- Действительно.
      - Вот и надо помешать этому. Самое лучшее средство побыть здесь, пока мы не обвенчаемся. Одного из калифорнийских друзей мы отправим гонцом. Он привезет нам священника, который и совершит эту маленькую церемонию. Тогда мы можем ехать вперед, торжественно и открыто, под ручку с молодыми женами, в Сантьяго, где и отпразднуем медовый месяц. Чудная перспектива!
      - Безусловно чудная!
      - Не будем же рисковать лишиться такого удовольствия. А это может легко случиться, если мы пустимся в путь холостыми. Говорю тебе: ни шагу вперед, пока мы не обвенчаемся.
      - А как же другие? Они будут свидетелями?
      - Зачем!
      - А как помешать этому?
      - Завтра утром поделим добычу. Каждый возьмет свое, и я попрошу их убираться, куда им угодно.
      - А если они не согласятся?
      - Это почему? Если все двенадцать человек отправятся вместе, да еще двое из них с женщинами, то не слишком-то поверят нашему рассказу о крушении. Надо внушить это нашим помощникам. Тогда они сами позаботятся о своей безопасности. Я сумею как следует убедить их. Но калифорнийцы должны остаться с нами. Они должны будут взять на себя обязанности шаферов. Да надо еще сделать предложение. Мы с тобой раз уже пробовали, и нам отказали. Теперь будет все в порядке.
      - Как раз наоборот, нам тем более откажут.
      - Пусть откажут. Это ничего не изменит! Кармен Монтихо через три дня все равно будет моей женой. Пойдем. Мне хочется сейчас же поговорить с ней.
      С этими словами Гомес и его приятель направились к пещере, как два Тарквиния, готовые разбудить спящую невинность.
      LIII. В гроте
      Находящиеся в гроте не спят, несмотря на мрак. Они так несчастны, что им не до сна. Они во власти самого глубокого отчаяния и оплакивают, как покойника, того, кто был им дороже всех. Сомневаться в том, что дон Грегорио погиб, не приходится. Еще в шлюпке из разговоров разбойников они узнали, что шхуна получила течь и должна пойти ко дну. Вероятно, она уже теперь затонула вместе с теми, кто был оставлен на ней.
      Они ничего не видели, но знают, что преступление совершено с целью грабежа. Но это еще не все! Впереди их ждет то, о чем они даже думать боятся.
      - Иньеса, - прошептала Кармен, - я не сомневаюсь, что мы в руках известных нам людей. Я уверена, что не ошибаюсь. Если это так, спаси нас, Господи!
      - Да, только Бог может нас спасти. Даже разбойники нас пощадили бы, а эти люди - никогда.
      Иньеса вздохнула.
      Опять возобновляется разговор. Несчастные пленницы советуются, нельзя ли рассчитывать на чью-либо помощь. Но нет! Даже английский матрос и тот им изменил. Он стал во главе заговора.
      - Помолимся Богу! - говорит Кармен.
      - Помолимся, надежда только на него одного.
      Они опускаются на колени на холодное, жесткое дно грота и с горячей мольбой обращаются к Богу. Они молят спасти жизнь тому, кто им дорог, и молят оградить их от опасности. Голоса их дрожат, когда они в заключение произносят наконец "аминь" и осеняют себя крестным знамением.
      Внезапно до их слуха доносится шум. Они невольно отрываются от молитвы. До них доносятся голоса, и одновременно парусина, ограждающая вход, отодвигается, и в пещеру входят два человека.
      - Простите за вторжение в столь позднее время, сеньориты, - говорит один из них. - Но мы вынуждены. Надеюсь, что вы не будете требовать соблюдения того строгого этикета, которым вы окружали себя, когда мы имели счастье быть у вас в последний раз.
      Не дожидаясь ответа, он продолжал:
      - Донья Кармен Монтихо, мы старые друзья, хотя, кажется, вы не узнали моего голоса. Шум моря так долго наполнял ваш слух, что я не удивляюсь. Быть может, зрение скорее напомнит вам о старом друге.
