Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Маша Швецова - Мания расследования

ModernLib.Net / Политические детективы / Топильская Елена / Мания расследования - Чтение (стр. 11)
Автор: Топильская Елена
Жанр: Политические детективы
Серия: Маша Швецова

 

 


Глава 17

Раскаявшись про себя, что назвала Шарафутдинова дебилом, я притащила его в кабинет прокурора, мы с шефом выспросили у него подробности. Дебил дебилом, а тупость иногда заменяет дотошность. Татарин каждый Божий день старательно лопатил сводки по городу и области. И выкопал из этих сводок обнаружение трупа неустановленного мужчины в лесном массиве Всеволожского района. Данные в опознавательной карте по трупу полностью совпали с данными в такой же карте, заполненной после исчезновения Нагорного, даже одежда совпадала до пуговички, только ремня в брюках не было. Лицо обнаруживало сходство, и Шарафутдинов посчитал свою задачу выполненной.

— А группа крови?.. — я полезла в материалы дела.

Оказалось, что группа крови совпадает.

— Ну что, жив?.. — шеф искоса глянул на меня.

— Все равно надо проводить экспертизу, — сказала я упрямо, но и без экспертизы было ясно, что это труп Нагорного.

— Застрелен? — спросил шеф.

— Асфиксия, сломана подъязычная кость, — пояснил Шарафутдинов.

— А давность какая? — я заглянула в копию протокола осмотра трупа и акта судебно-медицинского исследования трупа; видимо, до получения суждения о причине смерти областной следователь экспертизу пока не назначал и ограничился направлением на вскрытие.

По прикидкам судебного медика, труп лежал там, в лесочке, полузакопанный в снег, от недели до трех месяцев; с учетом зимнего времени и минусовой температуры более точно высказаться не представлялось возможным. Я с досадой стукнула кулаком по столу, прямо по опознавательной карте: только-только у меня в мозгах начала выстраиваться более-менее четкая схема, и вот опять все псу под хвост…

— Александр Равилевич, — я повернулась к Татарину, — не сочти за труд, метнись в Москву, в Экспертно-криминалистический центр, забери оттуда две пули.

— Забрать? — удивился Шарафутдинов. — Я же только одну пулю туда отвез.

— Ну и что? — я злилась на себя, а срывала злость на Татарине. — Что ж они, должны там до скончания века лежать?!

— Тихо, тихо, — осадил меня прокурор. — Мария Сергеевна, он же не отказывается ехать.

— Мне же командировочных не дадут, — заявил Шарафутдинов, — так часто в Москву ездить нельзя.

— А где это написано? — накинулась я на Татарина.

— И потом, если сейчас ехать, у меня денег на билет нету…

Я вытащила из сумки кошелек, порылась в нем и швырнула перед Шарафутдиновым полторы тысячи рублей, — все, что в кошельке нашлось, кроме мелкой мелочи, как называет разменную монету мой Хрюндик. В счет выходного пособия, подумала я, когда купюры шмякнулись на стол. Шеф с интересом за мной наблюдал, но ничего не сказал. Шарафутдинов тоже глазом не моргнул, взял денежки, долго их считал, потом спросил:

— А это только на билет или с командировочными?

После этого шеф решил, что пора вмешаться.

— Так, — сказал он, — нечего тут деньгами швыряться. Мария Сергеевна, поезжайте-ка вы сами в Москву.

— Я? А как же мой задержанный?

— Задержанным займется Горчаков, — твердо сказал шеф. — Если оперуполномоченный вам больше не нужен, давайте его отпустим.

Шарафутдинов радостно вскочил, засунул в карман деньги, которые держал в руке, и сказав «до свидания», побежал к дверям. Уже взявшись за ручку двери, он спохватился, с сожалением вытащил деньги и вернулся.

— Вам самой, наверное, на билет надо, — сказал он.

После того, как Шарафутдинов ушел, шеф заставил меня написать рапорт о командировке, поставил на нем свою визу и спрятал рапорт в свою заветную папочку, с которой обычно ездил в городскую прокуратуру.

