказывая им о том, что в Сибири стоят морозы по 50 градусов, там на лету замерзают птицы, люди спят в шубах. Но героев ничего не пугало. Находясь в камере, Саша думал только об одном — убежать к своим и все рассказать. Трое суток он провел в камере. Его допрашивали, а после допросов юноша подвергался нечеловеческим пыткам. Палачи избивали Сашу плеткой. Но он не молил о пощаде, когда ему ко лбу прикладывали горящую сигарету, и тогда, когда выворачивали руки.
      Так трое суток напролет. От пыток став, как тень. Ждал сталинградец-патриот Последний в жизни день.
      И он наступил.
      После мучительных пыток разведчиков повели на казнь. Вот мы и поедем по дороге, по которой Сашу вели на казнь. Это был последний путь. 7 декабря 1942 года. Стоял мороз. Солнце низко нависло над заснеженными крышами. Падали снежинки. В такой холодный морозный день Саша шел по снегу, словно по горячему песку.
      Снег под ногами, словно холст, Вдали стоит мороз. И гордо, смело, во весь рост Сашок на смерть идет.
      Бессильная, безысходная ярость душила Филиппова — убежать и только убежать. Он знал, куда и зачем его ведут.
      …Арестованных подвели к дереву. Саша поднял глаза и увидел, что на акации, как змеи, висели три веревочных петли. Он знал, что идут последние минуты его жизни. Но Саша не встал на колени и не стал просить пощады. В последний раз обратился гестаповец к Саше с вопросом: „Если расскажешь все — отпустим“.
      Саша ответил: „Ты, гад, за кого меня принимаешь? Нас не возьмешь и все равно вам всем крышка!“ После этого он вступил в борьбу с мерзавцами, пытался бежать, но не удалось. Долгов время сопротивлялся, но палачи связали ему руки, поставили на ящик, и холодная веревка обвила Сашину шею. Он напряг все силы и крикнул: „Все равно наши придут и перебьют вас всея как бешеных собак!“
      Ящик выбили. Тело повисло на веревке».
      — В этом тексте — сплошные выдумки. С какой стати мы стали бы посылать разведчиков в район завода «Красный Октябрь»? Это в другом конце города, а нас интересовали сведения о противнике непосредственно перед фронтом наступления бригады. О Маше Усковой и говорить нечего — здесь она превратилась в студентку московского института, прекрасно знавшую немецкий язык…
      — Откуда в туристском бюро брали эти сведения?
      — Из книги волгоградского писателя Александра Ивановича Ширяева, называется книга «На заре». Это повесть о Саше Филиппове. Вышла она в конце пятидесятых годов, и, как это часто бывает, люди стали воспринимать эту книгу как документальную — что написано, то и было. А было-то совсем не так. Я написал письмо Ширяеву, он мне ответил. Сейчас найду письмо, прочитаете. Вот моя переписка с Волгоградом. Со школами, с официальными учреждениями. Вот вы спрашивали, пытался ли я восстановить справедливость? Пытался, в этих письмах и есть ответ на вопрос. Только переписка эта так и осталась перепиской. Вот оно, письмо от Ширяева.
      «Уважаемый Иван Николаевич! Получил от Вас сразу два письма — на Союз писателей и на дом. Благодарю.
      О туристском маршруте „Имени Саши Филиппова“ слышу впервые от Вас. Очень хорошо, что Вы хотите внести ясность в этот вопрос, в историю Саши и Марии, тем более, вы были участником Сталинградской битвы.
      Моя повесть „На заре“, подчеркиваю, художественная повесть, не преследовала цели дать перечень мест, событий и т. д.
      Поэтому Вам лучше знать, где действовал Саша Филиппов, Вы ведь были связаны с ним.
      О Марии Усковой. В книге это вымышленный образ. Я ничего не знаю о ней. Ее биографию я придумал. Так что если Вы располагаете документальными данными о Марии Усковой — это замечательно…»
      Вот и судите сами. Сорок с лишком лет прошло с тех пор. История Саши Филиппова стала как бы незыблемой, официальной. И кому какое дело сейчас до того, что в этой истории — правда, а что — вымысел. О Маше вообще не знают. Так, слышали кое-что, краем уха, была какая-то студентка…
      И все же непонятно, сразу после войны были ведь в Сталинграде люди, которые знали о Марии? Работники обкома, райкома комсомола, местные жители, которые видели казнь. Вы сами говорите, на могиле был поставлен деревянный памятник и на нем — имена Саши и Марии.
      С памятником тоже странная история вышла. Несколько лет назад я узнал — после захоронения фамилия Марии с памятника исчезла. Кто-то стер, уничтожил ее.
      Почему?
      Это самый больной вопрос. Потому что кто-то пустил слух, будто бы Мария выдала Сашу, что она — предательница. В появлении этого слуха ничего странного нет, часто немцы сами распространяли подобную информацию, чтобы опорочить честных людей. Но известно и то, что людская молва бывает очень стойкой и продолжительной…
      Значит, нужно доказать, что Мария, как и Саша, заслуживает памяти, она героиня, разведчица…
      Чтобы доказать, нужно очень многое знать. Кто такая Мария? Откуда она взялась? И была ли она вообще? Где родилась, когда? Где училась, работала? А может, и не было никакой Марии — все это выдумки?
      Но вы-то живы!
      И не только я, есть еще люди, которые помнят Марию. Генерал Аглицкий, например, бывший наш начальник штаба, он сейчас в Москве живет. В Сочи — Сережа Шипоренко, Семенихин — в Новосибирске, Замяткин Алексей Иванович — этот в Свердловске… А помнят ли они Марию, не уверен. Очень много лет прошло…
      Но есть люди, которые видели казнь, они подтвердят, что Марию повесили вместе с Сашей.
      Даже если такие люди найдутся, их слова к делу не подошьешь. Нужны документы, бумаги.
      Значит, все дело в бумажке?
      Увы. Вопрос очень серьезный. Не забывайте, что на репутация Марии лежит темное пятно — подозрение в предательстве. И хоть оно неофициальное, слухи живут до сих пор, я уверен в атом.
      Но надо же что-то делать! Давайте будем искать, добиваться, требовать…
      Если я правильно понял, вы согласны помочь? А как же очерк о Саше Филиппове?
      Закончим поиски — иапишем и очерк.
      Я сказал это с легкостью, еще не зная, что поиски эти затянутся на годы…
      Через два дня мы встретились с Николаевым вторично, уже в редакции «Костра». На этот раз историю Саши и Марии слушали уже все сотрудники журнала. Закончив рассказ, Иван Николаевич спросил:
      — Может быть, есть какие-нибудь вопросы?
      Вопросов не было. Решение было единодушным — «Костер» начинает поиск. Поисковую операцию условно назвали «Мария», возглавить ее поручили Николаеву.
      Поиск решено было разбить на три части.
      Первая: найти людей, кто знал и помнил Марию Ускову по работе в разведке 96-й отдельной стрелковой бригады.
      Вторая: восстановить довоенную биографию Марии — где родилась, училась, кто были ее родители. Найти ее соседей в Бе-кетовке, выяснить, на каком заводе и в какое время она работала, что это был за завод, и т. д.
      Третья: попытаться узнать подлинную историю гибели Саши и Марии, найти очевидцев, точно определить место казни.

Глава 4
«КОСТЕР» НАЧИНАЕТ ПОИСК

      Сначала написали письма однополчанам Николаева, которые должны были помнить Марию. Их было четверо. Через несколько дней два ответа были получены.
      Первое письмо пришло нз Новосибирска.
      «Здравствуйте, уважаемые товарищи!
      Пишет вам сын Семенихина Владимира Андреевича, Эдуард Владимирович. Ваше письмо доставило нам и грустные, и приятные минуты. Отец мой умер давно, 14 февраля 1975 года, а ваше письмо мы как раз получили в годовщину его смерти. Хотя мы рады, что вы вспомнили об отце. Если будет возможность и вы встретите знакомых отца, я имею в виду сталинградцев, передавайте им от нас большой привет и пожелания самого хорошего, а главное — здоровья.
      Вы интересовались подвигом Саши Филиппова и Марии Усковой. Отец переписывался с волгоградской школой № 14, видимо, он давал туда материалы. Я же могу от себя лично сказать вот что: отец часто рассказывал мне о войне, о Саше Филиппове и Марии Усковой я особенно хорошо запомнил. Отец был помощником начальника разведки по агентуре 96-й отдельной стрелковой бригады 64-й армии и лично руководил подготовкой Саши и Марии. Рассказывал, как отправлял их в последнюю разведку, как ждали их возвращения и не дождались, как искали их трупы и хоронили на Рабоче-Крестьянской улице. Все это а помню, конечно, только в общих чертах, без подробностей.
      Выполняю вашу просьбу, высылаю фото отца.
      Всего вам хорошего!»
      Второе письмо прислал Николаеву его однополчанин из Свердловска Алексей Иванович Замяткиц.
 
      «Здравствуй, дорогой Иван Николаевич!
      Сегодня получил твое письмо. Ты называешь меня хранителем истории. Спасибо. Только какой же я хранитель, если не могу всего описать, что знаю, тут иадо владеть пером писателя.
      Помню, дорогой, что у нас в 96-й особой были двое — мальчик и девочка, которые были повешены гитлеровцами, и помню разговоры о том, что их предали. Перехоронили мы их — это помню, а на какой улице — убей, забыл. Помню точно, что представляли мы их к правительственной награде, а к какой — не помню… Твой Алексей».
      Эти два письма, к сожалению, ничем не могли помочь поиску. Если бы Владимир Андреевич Семенихин был жив, мы бы получили сведения из первых рук — он должен был хорошо знать довоенную биографию Марии.
      Свидетельство Замяткина можно было использовать только как факт — еще один человек помнит. Замяткин не был впрямую связан с Сашей и Марией, поэтому в письме он даже не упоминает их имен.
      Вскоре пришло письмо из Сочи, от Сергея Васильевича Шипоренко.
      «Здравствуйте, мой дорогой фронтовой однополчанин Иван Николаевич! Спасибо Вам и редакции „Костра“ за письмо. Прошу простить, что немного задержался с ответом — болел. Боюсь, не сумею точно ответить на Ваши вопросы. Старый я уже стал, память уже не та. Ведь я постоянно сопровождал кого-нибудь на передовую, потому что наша разведрота в основном находилась в землянках около штаба бригады, который располагался в трубе, под полотном железной дороги. Помните нашу знаменитую „Трубу“? Интересно, сохранилась ли она сейчас? Я знаю, что Вы, Иван Николаевич, часто бываете в Волгограде. Напишите, что там осталось с того времени, можно ли что-нибудь узнать? Нас всегда посылал командир роты — кого-нибудь из радистов и наших бойцов, знающих расположение батальонов и рот бригады. И кого я сопровождал — фамилий уже не помню. Но пацана и девушку с ним помню хорошо, потому что переводил их не раз. Дело было ночью. С нами еще был, помнится, начальник штаба Аглицкнй, вы были, Иван Николаевич, Семенихин, кажется, Коля Степанов. А вот имен и фамилий этих ребят не знаю. Помню, ждали их, а они не вернулись…»
      Четвертое письмо редакция получила нз Москвы, от бывшего начальника штаба Михаила Павловича Аглицкого.
      «Уважаемые товарищи!
      По вашей просьбе рассказываю о подвигах наших разведчиков Саши Филиппова и Маши Усковой. В октябре 1942 года, после ранения и контузии начальника штаба 96-й бригады подполковника Минеева В. И. я был назначен на его место. Шли ожесточенные бои, фашисты стремились любой ценой захватить Сталинград, но все их попытки разбивались о прочность нашей обороны. Мы постепенно обескровливали гитлеровцев и уже к середине октября вынудили их перейти к обороне. К этому времени бригада Занимала обороиу на участке с передним краем: правый берег Волги, балка Купоросная, и тыльная точка северной окраины Бекетовки.
      Организацией разведывательных действий бригады руководил в то время лейтенант Николаев Иван Николаевич. Это был отважный, одаренный офицер-разведчик. На всем участке обороны бригады он умело организовывал службу наблюдения за действиями гитлеровцев, наблюдатели тщательно следили за передвижениями противника, за его поведением в течение суток, засекали огневые позиции пулеметов, минометных батарей и даже расположение вражеских снайперов.
      Мы также организовывали глубинную разведку, засылая разведчиков непосредственно в Сталинград. И в этих делах организатором был лейтенант Николаев.
      В населенном пункте в Бекетовке в то время находилась часть жителей города Сталинграда. Они всеми силами старались чем-то нам помочь. Среди них были комсомольцы Александр Филиппов и Мария Ускова, которые не раз ходили в тыл врага. Я их и сейчас хорошо помню, потому что сам лично провожал их в разведку в Сталинград. Александр Филиппов — парень невысокого роста, подвижный, находчивый. Мария Ускова — неприметная девушка, светловолосая, по характеру настойчивая.
      мужественная, обладала отменной наблюдательностью и памятью…
      Оба они хорошо знали расположение улиц, закоулков, оврагов. После тщательной подготовки на местности Филиппова и Ускову 11 или 12 декабря на участке обороны первого батальона бригады по обрывистому берегу Волги в три часа ночи при полной тишине отправили в Сталинград. В эти часы бдительность у немцев притуплялась. Я, лейтенант Николаев, старший лейтенант Семенихин и несколько бойцов в то время находились на месте их перехода.
      Тогда мы не предполагали, что видим их в последний раз.
      О том, как погибли Филиппов и Ускова, мы узнали позже. При выходе батальонов бригады к реке Царица в январе сорок третьего года мне сообщили, что нашими разведчиками найдены трупы Александра Филиппова и Марии Усковой. Отдельные местные жители, оставшиеся в Сталинграде, рассказывали, что их захватили гитлеровцы, долго держали в подвале, водили на допросы, жестоко пытали.
      Были организованы по-фронтовому скромные похороны Саши я Марии.
      Если мне не изменяет память, они были представлены к награде: ордену Отечественной войны I степени — посмертно.
      Вот все, что я мог вспомнить о героическом подвиге отважных комсомольцев Александра Филиппова и Марии Усковой.
      Чтобы найти официальное подтверждение подвига Филиппова и Усковой, нужно, на мой взгляд, сделать следующее: командировать сотрудника редакции либо Николаева в город Подольск, в Центральный архив Министерства обороны СССР. Может быть, имена разведчиков мелькнут где-нибудь в разведдо-несеннях.
      Всего вам хорошего!
      Генерал-майор в отставке М. П. Аглицкий».
      Редакция командировала Николаева в Подольск. Задача: восстановить последовательность событий и фактов осени — зимы 1942/43 года, найти разведдонесения.