      Он вынул из-под полы фонарь и осветил пещеру.
      Кармен Монтихо увидела перед собой Лару, а рядом с ним Фаустино Кальдерона. Это они, отвергнутые женихи, но уже не в матросской одежде, а в той самой, которая была на них в день их последней встречи. Они сознают, что девушки в их власти, и торжествуют.
      - Как видите, мы опять встретились. Наше появление вас удивило, хотя и не очень.
      Ему не ответили и теперь.
      - Нежелание отвечать надо счесть за неудовольствие. И лица у вас испуганные. Но чего вы боитесь?
      - Чего вам бояться? - поддерживает его Кальдерон.
      - Мы не желаем вам зла, - пробормотал Лара, - напротив, только добра. Мы имеем предложить вам нечто очень приятное.
      - Дон Франциско Лара, - с упреком воскликнула Кармен, - и вы, дон Фаустино Кальдерон, как решились вы на такое злодейство? Чем мы вызвали его?
      - Перестаньте, прекрасная донья Кармен. Слово "злодейство" слишком грубо. Мы не сделали решительно ничего такого, что бы заслуживало подобного наименования.
      - Как? Так это еще не злодейство? О, отец, мой бедный отец!
      - Не оплакивайте его. Он в полной безопасности.
      - В безопасности? Его убили! Он утонул!
      - Уверяю вас, это неправда, - сказал Лара, не останавливаясь перед ложью. - Дон Грегорио плавает себе по океану и, может быть, проплавает очень долго. Ну, да все это - прошлое, а лучшее впереди. Вы спрашиваете, чем вы вызвали такое отношение к вам? Пусть Фаустино Кальдерон ответит сам прекрасной Иньесе, а с вами я буду говорить с глазу на глаз.
      Он взял ее за руку и отвел в сторону. Точно так же поступил Кальдерон с Иньесой.
      - Донья Кармен! - говорит Лара. - Вы мне сделали зло.
      - Как так? - спрашивает она, брезгливо освобождая руку.
      - А так, что влюбили меня в себя, внушив мне мысль, что моя любовь пользуется взаимностью.
      - Вы лжете!
      - Никогда я не делал ничего подобного! Вы сами лжете, донья Кармен! Это первая ваша вина. Вторая та, что вы отвергли меня, когда я вам надоел. Как видите, мы снова соединены и уже не расстанемся, пока я не отблагодарю вас за все. Когда-то я вам намекнул, а теперь скажу прямо, что вы глубоко ошиблись, вообразив, что можно безнаказанно оскорблять Франциско Лару.
      - Никогда я не оскорбляла вас! Но чего вы хотите? Если вы не дьявол, а человек, то сжальтесь надо мной! Что вам нужно от меня?
      - Ничего, что бы оправдывало ваше отчаяние и ваши возгласы. Я привез вас сюда - не отрицаю, что это сделал я, - с единственной целью, чтобы доказать вам мое расположение и не быть зависимым от вашего. В этом вообще моя месть. Словом, не имея достаточно времени для объяснений, я прямо говорю вам: я желаю, чтобы вы были моей женой. Я этого хочу, и это будет!
      - Вашей женой?
      - Да, моей женой. Незачем делать вид, что вы изумляетесь, и притворяться, что вы глубоко потрясены. Бесполезно также сопротивляться. Мое решение неизменно. Вы будете моей женой!
      - Женой убийцы моего отца! Да лучше смерть, негодяй! Я в ваших руках! Убивайте меня!
      - Это все я отлично знаю без ваших слов. Убивать вас я не собираюсь. Напротив, я желаю, чтобы вы остались живы, и хочу посмотреть, какой женой вы будете. Если вы окажетесь ласковой и доброй, мы благополучно проживем до конца наших дней. А если мой брак будет неудачен, я могу вернуть вам свободу и тем способом, на который вы изъявите свое согласие. По истечении медового месяца я предложу вам выбор. Так вот вам мои условия, донья Кармен.