— Я сам завтра подпишу, а вы идите билет покупайте.

— Вы хотите, чтобы я сегодня уехала? — удивилась я. — А командировочное удостоверение?

— Потом кто-нибудь поедет в Генеральную, отметит ваше удостоверение.

Я удивилась еще больше. Уехать в Москву без командировочного удостоверения… До подписания рапорта в городской прокуратуре… А вдруг меня в городской не захотят отпускать в командировку? Заметив мои колебания, шеф вытащил кошелек, достал из него три тысячи, кинул мне через стол и натуральным образом рявкнул:

— Я сказал, идите за билетом!

Как же ему хочется услать меня отсюда, подумала я и гордо отказалась от денег:

— У меня есть, — и даже потрясла купюрами, возвращенными Шарафутдиновым.

Но шеф прямо-таки насильно впихнул свои деньги мне в руку, из чего я сделала вывод, что он и не собирается подписывать в городской мой рапорт на командировку. Он припрятал его на случай, если кто-то хватится меня завтра, не дай Бог, выяснится, что я в Москве, и придется объяснять, каким образом я туда уехала. Не хватятся — и ладно, рапорт мой он порвет и выбросит. А если всплывет, что я болталась в Москве, — шеф наплетет, что пришлось срочно принимать решение, после окончания рабочего дня, в связи с чем не представилось возможным оформить документы на командировку, посыплет свою седую голову пеплом, скажет — ох, а я закрутился и забыл ее рапорт вам отвезти, и, как это часто бывает, примет на себя удар. И поскольку без оформления командировки денег на билет будет не вернуть, шеф не может допустить, чтобы потратилась я, ведь мой отъезд — это его инициатива.

— А что будет с Бородинским? — спросила я, умирая от благодарности. Не в деньгах, конечно, было дело, а в том, что мой добрый начальник решил избавить меня от необходимости арестовывать человека по ложному обвинению.

— Придется выходить в суд с ходатайством о его аресте, — ответил шеф.

Он вышел из-за стола и стал ходить по кабинету из угла в угол.

— Отпускать его сейчас — это значит провоцировать скандал. Они ведь побегут в городскую, свое руководство напустят… Вы говорите, у вас были подозрения, что они фиксировали ваш разговор с Бородинским в прокуратуре? Не дай Бог, начнут служебную проверку в отношении вас.

— Но я же…

— Я-то вас знаю, Мария Сергеевна, — не дал он мне договорить, — и мысли не допускаю, что вы могли вступить в сговор с преступником. Но вы же не маленькая, должны понимать, что служебную проверку будут проводить те, кто мысли такие допускает. Не нужно.

Он остановился около меня, и мне показалось, что он хотел погладить меня по голове, но сдержался.

— Вернетесь из Москвы, все на свежую голову и обсудим. А пока у нас, к сожалению, ваши догадки против их фактов. Бородинский подозревает, что его хотят посадить по заказу Нагорного, вы подозреваете, что выполнение заказа поручено сотрудникам ОРБ. А у них факты: ношение Бородинским огнестрельного оружия…

— Которое наверняка «пойдет» на убийства Марины Нагорной и Карасева, — кивнула я.

— Вот-вот. Преимущества пока у них. Лезть сейчас на штыки неразумно. Подкопим фактов.

— Спасибо, Владимир Иванович, — сказала я и поднялась.

— А Бородинскому Алексей Евгеньевич все объяснит, — добавил шеф, имея в виду Горчакова.

Как только я явилась домой, ребенок высунул из комнаты свой подбитый глаз и спросил:

— Ну что, ты будешь увольняться?

— А что? — спросила я, влезая в тапочки.

— Как что? Меня волнует твоя судьба, — заявил Хрюндик.

— Так ты хочешь, чтобы я уволилась или осталась?

— Конечно, увольняйся! — горячо заговорил ребенок. — Иди в адвокаты, хоть денег заработаешь. И времени побольше будет.

— Ладно, я подумаю, — сказала я устало.