Глава 5
НЕ ВЕРНУЛИСЬ ИЗ БОЯ

      Хроника событий осени — зимы 1942/43 года перед началом наступления 64-й армии на участке Купоросная балка — Елыпан-ка — роща «Квадратная» — роща «Топор». Восстановлена И. Н. Николаевым по материалам Центрального архива Министерства обороны СССР.
      23 октября 1942 года
      Бригада, укомплектованная моряками Тихоокеанского флота, бойцами пограничных и внутренних войск НКВД, курсантами I военных училищ и фронтовиками, закончившими лечение в госпиталях, после перевозки из поселка Тепла Гора Молотовской области по железной дороге и марша сосредоточилась в пригороде Сталинграда — Бекетовке.
      Над городом сплошные облака дыма. Разрывы мин, снарядов, бомб не прекращаются ни на минуту. Фашистские самолеты с чер-I ной свастикой гоняются даже за отдельными машинами. В брига-1 де появились первые раненые. Пока мы во втором эшелоне кор-I пуса. Впереди перешли в наступление 422-я стрелковая дивизия, 93-я и 97-я отдельные стрелковые бригады. Необстрелянные бойцы и командиры «кланяются» каждой случайной пуле и снаряду.
      29 октября
      Бригада перешла в наступление, продвинулась вперед на 500–800 метров и была остановлена организованным огнем противника. Полковник Артемьев приказал уточнить, какие именно части противника обороняются перед фронтом наступления бригады.
      1 ноября
      За день было произведено 11 налетов вражеской авиации, группами по 5–6 самолетов. Район КП бригады два раза подвергался обстрелу нз шестиствольных минометов. Командир требует от разведчиков новых данных о противнике. Ночной поиск в первом батальоне был неудачным. Погиб разведчик Михаил Селиванов.
 
      6 ноября
      Разведчик Николай Комиссаров с группой проник в расположение противника, уничтожил несколько гитлеровских солдат, одного офицера, захватил карту, письма, фотографин и благополучно вернулся. Получены ценные сведения. Перед фронтом бригады обороняется 371-я немецкая пехотная дивизия. Погибли разведчики Иван Барталин и Иван Сарыкилин.
 
      7 ноября
      Бригада зарывается в землю. Противник контратакует небольшими подразделениями. Зачем? Командир бригады требует пленных. Разведчики пока не научились брать «языка». Михаил Пахолкин с группой ворвался в окоп противника, убил обер-лейтенанта, забрал документы, личное оружие. Все нужно, но это не «язык».
 
      11 ноября
      Опять у Пахолкина ничего не вышло с захватом «языка». Он с группой разведчиков и взводом стрелков из 3-го батальона пробился на южную окраину Купоросного, блокировал два дома с немецкими солдатами, уничтожил пулемет с расчетом и с боем отошел на свой передний край. Не возвращаюсь с переднего края. В штабе бригады меня ждут с «языком». Не вернулся из боя Анатолий Волков.
 
      17 ноября
      Разведгруппа 2-го батальона захватила «языка». Третий батальон в районе Купоросной балки вел разведку боем. Уточнена огневая система противника. Понесла большие потери разведрота. Не вернулись из боя: Иван Баланин, Михаил Алексеев, Петр Ковалев, Александр Волок, Николай Борисов, Григорий Пономарев, Владимир Степанов, Петр Чайкин, Иваи Ночевный.
      23 ноября
      Наши войска ванялн Калач. Армия Паулюса оказалась в окружении. Бригаде приказано не допустить планомерного отхода противника. Организовать сильный разведотряд с задачей выйти на рубежи железной дороги, южная часть Сталинграда, станция Садовая. Всем батальонам бригады быть в готовности развить успех разведотряда.
      30 ноября
      Попытка уничтожить окруженного противника в районе Сталинграда успеха не принесла. Частям фронта и армии было оказано упорное сопротивление. Части армии, в том числе и бригада, перешли к жесткой обороне. Противник ведет окопные работы перед всем фронтом бригады: строит дзоты, ставит проволочные заграждения, устанавливает минные поля. Разведка, разведка. Пленные нужны перед фронтом обороны каждого батальона.
      Из разведотдела штаба корпуса и армии сообщили, что принято решение: для разведки в глубине обороны противника привлекать местных жителей.
      Для подготовки местных жителей к ведению разведки в глубине обороны противника был назначен старший лейтенант Семе-нихин Владимир Андреевич, прибывший в бригаду из резерва на должность командира 2-й стрелковой роты 2-го особого батальона.
      Перед ним поставлена задача: найти в Бекетовке дом, покинутый жителями, и оборудовать его для подготовки будущих разведчиков из числа местных жителей. В доме был сделан запас продуктов, доставлено необходимое количество посуды, запасы постельного белья. Привезли также машину дров. В помощь Се-менихину был назначен один из бойцов с легким ранением.
      О наличии такого дома в Бекетовке знал очень узкий круг людей. Для жителей в соседних домах была разработана особая «легенда».
      В командование бригадой к этому времени вступил майор Четвертухин. На совещании у командира бригады, на котором присутствовали старший батальонный комиссар Поляков, начальник штаба капитан Аглицкий, начальник разведки бригады Николаев, старший лейтенант Семенихпн, были сформулированы задачи для лиц, засылаемых в тыл противника. Переправа их через линию фронта, встреча разведчиков после выполнения задания была возложена на начальника разведки бригады. Основными задачами для разведки были:
      количество и размещение танков, артиллерии, штабов противника в районе Елынанка, Дар-гора, завод Петрова до реки Царица включительно;
      скопление пехоты в этих районах, наличие оборонительных сооружений (окопов, траншей, дотов, дзотов), наименование частей противника, в том числе и по условным знакам на машинах, одежде, танках. Особенно — наличие румынских частей в этих районах;
      расположение огневых позиций артиллерии большой мощности, в том числе позиции шестиствольных минометов, и другие задачи, для каждой группы отдельные, порой частные.
      Старший лейтенант Семенихин был ознакомлен и снабжен справочными материалами о частях гитлеровской армии, их опознавательных знаках. Особое внимание было обращено на знание порядков в оккупированных частях города, пропускной системе, какие введены «аусвайсы», о чем должны говорить разведчики при встрече с полицаями, немецкими патрулями. Обращалось внимание на одежду, какие и сколько можно брать с собой продуктов с учетом снабжения продуктами местного населения. Каждая «легенда» должна быть предварительно согласована с разведчиками штаба бригады, а при необходимости с командиром бригады или начальником политотдела бригады.
      Старший лейтенант Семенихин приступил к подготовке людей для переброски через линию фронта.
      10 декабря
      Старший лейтенант Семенихин доложил, что очередная группа в составе Саши Филиппова и Марии Усковой готова для выполнения задания в городе Сталинграде. Это уже не первая их разведка. До этого они ходили в город в основном порознь и всегда приносили интересные данные о противнике. Неоднократиая проверка всегда подтверждала эти сведения. Вместе они идут в город уже третий раз.
      11 декабря
      Начальник штаба бригады капитан Аглицкий беседовал с Сашей и Марией. В эту же ночь вышли на передний край, к берегу Волги, где было намечено переправить их через линию фронта. Группу сопровождали разведчики Михаил Рахимов, Николай Степанов, Сергей Шипоренко, старший лейтенант Семенихин, капитан Аглицкий и я. Последнее наставление, и разведчики благополучно перешли линию фронта. На переднем крае остались Рахимов и Степанов. Порядок возвращения разработан до мельчайших подробностей. Предупреждены все бойцы и командиры, обороняющиеся на этом участке.
      17 декабря
      Прошли все сроки возвращения Саши и Марии. Их нет. Что могло случиться? Трусость исключается. Михаил Рахимов продолжает дежурство на месте назначенного перехода. Предупреждены все командиры рот на переднем крае о возможном переходе на их участке двух разведчиков.
      23 декабря
      Через линию фронта переправлена опытная разведчица Фе-досья Михайловна Пирогова. Дополнительно поставлена задача: выяснить причину невозвращения Саши и Марии. Даны явки, адреса.
      28 декабря
      Вернулась из Сталинграда Федосья Михайловна Пирогова. Ее донесения позволили уточнить группировку противника. В городе немцы голодают. Румыны съели почти всех своих лошадей. Немцы сократили им паек до минимума.
      Сообщила, что 23 декабря на Дар-горе немцы повесили наших разведчиков — Машу Ускову, Сашу Филиппова, а с ними какого-то неизвестного парня. Об этом ей сообщила ее соседка, которая хорошо знала Сашу Филиппова. Об Усковой она слышала от полнцая, который был на месте казни. Его фамилию Пирогова не выяснила, имя — Андрей. Даргоринцы его хорошо знают, и иначе, как собакой, не кличут. Жители, которые видели казнь, сообщили, что Саша и Мария были изуродованы. Видимо, их пытали.
 
      24 января
      Последний этап по уничтожению вражеской группировки начался 10 января. Пятьдесят пять минут велась артиллерийская обработка переднего края и глубины обороны противника. Когда артиллерия в последний раз по графику перенесла огонь в глубину обороны, на правом фланге армии пошли в атаку танки и пехота.
      Наши части овладели Дар-горой. Вой идет на Рабоче-Крестьянской улице. Старшему лейтенанту Семенихину с группой разведчиков поставлена задача: пройти по маршруту Марии Усковой и Саши Филиппова, найти их тела, организовать похороны. Разыскать свидетелей их гибели.
 
      30 января
      Пленные, пленные. Вой идет на реке Царица. Уничтожаются последние группы немецких солдат, оказывающих сопротивление. Вот уже третий день регистрирую пленных — количество и из каких частей. Уже зарегистрировано шесть тысяч. Колонну пленных до Бекетовки, где определен пункт сбора пленных, сопровождает, как правило, одни боец. Отдельные колонны идут под командой немецких офицеров.
 
      2 февраля
      В Сталинград пришла победа. Наступила тишина. Кругом развалины, среди них тысячи трупов немецких солдат и офицеров, еще не захороненных русских солдат.
 
      3 февраля
      В штаб бригады прибыл старший лейтенант Семенихин со своими разведчиками. Тел Сашн и Марии нигде не обнаружили.
      Побывали на Дар-горе, в Елынанке, где была немецкая комендатура, на Рабоче-Крестьянской улице. Многие из жителей приступили к раскопкам развалин своих домов. Кое-где выползают спрятавшиеся немецкие офицеры. Где же искать Сашу и Марию? Начальник политотдела бригады старший батальонный комиссар Поляков приказал продолжить поиски.
 
      4 февраля
      Митинг на площади Павших борцов. Рядом — развалины бывшей гостиницы, универмага, драматического театра, вокзала. Мороз, а в воздухе мелькают шапки, кого-то качают, подбрасывая высоко вверх, где-то играет гармоника, кто-то отбивает чечетку, поют частушки. На спешно построенной трибуне генералы Чуйков, Родимцев, Шумилов, гражданские и военные люди. На всю площадь, как клятва, звучат слова первого секретаря обкома партии, председателя комитета обороны Сталинграда Алексея Семеновича Чуянова:
      — В боях с ненавистными захватчиками наш город превратился в груды развалин. Сегодня мы клянемся нашей Родине, партии и правительству, что наш город мы возродим…
 
      5 февраля
      Бригада сосредоточилась в поселке Карповка, на окраине Сталинграда. Всему личному составу предоставлен пятидневный отдых. Нет только отдыха разведчикам. Допросы еще скрывавшихся, позже пойманных солдат и особенно офицеров, захоронение погибших разведчиков, поиски лиц, перебежавших к немцам во время оборонительных боев.
 
      12 февраля
      Старший лейтенант Семенихин доложил, что тела повешенных разведчиков Саши Филиппова и Маши Усковой найдены и по предложению секретаря Ворошиловского райкома ВЛКСМ Александры Павловны Модиной доставлены в Комсомольский садик на Рабоче-Крестьянской улице, что в районе кинотеатра «Гвардеец».
      Начальник политотдела приказал организовать похороны разведчиков со всеми воинскими почестями. Создать комиссию по расследованию зверств немецко-фашистских захватчиков. В состав комиссии включить представителей Ворошиловского райисполкома, родителей или родственников Маши Усковой и Саши Филиппова, медицинских работников и разведчиков, командира взвода похоронной команды. Связь с Ворошиловским райисполкомом взял на себя комиссар Поляков.
      Семенихину было поручено отыскать родственников Саши Филиппова, мне — Маши Усковой. Похороны назначены на 14 февраля.
 
      13 февраля
      Прибыв в Бекетовку, на улицу Прибарачная, я нашел домик, в котором жила Маша Ускова. Он был уже полуразрушен. Соседи сказали, что никаких родственников у Машн не осталось, мать умерла год назад, старшая сестра Марфа перед войной ушла куда-то, и ее больше не видели.
 
      14 февраля
      Вырыта могила, рядом обелиск из досок, увенчанный красной звездой. На обелиске надпись:
      Мария Ивановна Ускова 1917–1942 г. Филиппов Александр Александрович 1925–1942 г. Повешены фашистами на Дар-горе.
      В строю — оркестр бригады, взвод автоматчиков.
      Последний, прощальный залп из автоматов. Установлен обелиск. Старший лейтенант Семенихин идет провожать домой мать Сашн Филиппова. Начальник штаба бригады капитан Аглицкий обращается к капитану Симоненко:
      — Срочно совместно с Николаевым составьте наградные листы на Сашу Филиппова и Машу Ускову. К ордену Отечественной войны I степени — каждого.
      15 февраля
      Наградные листы на Сашу и Марию сданы начальнику 4-й части штаба бригады капитану Рогожкину Алексею Николаевичу.
      12 марта
      Объявлен приказ командира бригады о готовности к передислокации в другой район.