      Оскорбленная девушка стояла молча, переполненная негодованием и уверенная, что говорить бесполезно. Гнев ее не имеет границ. Но вместе с тем она охвачена страхом и трепещет. Что ее ждет - смерть или бесчестие?..
      Негодяй повторяет свое предложение, и она восклицает в отчаянии:
      - Убейте меня, убейте меня!
      Почти в тех же словах и тем же тоном отвечает Иньеса своему недостойному обожателю.
      Вслед за тем воцаряется молчание. Переждав немного, Лара говорит за себя и за своего приятеля:
      - Сударыни, мы уходим, а вы можете ложиться спать. Отдохнув, вы, надеюсь, станете разумнее. Обдумайте наши предложения. Примите, однако, к сведению, что уйти вам от нас удастся не иначе, как поменяв свои фамилии на наши. Вам не придется стыдиться за фамилию одного из древнейших родов в Калифорнии. До приятного свидания!
      Кальдерон повторяет его слова. Оба отодвигают парусиновый занавес и скрываются во мраке.
      LIV. В океане
      Ночь в Великом океане сменилась рассветом. Из-за высот Средних Кордильер показывается золотой шар, лаская своими лучами водную поверхность и далеко во все стороны проливая свет.
      Тот, кто кинул бы взор на запад от этого обширного водного пространства, увидел бы картину, с которой незнаком был даже Бальбоа .
      Когда-то здесь плавали только рыбацкие челны и робко двигались вдоль берега индейские пироги. А теперь от края до края, всюду, где только простирается море, видны исполинские суда с огромными белыми парусами, и время от времени появляется, весь в клубах черного дыма, пароход.
      В это утро видно только одно судно. Оно идет прямо в открытое море, как будто только что покинуло землю. Едва солнце рассеяло ночной мрак, оно все вырисовалось на фоне синих волн, как белые крылья чайки. В подзорную трубу можно было бы разглядеть шхуну и даже прочесть на корме ее название "Кондор".
      Тот, кто мог бы перенестись на палубу этого судна, был бы изумлен, потому что там царило полное безлюдье. Даже у руля нет никого. А между тем шхуна идет на раскрытых парусах. Не видно ни души, если не считать двух рыжеволосых обезьян.
      Не знакомый с тем, что тут случилось, заметил бы также пустые помещения матросов, раскрытые ящики и разбросанную повсюду рухлядь. Не меньше изумился бы он, увидев негра, неподвижно сидящего на скамье в камбузе. А если бы он спустился в рубку, то был бы поражен роскошно сервированным столом с сидящими за ним людьми, на лицах которых написано отчаяние.
      На чилийской шхуне все выглядело именно так.
      Ужасную ночь пережили трое несчастных, покинутых на "Кондоре".
      Они терзались размышлениями, более мучительными, чем их собственные страдания.
      Бывший землевладелец мучился тем, что лишился золота, но страдал при одном воспоминании о тех раздирающих душу криках, которые донеслись до него сверху. Эти крики свидетельствовали, что у него похитили нечто более драгоценное. Его дочь и внучка попали в руки негодяев, и так как крики послышались и смолкли мгновенно, то можно было предположить, что их пресекла смерть.
      Дон Грегорио даже желал, чтобы их постигла такая страшная участь. Смерть лучше той жизни, которая предстоит девушкам у разбойников. Старший помощник капитана, на их несчастье, вероятно, убит. Быть может, он хотел защитить их?
      Доверчивому капитану даже не приходит в голову мысль, чтобы его помощник не постоял за него. А дон Грегорио не может подозревать в измене того, кого рекомендовали ему как самого верного и надежного из людей.
      Вдруг голос Гарри Блью донесся до них. Страйкер, один из бунтовщиков, позвал его, и он откликнулся. Затем сквозь окна донеслись еще слова старшего помощника. Капитан и дон Грегорио продолжали прислушиваться. Вот глухо застучали о борт, вот трение весел в уключинах и их равномерный плеск по воде, который становится все слабее по мере того как шлюпка удаляется.