— Кстати, ма, — продолжил Хрюндик, — мне надо в школу костюм купить. У нас ввели школьную форму.

— И какую же?

— Просто черный костюм. Пошли купим, а то меня в школу не пустят.

— Хрюшечка моя, — я погладила ребенка по голове, — куда же мы пойдем, магазины уже закрыты.

— Меня в школу не пустят, — повторил Хрюндик.

— Не думаю, мое солнышко. Если вам сегодня объявили, что вводят школьную форму, то явно не с завтрашнего дня перестанут в школу пускать.

— Понимаешь, ма, — протянул ребенок, вообще-то нам велели форму купить еще в декабре. Ты же на собрании не была, а там как раз говорили. А сегодня был последний день, когда без формы пускали.

Я небольно щелкнула ребенка по лбу.

— Потрясающе! Ну, а кто виноват, что я об этом узнала только сейчас?

Я предложила написать ему в школу записку, а за формой пойти послезавтра.

— А завтра? — ныл сын.

— А завтра я буду в Москве, в командировке.

Но ребенок выглядел таким несчастным, чуть ли не плакал, что мое материнское сердце дрогнуло, и я вспомнила, что около метро есть большой торговый комплекс, который работает допоздна, Правда, это удобство компенсировалось неоправданно высокими ценами, но ничего не поделаешь, за родительское разгильдяйство надо платить.

Щелкнул дверной замок, пришел с работы муж. И удивился, меня увидев.

— А мне Горчаков позвонил, чтобы мы тебя не ждали, мол, до утра тебя не будет.

— Ты разочарован? Не волнуйся, меня не будет до послезавтрашнего утра. Я сегодня уезжаю в Москву.

Сашка глянул на часы.

— Понятно. Я еще успею тебя покормить.

— Не успеешь, — сказала я, — мы едем срочно покупать школьную форму Хрюндику.

— Понятно. А деньги у вас есть?

Я прикинула, что если поеду в Москву на свои полторы тысячи, то сэкономленные деньги шефа могу потратить на ребенка. Потом приеду, займу у кого-нибудь и отдам шефу долг; в конце концов, еду я по своему делу, и шеф не обязан оплачивать мне эти экскурсии.

Подхватив ребенка, я понеслась в торговый комплекс. Там выяснилось, что в детском отделе нам уже делать нечего, и ребенок потащил меня в отдел мужской одежды. Любезные продавщицы подобрали Хрюндику костюмчик по умеренной цене (умеренной для бизнесмена средней руки; разглядев ценник, я зажмурилась, потом разжала веки и разменяла доллары, отложенные на черный день), и к нему рубашечку стоимостью в четверть костюма.

— Ух ты, какой деловой костюм, — восхитился Хрюндик, влез в брюки и первым делом подергал тазобедренным суставом, спуская штаны на крайнюю точку ягодиц. Продавщицы тихо застонали, что это не джинсы, и их так не носят. Хрюндик только смерил их взглядом короля в изгнании, вынужденного объяснять провинциалам, что, например, мелкие пряжки на туфлях — это не комильфо, и опустил штаны еще ниже, отчего они красивыми складочками легли на стоптанные Хрюндиковы кеды. Продавщицы охнули и оперлись друг на дружку, но это было еще не все. Следующий номер программы состоял в том, что рубаха была надета навыпуск и торчала из-под пиджака, а из рукавов высовывались незастегнутые рубашечные манжеты.

Оглядев себя в зеркале, сын остался доволен, несмотря на перекошенные лица тружениц прилавка, маячившие вокруг его отражения.

— Только надо футболку под рубашку надеть, — пробормотал он, хлопая пиджачными полами. У меня ум зашел за разум, но бэби быстро меня успокоил, заверив, что это стиль фьюжн. Я робко поинтересовалась, не полагается ли к такому наряду сменить обувь, например на бахилы или пляжные шлепанцы, но мои потуги на юмор отклика не встретили. Мне, как отсталому слою населения, было разъяснено, что разбитые кеды — к такому наряду в самый раз, и портить костюм ботинками могут только непродвинутые лохи. Бедные продавщицы только руками развели…

Сашка только крякнул, услышав про цену костюма, и заметил, что он себе таких шмоток позволить не может. Мой сыночек в ответ высказался в том смысле, что нам с Сашкой надо больше внимания уделять своему внешнему виду.