Глава 6
УДАЧА

      Мы не могли считать первую часть поисков законченной — документа, подтверждающего работу Марии Усковой в разведке, не было. Впрочем, такого документа не было и на Филиппова, но это уже другой разговор. Да, появились свидетели, люди, знавшие и помнившие Марию, их воспоминания необходимы в нашем деле. И все-таки — документа не было. Архив 96-й бригады сохранился только частично, так что Николаев не смог обнаружить в Подольске ни одного своего разведдонесения — в оставшихся документах ни разу не упоминались фамилии Сашн и Марии.
      Поиски застопорились. Мы переписывались с ветеранами, но ничего нового эта переписка не давала. Николаев уже собирался ехать в Волгоград, оформлял командировку, как вдруг редакция получила письмо из Свердловска, от Григория Исаевича Цаура.
      «Уважаемые товарищи! По просьбе Ивана Николаевича посылаю свои скромные воспоминания. Может быть, они пригодятся вам.
      Имена Саши Филиппова и Марии Усковой имеют для меня особое значение. Так вышло, что мне пришлось участвовать после окончания боев в Сталинграде в перезахоронении этих героев-комсомольцев. Я был в то время начальником похоронного бюро. Я еще и еще раз пересмотрел документы своего личного архива, записи, письма друзей-ветеранов, чтобы подробнее восстановить те события. В то время Николаев И. Н., Семенихин В. А. и я находились в одной воинской части, а именно — 96-й отдельной стрелковой бригаде. Суть подвига Саши и Марии пересказывать не буду — она вам известна. Тем более, что я с ними не работал и не видел их живыми.
      Хоронили мы Сашу и Марию 14 февраля 1943 года, под вечер. Был траурный митинг, на котором старший лейтенант Семенихин произнес небольшую речь, рассказал о подвиге юных героев. Был дан салют из автоматов. Специальная комиссия составила акт осмотра трупов. Сколько человек было в этой комиссии, уже не помню точно, но я этот документ подписывал. Из участников комиссии, которые подписали акт, хорошо помню мать Саши Филиппова, Евдокию Афанасьевну, военфельдшера Назарова.
      В акте осмотра трупов значатся только Саша и Мария. Но на самом деле мы обнаружили три трупа — вместе с Сашей и Марией был повешен еще один неизвестный парень. Мы похоронили его в той же могнле. В акте он не упоминается потому, что мы не знали, кто это.
      Если этот документ найдется, это будет неопровержимым доказательством подвига Марии Усковой.
      К сожалению, память об отважной разведчице Марии Усковой нигде не увековечена, и имя ее практически нигде не упоминается. Все это и побудило меня взяться за перо и дополнить известные факты о Марии Усковой…»
      — Я уже несколько лет не имел о Цауре никаких сведений, — сказал Николаев, прочитав письмо. — Последний раз мы виделись в Волгограде, на праздновании 30-летия Победы. Написал ему на всякий случай. И вот видите, какой результат. Вообще Григорий Исаевич удивительный человек. На фронте он потерял ногу, инвалид 1-й группы. А после войны стал знаете кем? — геологом! Правда, трудно себе представить геолога без ноги? Но вот — геолог. И не просто теоретик, нет, в экспедиции ходил. Потом, конечно, занялся научной работой, написал несколько книг по геологии, сотни статей… Если нам удастся найти акт, о котором он пишет, можно считать, полдела сделано…
      Так совпало, что Николаева командировали по его работе в Волгоград.
      Через неделю Иван Николаевич вернулся. Ничего не рассказывая и не объясняя, он положил мне на стол этот страшный документ.
      АКТ
      1943 года 14 дня февраля месяца, г. Сталинград
      Мы, нижеподписавшиеся, комиссия в составе:
      Капитана Снмоненко В. А.
      Ст. лейтенанта Семенихина В. А.
      Нач. похоронного бюро мл. лейтенанта Цаура Г. И.
      Военфельдшера Назарова И. С.
      Капитана Марьясина.
      6. Члена исполкома Ворошиловского райисполкома депутатов трудящихся тов. Герасимова М. И.
      7. Гражданки этого же района Филипповой Е. А. составили настоящий Акт в том, что комиссией в вышеуказанном составе от 12.02.43 г. произведена откопка и обследование трупов повешенных 23.12.42 г. гитлеровскими извергами в районе Дар-гора города Сталинграда.
      1. В результате обследования мужчины — Филиппова Александра Александровича, 1925 г. рождения, жителя г. Сталинграда, ул. Брянская, 83, установлено:
      Нижняя челюсть сдвинута вправо-вниз, рот приоткрыт. Язык прикусан, кровоподтеки в области обоих глаз, что свидетельствует об ударах твердым предметом. В правом углу губ имеется резаная рана длиной 1,5 см.
      На шее затянут обрывок веревки, что свидетельствует о повешении на веревке.
      2. Труп женщины — Ускова Мария Ивановна, 1917 года рождения, житель г. Сталинграда, пос. Ермана, ул. Прибарачная, 4.
      Выколот правый глаз, рот открыт, язык высунут, наличие кровоподтеков в области левого глаза, что свидетельствует об ударах твердым предметом, затянутый на шее обрывок веревки свидетельствует о повешении на веревке.
      Указанным товарищам как участникам разгрома фашистских войск в Сталинграде воинской частью сделаны гробы, они похоронены в сквере по ул. Рабоче-Крестьянской г. Сталинграда.
      В чем и составлен настоящий Акт в двух экземплярах.
      Подписи: 14.02.43 г.
      Где вам удалось найти акт?
      В таком месте, что никогда бы не догадался. Я зашел в школу имени Саши Филиппова, познакомился с преподавателями, просмотрел документы о Саше, и представьте, среди них был и этот. У меня было двойственное чувство. С одной стороны — крупная удача, неопровержимое доказательство подвига и гибели Марии. С другой — какое-то тяжкое недоумение. Как же так? Столько лет в школе существует точная информация — вместе с Сашей была повешена и Мария Ускова, есть год ее рождения, есть ее довоенный домашний адрес — и не сделано никаких попыток что-либо узнать о ней!
      А если такие попытки были?
      В том-то и дело, что не было. Я спросил об этом пионервожатую, и знаете, что она мне ответила? Дословно: «Мы не ставили перед собой такой задачи». Я хотел было сказать: «Но ведь у вас в школе есть поисковая группа, почему же, черт возьми, она не ставила такой задачи?» Но посмотрел на эту вожатую, на ее сонно-равнодушное лицо и ничего не сказал. Понял — вразумительного ответа мне не добиться.
      Как эта бумага попала в школу?
      В школе находится фотокопия, а оригинал — в Волгоградском областном архиве. Как попал этот документ в школу, не знаю. Да это и не важно. Главное сделано, можно приступать ко второй части поиска…
      Часть вторая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОЛДАТСКИЕ ВДОВЫ

Глава 7
ВОЛГОГРАД

      Первая часть поиска была закончена. Теперь предстояло восстановить довоенную биографию Марин. Что мы знали?
      Знали год ее рождения — 1917-й. Мария была ровесницей революции. Те три женщины, с которыми Николаев встречался в сорок третьем году, рассказывали, что руку Мария искалечила, работая на гвоздильном заводе. Николаев записал и сохранил их имена и фамилии. Но живы ли они? Где находится гвоздильный завод? В каком году Мария работала там? Где родилась Мария? Кто были ее родители?
      Ответы нужно было искать в Волгограде.
      …В Волгоград прилетели ночью, в два тридцать по местному времени. В гостинице оказались около четырех. Дорога была утомительной, и мы, даже не наметив план действий на завтра, легли спать.
      Когда я проснулся, Иван Николаевич уже сидел за столом и что-то писал. Я спросил, сколько времени.
      — Восемь, — ответил он. — Вы спали четыре часа, а я на час меньше. Людям моего возраста нужно спать как можно меньше, времени маловато остается. Вставайте и идите на балкон.
      Я вышел на балкон. Прямо передо мной, метрах в двухстах,
      блестела на солнце Волга. У берега белели паруса яхт. Справа навстречу солнцу пробирался по реке какой-то чумазый буксир.
      — Волга, — негромко сказал Иван Николаевич, — в сорок втором году она была совсем не такой… Мы с вами поедем в Бе-кетовку, это направо по берегу, я все вам покажу: и Купоросную балку, и штаб нашей бригады, и линию обороны…
      Мы отправились на железнодорожный вокзал, там у нас была назначена встреча с однополчанином Николаева, председателем Совета ветеранов 96-й бригады Александром Алексеевичем Бы-чиком.
      Александр Алексеевич уже ждал нас, поглядывая на часы.
      Непорядок, Иваи, — сказал он. — Вы опоздали на пятнадцать минут. Стареешь.
      Виноват, Саша, — улыбнулся Николаев. — Сколько мы с тобой не виделись?
      Три года.
      Ну вот, а ты сразу ворчишь.
      И опять ты не прав, Ваня. Вы же не на прогулку с товарищем приехали, дело серьезное. Тут нужна точность. Я хоть ворчу, а попробуй ты опоздай на встречу с Аглицким!
      Ну да, вы же старые штабисты… Кстати, ты обратил внимание на схему, которую нарисовал Аглицкий? Я тебе ее высылал. Схему перехода Сашн и Марии в тыл?
      Она меня поразила. Все до мелочей запомнил. Там только одна неточность — он поменял местами железную дорогу и шоссейку, а в остальном все идеально. Вот что такое штабист. Так что у нас на сегодня?
      — Едем в Бекетовку.
      Бекетовка. Улица Казака, дом пять. Мы пришли к сестрам Марии Алексеевне Персидской и Прасковье Алексеевне Пинской. Их адрес узнал в адресном бюро Александр Алексеевич.
      Дверь нам открыла пожилая, совершенно седая женщина.
      — Здравствуйте, Прасковья Алексеевна, — поздоровался Иван Николаевич.
      Здравствуйте, только я Мария Алексеевна. А вы кто?
      Я — участник Сталинградской битвы, Николаев Иван Николаевич. Этот товарищ — мой фронтовой друг, а это — сотрудник журнала «Костер». Мы к вам по очень важному делу.
      Мария Алексеевна пригласила нас в комнату.
      Скажите, Мария Алексеевна, а сестра ваша жива? — спросил я.
      Прасковья-то? Сейчас я ее позову. С соседским ребенком нянчится.
      Прасковья Алексеевна вошла в комнату с грудным ребенком. Младенцу было месяца четыре, он сучил ногами и орал.
      — Есть хочет, — объяснила Прасковья Алексеевна. — Мария, беги на кухню, каша пригорит. Это Галки, соседки нашей, ре-бенок. Побежала в парикмахерскую, прическу делать, а этого разбойника мне оставила. А у меня уже силы не те, скоро восемьдесят стукнет…
      Младенец успокоился только тогда, когда получил бутылочку с соской.
      Я уже забыла, как с такими управляться, — сказала Прасковья Алексеевна. — У меня двое своих было, в войну померли. А у Марии — четверо. Дак я сестриных деток воспитывала. Мы с Марией уже сорок три года вместе живем. Мужей на вой-ие потеряли, а дети давно выросли.
      Мария Алексеевна, и вы, Прасковья Алексеевна, — начал Николаев, — постарайтесь вспомнить: когда бои в городе закончились, в середине февраля к вам приходил один военный, интересовался родственниками Марии Усковой.
      Ну а как же, — живо подхватила Мария Алексеевна, — приходил военный, расспрашивал про Мару сю. Помнишь, Прасковья?
      Помню. Молоденький такой, офицер, видно. В званиях я не разбираюсь.
      Старший лейтенант, — уточнил Николаев. — И действительно молоденький, мне тогда было всего двадцать три года.
      Так это были вы… — тихо говорит Мария Алексеевна и качает головой. — Конечно, разве вас сейчас узнаешь. Да и мы с сестрой уже старухи…
      Мы к вам по делу, — решительно прервал воспоминания сестер Бычик. — Вы хорошо помните Марию Ускову и ее семью?
      Да как же нам не помнить Марусю, да, Прасковья? Рядом ведь жили.
      Расскажите, пожалуйста, все подробно.
      Рассказ Марии Алексеевны Персидской С семьей Усковых мы жили рядом до войны. Они на Приба-рачной, четыре, мы — в доме шесть. Сейчас этой улицы нет, остались только две развалюхи. Улица шла прямо по оврагу, потом мы можем туда сходить. Усковы — не сталинградские, они приехали сюда из области. В каком году, точно не помню. Приехали без отца, он к тому времени уже умер. Так что мы его не знали. Мать, Прасковья Ивановна Ускова, и две дочери — Марфа и Мария. Отца звали Иваном, отчества не знаю. Мать уже была старенькая, болела, плохо видела. Когда они приехали, купили домик на Прнбарачной улице, мы его называли — курятник. Его и домом-то нельзя было назвать, просто маленький деревянный сарайчик. Жили они бедно. Мать уже нигде не работала, пенсия у нее была маленькая. Марфа и Мария пошли работать на завод Ермана, лесопильный. Кем работала Маруся, я не знаю. Знаю только, что руку она потеряла там. Она долго лечилась, а потом, когда поправилась, кажется, в тридцать седьмом году, пошла работать на фабрику игрушек, это здесь рядом, станция Руднева. Фабрика была в бывшей церкви, сейчас там склад. Маруся была подсобницей — много ли сделаешь одной рукой. Искалеченную руку она засовывала под поясок кофты. Когда началась война и фронт был уже возле Бекетовки, старшая, Марфа, куда-то ушла, видно, уехала в эвакуацию, и с той поры о ней ничего не было слышно. Мать, Прасковья Ивановна, умерла весной сорок второго года, так что Мария жила одна в своем домике. В Веке-товке были наши военные части, туда Маруся и стала ходить вместе с моей племянницей Нюрой Гузенко. Говорили, что в Бе-кетовке была какая-то школа разведчиков, но мы с сестрой ничего этого не знали, Нюра не говорила нам об этом. Маруся и Нюра дружили между собой, хотя Нюра была младше, она с двадцать четвертого года рождения. Мы знали, что Мария и
      Нюра бывали в Сталинграде, но зачем — они не говорили. Нюра ходила в Сталинград три раза, а на четвертый не вернулась. Потом нам рассказали, что ее убилн немцы, но где и в какое время, мы так и не узнали. Спрашивали у Марусн, она сказала — не знаю. Потом пропала и Маруся…
      Рассказ Прасковьи Алексеевны Пииской
      Я работала с Машей в тридцать седьмом году на фабрике игрушек. Маша была очень добрая и ласковая. И очень сдержанная. До того, как она покалечила себе руку, была веселая, часто пела, смеялась, а после этого стала какая-то грустная, часто задумывалась. Роста она была среднего, нос у нее был прямой, остренький. Волосы — рыжеватые. А Марфа, сестра ее, была ярко-рыжая. Они совсем не походили друг на друга по характеру. Марфа была своенравная, с людьми плохо сходилась. А Мария — совсем наоборот. Вы спрашиваете, была ли оиа красивая. Нет, ее нельзя было назвать очень-то красивой. Одевалась она бедненько, невзрачно. Но уж очень уважительная была, скромница. Приехали они в Сталинград или из Рахиики, или вз Дубков. Это надо спросить у Марии Иосифовны Скворцовой, они вместе приехали в Сталинград. Скворцова сейчас в Астрахани, у своей младшей дочки, а старшая ее дочь, Анна Дмитриевна Дуюнова, живет в Волгограде-два, но адреса мы не знаем. Аия должна помнить Марусю, ей тогда было лет четырнадцать.
      Возвращаясь от сестер, мы увидели здание бывшей церкви, где когда-то была фабрика игрушек. Высокий каменный забор, колючая проволока — склад… Здесь работала Мария.