      На шхуне водворяется мертвая тишина, как ночью на кладбище.
      Дон Грегорио сидел лицом к окнам. Когда поднимался нос шхуны, а корма опускалась, часть моря открывалась перед ним. На его гладкой и светлой поверхности он видел что-то темное, уходящее вдаль. Это была шлюпка. Она была полна людей, и весла, опускаясь и поднимаясь, сыпали фосфорическими искрами во все стороны.
      Взгляд землевладельца исполнен был безнадежной тоски. Эта шлюпка уносила все, что было для него дороже всего на свете. Страшно было подумать о судьбе, постигшей самых близких, самых дорогих ему людей!
      Впереди чуть виднеется береговая линия. Шлюпка, по-видимому, направляется туда. А шхуну несет в открытое море. Расстояние между ними увеличивается с каждым мгновением...
      Долго еще виднелась вдали темная точка. Вскоре она скрылась из вида.
      - Они погибли, исчезли! - закричал несчастный и впал в беспредельное отчаяние.
      Вырываться из своих веревок и звать на помощь обе жертвы перестали, поняв бесполезность таких попыток.
      Старший помощник был главой бунтовщиков. Шхуну все покинули. Нет, не все. Один человек, повар-негр, здесь и не изменил им.
      Они слышали его голос, но рассчитывать на его помощь не могли. Он доносится из дальнего угла судна. Может быть, он ранен, а может быть, привязан, как они? Всю ночь слышались его крики. Потом они стали слабее, и негр умолк, понимая всю безнадежность своего положения.
      Когда дон Грегорио утром взглянул в кормовое окно, то увидел, что берег пропал, и вокруг были только вода и небо.
      Шхуна летела все дальше в океан, по которому ей предстояло носиться дни, недели, может быть даже целые месяцы, пока судно кто-нибудь не заметит. Эта ужасная мысль не покидает тех, кто заключен в рубке судна. Утренний свет не успокаивает их. Напротив, днем их страдания кажутся еще сильнее.
      Они не видят никакого спасения. Бледные, изможденные, сидят они, не двигаясь с места, не прикасаясь ни к стаканам, ни к еде. Не потому, что не хотят, а потому, что не могут.
      Иногда они спрашивают себя, не во сне ли это? Так трудно представить им свое истинное положение. Все, что произошло - нападение разбойников, сцена, жертвами которой они стали, взлом ящиков, унесенное золото - все кажется им фантастическим, несообразным с действительностью.
      LV. Дележ
      Едва первые лучи солнца упали на кремнистый кряж, как они осветили полукруглую пещеру, образованную в стене отвесных скал. От их подножия к морю тянется возвышенная площадка, поросшая жесткой травой.
      С нее почти не виден залив, разве только самая малая его часть. Дальше, за грядой бурунов, начинается открытое море.
      В этом-то месте высадился на берег и расположился на ночлег экипаж "Кондора". Уже рассвело, но никого не видно. Только один человек сидит на камне и клюет носом в дремоте. Время от времени, встрепенувшись, он хватается за лежащее рядом ружье, потом бросает его и вновь погружается в дремоту после попойки предыдущей ночью.
      Здесь нет нужды в бдительности... Неприятеля нет, не видно ни одного человека. Единственные одушевленные существа - морские птицы, которые носятся над гребнем гор, испуская тревожные крики, как бы негодуя на присутствие человека там, где они считают себя единственными хозяевами.
      Солнце уже стояло очень высоко, когда он вскочил на ноги и бросился ко входу в большую пещеру с криком:
      - Вставайте, друзья! Пора подниматься!
      Услышав его возглас, бродяги вышли из пещеры, зевая и потягиваясь. Первый, взглянув на море, предлагает освежиться и выкупаться, и идет к берегу. Остальные, ухватившись за эту мысль, тоже устремляются к берегу. Чтобы подойти к воде, нужно пересечь расщелину, что теперь, благодаря отливу, легко сделать.