— А тебе, мама, давно надо трубку сменить, — сказал он мне, имея в виду мой мобильный телефон, два года назад бывший очень дорогим, а теперь, конечно, морально устаревший.

— А меня он устраивает, — простодушно ответила я.

— Что там может устраивать? — хмыкнул ребенок. — Там даже игр нормальных нету.

— Хрюшечка, мне вообще-то телефон нужен, чтобы звонить, а не чтобы играть, — сказала я, но Хрюшечка только плечами пожал с непередаваемым видом.

— Мама, ты же взрослый человек. Как ты не понимаешь, что телефон участвует в создании твоего имиджа!

— Да в гробу я видала такой имидж, который создается телефоном, — рассердилась я. — Имидж мозги создают, понятно?

Ребенок посмотрел на меня сочувственно, как на отсталое существо. Похоже, что этой идеи про мозги он не разделял, считая, что телефон важнее.

— В любом случае стыдно ходить с устаревшей трубкой. С такими телефонами, как у тебя, ходят только лохи и первоклассники. Я же о тебе забочусь, глупая!

Очень кстати звякнул наш домашний телефон, и Хрюндик, забыв про меня, коршуном налетел на трубку, по обыкновению полагая, что это ему звонят всякие лахудры по половым вопросам, отвлекая от учебного процесса. С некоторых пор дозвониться в наш дом по вечерам стало невозможно. Кокетливые девчачьи голоса наперебой просят Гошу, он с мрачным видом забирает телефон и уединяется у себя в комнате — это означает, что на ближайшие два часа мы отрезаны от мира.

Но на этот раз его постигло разочарование:

— Здрасьте, дядя Леша, — сказал он в трубку. — А вы-то хоть увольняетесь? Приятно слышать. А мать не хочет… Вы бы ей объяснили…

Я с негодованием выхватила у него телефон.

— Ренегатка, — сказал мне Горчаков. — Тебе надо лечиться электричеством. Не хочешь, значит, увольняться? Я, правда, тоже передумал, Ленка в трауре.

— Леша, я еду в Москву, — сказала я, но Горчаков не дал договорить.

— А чего я звоню, спрашивается? Мне шеф уже все разобъяснил. Не волнуйся, я с Барракудой поговорю. Машка, помни, морально я с тобой.

Неужели когда-то я могла думать об окружающих меня мужчинах всякие гадости? Я определенно была не права.

Глава 18

Сашка посадил меня в вагон и помахал рукой с перрона, когда поезд тронулся. Стало грустно, как всегда, куда бы я ни уезжала. Вспомнив, когда в последний раз я ездила в командировку, я удивилась, как давно это было. Поезда стали гораздо комфортабельнее, и я удобно устроилась на своей нижней полке, но очень долго не могла заснуть, невесело думая про то, что я, наверное, действительно старею, мне уже не хочется никуда ездить, хочется ночевать дома. Раньше любая командировка была мне в радость, я прыгала в поезд или в самолет и уверенно неслась навстречу приключениям. Меня не путали ночевки в вокзальных залах ожидания, отсутствие в гостиницах горячей воды, шумные и грязные средства передвижения, необходимость таскаться по чужим городам с тяжеленной поклажей из томов уголовного дела. Помню, как мы с операми добирались до воюющей Армении в декабре 1991 года — спали на третьих, багажных, полках, без всяких матрасов и постельного белья, и счастьем мне казалось чужое одеяло, на эту полку постеленное, да и прихваченная из дома холодная картошка, которую мы жевали третьи сутки, абсолютно спокойно воспринималась. А теперь мне уже не в радость нижняя полка, теплое уютное купе, вежливые проводники и фирменная коробочка с едой на завтрак. Может, и правда, уволиться? Стать адвокатом, зарабатывать деньги, жить в свое удовольствие?

