Страхуемый сверху Карлом, Джонатан в одиночку продвигался вниз на длину веревки. Карла, в свою очередь, страховал Андерль. Потом Джонатан вырубал широкую ступень, вжавшись в которую ногами, он осторожно подтягивал тело Жан-Поля к себе. Одновременно Карл потихоньку выдавал веревку с Жан-Полем, постоянно борясь с тенденцией груза вырваться из захвата и слететь со скалы вниз, увлекая их всех за собой. Когда брезентовый сверток доходил до Джонатана, он закреплял его, насколько мог, вбивая в ледяную корку ледоруб Жан-Поля в качестве подпорки. Затем к нему спускался Карл, который передвигался по уже готовым ступеням значительно быстрей Джонатана. Самой опасной была третья фаза. Андерль должен был приблизиться к ним на полверевки, где ему предстояло закрепиться на одной из опор понадежней и страховать остальных при очередном повторении цикла. Андерль шел, по существу, без страховки, не считая той “психологической веревки”, которая свободно болталась между ним и Карлом. Любой неверный шаг мог сбить его товарищей со ступени, и даже если бы линия его падения миновала их, у них было бы очень мало шансов устоять при рывке от падения на две веревки. Андерль понимал всю ответственность своих действий и двигался с величайшей осторожностью, хотя он постоянно весело окликал их — то шутливо прохаживался насчет их темпов, то насчет погоды, то еще какой-то ерунды, какая только приходила ему в голову.

Каким бы медленным ни было их продвижение, для Джонатана, который рубил каждую ступень и мог отдохнуть лишь тогда, когда остальные начинали спускаться к нему сверху, оно было необычайно утомительным.

Три часа — двести пятьдесят метров.

Он задыхался от усталости, холодный воздух жег ему легкие, от махания ледорубом рука налилась свинцом. А когда он останавливался, принимая Жан-Поля и давая спуститься остальным, одна пытка сменялась другой. При каждой остановке на него обрушивался ледяной ветер, пот примерзал к телу, он сотрясался от судорожной дрожи. От боли, усталости и холода он плакал, и слезы замерзали на его обросших щетиной щеках.

Цель — утесы над Айгервандской станцией — была так безнадежно далека, что о ней не стоило и думать. Он сосредоточился на целях, остающихся в пределах человеческих возможностей: еще раз махнуть ледорубом, еще одну ступеньку вырубить. Потом двигаться дальше.

Пять часов — триста двадцать пять метров.

Продвижение замедляется. Надо отдохнуть.

Джонатан обманывал свое тело, лживыми посулами склонял его к действиям. Еще одна ступенька — и можно отдохнуть. Вот хорошо, вот хорошо. Теперь еще одна ступенька.

Когда он наклонялся вперед, зазубренные края ледяной корки на каждой лоханке прорезали его водонепроницаемые штаны. Они прорезали и лыжные штаны. Они впивались в плоть, но холод притуплял боль.

Еще ступенька — и можно отдохнуть.

* * *

С первыми рассветными лучами Бен был на лугу, разглядывая склон в телескоп. Молодые альпинисты, которые вызвались идти спасателями, собрались вокруг него, их лица были напряжены от тревоги. Никто не мог припомнить такой холодной погоды в середине июля, и все вполголоса прикидывали, каково же должно быть там, наверху.

Психологически Бен был готов к тому, что ничего на склоне не увидит. Про себя он уже отрепетировал то, с каким спокойствием он вернется в отель и разошлет телеграммы в Альпийские клубы, организовавшие восхождение. Затем он запрется в номере и будет ждать, возможно, несколько дней, пока погода не смягчится и он не сможет организовать группу для розыска тел. Он обещал себе открыть лишь один клапан для выпуска эмоций: твердо решил избить кого-нибудь — репортера или, еще лучше, Айгерскую Пташку.

Он водил телескопом взад-вперед по темной складке возле Утюга, где перед самым наступлением темноты они разбивали лагерь. Ничего. Их штормовки покрылись льдом, они слились с обледенелой скалой.

На террасе отеля Айгерские Пташки уже выстроились в очередь возле телескопов, топая ногами для разогрева и принимая огромные кружки горячего кофе от торопливо снующих официантов. Первые же слухи о том, что на склоне ничего не видно, несказанно оживили туристов. Жаждущие сенсации и готовые проявить бездны человечности и сострадания, Айгерские Курочки кудахтали друг дружке, как это все ужасно и какие дурные предчувствия появились у них уже ночью. Одна из болтушек, с которыми развлекался Андерль, внезапно разрыдалась и убежала в отель, отказываясь от утешений подруг. Когда же ей поверили на слово и оставили в одиночестве, она быстренько нашла в себе силы вернуться на террасу, хоть и с красными глазами, но исполненная отваги.

Айгерские Петушки со значением кивали друг другу и говорили, что все это предвидели. Если бы у кого-нибудь хватило ума спросить у них совета, они сказали бы, что погода уж больно нехороша и переменчива.

Надежно укутанные и сопровождаемые услужливым эскортом, через толпу прошествовали греческий купчина и его американская жена. Все примолкли и потеснились, давая им пройти. Кивая направо и налево, они как бы приняли на себя роль главных плакальщиков, и все вокруг заговорили, какое тяжкое бремя это на них накладывает. Хоть в их персональном шатре всю ночь горели две газовые плитки, им все же приходилось претерпевать неудобства от холодного ветра, когда они поочередно прерывали завтрак, чтобы посмотреть на гору в телескоп, лично для них зарезервированный.