      Тот, что впереди, миновал ее и, едва перед ним открылся морской берег, внезапно остановился. Вместе с тем из груди его вырвался крик отчаяния: "Лодки нет!"
      Это должно было бы огорчить и испугать их и, конечно, так и было бы, если бы они могли предвидеть последствия. Но пока, ничего не подозревая, они легко к этому отнеслись. Один из них сказал:
      - Туда ей и дорога, черт с ней! Нам теперь нужны не лодки.
      - Лошадь была бы больше кстати, - добавил другой, - то есть я хочу сказать, недурно бы иметь штук двенадцать лошадей.
      - Двенадцать ослов нам нужно, - прибавил третий, сопровождая свои слова смехом, похожим на ржание. - Именно столько потребуется, чтобы уложить наши пожитки.
      - А что же могло случиться со старой шлюпкой? - спросил один из них, между тем как все выходили на прибрежье и оглядывались кругом. Они хорошо помнили, где оставили лодку, и видели, что ее больше нет.
      - Уж не увел ли ее кто-нибудь?
      На этот вопрос тотчас же следует ответ "нет", повторенный несколькими голосами.
      Страйкер, первый заметивший исчезновение шлюпки, высказывает мысль, что ее унесло течением и разбило о камни. Все припоминают, что шлюпку плохо привязали, и удивляться нечего, что ее унесло в море. Никто не сокрушался и не думал больше об этом. Раздевшись, все бросились в воду.
      Накупавшись вдоволь, они вернулись в пещеру. Бандюги сбросили с себя свои матросские куртки, чтобы навсегда с ними расстаться, потому что каждый запасся, убегая со шхуны, приличными вещами. Каждый оделся по своему вкусу, и после завтрака они сели обсудить план будущих действий. Но прежде всего приступили к самому важному: к дележу добычи.
      Это делается быстро и без хлопот. Ящики взломаны, и золотой песок меряют кружкой. Каждый получает одинаковое число мер. Денежную стоимость своей доли никто не может определить с точностью. Достаточно осознавать, что она так велика, что ее едва можно унести.
      Получив каждый свое, они начинают укладываться и готовиться к путешествию внутрь страны. Но тут встает вопрос: куда идти?
      Они уже решили идти в город Сантьяго, но как осуществить это? Разделиться по двое-трое или идти всем вместе?
      С одной стороны, появление такого количества пешеходов сразу, где люди привыкли видеть только всадников, неминуемо возбудит любопытство. Может случиться, что им будут задавать каверзные вопросы, на которые они не смогут ответить, и это приведет к тому, что их арестуют и отведут к какому-нибудь деревенскому старшине. Какую же историю они ему расскажут?
      С другой стороны, можно натолкнуться на индейцев, а так как на этом пустынном берегу они сохранили свою независимость и вместе с нею инстинктивную ненависть к белым, то такая встреча куда опаснее, чем знакомство со старшиной.
      Отправляясь же вдвоем или втроем, они избегнут риска попасть в плен и быть убитыми или оскальпированными.
      За второе предложение стоит Гарри Блью. Его плану сочувствуют только Страйкер и Девис. Все другие против них, а Гомес даже смеется над страхом перед краснокожими и находит, что гораздо страшнее белые, так как большинство имеет все причины больше бояться цивилизованных людей, чем так называемых дикарей. В конце концов все решают разделиться. Они могут потом встретиться в Сантьяго, если захотят, а может быть, и никогда больше не встретятся, если не приведет к тому счастливый и несчастный случай. Каждый из них при деньгах и поэтому независим.
      LVI. Четверо претендентов
      После того как разбойники окончательно определились насчет своего путешествия, большинство уже готовых к дороге стояли в нерешительности.
      Лакроссу поручено взойти на скалу и осмотреть местность. Четверо испанцев выразили желание остаться здесь еще немного, а трое англичан еще вообще не говорили, когда отправятся.
      Они о чем-то шептались, но глаза их так горели, особенно у Блью, что нетрудно догадаться о предмете разговора. Речь явно шла о женщинах.