Мне мешал стук колес, легкий сквознячок из окна, дыхание соседей по купе и собственные мысли; заснула я под утро, проснулась в семь, за полтора часа до прибытия поезда, чтобы спокойно умыться, пока все спят, и вернувшись в купе причесанная и накрашенная, тихонько, чтобы не разбудить попутчиков, села к окну. И поняла, что рада своей командировке, что буду бороться до конца, и что нас с Лешкой, шефа, Кораблева и всех нормальных людей голыми руками не возьмешь. Все у нас получится.

В Москве было значительно теплее, чем у нас, и у меня сразу промокли сапоги. Экспертно-криминалистический центр начинал работу в девять. Я неторопясь прошвырнулась по вокзальным киоскам, села в метро, доехала до улицы 1905 года, вышла, перешла дорогу, дождалась автобуса и в начале десятого была на улице Расплетина.

Эксперт уже ждал меня, обе пули в конвертиках были приготовлены для выдачи, но после моего вопроса, уверен ли он, что обе пули выпущены из одного оружия, любезный мужчина распаковал конверты, вытащил пули и положил под микроскоп.

— Видите? — уступив мне место у окуляра, спрашивал он. — Вот следы полей нарезов, вот характерные особенности, сомнений нет.

— Скажите, пожалуйста, а можно определить по пуле, с какого расстояния был выстрел? — поинтересовалась я, все еще на что-то надеясь.

— Вряд ли.

— Может быть, от дистанции выстрела зависит характер деформации пули? — не отставала я.

— Характер деформации пули зависит от преграды, с которой пуля встречается. Как я понимаю, одна из ваших пуль со значительного расстояния поразила жертву в голову?

— Получается, что так.

— Но они обе, смотрите, деформированы не очень сильно, более или менее сохранили форму. А вот если вы в упор, то есть с близкого расстояния, выстрелите в металлический бронежилет, то пуля мало того, что превратится в блин — так сплющится. Она еще и раскроется наподобие цветка, фрагментируется на шесть лепестков.

— А вот можно по внешнему виду пули сказать, что она была выпущена с расстояния в восемьдесят метров и попала в голову человека?

— Н-не думаю, — ответил эксперт. — Вы эту пулю имеете в виду?

Он показал на пулю, которая была промаркирована как вещественное доказательство по факту убийства Нагорной М.И.

— Да.

— Знаете что? — сказал он после паузы. — Есть один замечательный дядька, который может вам ответить на ваши вопросы. Если хотите, я составлю вам протекцию.

— Хочу, — сказала я с энтузиазмом.

И эксперт, сняв трубку, договорился с каким-то Виктором Викторовичем об аудиенции. После чего запаковал мне пули, рассказал, как добираться до госпиталя имени Бурденко, где располагается военная экспертная лаборатория, и как там найти Виктора Викторовича.

— А кто он такой? — догадалась спросить я.

— Главный эксперт Министерства обороны.

— И вы с ним так запросто? — изумилась я. — Вы звоните, и я приезжаю? Без доклада и предварительных согласований? А меня пустят?

— Когда вы с ним познакомитесь, — напутствовал меня мой собеседник, — вы сами к нему будете запросто ездить, ходить и звонить. Вы на него так западете, что больше никуда уже обращаться не будете. Кому ж, как не военным медикам, разбираться в огнестрельном оружии?

До госпиталя Бурденко я добралась сравнительно быстро. Путь к главному военному эксперту лежал через морг, что я сочла добрым предзнаменованием — в моей жизни много хорошего было связано с судебно-медицинским моргом и его сотрудниками.

Найдя приемную, я заглянула туда, представилась миловидной молодой женщине в белом халате, под которым виднелись офицерская рубашка и китель, и она кивнула на дверь кабинета начальника:

— Вас ждут.