Глава 8
НЕВОЕННООБЯЗАННАЯ

      Завод имени Ермана, одно из старейших предприятий Волгограда, носит имя революционера, борца за Советскую власть в Царицыне Яковд Ермана. Здесь делают мебель, деревянную посуду, огромные бревна превращают в строительные материалы. Через проходную, натужно гудя, идут машины с готовой продукцией и сырьем. Завод огромный, здесь работают несколько тысяч человек. Когда-то работала и Мария…
      Мы сидим в кабинете начальника отдела кадров Александра Ивановича Полежаева. Он уже знает, зачем мы пришли, и сейчас внимательно изучает документы, которые мы разложили перед ним: письма, воспоминания. Закончив чтение, снимает очки и как-то растерянно говорит:
      — Как же так? Работница нашего завода, героиня, разведчица, а мы ничего не знали…
      Снимает трубку и быстро, по-военному говорит:
      — Пожалуйста, пригласите секретаря парткома, комсомол, архивариуса и редактора газеты. Передайте — дело очень важное, приехали люди из Ленинграда. Жду.
      Через несколько минут мы познакомились с секретарем парткома Аркадием Петровичем Лызо, секретарем комитета комсомола Володей Бабичевым, редактором многотиражной газеты Анной Александровной Иоглы и заводским архивариусом Ниной Васильевной Федорушкиной.
      — Не знаю, смогу ли чем-нибудь помочь, — сказала Нина Васильевна. — Личных карточек рабочих, которые работали у нас до войны, осталось всего шестьдесят семь. А было несколько тысяч. Но если уж очень повезет… Я сама сейчас проверю эти карточки, откладывать не будем.
      Нина Васильевна ушла.
      В любом случае, — сказал Володя Бабичев, — найдется карточка или нет, нужно искать людей, которые работали вместе с Марией. Правда, с тех пор пятьдесят лет прошло, но у нас же много ветеранов, стариков. Павел Иванович Тепловодский, например, потом бабушка Нины Рожковой, забыл ее имя-отчество…
      Аграфена Степановна, — подсказал секретарь парткома. — Я ее недавно видел. Ей уже почти девяносто, но она все прекрасно помнит. Ветеранов у нас наберется десятка два. Ты прав, Володя, кто-то обязательно должен помнить Марию.
      Наверняка помнят, — подхватила Анна Александровна. — Ведь Ускова покалечила руку здесь, на заводе, случай редкий… Это могло быть только в лесопильном цехе. По-моему, и Рожкова, и Тепловодский работали именно в лесопильном…
      Завтра же соберем внеочередное комсомольское собрание и распределим обязанности по поиску материалов о Марии Усковой, — говорил Володя Бабичев.
      Пришла Нина Васильевна.
      Так я и думала. Ничего нет. Понимаете, война, пожары, бомбежки, завод не работал. Большая часть архивов сгорела. Все старые фотографии, довоенные, я сдала в заводской музей. Там в основном групповые снимки — цех или бригада. Может, на одной из этих фотографий и есть Мария? Но кто ее узнает? Если бы найти человека, который хорошо помнит ее в лицо.
      Найдем, — твердо подытожил Александр Иванович. — Обязательно найдем. А вас я попрошу, Нина Васильевна, посмотрите еще раз. Знаете, как в жизни бывает, иногда и не думаешь, что здесь может быть что-то, а оно тут как тут. Может, в старых реестрах посмотреть?
      Федорушкина снова ушла.
      — У меня к вам, товарищи, просьба, — обратилась к нам редактор газеты. — Не могли бы вы оставить мне материалы поиска? Мы опубликуем их в нашей газете, может быть, кто-нибудь и откликнется…
      Материалы были у нас в нескольких экземплярах, один мы оставили Анне Александровне. Договорились держать постоянную связь с заводом, Володя Бабичев обещал регулярно сообщать о ходе поиска.
      …Вернулась Нина Васильевна.
      — Вот, — просто сказала она, — перечень. Реестр поступления рабочих и служащих завода. Тридцать третий год. Смотрите страницу сто шестьдесят третью.
      На указанной странице, в самом низу, под номером 1200 значилось:
      Ускова Мария Ивановна. Дата приема — 5 июля 1933 года.
      В скобках стояли две буквы — н/о. Под номером 1201 — Ускова Марфа Ивановна. Дата приема — 26 мая 1933 года.
      Что означают буквы н/о? — спросил я Нину Васильевну.
      Невоеннообязанная…
      Мы возвращались в город уже затемно, в вагоне электрички горел свет, она была заполнена рабочими. Мы стояли в набитом людьми, прокуренном тамбуре и говорили о замечательных, отзывчивых людях, с которыми сегодня познакомились, о реестре тридцать третьего года, о том, что сегодня нам удивительно повезло.
      Живы люди, которые хорошо помнят Марию. И все же их устные свидетельства не заменят одной сухой строчки в старой канцелярской книге, чудом сохранившейся на заводе Ермана. Мария никогда не была студенткой московского института. Она была простой рабочей девчонкой, комсомолкой далеких тридцатых годов.

Глава 9
Я ЗВАЛА ЕЕ «ТЕТЯ МАША»

      Речной вокзал, гостиница «Волга».
      Здесь работает Анна Дмитриевна Дуюнова, старшая дочь Марии Иосифовны Скворцовой, хорошо знавшей семью исковых.
      — Анна Дмитриевна, нам рассказали, что ваша семья приехала в Сталинград из области в тридцатые годы. Откуда вы приехали — из Рахинки или Дубков?
      — Нет, мы переехали сюда из Катричева, в тридцатом году, мне тогда был всего годик. Хутор Катричев — это сто тридцать километров от Волгограда. Когда в сорок втором немцы подошли к Сталинграду, мы с мамой эвакуировались обратно в Катричев. Там я училась в школе. Вернулись в Сталинград уже после войны.
      — Вы хорошо помните Марию Ускову?
      — Какую Марию?
      — Вы на какой улице жили в Бекетовке? На Терновой?
      — Да.
      — А Мария жила недалеко от вас, на Прибарачной. У нее была сестра Марфа и старенькая мама, Прасковья Ивановна.
      — Я как-то сразу не поняла. Тетю Машу Ускову? Как же мне ее не помнить? Для меня она тогда была тетя Маша, хотя я и сама сейчас тетя, даже бабушка… У Марии левая рука была сухая. Она иногда ходила к моей маме. И Марфу помню, она была рыжая, а тетя Маша — светленькая. А почему вы интересуетесь Марией?
      Мы объяснили.
      Анна Дмитриевна слушала нас внимательно, но в глазах ее виделось недоумение, какой-то немой вопрос. Она не перебивала, только время от времени удивленно восклицала:
      — Да что вы говорите? Неужели? Это тот самый Саша Филиппов, и значит — Мария была вместе с ним? Да как же это мы ничего не знали… И кто бы мог подумать!
      — А почему вас, собственно говоря, это удивляет? — спросил Николаев.
      — Да как-то даже не верится. Тетя Маша Ускова — и вдруг героиня, разведчица…
      — Анна Дмитриевна, Усковы тоже переехали в Сталинград из Катричева?
      — Видимо, да. Не могу точно сказать. Это мама знает, но она сейчас в Астрахани, у младшей дочери. А Катричев я помню очень хорошо. Я там училась в школе, у меня там даже была первая любовь — Коля Усков нз параллельного класса…
      — Усков?.. Это не родственник Марии?
      — Вряд ли. В Катричеве очень много Усковых, в кашей области это очень распространенная фамилия. В какое село не приедете, везде будут Усковы. Вот мама вернется из Астрахани, я все у нее узнаю.
      — У вас случайно не сохранилось довоенных фотографий? Может быть, на какой-нибудь есть Мария?
      — Фотографии нашей семьи и родственников есть, а Марии — нет. Но у нас есть родственница, моя тетя, двоюродная, так мама не раз говорила, что она очень похожа на Марию. Тетя Шура. И фотография есть, старая, двадцатых годов.
      — Вы могли бы узнать Марию на фотографии?
      — Конечно, я хорошо помню ее лицо.

Глава 10
СОЛДАТСКИЕ ВДОВЫ

      Появлялись все новые и новые свидетели недолгой жизни Марии Усковой.
      С завода Ермана регулярно сообщали новости — комсомольцы нашли старых рабочих-ветеранов, знавших Марию. Аграфена Степановна Рожкова помнила Марию не только по работе, оказывается, она тоже жила на Прибарачной улице. Павел Степанович Тепловодский рассказывал:
      — Знал я эту девушку. Фамилию запамятовал, но случай этот помню очень хорошо. Это было вечером, когда девчонку искалечило, весь завод об этом узнал. У нее рука попала в «педал-ку» — так называлось приспособление для распиловки бревен. Была бы фотография, узнал бы…
      …До Катричева сто тридцать километров по шоссейной дороге. Через четыре часа утомительной тряски с заездами в попутные села автобус дотащил меня до развилки с указателем^ «Катричев», а сам укатил дальше, в районный центр Быково. Вокруг была степь, осенний ветер гулял по этой степи, и я пожалел, что не взял из Ленинграда теплых вещей.
      От шоссе вправо уходила асфальтированная дорога на Катричев. Нужно было ждать попутной машины, автобусы в Катричев сегодня не ходили, об этом меня предупредили еще в Волгограде. Но попутных машин, как на грех, не было. Пошел пешком. Далеко впереди, у самого горизонта, виднелась темная полоска деревьев.
      «Наверно, за этими деревьями и есть Катрнчев», — думал я, прибавляя шагу. По обе стороны дороги лежали поля. Вот уже исчезла из виду главная дорога, стена деревьев на горизонте стала видна более отчетливо. Через час я наконец достиг этих деревьев, но впереди лежала та же дорога, и на этот раз горизонт был совершенно чист.
      Часа через два начнет смеркаться. Я не знал, сколько километров до Катричева.
      Через полчаса меня догнали красные «Жигули».
      — Садитесь! — крикнул водитель. Я залез в машину.
      — Вы что же, пешком собрались в Катричев? — спросил водитель. — Вы знаете, сколько туда километров? Сорок. К утру, конечно, добрались бы.
      Тепло и мягкое покачивание машины сделали свое дело, я заснул.
      — Приехали!
      Я посмотрел в окно. Мы стояли в степи, никаких признаков жилья рядом не было. На обочнне тарахтел колесный трактор с прицепом, возле него — четверо женщин.
      — Дальше поедете на тракторе, — словно извиняясь, сказал водитель «Жигулей». — У нас была договоренность, я должен забрать этих женщин.
      В кабине трактора, кроме водителя, сидел еще какой-то старик, так что пришлось лезть в кузов, загруженный мешками с картошкой. На этот раз мне не повезло. Скажу только, что когда мы все-таки приехали в Катрнчев, я не мог от холода даже поблагодарить водителя.
      Уже совсем стемнело. Улицы были плохо освещены, только на колхозной площади, у столовой, весело играла гармошка и танцевали нарядно одетые люди.
      — Свадьба у нас, — сказал мне старик, который ехал в кабине. — Васька Усков женится…
      Старик подозвал двух мальчишек, которые крутились у столовой, наблюдая за танцующими.
      — Отаедете к директору школы, — хмуро приказал он мальчиткам. — Да ие идите напрямкн — утонете. Глядите, какая грязища, а товарищ — в ботиночках…
      С директором школы Алексеем Сергеевичем Целковским разговор был по-военному коротким.
      — Вас понял. Чем можем — поможем. Поисковой работой в школе занимается Лидия Михайловна Гончарова, учительница литературы. Если сведения об Усковой верны, она найдет. Наша Лидия Михайловна — человек увлеченный. А дети? Что делают! Недавно пристали ко мие — давай им отдельное помещение для музея народного быта. А где я им возьму помещение? Школа маленькая. Конечно, если бы третий этаж пристроить…
      Мы отправились к Гончаровой. На улице уже была ночь.
      Лидия Михайловна в отличне от директора школы оказалась не такой торопливой. Сначала она накормила ужином меня и своего сына Витьку, потом внимательно выслушала рассказ о Саше и Марин, потом изучила папку с документами.
      Я думаю так: нужно обойти в селе всех наших старушек и опросить их — может, кто помнит семью Марии. Таких старушек в Катричеве — тридцать шесть.
      Откуда вы знаете? — удивился я.
      Да я же здесь родилась. А потом мы недавно в школе вечер проводили, назывался он «Солдатские вдовы». Обошли с ребятами всех старух, у которых мужья и дети на войне погибли, и записали их рассказы на магнитофон. Шесть кассет записали. И знаете, какая получилась картина? Мы с детьми узнали о жизнн нашего села столько, что хватило бы на целую книгу. Пригласили из других городов детей наших старушек. И представьте — все приехали. Ни один не отказался. Вечер, конечно, был очень торжественный. Наши старушки сидели в президиуме, на сцене, а мы с ребятами рассказывали биографии их мужей, читали стихи, пели военные песни. После этого вечера бабушки мне проходу не давали: «Лида, дочка, а когда еще такой вечер будет? Может, мой Ванька опять приедет…»
      Среди них есть Усковы?
      В том-то и дело, что почти все они — Усковы. Моя мама тоже Ускова. Нужно сделать так: сначала обойдем всех Уско-вых, а потом остальных.
      — Лидия Михайловна, о каком музее говорил ваш директор?
      — Беда с этим музеем. Два года назад мы с ребятами решили создать в школе музей народного быта. Ну, знаете, собрать бытовые предметы — деревянную посуду, прялки, ткацкие станки, коврики, записать фольклор. У нас в селе старые люди знают очень много народных песен, которые поют только у нас, в степн. Собирали мы долго, сделали много. Но где все это хранить? Вот и воюем с директором, чтобы дал помещение. А пока все свалено в учительской…
      На следующий день начались наши беседы с Усковыми. Я в основном молчал, беседу вела Лидия Николаевна.
      — Здравствуйте, баба Мотя! Доброго вам здоровья!
      Здравствуй, Лида. Спасибо, детка. Сидайте. А это кто же I с тобой?
      Это, бабушка, корреспондент из Ленинграда. У нас к вам тело.
      Из Ленинграда? — задумчиво переспросила баба Мотя. — А чего ж с такой далн приехал?
      Баба Мотя, мы ищем родственников одной девушки, партизанки, ее фашисты повесили в сорок втором году в Сталинграде. Ее фамилия была — Ускова. Звали Мария. Вы ведь тоже Ускова?
      Да сейчас-то я не Ускова, а в девках была Ускова, по отцу. А кто у нее были родные, у Марии вашей?
      Отец — Иван Усков, отчества не знаем, мать — Прасковья Ивановна. У них было две дочери — Марфа и Маша. Марфа примерно с десятого года рождения, а Маша — с семнадцатого. Вот и нужно узнать — катричевская она или нет. В городе говорят — катричевская…
      Кто говорит?
      Скворцова Мария Иосифовна. Не знали такую?
      Баба Мотя отрицательно качает головой. Глаза у нее слезятся, старуха поминутно вытирает их платочком.
      Не помню, детка. А за кем она была?
      Ее муж — Дмитрий Скворцов. На фронте погиб.
      Тю, да это же Мнтька Скворцов. Знаю, и Марусю, жинку его, знаю. Маруся в девках была — Свиридова. А Ивана Ускова не помню. Был Митька Усков, его «бегунок» звали, был Сашка Усков, того «каблучком» звали, а Ивана не помню…
      Пора уходить, мы прощаемся, но баба Мотя не отпускает нас, пытается усадить за стол, ставит миску с пирогами. Я отказываюсь, Лидия Михайловна шепчет:
      — Нельзя, обидите. Съешьте пирожок…
      Едим пирожки, пьем компот, благодарим и идем в следующий дом…
      Бечер. Б окнах зажигаются огни…
      — Ну, — говорит Лидня Михайловна, — если и баба Федора не помнит, тогда уж не знаю…
      Мы вошли к бабе Федоре, заглянули нз горницы в комнату. На длинном столе стоял самовар, миска с пирогами, а за столом сидели старухи Усковы — баба Мотя, баба Матрена, баба Федора, баба Васена, баба Шура, баба Глаша — все те, у кого мы сегодня побывали. Старухи спорили.
      Васена! — говорила баба Мотя. — Тебе восемьдесят, а ты уже ничего не помнишь. Я старше тебя и знаю — на ферме жили «бегунки», а на хуторе, в Кривой балке — «каблучки»… У них не было Ивана. Степан был, Федор и Семен были, а других не было…
      Был один Иван, — сказала баба Федора, — не ругайтесь. Был Иван, я помню. Возле чувашей жил, на третьем хуторе. Я его помню, а отчества не знаю, жена у него была, дочка, одна или две, не помню. Бондарем был, бочки делал…
      Утром я уехал в Волгоград. На прощанье Лидия Михайловна сказала:
      — Найдем, можете быть уверены. Если мне с детьми не удастся, старухи найдут, вспомнят. Теперь они не успокоятся.
      Автобус катил в Волгоград.
      «Неужели Анна Дмитриевна ошиблась? — думал я. — Что значит — приехали вместе с Усковыми? Как понять слово „вместе“? Может быть, оно означает „одновременно“? В одно время приехали: Скворцовы из Катричева, Усковы из Рахинки или Дубковка, как говорила Мария Алексеевна Персидская?» В Волгограде я снова зашел к Дуюновой.
      — Я говорила с Астраханью, — сказала Анна Дмитриевна, — с мамой. Она сказала, что Усковы — катричевские, приехали в Сталинград в двадцать девятом году, вместе с нами. Жили в степи, на хуторе, возле Катричева. Мария там и родилась. В тот же день я дал телеграмму в Катричев:
      «По сведениям Скворцовой Мария родилась и жила в Катричеве, одном из хуторов. Сталинград переехали двадцать девятом году. Отец Усков Иван Иванович. Попытайтесь узнать в сельсовете точное место рождения Марии. Ответ сообщите адресу Ленинград, Мытнинская 1/20, журнал „Костер“».
      Через неделю в редакцию пришла телеграмма из Катричева:
      «Сельсовете данных не оказалось. Солдатские вдовы и катричевские следопыты продолжают поиск. Гончарова»,