      По-прежнему никто не двинулся с места.
      Нужно решить еще один вопрос, для большинства не имеющий значения, для двоих же крайне важный.
      Речь идет о пленных женщинах. Как поступить с ними? Они находятся в гроте, за куском парусины. Завтрак им подали, но они не прикоснулись к нему.
      Теперь настало время решить, что с ними делать.
      Это деликатный вопрос. Его труднее решить, чем с золотом. До сих пор все считали, что двое претендуют на них. Справедливо это было или нет, над этим не задумывались, и это не оспаривалось.
      Гомес и Хернандес были вершителями всего дела, а все остальные - их помощники, люди, не способные слишком увлекаться любовью, мало думавшие о женщинах, или считавшие обладание ими делом второстепенным.
      Но теперь, в последний час, стало известно, что еще двое претендуют на них. Эти двое, очевидно, приняли твердое решение. Они не спускают глаз с грота, где находятся девушки.
      Наконец, вопрос поднят. Джек Страйкер, сиднейский каторжник, не расположен к сентиментальности и не любит долго ходить вокруг да около. Он вдруг выпаливает так громко, что все его слышат:
      - Эй, товарищи, а с женщинами что мы будем делать?
      - С ними? - отвечает Гомес небрежным тоном, притворяясь равнодушным. - Вам с ними нечего делать. На их счет не беспокойтесь. Они отправятся с нами, с Хернандесом и со мною.
      - Отправятся? Неужели? - резко спрашивает бывший помощник капитана.
      - Разумеется, - ответил Гомес.
      - Не понимаю, почему это разумеется, - возразил Блью. - И больше того, я скажу вам - они не пойдут с вами, по крайней мере, так легко, как вы себе представляете.
      - Что вы хотите сказать, Блью? - спросил испанец с явным озлоблением.
      - Вы меня не испугаете, Хиль Гомес, будьте похладнокровнее. Выслушайте меня хорошенько, и все поймете. Ни вы, ни Хернандес не имеете на них больше права, чем остальные. Как было с золотом, так надо и с ними. Мы не можем, конечно, делить их, как деньги, но это не причина, чтобы двое взяли их себе, когда есть еще два охотника. Вот я хочу одну из них.
      - А я - другую, - вставил Девис.
      - Да, - продолжал Блью, - я хоть и постарше вас, господин Гомес, и не такой красивый барин, а и мне может полюбиться хорошенькое личико. Мне по душе пришлась та, у которой черепаховые волосы, и я не собираюсь уступать ее вам так легко, как бы вам этого хотелось.
      - Я очень рад, Блью, что это рыжая, - сказал Девис. - Мне нравится черная, и между нами не будет недоразумений.
      - Отлично, - решает Страйкер, - так как я первый предложил этот вопрос, я думаю, мне можно будет высказать свое мнение.
      Никто не возражал, и он продолжил:
      - Никто не имеет права на этих девушек, и никто не будет иметь. На этот счет Блью прав. Прав и Билл, а ежели дело дошло до ссоры, то надо решать дело по чести.
      - Незачем распространяться, - решительно прервал его Гомес. - Я в этом деле не допускаю никаких споров, а если вы настаиваете, то есть только один способ уладить его. Прежде всего я хочу сказать несколько слов в объяснение. Одна из этих барышень - моя возлюбленная, и была ею прежде, чем я узнал кого-либо из вас. Хернандес может то же сказать про другую. Я могу даже прибавить, что они обручены с нами.
      - Это ложь! - вскричал Блью, глядя прямо в лицо обманщику, - ложь, Хиль Гомес, порождение твоего черного сердца!
      - Довольно! - вскричал Гомес, весь красный от бешенства. - Человек, назвавший Франка Лару лжецом, не будет жить дольше.
      - Франк Лара, или как там ты себя ни назови, - я еще доживу до того, пока ты будешь в земле, или, вернее, будешь над землей висеть в петле. Со мною не шути. Я сам стреляю не хуже тебя.