Я вошла в кабинет, хоть и заваленный бумагами, но опрятный по-военному, и из-за стола мне навстречу поднялся совершенно невероятный мужчина двухметрового роста, с наголо обритой крупной головой, рельефной и породистой, будто вышедшей из рук талантливого скульптора. На нем была полковничья военно-морская форма, удивительно ему шедшая. Он вышел ко мне, поцеловал руку, помог снять и повесить в шкаф куртку, усадил в красный угол, распорядился подать чаю с плюшками, сообщил, что он тоже из Питера, работал там в Военно-медицинской академии, куда я неоднократно назначала экспертизы, и мы оба сошлись на том, что есть некая странность судьбы в том, что мы до сих пор не встречались.

Через пять минут, когда мы за чаем склонились над пулями, выложенными из конвертиков на чистые листы бумаги, мне стало казаться, что мы встречались много раз и вообще знакомы всю жизнь.

В ответ на мой вопрос, можно ли, посмотрев на пулю, сказать, что она была выстрелена с такого-то расстояния в такую-то преграду, Виктор Викторович прочел мне маленькую, но, доходчивую лекцию.

— Когда пуля, выпущенная из оружия, встречается с плоской костью черепа, головная часть пули начинает плющиться в продольном направлении, и пуля деформируется таким образом, что от прежнего облика остается хвост и такая фибовидная хрень, шляпка. И на хвостовых отделах пули остаются следы от полей нарезов, по которым можно идентифицировать оружие.

— А при встрече с другой преградой?

— А какая вас интересует? Забор, дверной косяк, бронежилет, подушка? Насколько я понял, вы считаете, что одна из ваших пуль попала жертве в голову?

— Нуда.

— Так вот: эта пуля, — он взял крупными, но деликатными докторскими пальцами пулю, на которой была этикетка с надписью «М. И. Нагорная», — никому в голову не попадала. Она была выпущена в мягкую преграду, например в пуховую подушку. Видите, она чуть сплющена, но без всякой грибовидной деформации. Через кость она не проходила.

— А что, можно определить, проходила ли пуля через кость?

— Я могу. А кто еще может, не знаю. Дело в том, что на пуле в результате взаимодействия с костью появляются специфические следы, причем от разных костей — разные следы. След от прохождения через черепную кость — один, через ребро — другой.

Он посмотрел на меня, проверяя, дошла ли до меня эта простая истина. Я слушала, затаив дыхание. Он убедился, что смысл я улавливаю, и продолжил:

— Из чего, вы сказали, стреляли в голову?

— Из «Марголина».

— С расстояния восемьдесят метров? Не смешите меня. Будете экспертизу назначать?

— Вам?

— Конечно. А зачем же вы приехали? Чайку попить?

— А компьютер и УПК дадите?

Он посадил меня за свой компьютер, выдал мне комментированный Уголовно-процессуальный кодекс с дарственной надписью одного из авторов комментария и продиктовал, какие вопросы поставить.

— А когда будет готова экспертиза? — спросила я, пока компьютер распечатывал постановление.

— А когда вы хотите?

— Сегодня к вечеру, я на «Стреле» уезжаю.

Виктор Викторович расхохотался.

— Люблю конкретных женщин. Но мы xaлтуру не гоним, экспертизу сделаем вам через неделю. А пока, чтобы вы во мне не разочаровались, я приглашу своего сотрудника, он даст вам заключение специалиста.

Я благодарно взглянула на него, но он уже нажимал кнопку внутренней связи.

— Дежурная по лаборатории майор Стрельцова, — откликнулся нежный женский голос.

— Антонина Ивановна, зайдите ко мне, — распорядился он.

Через минуту в кабинет вошла совершенно юная на вид кудрявая фея в белом халате.

— Антонина Ивановна, — сказал главный военный эксперт. — Это следователь из Петербурга, она назначает нам экспертизу, а до получения заключения нуждается в консультации; специалиста. Посмотрите на эти пули, согласуйте вопросы.

Фея приветливо мне улыбнулась и своим нежным голоском произнесла:

— Неужели вы следователь? Никогда бы не подумала. Пули вот эти?

Она присела к столу, вытащила из кармана халата лупу, рассмотрела оба объекта и повторила мне практически то же самое, что и главный эксперт.