Глава 11
КАТРИЧЕВСКИЕ СЛЕДОПЫТЫ ДЕЙСТВУЮТ

      Статья называлась «Мария из села Катричева?». Ее написала сама Лидия Михайловна, рассказав в ней краткую историю подвига Саши и Марии и о наших совместных посещениях «солдатских вдов». Заканчивалась статья словами: «Поиск продолжается. Всех, кто сможет хоть чем-нибудь помочь, просим откликнуться».
      В редакцию газеты пошли письма. Уже потом мы узнали, что не только письмами атаковали быковский «Светлый путь» — были и многочисленные посетители. Видимо, история Марии Усковой крепко задела самолюбие ее земляков. Встречались деловые письма, в которых жители района рассказывали о знакомых им семьях Усковых, но большинство корреспондентов интересовал вопрос: а что же дальше? Нашли ли родственников Уско-ьой или людей, знавших ее? И где она все-таки родилась? Письма из Рахинки, Дубков, Волжского, Быкова, практически из всех хуторов и деревень Быковского района. Многие из этих писем сотрудники газеты переправляли в «Костер», и всякий раз мы с волнением вскрывали очередное послание: нет ли чего нового?
      И вскоре это новое появилось. Катричевские следопыты не дремали. «Дорогой „Костер“! Поиск продолжаем.
      Бабушки сообщили нам, что нашли двух человек, которые знают, где родилась и жила Маша Ускова, помнят ее. Это Василий Дмитриевич Осадчий и Степан Егорович Самарский. Это наши, катричевские жители. Мы побывали у них дома, ио дело в том, что Степан Егорович отказался что-либо рассказать нам, сказал, что будет говорить только с корреспондентом из Ленинграда. А Василий Дмитриевич говорит, что Машу помиит очень хорошо, ио что разведчицей она ни за что не могла быть. Почему — не объяснил. Дорогой „Костер“, приезжай к нам, пожалуйста, к тому времени еще что-иибудь выясним. По поручению катричевских следопытов — Наташа Ускова и Марина Кобликова».
      И снова дорога. На этот раз ранией весной, вместе с Александром Алексеевичем Бычиком, бессменным нашим помощником в поисках. Знакомая дорога в Катричев. Ожидание попутной машины. Издалека доносится чуть слышное гудение трактора — идет весенний сев. Мы знаем, что в Катричеве нас ждут ребята и Лидия Михайловна — она специально приехала на встречу из Быкова, сейчас она живет в райцентре, работает заведующей отделом культуры Быковского райисполкома.
      Как вы думаете, Александр Алексеевич, почему Самарский отказался рассказывать ребятам о семье Усковых? Почему он ждет корреспондентов из Ленинграда?
      Трудно сказать. Может быть, у него какая-то неприязнь к семье Усковых, это тоже нельзя исключать. А может, и не знает ничего, так тоже бывает…
      На этот раз нам долго ждать не пришлось. Директор школы приехал за нами на машине, и в полчаса мы домчали по гладкой, как стекло, дороге в Катричев.
      Памятуя об условии Степана Егоровича Самарского, на встречу с иим ие стали брать много народу, отправились втроем: Я, Лидия Михайловна и Александр Алексеевич. Самарского мы нашли на огороде, он вскапывал грядки. Ему уже под восемьдесят, он глуховат, чтобы лучше расслышать, прикладывает ладонь к уху. Сначала он потребовал документы, аккуратно проверил, внимательно вглядываясь в фотографию на удостоверении.
      — Ну, слухайте, — строго начал Степан Егорович, — что помню, скажу. Машу помню, хоть она и поменьше от меня была лет на десять. Понимаете, я с ней не водился, уже парубком был, взрослым и на хуторе том бывал не часто. Так, если по степи, бывало, куда едешь, когда и завернешь к прыщам…
      — К каким прыщам?
      — Так ведь хутор ихний в народе так и называли — Пры-щов. Это по-нашему, по-уличному. А чего «прыщи» — кто его знает? Чего, спросите, каблучки, крючочки? Звали и звали. Отец, помню, строгий был, Иван, хозяйство вел крепко. Колодец у них был хороший, вода чистая-чистая, как слезинка. JCafl был большой, ветрячок, ну, мельничка такая маленькая, ветряная. Мой отец раза два посылал меня к Ивану Ивановичу, муку молоть. Денег он за помол не брал, Иван Иванович. Так если кусок сала возьмет, да ему и того не нужно было, все ивое. Братья у Марии были. Один, Николай, кажись, старший, напротив жил, в своем доме, младшего не помню. Ну, Маша и Марфа. Марфа была рыжая, аж красная, а Маруся — та смазливенькая, красивая. Беленькая. Смеялась все: значит, легкая характером была… Дом у них был деревянный, крепкий. А дальше случилось вот что: Иван Иваныч помер, хозяйство Прасковья не могла одна тянуть, и все постепенно порушилось. Когда они уехали, не помню точно, помию, что в двадцатые годы, в конце. Куда, к кому — не знаю… А теперь у меня к вам вопрос: почему вы Машей интересуетесь? Что она такого сделала?
      Коротко рассказываем о Маше.
      Степан Егорович недоверчиво слушает, качает головой.
      — Ну, это мне уже дети говорили. Только вот что непонятно: как же она могла быть разведчицей? Обыкновенная неграмотная девка, как и я…
      Мы снова стали объяснять Степану Егоровичу, какой Маша была разведчицей, и что она была достаточно грамотной и т. д. Он не возражал, только как-то сокрушенно вздыхал и недоверчиво улыбался…
      Василий Дмитриевич Осадчий рассказал:
      — Хорошо помню мать Марии, тетку Параньку. Шустрая была тетка, хозяйственная. Маша была старше меня года на четыре. Боевая была девка. Веселая. Петь очень любила. Голосок у нее был чистый, звонкий. Все больше народные песни пела, наши, степные. Читать любила. Конечно, библиотек тогда у нас никаких не было, и школы не было, ее только в тридцатом году открыли, в Катричеве, а Паранька с дочерьми уехала в двадцать девятом… Откуда у них были книжки, не знаю… Но помню — читала. И писала хорошо, красиво. Наш хутор рядом с ихним был. Нас по-уличному «крючочки» звали, их — «прыщи». Я-то совсем неграмотным парнем был, читать-писать научился лет в тринадцать. Кто научил Марию читать и писать, не знаю. Мать неграмотная была. Может, отец. Но я его не помню. Жили они в круглом доме. Что такое круглый? Это дом с четырехскатной крышей. Его в начале тридцатых годов перевезли на какой-то ближайший хутор. Может, он до сих пор сохранился, нужно будет узнать…
      Забегая вперед, скажу, что и в это посещение Катричева мы не узнали главного, точно так же, как и в первый мой приезд. Самое интересное выяснилось уже в Ленинграде, буквально через две-три недели. Опять получилось так, что, беседуя с Самарским и Осадчим, мы не знали, что в Катричеве живет прямая родственница Маши Усковой…
      «Дорогой „Костер“!
      Рады сообщить новость: после того, как вы побывали у нас, в школу пришла Мария Федоровна Чепусова (в девичестве — Кобликова) и сказала: что же вы ходите по людям, которые ром ничего сказать не могут, а я же — племянница Марии! Мы просто остолбенели. Вот это да! Сколько искали, ходили, спрашивали, а к Марии Федоровне не догадались зайти. Но это ниша вина. Вот что нам рассказала Мария Федоровна:
      Мой отец, Кобликов Иван Павлович, был родным племянником Прасковьи Ивановны, матери Марии, значит, я довожусь Маше двоюродной племянницей, а оиа мне — двоюродной теткой. Хотя я старше Марии на три года. Так что моя тетя — Мария — моложе меня. Мы часто бывали в гостях у Усковых, поэтому я хорошо знала всю семью.
      Ивана Иваныча, отца Марии, помню смутно, потому что мы с ним почти никогда не разговаривали. Прасковья Ивановна — маленькая, худенькая, очень подвижная, ворчливая, но, в общем, добрая тетка. Весь дом держался на ней. Очень любила порядок, приучала детей к порядку. Везде у нее было чисто прибрано — и в доме, и во дворе, и в саду. Николай, старший брат Марии, Выл женат, имел детей. Где они сейчас, остался ли кто — не инаю. Наверное, кто-то есть. Иван — второй брат, был иа фронте, а вот вернулся ли он, не знаю. Марфа — невысокого роста, плотная, замкнутая. А Маша пошла в мать, в Кобликовых. Она за-помнилась мне в белом платье с цветочками, ситцевом. Очень подвижная была, общительная, всегда играла с детьми. Учила меня читать и вязать. А Прасковья Ивановна сердилась: чего учишь? За тобой не успеваю дырки заплетать… Маша была красивой, лицо ее помню как сейчас. Домик у них был небольшой, но прочный. Был он с резьбой. Мне запомнилось большое круглое зеркало в темной деревянной оправе, наверху был резной козырек. Посредине комнаты стоял длинный стол. Он не накрывался скатертью, был расписан цветами. В углу комнаты стоял большой чугун — в нем всегда был грушевый взвар — компот. Тетка Прасковья пекла очень вкусные пирожки и любила угощать ими гостей. Пироги складывала стопочкой. Когда мы ездили в Рахинку, а дорога шла через Пры-щев хутор, обязательно заезжали к Усковым. Прасковья Ивановна сразу же начинала хлопотать по хозяйству, старалась всех вкусно накормить.
      Осенью и летом, когда яблоки поспевали, мой отец делал „гарбузницу“ — воз для тыкв, и ехал к Усковым за яблоками. Прасковья Ивановна говорила: „Собирайте, собирайте побольше, насушите на зиму!“ Яблоки у них были очень вкусные, крупные.
      Усковы уехали в Сталинград неожиданно. Прасковья Ивановна даже племянника, то есть моего отца, ие предупредила. Отец хотел перетащить дом на свой хутор, но ему не разрешили. Позже его перевезли на Симиливку, кажется, он и до сих пор сохранился. В зтом доме жила семья Гриценко Матрены, она жива, сейчас в Катричеве, у дочери. Отец навещал Усковых в Сталинграде. Однажды приехал и сказал: „Мария без руки осталась“.
      Помню, что отец рассказывал, будто бы Маша вышла замуж, и тот парень, ее муж, переехал жить к иим. Прасковья Ивановна почему-то невзлюбила его и старалась их развести. Отец просил, чтобы она не вмешивалась и ие мешала жить молодым, как им хочется. Когда отец ушел на фронт (он погиб), связь с семьей Усковых прервалась. Сейчас в Катричеве живет мой брат, Алексей Иванович Кобликов, в Волжском — брат Николай, в Волгограде — сестра Татьяна. Маше они доводятся двоюродными племянниками. Они намного моложе Марии и не могут ее помнить…
      Вот что рассказала нам Мария Федоровна Чепусова. С племянниками Марии мы постараемся встретиться и что-нибудь еще разузнать. С уважением — катричевские следопыты».
      В Волгограде мы наконец застали Марию Иосифовну Скворцо-ву, мать Анны Дмитриевны Дуюновой. Застали, можно сказать, чудом, потому что через два дня она снова уезжала в Астрахань. Мария Иосифовна показала нам старые, пожелтевшие фотографии тридцатых годов.
      Вот, смотрите, это моя старшая сестра Шура. Так вот, Мария была очень похожа на нее. Только губы у Маши были полнее — видите, у Шуры они в ииточку, а у Маши более округлые… И волосы попышнее…
      Мария Иосифовна, в Катричеве нам сказали, что якобы Мария до войны вышла замуж. Вы ничего об этом не знаете?
      Очень даже знаю. И мужа ее помню, Виктором звали. Только вот фамилию его забыла. Хороший был парень, веселый, работящий, на заводе Ермана работал. Наверное, вы не знаете, у Маши ведь ребенок родился, девочка. А тут и война пришла. Муж Маши на фронт ушел и в первый же год погиб. А дочку свою Маша очень любила. Ей трудно было носить ребенка, с одной-то рукой, так ей кто-то сделал деревянную колясочку, она и возила дочку в ней. Я, помню, спрашивала ее: «Как же ты пеленаешь девочку, одиой-то рукой?» А она смеется, ничего, мол, справляюсь… Девочка Машина и года не прожила — умерла. От чего — не знаю, зиаю только, что болела, болела и умерла. А тут и муж Машин погиб, и все беды на нее сразу свалились. Прасковья уже никудышная была, еле передвигалась, плохо видела, так что туго Маше приходилось. Подрабатывала где придется…
      Вы могли бы точно показать место, где стоял их домик?
      Конечно. Только мие уж трудно будет в Бекетовку ехать, по оврагу ходить. Аня с вами поедет, она лучше моего вам все расскажет и покажет…
      Утром следующего дня мы отправились в Бекетовку. Знакомый овраг, мы здесь уже были с Иваном Николаевичем. Склоны его буйно заросли чертополохом и крапивой, лопухами и широкими, разлапистыми листьями мать-и-мачехи. На дне оврага бежал мутный, быстрый ручей.
      Бывшей Прибарачной улицы уже иет. Неизвестно как сохранились два старых домика, прилепившихся на самом краю оврага, такие ветхие, что казалось — подуй посильнее ветер, и снесёт эти нелепые сооружения, и настанет конец Прибарачной улице, где когда-то жили люди…
      По крутой, извилистой тропинке поднимаемся на противоположный склон оврага, к самым домикам. Вдоль оврага тянется покосившийся заборчик.
      — Вот по этой дорожке Мария ходила на работу, — говорит Аниа Дмитриевна. — Как сейчас это помню: раннее утро, солнце поднимается прямо из оврага, а по дорожке идет Маша — в белом платочке, на завод… Вот посмотрите, здесь стоял домик Усковых, видите, даже фундамент сохранился.
      Да, от того домика остался только фундамент — квадратная лента бутового камня, занесенная песком и глиной, его очертания скорее угадываются, чем видятся.
      А в голубом утреннем небе пели птицы. День обещал быть жарким, но пока еще было по-утреннему свежо. И трудно было представить себе, что когда-то здесь грохотала война, разворачивалось одно из самых гигантских сражений Великой Отечественной войны. И в этом сражении потерялась тихая, незаметная девушка Маша Ускова, и никто сейчас не знает о ее незаметной жизни и гибели…
      Она защищала свой маленький домик, свой бекетовский овраг, где умерли ее мать и маленькая дочка, откуда ушел на войну ее муж, где прошла ее нелегкая юность…