      - Стой! - закричал Страйкер, заметив, что бывший Гомес, теперь Лара, вытащил пистолет. - Долой оружие! Ежели драка, то честная. Но прежде Джек Страйкер хочет сказать еще словечко.
      И, говоря это, он разделил противников, став между ними.
      - Да, честная драка! - раздаются голоса среди столпившихся разбойников.
      - Слушайте, товарищи, - продолжает Джек Страйкер, - какой толк проливать кровь и, может быть, убивать друг друга. Послушайте моего совета, решите дело мирно. Может статься, вы и споетесь, услышав мое предложение, которое, по-моему, всех помирит.
      - Что такое, Джек? - раздаются голоса.
      - Чем драться из-за девчонок, лучше заплатить.
      - Как заплатить?
      - Как? Да ведь у всех равные доли золота. Кому нужна девушка - плати за нее. Желающих четверо, по паре на каждую. Хотят драться - деритесь, пожалуйста. Только тот, кто берет девушку, должен выплатить за нее, скажем так, хоть по кружке золота.
      - Справедливо, - поддержал Стряпка.
      - Согласен, - сказал Блью.
      - Согласен и я, - сказал Девис.
      Лара молчит и пренебрежительно встряхивает головой. Хернандес тоже. Оба не решаются возражать против предложения.
      - Еще что-то скажешь? - спросил Старина, обращаясь к Страйкеру.
      - Да только то, что жили мы все мирно, надо бы и расстаться так же. С женщинами всегда беда. Можно было бы уладить дело мирным путем.
      - Как?
      - Да пусть бы выбрали сами барышни. Пусть каждая сама решит, кто ей больше нравится. Не будет тогда ни ссор, ни драки. Так оно и делается в австралийских лесах.
      - Согласен, - сказал Блью. - Я не так молод и красив, как Гомес, но хочу попробовать. А если та, которую я желаю, выберет не меня, я даю слово, что откажусь от нее и не буду драться. Дай ей Бог счастья.
      - Ловко, Блью рассудил честно. Мы все за тебя, - слышится кругом.
      - И я, - говорит Девис, - как и Блью, отказываюсь от девушки, если она выберет не меня.
      Все взоры теперь обращены на двух остальных. Первый заговорил Лара. В глазах его горит гнев:
      - Проклятие! - восклицает он. - Я уж слишком терпеливо слушал ваши разговоры. Особенно ваши, Страйкер. Что нам за дело до австралийских лесов и до их обычаев? У меня вот способ решать спор, - он указывает на пистолет и на шпагу. - То или другое. Можете выбирать, Блью.
      - Я готов, - ответил Блью. - На чем вам угодно. Пожалуй, лучше на пистолетах.
      - Готовьтесь живее.
      - А я должен драться с вами, - обращается Девис к Хернандесу. - На чем прикажете: на ножах, или пистолетах, или на индейских топорах?
      Хернандес попятился назад. Ему хотелось бы лучше избежать битвы.
      - Билл, - останавливает Страйкер, - не все сразу. Сначала пусть кончат Блью и Гомес, а уже потом и вы.
      Хернандес очень доволен решением Страйкера. Он не ожидал, что дело зайдет так далеко, и готов лучше отказаться от возлюбленной.
      Все поддерживают решение Страйкера. Каждый понимает, что поединок будет смертельный. Довольно взглянуть на грозный вид и вызывающую позу противников. Если не обоим, то уж одному из них наверно суждено почить вечным сном на этом пустынном берегу.
      LVII. Поединок откладывается
      Приготовления к поединку недолги. В подобный условиях и среди такого сорта противников не соблюдаются формальности. Ими руководит первобытный закон чести, одинаковый для разбойников всего земного шара.
      Секундантами являются все присутствующие, из которых каждый делает свое дело. Один отмеривает расстояние, другой осматривает пистолеты. Решено стреляться на четырехствольных револьверах Кольта.
      Сперва должны стрелять с двенадцати шагов. Если при первом выстреле будет промах, противники сходятся на такое расстояние, на какое пожелают. Если ни тот, ни другой не будут ранены, поединок продолжается холодным оружием.