— Вот этой пулей, — она потрясла пулю, которая проходила под маркировкой «М. Н. Нагорная», — в голову не стреляли. Пулеулавливатель? Кевлар? Подушка? — она посмотрела на начальника, и тот удовлетворенно кивнул. — Напишите мне вопросы и дайте два часа времени, — обратилась она уже ко мне.

После того, как майор Стрельцова ушла, Виктор Викторович прошелся по кабинету.

— Какие у вас планы на «скоротать вечерок»? — спросил он.

— Никаких. Дождаться заключения.

— Понятно. Может быть, легкий шоппинг? Я пожала плечами.

— В «Охотном ряду» были? Нет? Стоит прогуляться, хотя бы в познавательных целях.

Я не стала сообщать ему, что денег у меня хватит только на смешные сувениры. В конце концов, до вечера я совершенно свободна, идти мне некуда, а с нынешним столичным товарно-денежным великолепием, действительно, стоит ознакомиться.

Уловив, что я согласна, Виктор Викторович снова нажал на кнопочку своего телефонно-переговорного аппарата, и через три минуты моему взору явился очередной майор, тоже военно-морской. Ростом он был под стать своему начальнику, но если тот был жизнерадостен, активен и улыбчив, то майор поражал своим сходством с древне-скандинавским во ином: усы подковой, нависшие брови, квадратный подбородок и полная, абсолютная мрачность.

— Сергей Алексеич, это следователь из Петербурга, Мария Сергеевна. Она будет ждать заключения нашего специалиста. Чтобы ей тут не торчать и не маяться, отвезите ее в «Охотный ряд», покажите магазины, пусть что-нибудь купит. Покормите в кафе, а вечером сюда, она приглашена к нам на ужин.

— Что вы, спасибо, — застеснялась я. — Я заберу заключение и на вокзал…

— Во сколько привезти Марию Сергеевну? — не обращая на меня никакого внимания, поинтересовался угрюмый майор.

— До восьми вам времени хватит? — обратился ко мне Виктор Викторович.

Я пожала плечами, совершенно не представляя себе «Охотного ряда», и Виктор Викторович счел вопрос исчерпанным.

— Значит, к половине девятого везите ее ко мне домой. Я живу тут же, на территории госпиталя.

— Мне неудобно, — попробовала я еще поотнекиваться. — Вряд ли ваша жена будет в восторге…

Виктор Викторович нажал на кнопку связи с секретарем и проговорил:

— Катя, соедините меня с Юлией Евгеньевной.

Через три секунды в кабинете громко прозвучал голос Кати:

— Юлия Евгеньевна на проводе.

— Юля, — сказал Виктор Викторович, наклонившись к аппарату, — у нас есть дома что-нибудь вкусненькое? К нам сегодня на ужин следователь из Санкт-Петербурга.

— Свиная нога подойдет? — деловито спросила Юлия Евгеньевна. — Я ее с чесноком запеку. Во сколько будет ужин?

— Ее Сережа сейчас повезет на легкий шоппинг, а в полдевятого она у нас.

— Поняла, — по-военному четко откликнулась супруга главного военного эксперта. — Можно выполнять?

— До вечера, — махнул мне рукой Виктор Викторович.

Выйдя в приемную, я спросила у дежурной разрешения позвонить и, получив разрешение, набрала номер нашего зонального из Генеральной прокуратуры. Дозвонившись до него, я спросила, правда ли, что с апреля мы, следователи, будем выведены за штат для аттестации в Следственный комитет, и если да, то что будет с делами, которые мы не успеем закончить до апреля. Зональный расхохотался.

— Ты что, родная, веришь в это? Да мы лет пятнадцать слышим про Следственный комитет, про объединение следствия под одной крышей, в одних руках, неужели ты думаешь, что эту реформу можно провернуть в три дня? Вывести за штат, не имея сформированной структуры, не зная, на кого она будет замыкаться, куда вас всех аттестовать — взрослые люди на это не способны. Нет, законопроект пролежит еще в Думе пару лет, а потом решат.