Глава 12
БЕЗ ОСОБЫХ ПРИМЕТ

      Нам стала известна довоенная биография Марии. Были найдены люди, знавшие семью Усковых, обнаружены даже родственники, правда, дальние, точно установлено место ее рождения. Не хватало одного — фотографии Марии.
      На заводе Ермана просмотрели десятки снимков тридцатых годов, групповые и одиночные, на которых сфотографированы рабочие завода, сияли копии и показали людям, которые хорошо помнят Марию, — ее там не было. Не оказалось фото и в семейных архивах родственников, соседей, знакомых.
      Так какой же она была, Маша Ускова?
      Идея родилась в «Костре» — пригласить в Ленинград людей, хорошо знавших Марию, и здесь, в лаборатории криминалистики, по фотороботу восстановить ее портрет.
      Эту работу возглавил сотрудник института судебной экспертизы, кандидат юридических наук Михаил Григорьевич Любарский. Он уже выступал на страницах нашего журнала, рассказывая читателям о поисках и находках ленинградских криминалистов, и подобную работу ему приходилось делать ие впервые. Но задача была сложная.
      Лично мие все представлялось просто: как в детективных кинофильмах — в темном зале сидят люди и смотрят на освещенный экран, где оно за другим проходят самые разнообразные лица.
      Нет, нет, зто совсем не то…
      А может быть, это?
      Да нет, волосы, пожалуйста, потемнее и нос потоньше…
      Пожалуйста, дайте нос потоньше!
      — Да, что-то есть. Только вот брови, мне кажется, чуть-чуть погуще…
      Ну, кино есть кино, а в жизии все оказалось и проще, и сложнее. Прошло сорок три года с тех пор, как люди видели живую Марию Ускову. Как вспомнить ее лицо в подробностях и не ошибиться?
      Из Москвы приехал Михаил Павлович Аглицкий, из Волгограда — Анна Дмитриевна Дуюнова и Александр Алексеевич Бычик, Николаев был на месте, в Ленинграде.
      И вот мы сидим в редакции «Костра», за большим редакционным столом, пьем чай и беседуем с нашими гостями. Вернее, беседуют они, а мы сидим и слушаем. Эти люди прошли всю войну, все трое дошли до Берлина, у всех тяжелые ранения, все награждены орденами и медалями. Наблюдать встречу старых фронтовых друзей и интересно, и поучительно, и трогательно.
      Генерал Аглицкий — высокий, мощный, с широченными плечами, несмотря на свои семьдесят с лишком лет, он до сих пор сохранял бравую армейскую выправку. Он и здесь, в окружении старых друзей, генерал. Немногословен, каждое слово у него обдумаио, взвешено.
      Сколько же мы не виделись, Саша? — спрашивает он Вы-чика.
      Тридцать лет, Михаил Павлович. А помните, где виделись в последний раз?
      Ну как же. Понимаете, — Аглицкий повернулся к нам и стад рассказывать, как было дело, — меня тогда, в начале пятидесятых годов, вызвали в Москву, дали приказ — принять командование одним из подразделений воздушно-десантных войск. Иду по Москве, мимо Академии Генштаба, а навстречу — Саша Вычик. Майор. Поговорили, повспоминали, я ему и говорю: переходи ко мне, в воздушно-десантные, будем вместе служить. А он мне — это что же, с парашютом прыгать? Высоко же, говорит, Михаил Павлович, страшно. Ну, отвечаю, ты как хочешь, а я еще попрыгаю. Разговор у нас тогда полушутливый вышел, и мы разошлись — каждый в свою сторону. Мне действительно пришлось учиться прыгать с парашютом, а Саша вскоре демобилизовался из армии, закончил институт и пошел по гражданской линии… Вот такой была наша последняя встреча…
      А потом разговор, естественно, переключился на Марию, и тут уже начались разногласия.
      Да нет же, — горячилась Анна Дмитриевна, — я хорошо помню, носик у Маши был прямой, а вы говорите — курносенькая… И я бы не сказала, что она «рыженькая». Скорее русая, светлая…
      Не спорьте, — примирял их Николаев, — вы оба правы. Это смотря при каком освещении смотреть — при солнечном свете она могла показаться и рыженькой, при сумрачном освещении — русой.
      Боюсь я этих криминалистов, — ворчливо заметил Аглиц-кий. — А вдруг не сумею точно рассказать? В поезде ехал, и для эксперимента попробовал свою сестру описать. Взял бумагу, карандаш и стал записывать. Не получается. Глаза — карие, нос прямой, овал лица — обычный, губы — обыкновенные. Что еще можно сказать? У всех овал лица обычный, у многих глаза карие, губы обыкновенные… Вот если какого пирата описать: черная повязка на глазу, на щеке — рваный шрам, хромает…
      На следующий день пошли к Михаилу Григорьевичу Любарскому. Перед началом работы он отвел меня в сторонку и сказал:
      — Мне бы хотелось побеседовать с товарищами по одному, по очереди. Вы, конечно, можете присутствовать.
      — А, понимаю, — догадался я, — вы не хотите, чтобы они друг другу подсказывали.
      — Ну, — улыбнулся Михаил Григорьевич, — точней, не влияли Круг на друга… А потом, за стенами моего кабинета, они могут спорить сколько угодно…
      Никаких фотороботов в кабинете Любарского не было. Был обычный письменный стол, стопка бумаги иа нем, мягкие кресла. Каждый рассказывал все, что помнил о Маше Усковой, а Ми-I хайл Григорьевич по ходу рассказа задавал вопросы и изредка что-то записывал. У окна, за другим столом сидел главный художник «Костра» и на большом листе ватмана делал наброски.
      А вопросов было много. Какой был нос: прямой или с горбинкой, курносый, короткий, длинный, узкий или широкий в переносице, какие ноздри, крылья иоса и т. д. Оказалось, что о глазах человека можно расспрашивать целых полчаса!
      Не помните, какой был лоб?
      Обычный лоб, — отвечает Аглицкий, — как у всех людей.
      — Да нет, — мягко возражал Любарский, — лбы у людей совершенно разные. Послушайте, я вам расскажу, какими они бывают.
      Конечно, в первый день мы ничего не успели сделать. На следующий день все повторилось, и на третий, и на четвертый… Б результате получилось три словесных портрета, и три — рисоваиых.
      Наконец, из окончательного варианта портрета была смонтирована фотография — иа специальной установке были подобраны подлинные фотофрагменты.
      На столе портрет. Вот такой была Маша Ускова. Я впервые увидел ее за долгие месяцы поисков.
      У Анны Дмитриевны слезы на глазах, она не скрывает их.
      Спасибо, Михаил Григорьевич, — говорит Аглицкий, — вы прямо волшебник…
      Ну что вы, — смущенно говорит Любарский, — это вам спасибо. Я рад, что сумел вам помочь. Теперь и я знаю, какой была Мария…
      Часть третья

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ФОТОГРАФИЯ ИЗ ШТАБА ПАУЛЮСА

Глава 13
СЛУХИ

      Чтобы восстановить доброе имя Марии, добиться официального признания ее подвига, нужно было заново доказывать, казалось, очевидные истины. Слишком много лет прошло с тех пор — многое забылось, перепуталось в сознании людей, обросло неверной информацией. Ложные слухи, как медленно действующий яд, жили до сих пор и убивали правду. Да, существовал документ, доказывающий, что Мария была повешена. Но еще нужно было установить, что ее казнили вместе с Сашей. И это обстоятельство, которое сейчас ни у кого не вызывает сомнения, тоже нужно было доказывать.
      Помочь делу могли только свидетельства очевидцев.
      Здание бывшей церкви на Дар-горе стоит на возвышении, от него тянется улочка, еасаженная деревьями и застроенная частными домиками, утопающими в зелени фруктовых садов. Сейчас это здание ничем не напоминает церковь — купол давно снесли, дом перестроили, здесь обычная поликлиника номер шесть. Скорее всего именно тут, во дворе, были повешены Саша и Мария, а вместе с ними неизвестный парень.
      Мы пришли сюда, чтобы посмотреть это место и поговорить с двумя местными жительницами, сестрами, которые, как оии утверждали, своими глазами видели, как казнили Сашу Филиппова. Их адрес узнал Александр Алексеевич Бычик.
      Домик этот совсем рядом с поликлиникой, отсюда хорошо видно и здание, и старые акации во дворе бывшей церкви. Вошли в маленький дворик, затененный двумя раскидистыми ябло-ьиями.
      Поскольку речь в этой главе пойдет не о фактах, а о слу-хах, не буду называть имен и фамилий. Старшей сестре лет Восемьдесят, судя по всему, она очень больна. Руки и голова старухи мелко-мелко трясутся, она недоверчиво смотрит иа нас. Младшей лет шестьдесят пять, она оказалась более гостеприимной, усадила иа лавочку во дворе и стала рассказывать.
      Видели мы, как Сашку повесили, — говорила она, — вон там и висел, на дереве. Мы Сашку хорошо зиали, и отца его, и мать, Дусю. Сашка-то разбойник был, шустрый мальчишка…
      Так ведь троих повесили, — возразил Иван Николаевич. — Сашу, девушку и еще одного парня…
      Какую еще девушку? — вступила в разговор старшая сестра. — Никакой такой девушки не было. Сашку — повесили, сами видели, а больше никого не было…
      Ему еще памятник деревянный поставили, — уточнила младшая сестра. — Вон там, во дворе.
      — А куда он потом делся, этот памятник?
      — Да на дрова кто-то забрал, — ответила младшая. — Тогда же морозы стояли, топить нечем было…
      к — Вы были в эвакуации? — неожиданно спросил Иван Николаевич. — Были…
      Когда уехали из города?
      Да еще по теплу.
      А когда вернулись?
      Когда наши город взяли.
      Все стало ясно, продолжать разговор ие имело смысла.
      — А Сашу повесили в декабре, — сказал Иваи Николаевич. — Значит, вы не могли видеть, как его казнили.
      Он говорил медленно, с трудом подбирая слова.
      — Мы с вами уже немолодые. Не годится нам друг друга обманывать. И памятника здесь ие могли поставить, потому что я сам хоронил Сашу, в феврале, возле кинотеатра «Гвардеец». Вот там и поставили деревянный памятник, временный…
      Младшая сестра горестно махнула рукой, отвернулась и заплакала. Всем было неловко. Молчали.
      — Может, видели, может, нет, — грустно сказала оиа. — Мне об этом Дуся рассказывала, мать Сашки… Ну, мы уже старые, глупые, не помним ни черта…
      И вдруг с силой, с какой-то злой обидой закончила:
      — Но вы-то, Иван Николаевич, где вы были эти сорок три года? Почему вы не рассказали людям правду?
      Как часто бывает в подобных историях, находятся свидетели, которые иа самом деле свидетелями не являются. Не стоит очень строго судить этих людей. Одним из иих под влиянием многочисленных разговоров и воспоминаний уже кажется, что они сами это видели, другие хотят стать свидетелями из обычного человеческого тщеславия.
      Таксист, который однажды вез нас из Волгограда в Бекетов-ку, рассказывал, что видел казнь, причем утверждал, что повесили Сашу и Марию вовсе не у той церкви, а у другой — Кузнецовской церкви, где тоже была комендатура. И опровергнуть это утверждение было нелегко, поскольку Кузнецовская церковь находится на Дар-горе — это факт.
      Потом появились сведения, что в городе живет некто Геннадий, который работает на городском элеваторе слесарем. Рассказывали, что ои учился в школе вместе с Сашей Филипповым и тоже видел, как его казнили. Фамилии Геннадия мы не зиали, но на элеватор пошли. Там работало много людей по имени Геннадий, но никто из них не учился с Сашей.
      Вечером в номере гостиницы Иван Николаевич как-то растерянно говорил:
      — А где же я был эти сорок три года? Воевал, после войны работал, и, говорят, неплохо…
      Я хотел сказать, что напрасно он придает такое значение словам «свидетельницы», но промолчал. Потому что понял — этот вопрос Николаев адресует самому себе.
      — Наверно, мало делал, не так. Ну, писал письма, рассказывал о Марии. А нужно было ие рассказывать, а кричать во все горло…

Глава 14
ВСТРЕЧА С СЕСТРОЙ

      I С Верой Александровной Горошевской, сестрой Саши Филиппова, мы встретились на Рабоче-Крестьянской улице, у памятника Саше.
      Сашу я не помню, — рассказывала Вера Александровна. — В сорок втором году мне было три года, знаю о брате только по рассказам матери и отца. Когда родители были живы, оии [часто выступали перед детьми, рассказывали о Саше. А теперь их нет, и рассказывать приходится мне. О Маше Усковой я ничего не знаю, но слышала о ней. В этом году, в День Советской Армии, меня попросили выступить по волгоградскому радио. Я упомянула имя Марии Усковой и обратилась к волгоградским пионерам с просьбой заняться розысками родственников Марии и тех людей, кто ее знал.
      А после этого было что-нибудь сделано?
      — Я не знаю, были такие поиски или нет, но примерно че-рез неделю мне позвонили из городского Дворца пионеров и попросили зайти. У них есть следопытская группа, называется «Верность». Дети показали мне фотографию троих повышенных. По бокам два парня, в середине — девушка. Они позвали меня для того, чтобы я опознала Сашу. Ребята не знали, что я не Емогу этого сделать, не помню брата. Конечно, если бы были сивы отец и мать, все было бы гораздо проще.
      А вы не знаете, как попала к ребятам эта фотография?
      Честно говоря, забыла. Они говорили об этом, но я как-то ие очень обратила внимание. Помню, что фотографию прислал участник Сталинградской битвы.
      Мы попрощались с Верой Александровной, пообещав выслать ей материалы о Марии.
      — Я думаю, наша встреча ие последняя. А сведения об Усковой обязательно пришлите. Мне приходится встречаться с детьми, теперь я буду рассказывать и о Марии.
      Улететь мы должны были на следующий день, рано утром.
      Оставалось еще часа три, как раз, чтобы успеть во Дворец пионеров.
      Если фотография найдена в Сталинграде, есть вероятность, что на ней именно Саша и Мария. И тот самый парень, о котором никто ничего не знает.
      А вы бы могли узнать Сашу или Марию на фотографии?
      Смотря какая фотография.
      Во Дворце пионеров нас встретила методист Нина Степановна Иванова.
      — Да, я знаю эту фотографию, оиа у нас. Но дать ее вам сейчас не могу. Она находится у руководителя поисковой группы «Верность» Татьяны Александровны Орешкиной. А она в отпуске.
      Через две недели мы получили из Волгограда письмо. В нем была фотография повешенных.
      Я позвонил Николаеву, и через час он уже был в редакции. Иван Николаевич долго смотрел на фотографию и молчал.
      — Это Мария, — наконец твердо сказал Иван Николаевич. — Это — Саша. А справа тот самый неизвестный парень.
      Нужно было получить оригинал фотографии — копия была плохой, мы надеялись, что на подлиннике видны какие-то точные детали, позволяющие установить место казни. Написали в Песчаный Брод Василию Федоровичу Шаповалу, попросили подробнее рассказать, как попала фотография к Поликарпову, и выслать подлинник.
      Вскоре мы его получили.