      Узницы и не представляют себе того, что происходит. Им даже не снится, что рядом с ними готова разыграться кровавая драма, и что их судьба зависит от развязки.
      Противники заняли свои места на расстоянии двенадцати шагов друг от друга.
      Блью скинул матроску и засучил рукава, причем обнаружил целый ряд татуировок, изображающих звезды, полумесяцы, скрещенные якоря, женские фигуры - целую галерею из матросского быта. Видны при этом мускулы, похожие на канаты. Такие руки обещают хорошо справиться с тесаком. А если такие пальцы схватят противника за горло, его конец неминуем.
      Но и Франциско Лара - серьезный противник. Он сбросил свой красный плащ и широкополую шляпу. Рукава он не засучивает. Бархатный пиджак не мешает ему.
      Он сидит на нем как влитой, подчеркивая стройный стан.
      Присутствующие затаили дыхание и переводят взгляд с одного на другого.
      Страйкер должен подать знак к началу дуэли и потому стоит посредине, готовясь сделать это.
      Вокруг мертвая тишина - затишье перед бурей. Слышно только, как приливают волны, как гудят буруны, да время от времени раздается резкий крик чайки.
      Страйкер уже готов произнести нужное слово, как со скалы доносится голос Лакросса:
      - Эй, друзья, ведь это остров! Мы на острове!
      Во время лесного пожара и наводнения в диких степях обитатели стараются спастись в таком месте, которое защищено от неумолимого бедствия. Часто тут рядом с кровожадным волком стоит робкий олень: перед лицом грозящей обоим опасности они одинаково дрожат от страха. Хищники становятся так же смиренны, как и их жертвы. Экипаж "Кондора" представлял именно такую картину в данный момент.
      Услышав слова Лакросса, разбойники сначала были удивлены. Потом удивление сменилось таким сильным страхом, что поединок тотчас был приостановлен.
      "Мы на острове" - эти слова заключали в себе что-то до того страшное, что все бросились на вершину утеса, где стоял Лакросс.
      Там перед ними предстала страшная истина. Пролив в несколько миль шириной тянется между ними и землей. А остров представляет каменистый кряж, омываемый водой. У него отвесные бока, и он тянется в виде плоскогорья, параллельно материку, по-видимому, совершенно бесплодный, быть может, даже не имеющий источника.
      Это последнее соображение, вместе с мыслью о том, что лодки нет, превращает первоначальное впечатление страха в чувство сознательного ужаса.
      Люди рассыпались во все стороны, осмотрели остров и, когда собрались вместе, каждый дал отчет.
      Леса нет, только жидкий кустарник. Воды, кроме моря, никакой: ни ручья, ни речки, ни озера. Животные - только змеи, скорпионы и ящерицы, да птицы, с криком проносящиеся над головами людей, как бы торжествующие, что те попали в западню. Положение безвыходное. Все понимают это. Им не нужно объяснять, что значит попасть на пустынный берег. Есть такие, которые уже испытали нечто подобное, и их память хранит перенесенные страдания. Всем понятно, что жизнь их в такой же опасности, как если бы этот кусок земли находился не в трех, а в тысяче миль от берега, среди Великого океана.
      Дорого дали бы они теперь, чтобы быть на шхуне, обреченной ими на гибель.
      Едва ли поединок состоится когда-либо. Соперники, может быть, таят еще гнев друг против друга в душе, но не высказывают его.
      Иньеса Альварес и Кармен Монтихо с этого момента в безопасности, как если бы они гуляли по улицам Кадиса. Зато им, как и другим, грозит голодная смерть.
      Бывших матросов "Кондора" ожидает такая же участь, как и тех, кого они оставили на шхуне.
      Не удивительно, что им представляется, что здесь действует рука Божия.
      Но неужели Бог допустит, чтобы невинные страдали вместе с виновными? Надо надеяться, что этого не будет.
      LVIII. Бесконечная пытка