— А сейчас? — настаивала я.

— А сейчас вы не готовы.

— А нам сказали, что сведения из Генеральной, — недоумевала я.

Зональный громко вздохнул.

— А мы свои сведения черпаем от районных следователей. Успокойся, сдохнешь еще в своей прокуратуре.

Положив трубку, я и вправду успокоилась.

Спустившись во двор, мы с Сергеем Алексеевичем уселись в потрепанные «Жигули», он завел машину, и мы тронулись на экскурсию по Москве.

По дороге майор с ненавистью в голосе (так мне почудилось) комментировал памятники истории и культуры, мимо которых мы проезжали. Кстати, пресловутый памятник Петру работы Церетели не показался мне таким уж чудовищным.

Прибыв в «Охотный ряд» и оставив машину в подземном паркинге, мы поднялись в ослепительный европейский магазинный город, просто универмагом его назвать было нельзя, чтобы не оскорбить. И начали методично его осматривать; мрачный майор скалой возвышался за моей спиной, пока я глазела на витрины, и не отходил от меня ни на шаг, умело возвращая в те отделы, которые я тайком старалась пропускать.

Проинспектировав несколько секций, больше похожих на музеи, королевские дворцы и межпланетные корабли будущего, я соскучилась. Даже в отделе мелочей для дома, где кусок мыла стоил ровно столько, сколько лежало у меня в кошельке на житье до зарплаты, не нашлось ни одной вещички мне по доходам. И я попыталась сбежать из этого царства гламура, объявив Сергею Алексеевичу, что все уже посмотрела и хочу теперь просто прогуляться по Москве, а до госпиталя Бурденко к вечеру доеду сама. Но не тут-то было.

Мрачный Сергей Алексеевич просто пропустил мимо ушей мои пожелания и жестко направил меня в очередную обойму бутиков. Под конвоем военно-медицинского майора я старательно обошла отделы: Гуччи, Фенди, Кристиан Диор, «Мандарина Дак», Сальвато-ре Феррагамо, Роберто Кавалли; перейдя на другой этаж, попала в карусель секций Картье, Селин, Шанель, Мах Мага, и прочих изысков, о которых я даже не слышала. Причем майор бдительно следил, чтобы я не халтурила и не з пробегала мимо кронштейнов с дизайнерскими одеждами и ювелирными витринами, а заставлял выбирать и мерить понравившиеся вещи.

Я взмолилась еще раз, но мне был дан невозмутимый ответ: Виктор Викторович сказал привезти вас к двадцати тридцати, значит, до двадцати вы должны гулять по «Охотному ряду». И точка. Принудительный шоппинг продолжился.

В очередной раз разглядывая ценник на майке грязно-серого цвета стоимостью 600 у, е., я взбунтовалась и объявила майору, что больше не желаю корчить из себя состоятельную даму, поскольку в кошельке у меня всего полторы тысячи, да и те не на шмотки, а на жизнь.

Майор не дрогнул усом, и со словами «здесь скидки» повел меня в другие отделы, где действительно были скидки. В отделе «Манго» он чуть ли не за руку провел меня вдоль кронштейнов, настойчиво интересуясь, что мне здесь нравится, снимая с вешалок наиболее интересные, с его точки зрения, вещи, и толкая меня в сторону примерочной. Чтобы не устраивать громкого скандала в приличном месте, я послушно принимала выбранные майором шмотки и уединялась с ними в кабинках. И к своему большому удивлению, все-таки купила с грандиозной скидкой фирменную юбку, всего за пятьсот рублей, выбранную для меня Сергеем Алексеевичем.

А на оставшиеся деньги я набрала глупых сувениров мужу и ребенку, и смешную глиняную копилку своему конвоиру. Каковую он принял с тем же суровым видом, но со словами искренней благодарности. И повел в кафе. Напрасно я ныла, что не хочу есть, что в лаборатории напилась чаю с плюшками… «Товарищ полковник велел покормить вас в кафе», и точка.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13