Глава 15
КТО КАЗНИЛ САШУ И МАРИЮ?

      И вот я снова в Волгограде. Позно вечером в моем гостиничном номере раздался звонок. Звонил из Ленинграда Николаев.
      — Вчера перебирал свой архив, и представьте, натыкаюсь на заметку из «Волгоградской правды» за восемьдесят первый год, называется «Подвиг разведчика». Автор пишет, что сам, лично, читал в Волгоградском архиве протокол допроса какого-то немца, который видел, как были повешены Саша и Мария. Кроме того, в том же архиве он обнаружил письмо тринадцатилетнего альчишки, Вити Беликова, видевшего казнь.
      — Кем подписана заметка?
      — В. Апаликов, сотрудник облгосархива. Как я мог забыть о ней?
      [— Зартра же иду в архив.
      — Если автор заметки еще работает там, считайте, повезло, нет — попытайтесь узнать, где он сейчас. К работе с докумен-ми вас, конечно, сразу не допустят.
      к — Но у меня через два дня командировка заканчивается.
      — Действуйте по обстановке. Если поймете, что задержитесь енадолго, сдайте билет. А если дело будет затягиваться, вы-етайте. Сам приеду, у меня есть допуск к работе с секретными окументами. Желаю успеха.
      Утром мы отправились с Бычиком в Государственный областей архив, он находится неподалеку от железнодорожного вок-ла. В отделе кадров иам сказали, что Владимир Васильевич паликов уже несколько лет не работает в архиве, где он сейчас, известно. Пригласили старшего научного сотрудника Татьяну Лксандровну Алексееву.
      — Зиаю, знаю, — сказала Татьяна Александровна, — Влади-ир Васильевич когда-то заведовал нашим отделом. Сейчас он работает в «Волгоградской правде», это в двух шагах отсюда.
      Все оказалось проще, чем мы думали. Апаликов внимательно слушал иаш рассказ о поисках, о Саше и Марии и изредка делал в блокноте пометки.
      — Я ие зиал о Марии Усковой, — сказал он, когда мы закончили рассказ. — О Саше Филиппове читал много, знал, что повешены были трое, но имя Усковой слышу впервые.
      I — О каких документах шла речь в вашей заметке?
      — Я сейчас не могу точно припомнить, какие именно доку-енты я читал. Не помню ни имен, ни фамилий. Архив огром-ый, наткнулся я на них случайно, из профессионального интереса просматривая материалы комиссии содействия. Я ведь по образованию историк, заканчивал историко-архивный институт.
      — А что это за комиссия содействия?
      — Официально она именовалась так: «Сталинградская областная комиссия содействия в работе чрезвычайной государственной комиссии по расследованию влодеяний фашистов на оккупированной части города Сталинграда». Это огромное количество материалов. Жаль, что я не сделал тогда выписки, не зиаю даже номера фонда, где могут находиться эти документы. Впрочем, попробуем что-нибудь сделать.
      Владимир Васильевич сиял трубку.
      — Татьяна Александровна, здравствуйте. У меня сидят товарищи из Ленинграда, они только что у вас были, им обязательно нужно помочь. Помните, несколько лет назад я просматривал материалы чрезвычайной комиссии и обнаружил письмо одного мальчика, который видел, как немцы казнили Сашу Филиппова? Помните? Там были еще протоколы допросов немецких офицеров, и один из них тоже рассказывал об этом. А фонда ие помните? В общем, помогите, дело очень важное. Да, ходатайство от газеты сейчас организуем…
      Вооруженные письмом-ходатайством, отправились в архив.
      Мы сидим в пустом, прохладном читальном зале. Перед нами — десятка два толстых папок, которые принесла нам Татьяна Александровна, — материалы чрезвычайной комиссии. Нужно просмотреть каждую страницу, каждую бумажку, чтобы найти интересующие иас документы. В этих папках собраны свидетельства очевидцев тех зверств, которые совершали фашисты над мирным населением Сталинграда. Письма, торопливо написанные карандашом иа листках из ученических тетрадок, давно уже выцветшими чернилами, письма иа кусках обоев, на газетных полях и даже на оборотной стороне горчичников. Списки жителей, угнанных в Германию, расстрелянных, пропавших без вести. Рассказы о грабежах и насилиях. Пишут пожилые люди, старики и совсем еще дети, пишут все, на чьих глазах совершались преступления.
      Но кто же творил этот чудовищный разбой? Где их имена?
      А вот появляются и имена…
      СЕКРЕТНО
      Дело № 121, лист № 6.
      «Комендатуру возглавлял генерал-майор Лениинг Пауль, прибывший 3 сентября 1942 г. в г. Калач, откуда он 2–3 раза в неделю совершал выезды в окуппированиую часть города Сталинграда. Заместителем и преемником по комендатуре генерал-майора Ленииига после перевода последнего в Харьков был майор Шпайтель Готлиб. Последний возглавлял две комендатуры: комендатуру „Сталинград-центр“ под руководством капитана Винтерота и комендатуру „Сталинград-Царица-Юг“ под руководством лейтенанта Вильгельми. Ближайшими помощниками Шпайтеля были обер-ииспектор Гельмут Ешке и лейтеиаит Фохт Гельмут — адъютант Шпайтеля».

СЕКРЕТНО

Протокол допроса военнопленного Шпайтель Готлиба Виль-гельмовича. От 5 февраля 1943 года

      Шпайтель Готлиб Вильгельмович, 1893 г. рождения, уроженец города Вильфшлюген (Германия), немец, германский подданный, с средним образованием, по специальности учитель, женат.
      Вопрос: Ваше имущественное положение?
      Ответ: Никакого имущества я не имею. Я работал в качестве учителя, и это являлось источником моего существования.
      Вопрос: Кто ваши родители?
      Ответ: Отец мой был крестьянин, умер в 1939 году, имел семь га земли, одну лошадь, четыре коровы, три свиньи. В настоящее время хозяйство поделено между детьми. Две сестры, Гертруда, 45 лет, муж ее был Шрайбер Гитгольф, учитель, умер л 1935 году. Вторая сестра Паулина. Ее муж Фельдмайер, 58 лет, крестьянин, имел 10 га земли, одну лошадь.
      Вопрос: Кто из них состоит в национал-социалистической партии?
      Ответ: Точно я не знаю, возможно, Гитгольф состоял членом национал-социалистической партии. Вопрос: Состав вашей семьи?
      Ответ: Жена Елеиа, сорока шести лет, домашняя хозяйка. Четверо детей и воспитанник. Сын Вернер, 1921 года рождения, лейтенант воздушного флота, летчик иочной истребительной авиации, в ноябре 1942 года его часть дислоцировалась в Дании, где именно, я не знаю. Вальтер, 1923 года рождения, ученик гимназии в Людвигсбурге. Дочь Маргарита, 1938 года рождения. Приемный сын Киммель Юлиус, 1917 года рождения, торговый служащий, служил фельдфебелем в горнострелковой егерской части, дислоцировавшейся на Кавказе.
      Вопрос: Какое участие принимали ваши сыновья в национал-социалистических организациях?
      Ответ: Все мои сыновья состояли в молодежных националистических организациях Юнгфольк и Гитлерюгенд.
      Вопрос: Какова была политика германской комендатуры в отношении различных слоев населения города Сталинграда?
      Ответ: Политика немцев в гор. Сталинграде, как и вообще на оккупированой территории, заключалась в том, чтобы изъять советский и партийный актив и евреев, немедленно вывезти их из города и передать в ведение гестапо для расстрелов. Оставшееся гражданское население зарегистрировать и таким путем выявить всех специалистов с тем, чтобы привлечь их для восстановления предприятий пищевой промышленности, главным образом. Остальное население, труд которого по тем или иным причинам не мог бы быть использован в гор. Сталинграде, отправить иа запад. Промышленные предприятия города не восстанавливать. Сам город восстановить в тех размерах, которые необходимы для германской армии, но ни в коем случае не в прежних его масштабах.
      Вопрос: Нас интересует политика германского командования в гор. Сталинграде?
      Ответ: Политика германского командования в Сталинграде заключалась в том, чтобы полностью уничтожить партийный и советский актив, истребить всех евреев, обезвредить себя от всех недовольных вторжением германской армнн и любой ценой завоевать на свою сторону казаков.
      Вопрос: Каковы результаты этой политики?
      Ответ: Я не знаю, в городе Сталинграде все время были сильнейшие бои и трудно было что-либо суммировать из проделанного германской армией.
      Вопрос: Следствием установлено, что под вашим руководством в гор. Сталинграде производился безудержный грабеж и насилие над советским населением?
      Ответ: Я признаю, что в городе Сталинграде действительно производился грабеж и насилие над советским населением, ио я ими не руководил. Грабили теплые вещи, хлеб и другие продукты, и различный инвентарь на блиндажи и землянки для германской армии. Грабили столы, стулья, посуду.
      Вопрос: Функции гестапо в городе Сталинграде?
      Ответ: В городе Сталинграде не было гестапо.
      Вопрос: Перечислите руководителей отделов и личный состав комендатуры?
      Ответ: Отделом 1-а руководил я, 1–6 — капитан Вегеле, 1-ц — лейтенант Фохт, 1-д — капитан доктор Лемарт, 2-а — ротмистр Куфкагель, 3-а — военный судья судебный советник Экш-гейн, 4-а — доктор Кауфман, 4–6 — доктор Нейферт, 4-ц — я ие знаю, отдел 7 — военный советник Гизеллер…
      Допросил: Нач. КРО УНКВД Сталинградской области, подполковник гос. безопасности: (Литман).
      Нет, не немецкий народ казнил Сашу и Марию. Их казнили убежденные фашисты, такие, как Готлиб Шпайтель. «Истребить», «уничтожить», «передать для расстрелов» — вот лексика отъявленного гитлеровца, которую он и не пытался смягчать на допросах.
      Чему же учил своих воспитанников школьный учитель Шпайтель? И что он преподавал? Может быть, литературу? Может, он читал на уроках маленьким немцам стихи своего великого соотечественника Гёте? А далеко от Германии советские ребята учили стихи в переводе Михаила Юрьевича Лермонтова:
      Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины полны свежей мглой…
      У Готлиба Шпайтеля была большая семья, дети. Чем закончилась для них Великая Отечественная война? Старший сын Вер-нер, летчик ночной истребительной авиации. Приемный сын Ким-мель Юлиус, одногодок Маши Усковой…
      В первый день работы мы не нашли сведений о Саше и Марии. В конце третьего дня нам повезло. На листке ученической тетрадки в линейку аккуратным детским почерком написано: «Зверство фашистов
      Во время оккупации нашего родного города фашисты у меня лично на глазах совершали свои жестокие казни. Никогда не забуду тот день, когда немцы повесили моего земляка — сталинградца Филиппова Александра Александровича. Его вешали здесь, на Дар-горе, на базарной площади. Он был комсомолец, 1925 года рождения, молодой, энергичный парень, знаю его по школе. Патриот, защитник нашего родного города будет жить в моем сердце всегда.
      Его не забудет страна. Его не забудет народ!
      Беликов Виктор Михайлович, уч. 6-го класса школы № 7, 1943 год».
      И наконец мы обнаружили еще один протокол допроса, на сей раз русского, предателя Родины.
      СЕКРЕТНО
      Протокол допроса сотрудника АБВЕР группа 104 Репях Андрея Андреевича
      Репях Андрей Андреевич, 1909 года рождения, уроженец станицы Усть-Лабинской Краснодарского края, бывший военнослужащий Красной Армии.
      Вопрос: С какого времени вы проживали в оккупированной немцами части города Сталинграда?
      Ответ: В г. Сталинграде при немцах я жил с 2 сентября 1942 года по февраль 1943 года.
      Вопрос: Что вам известно о зверствах немцев над мирным населением гор. Сталинграда?
      Ответ: Мне известно, что, когда часть гор. Сталинграда была оккупирована, немецкими войсками по приказу главного военного коменданта генерал-майора (фамилии не знаю) в районе Дар-горы были повешены два подростка и девушка.
      Повешенных я видел лично, а о том, что они повешены по приказу главного военного коменданта, мне рассказал переводчик этой комендатуры Михаил. Фамилии и отчества не знаю.
      Кроме того, я по заданию АБВЕР производил откапывания ям с продовольствием и одеждой эвакуированных советских граждан из гор. Сталинграда. Всего мною было отрыто около 20 ям — фамилии, кому онн принадлежали, не знаю. Изъятые при откапывании продукты и одежда переданы мной капитану Лик.
      Записано верно, мне прочитано.
      Репях.
      Допросил: ст. следователь следственного горотдела УНКГВ ст. лейтенант госбезопасности: (Еремин).
      I Из хроники И. Н. Николаева: «Федосья Михайловна Пирогова сообщила, что 23 декабря на Дар-горе немцы повесили наших разведчиков — Машу Ускову, Сашу Филиппова, а с ними какого-то неизвестного парня. Об этом ей сказала ее соседка, которая хорошо знала Сашу Филиппова. Об Усковой она слышала от полицая, который был на месте казни. Его фамилию Пирогова не узнала, имя — Андрей. Даргоринцы его хорошо знают и иначе, как „собакой“, не кличут».
      Теперь стало ясно, кто был этот Андрей. Его фамилия — Репях.
      Итак, точно установлено: Саша, Мария и неизвестный парень повешены на Дар-горе, у церкви, в районе базарной площади.
      Задача: найти людей, своими глазами видевших казнь. Необходимо выяснить, кто на фотографин, присланной Поликарповым из далекого украинского села Песчаный Брод.
      Мы приступили к операции «Дар-гора».

Глава 16
ОПЕРАЦИЯ «ДАР-ГОРА»

      Прошло несколько месяцев. И вдруг звонок из Волгограда. Бычик.
      — Вы знаете, я нашел Гену… К несчастью, поздно. Он умер буквально за несколько дней до моего прихода. Говорил с его родственниками — братом, сестрой. Да, он действительно учился вместе с Сашей Филипповым. Видел, как его повесили. Рассказывал, что повешенных было трое: Саша, какой-то парень и девушка. Я потом и с другими людьми разговаривал, которые знали этого Гену. Выпивал он сильно. Как напьется, начинает кричать: «Что же, повесили троих, а все почести и уважение одному Сашке? А эти двое?» Вот такая история. Ну, раз человека нет, его слова к делу не пришьешь. Мало ли кто что говорит…
      Еще через месяц в «Костер» поступила телеграмма:
      «Гену нашел все верно Александр Бычнк».
      А вот это уже совсем непонятно. Появился еще один Гена?
      Да, появился. И не только он. Александр Алексеевич сдержал слово. Он нашел нескольких очевидцев казни: Геннадия Яковлевича Легенькова, Анастасию Степановну Лобанову и Полину Алексеевну Шерстобитову.
      …В Волгограде весна. У нас еще холодно, ходят по-зимнему, а здесь яркое солнце, люди в пиджаках и платьях. В садах и палисадниках цветут жерделы — так называют мелкие одичавшие абрикосы, — . деревья усыпаны крупными белыми цветами. Пахнут вскопанные огороды. Дар-гора готовится к лету. Фруктовые деревья на улицах аккуратно окопаны, стволы выбелены известью, подметены дорожки. Изредка из двора потянет дымком — сжигают прошлогодние листья и мусор.
      На лавочке у ворот сидит старая-престарая бабка. Несмотря на жару, на ней черная плюшевая жакетка и валенки. Бабушка положила на палку рукн, оперлась на них подбородком и неподвижно сидела, глядя перед собой выцветшими слезящимися глазами.
      Бабушка, где живет Павел Михайлович Горбачев?
      Пашка, что ли?
      — Павел Михайлович.
      — Ну да, отец его Михаил был. Вон дом его, угловой. Дома Пашка, ходил тут…
      Мы идем к Павлу Михайловичу Горбачеву, школьному другу Саши Филиппова.
      — Запутался, — говорит Бычик. — Я здесь, считай, все дома обошел. Уже один от другого отличить не могу. Вот он, угловой. Точно, здесь я и был.
      Заходим во двор. Под яблоней, за дощатым столиком сидят двое. Один совсем пожилой, почти старик — маленький, сухой, седой. Второй лет шестидесяти, высокий, черты лица крупные, мясистый нос. Голос низкий, чуть хрипловатый. На голове какая-то непонятная фуражка защитного цвета с большим козырьком.
      — Заходите, заходите, — Приветливо говорит он. — Я вас сразу узнал, Александр Алексеевич. Сижу вот, с дядькой беседую. Ты, дядя, не уходи, люди пришли о Фузине потолковать. Помнишь Фузина?
      Старик хмыкает.
      — А кто ж Фузина не помнит? — говорит он, улыбаясь беззубым ртом. — На Дар-горе нет таких, чтобы Фузина не помнили.
      Познакомились.
      А кто такой Фузин? — спрашиваю.
      Да Сашка Филиппов. Его все Фузиным звали.
      А почему Фузин?
      — Кличка уличная. Мы же все под кличками ходили. Я, например, — Козик, Саша — Фузии, Генка Боровлев — Молочник, Васька Каргин — Карга…
      — А я в книжке читал, что Сашу Цыганкой звалн…
      — Ну, я книжек не читал, а с Фузиным мы вместе росли, лучшие дружки были, с малолетства. Он какой был, Сашка? Маленький. В смысле роста. Но в озорстве — всегда впереди. Мы с ним коз пасли. Нас старый пастух подряжал, платил нам по пять рублей в неделю, а мы и рады. Сашка утром ко мне приходил и ругался очень, что я еще сплю, а вставать нужно было в пять утра, чтобы коз выгнать.
      А чем он увлекался, Саша? Что любил больше всего?
      Больше всего он любил голубей. Первым голубятником был на Дар-горе. Первым. Конечно, вам бы со старыми голубятниками поговорить, с асами, они бы больше моего рассказали. Голубятня у Сашки была хорошая, большая. Голуби в основном турманы, у нас их «вертунами» называют. Знаете, которые на лету через голову кувыркаются. Ну вот. Так у Сашки был такой турман, что мог по десять раз кряду кувыркаться. Сашка гордился им очень. А один раз докувыркался — ударился о печную трубу — и дух вон. Сашка, помню, плакал тогда, он очень любил этого голубя. Стая у него была очень сильная, любого одиночного чужака или даже нескольких могла к себе в голубятню посадить. Некоторые голубятники на этом наживались; выкуп у хозяина брали, а Сашка никогда не брал. Он возврат щал голубей. Просто ему нравилось, когда его голубей хвалили. К примеру: прибегает хозяин, чуть не плачет: «Сашок, милый, твои черти кого угодно заманят…» А Сашке приятно. Отдавал1 обратно. В классе он всегда сидел у окна. Летом окно бывало открыто, вот он и наблюдал, как его голуби летают. А однажды видит — чужак летит. Сашкина стая пытается заманить его, а он ни в какую — как нож сквозь масло проходит. Сашка сидел, сидел, а потом не выдержал, вскочил на подоконник и со второго этажа — вниз! Учительница кричит: «Ты куда, Филиппов? С ума сошел?» А Фузин уже внизу, пальцы в рот — свистит! Вернулся, когда заманил чужака…
      В «козики» любил играть. В этом деле тоже был первый. Знаете, косточки такие, из холодца выбирали, красили их и играли. На земле чертили черту, ставили козики и бросали свинцовую биту. Их где как называют—«бабкн», «лодыжки», а мы называли «козики»… Больше всех козиков было, конечно, у Фузина. Раз в месяц к нам на телеге приезжал татарин, кости принимал. Так он в оба глаза смотрел, чтобы кости с телеги не таскали. Да куда там! Он и глазом моргнуть не успеет, а у Фузииа уже полные карманы. И смех, и грех..
      Пистолеты деревянные делал, автоматы, ружья. В войну любил играть. На улицу выйдешь, а Фузин тут как тут: «В войну играть будем?» Но это когда поменьше были. А как постарше стали, Фузин уже не играл в войну. Играл в школьном духовом оркестре. По-моему, на трубе. Я в этом деле не разбираюсь, в общем, на такой штуке блестящей. Дома у Сашки я частенько бывал. И меня что однажды удивило. Никого дома не было, иСашка откуда-то вытащил скрипку. Как она оказалась у Филипповых, кто играл на ней, до сих пор не понимаю. Старшие Сашкины братья были рабочие мужики, отец — неграмотный и мать из простых. Спрашивает: «Пашка, хочешь поиграть на скрипке?» Я отказался, потому что даже в руки взять скрипку боялся. А Сашка поиграл, и складно так получилось. Сказал: «Я вот еще на скрипке хочу выучиться…»
      Сашка хоть и маленький ростом был, но очень крепкий, физкультурный, словом. Волгу переплывал туда и обратно, без передышки. На баржу любил взбираться, на ходу, и в воду прыгать. У нас в парке перед войной поставили парашютную вышку. Ну, парашют уже раскрытый, с грузом через блок. Фузин об этом первый узнал. Прибежал, гоаорит: «Пашка, будем прыгать?» — «Нет, — говорю, — боюсь…»
      «А я прыгну…»
      «Куда тебе, — подначиваю, — ты еще шпендик…»
      Пошли в парк. Сашка начал вертеться около мужика, который парашютом заведовал, что-то ему говорил, упрашивал. И представьте, упросил. Поднялся наверх, ремни на нем застегнули, как положено, ну и столкнул его мужик вниз. А вес-то у Сашки оказался маловат. Не может он груза перетянуть. Метра на два вниз опустился и висит, а груз его назад тянет. Сашка только ногами в воздухе дрыгает, а мы от смеха помираем, кричим ему: «Фузин! Ты чего там повис? Нужно было кирпичей в карманы наложить!» Мужик, конечно, испугался, начал что-то там колдовать. Опустился Фузин. Довольный…
      Когда немцы к Сталинграду подошли, мы с матерью эвакуировались и вернулись, когда уже город освободили. Про то, как Сашку повесили, мне только рассказывали.
      Кто рассказывал?
      Да Зинка Мураева. Зинаида Варлампиевна. Она умерла лет шесть назад. Говорила, что повесили троих — Сашку с каким-то парнем и девушку.
      Посмотрите на фотографию, может быть, узнаете?
      Павел Михайлович долго смотрел на фотографию, вертел ее так и сяк, качал головой, вздыхал.
      — Вообще-то похоже на Дар-гору. Обстановку я имею в виду. И домикн эти… Может, это и Фузин, лица-то его совсем не видно. Девушку эту не знаю и парня этого никогда не видел. Его-то лучше всех видно. Нет, это не наш, не дар-горинский. Я бы узнал. А это, может, и Сашка, слева. Тут вот еще что — кто эта тетка в платке, которая ближе всех стоит? Чья она? Может, это Зинка Мураева? Сейчас разве узнаешь?
      Когда мы собирались уходить, Павел Михайлович сказал:
      — Хороший он был парень, Сашка. Спасибо, что вспомнили о нем. Несколько лет назад, дело прошлое, на базаре было… Тип один у нас был такой, говорит: «Да что вы все — Фузин! Фузин! А что Фузин? Что Фузин? Подумаешь, спер у немцеь буханку хлеба, его и повесили…» У меня в глазах потемнело. Ну, все, думаю, убью. Сгреб его, а я мужнк здоровый, кричу: «Ты, гадина, где был в войну? В эвакуации? А Фузин, может, за тебя голову сложил…» А со мной тогда еще Костя Филиппов был, Сашкин брат. Оттащил он меня, брось, говорит, Пашка, связываться с этой сволочью… Так что, ребята, желаю вам успеха в этом деле… Как, говорите, звали эту девушку? Мария? Поспрошаю, конечно, местных. И про третьего парня попробую узнать. Надо найти. Обязательно. Чтобы всякие гады рта не раскрывали…
      На следующий день пошли к Анастасии Степановне Лобановой.
      В дом нас провела племянница Анастасии Степановны, Эльвира Алексеевна. Только познакомившись с хозяйкой, мы поняли, почему она не вышла встречать нас — она была слепа.
      — Конечно, этого мальчика я хорошо помню, и мать его знала, и отца. Но Саша был гораздо моложе меня, у меня были свои друзья, ровесники. Повешенных я видела. Трое — Саша, мужчина и женщина. Я шла в магазин, он находился а церкви, и увидела повешенных на дереве. Шла я от своего дома, в нем живу с тридцать седьмого года, и повешенных видела слева от церкви. Саша был босиком, в куртке, девушка в кофте и юбке, а мужчина — уже не помню… Г Мы подробно описали фотографию.
      — Да, так оно и было. Я вам вот что скажу — найдите-ка вы, милые, Полю Шерстобитову, она вам больше моего расскажет.
      Полина Алексеевна Шерстобитова, тетя Поля, как ее зовут на Дар-горе, жила вместе с дочерью по улице Кирова. Сведениям, которые мы получили от нее, можно доверять полностью, потому что и до встречи с ней, и после, от самых разных людей, старожилов Дар-горы слышали: «Вам бы с тетей Полей поговорить, она точно знает…»
      Из рассказа Полины Алексеевны Шерстобитовой: «Мой муж был милиционером в районе Дар-горы, работником НКВД. Он подготовил нас к эвакуации, но мы не успели уехать. Когда муж был на задании, немцы заняли Дар-гору, и мы остались на оккупированной территории. Всех жителей Дар-горы и меня тоже гоняли на окопные работы.
      В декабре сорок второго, числа точно не помню, нас пригнали рыть траншеи в район церкви, сейчас там поликлиника номер шесть. Мы работали между церковью и баней. Вдруг слышу, шепот пошел: „Сашку ведут“. О других не говорили, потому что из троих мы знали только Филиппова. Я увидела — в окружении немцев и полицаев шел Саша, какая-то девушка и мужчина постарше. Как вешали, я видела сама, своими глазами — это было совсем недалеко от нас, шагов сто. Сначала повесили Сашу, потом девушку, а потом мужчину. Девушка была в кофте и зеленой юбке, и ее рука, левая, была за поясом или в кармане юбки…»
      Завод медицинского оборудования. Мы беседуем с Геннадием Яковлевичем Легеньковым, человеком, который также видел казненных.
      — Мне в то время было двенадцать лет. Когда пришли немцы, я жил со своим дедушкой на улице Алаторной. У нас был маленький домишко, завалюха. Немцы выгнали нас из домика, и дед вырыл землянку. Там мы и жили. Маленькую печку топили чем придется, голодали. Я бегал вместе с пацанами к разбомбленному элеватору, собирал горелую пшеницу. Это дело было непростое, тут главное не попасться немцам или румынам. Если увидят, сразу отнимут, да еще по шее накостыляют. Сашу Филиппова помню. Я был на четыре года моложе его, и мы, конечно, не дружили. Но кто же не знал Фузина! И вот однажды, во второй половине дня, иду с дедом по дороге на Ардатовскую улицу. Гляжу, метрах в ста пятидесяти толпа, какой-то крик. Видим, висят трое, посередине девушка, а по бокам парни. Фузина я сразу признал. Дед сразу повернул меня за руку и к себе в землянку. Ближе мы боялись подходить, там были немцы.
      — Вы можете нарисовать, как были повешены трое? Геннадий Яковлевич берет лист бумаги, рисует. Все точно.
      Все совпадает с фотографией. Показываем фотографию.
      Да вроде они, — говорит Легеньков. — Почти уверен, что они. Только вот не пойму, с какой точки снимали? С какой стороны? Если от церкви, должна быть видна базарная площадь. Ну, предположим, что она справа…
      А как вы думаете, Геннадий Яковлевич, что это могут быть за указатели? Вот, видите, на деревьях?
      Да указатели-то эти висели, я их помню, только они были нэ немецком, и что там на них написано — кто знает? Но можно предположить. Здесь же проходила Ардатовская улица, это дорога на Садовую, почти единственная в городе неразрушенная магистраль. По ней немцы вознли грузы и горелую пшеницу с элеватора. Наверно, указано направление на Ростов. А вот этот перпендикулярный указатель — на Бекетовскую… А вот видите — уголок какого-то здания с длинным окном — у нас таких больших зданий не было… Что же это может быть?
      Мы с Александром Алексеевичем не торопим Легенькова. Он должен сказать наверняка.
      — Ребята, — тихо говорит, почти шепчет Легеньков, — да ведь это баня…
      — Какая баня? — напряженно спрашивает Бычик.
      — Наша баня! — кричит Легеньков. — Братцы, точно баня! Смотрите, вот этот кусочек здания с длинным окном. Крыши у нее тогда не было, баня сгорела, одни стены остались. А когда наши город взяли, крышу новую поставили, и госпиталь там был…
      — Дай-ка и мне посмотреть, — включился в разговор начальник цеха. До этого момента он сидел молча, не вмешивался в беседу. — Да она и сейчас там стоит, — возбужденно говорит он, — баня эта. Надо сейчас же сходить и все проверить. Иди, Геннадий Яковлевич, я тебя отпускаю…
      И вдруг открылась дверь в кабинет, и стали заходить рабочие. Через минуту комната была забита до отказа. Смотрели фотографию.
      — Ну, Гена, молодец! — Узнал все-таки…
      Оказывается, рабочие прослышали, о чем мы беседуем с Геннадием Яковлевичем, и все это время стояли за дверью — ждали (результатов.
      Мы отправились на Дар-гору. Со стороны поликлиники, то есть с того самого места, где раньше стояла церковь, баня видна и сейчас. Конечно, ее перестроили, окружающих ее зданий тогда не было, но это была она, та самая баня. И окно есть, длинное, узкое окно, под самой крышей… Сейчас оно заложено кирпичом, но очертания его прекрасно сохранились.
      Вот и все. Круг замкнулся. На фотографии, присланной из села Песчаный Брод, — Саша, Мария и неизвестный парень…
      На этом можно было бы поставить точку. Мы рассказали о Саше и Марии все, что смогли пока узнать. Но было бы неправильным сказать, что поиск закончен. Мы не знаем имени неизвестного парня, повешенного вместе с Усковой и Филипповым…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5