Бен стоял на лугу, рассеянно хлебая кофе из жестяной кружки, которую один из молодых альпинистов незаметно всунул ему в руку. С террасы донесся сначала смутный ропот, а потом и радостный визг. Кто-то высмотрел на скале что-то движущееся.

Бен выронил чашку на покрытую инеем траву и моментально припал к окуляру. Их было трое, и они медленно спускались. Трое — и еще что-то. Сверток. Когда они целиком продвинулись на снежник, Бен смог разобрать цвета их штормовок. Синяя (Джонатан) была первой. Он двигался очень медленно, вырубая большие ступени, требующие много времени и сил. Он медленно спускался на всю веревку, и только тогда второй человек — красная штормовка (Карл) — начинал спускать к нему нечто серо-зеленое — мешок. Затем Карл относительно быстро спускался и присоединялся к Джонатану. Последний — желтая штормовка (Андерль) — осторожно карабкался вниз, останавливался на полпути и страховал сверху. Позади Андерля никого не было.

Этот мешок — это, должно быть, Жан-Поль. Раненый... или мертвый.

Бен мог представить себе, на что похожа поверхность стены после фена, который все растопил, и крепкого мороза. Коварная короста льда, в любой момент готовая съехать со снега.

Бен не отрывался от телескопа двадцать минут. Он рвался немедленно помочь им хоть чем-то, но не был уверен в том, что они задумали. Наконец, он заставил себя выпрямиться и перестать терзаться догадками и надеждами. При их невыносимо медленной скорости пройдут часы, прежде чем он сможет точно определить, как именно они попытаются спуститься. Он предпочел бы подождать в номере, где его страх за них никому не был бы виден. Они могут постараться пройти по длинному траверсу на классическом маршруте. Или они могут спускаться там, где поднимались, упустив из виду, что желоб Карла совершенно обледенел. Была и третья возможность, и Бен очень надеялся, что у Джонатана хватит сообразительности избрать именно ее. Они могут попытаться добраться до утесов над окном Айгервандской станции. Имелись некоторые отдаленные шансы, что оттуда человек сможет спуститься на веревке в боковую галерею. Такого еще никто не проделывал, но это казалось наилучшим из множества наихудших вариантов.

— Доброе утро! Вам телескоп больше не нужен?

Бен обернулся и увидел, как актер улыбается ему нахальной мальчишеской улыбкой. Наштукатуренная актриса-жена стояла рядом с мужем. Ее обвисший подбородок был стянут ярким шелковым платком. Она дрожала в модном лыжном костюме, сшитом с таким расчетом, чтобы она в нем казалась повыше и постройнее.

Актер начал демонстрировать богатство модуляций:

— Даме очень не хотелось бы возвращаться домой, так ничего и не увидев. Не можем же мы допустить, чтобы она стояла в очереди вместе со всеми этими. Я знаю, что вы это поймете.

— Вы хотите мой телескоп? — спросил Бен, не веря своим ушам.

— Скажи ему, золотко, что мы заплатим, — вставила жена, после чего одарила юных альпинистов взглядом своих прекрасных очей.

Актер улыбнулся и взял самый шоколадный тон:

— Конечно же, мы заплатим. — Он потянулся к инструменту, не переставая улыбаться своей чарующей и столь эффективной улыбкой.

Вопреки последующим сообщениям в прессе, Бен на самом деле его так и не ударил.

Актер среагировал на взмах руки Бена и увернулся с поразительной ловкостью. При этом, однако, он потерял равновесие и упал спиной на мерзлую землю. Жена немедленно завопила и прикрыла своим телом поверженного супруга, дабы защитить его от дальнейших зверств. Бен схватил ее за волосы и, склонившись над ними, тихо и быстро проговорил:

— Я сейчас иду в свой номер и оставляю телескоп там, где он есть. Но если кто из вас, упыри хреновы, до него дотронется, я тому этот же телескоп в задницу вколочу так, что ни один врач не достанет.

Он ушел под смех молодых альпинистов и под поток грязнейшей брани актрисы, продемонстрировавшей близкое знакомство со всеми мыслимыми вариантами половых связей.

Бен промчался по террасе своей энергичной подпрыгивающей походкой, прорезая роящуюся толпу, но ни на дюйм не отклоняясь от взятого курса. Он испытывал мстительное удовольствие, наталкиваясь на ту или иную из Айгерских Пташек, которые ошеломленно смотрели ему вслед. В пустом баре он заказал три бутылки пива и бутерброд. Пока он ждал, через толпу на террасе протиснулась Анна и села рядом с ним. Ему не хотелось с ней говорить, но бармен не торопился.

— Жан-Поль... с ним все в порядке? — спросила она.

— Нет.

Он взял бутылки одной рукой, зажав горлышки между пальцами и вышел из бара в свой номер.

Он мрачно ел и пил, сидя на краю кровати. Потом он прилег, сложив руки за головой и глядя в потолок. Потом встал и заходил по комнате кругами, на каждом круге задерживаясь у окна. Потом снова лег. И снова встал. Так прошли невыносимо долгие два часа. И он отказался от всяких попыток отдохнуть.

Снова оказавшись у телескопа на лугу, Бен перестал сомневаться в том, что альпинисты направляются к утесам над окошком станции. Они приблизились к краю крутого скального склона, отделяющего ледник от небольшого снежного выступа над окошком. Если вытянуть руку, то расстояние, отделявшее их от спасения, оказывалось не больше пальца, но Бен понимал, что покрыть это расстояние можно лишь за несколько часов нечеловеческого труда и риска. А солнце начинало спускаться. Он уже договорился о специальном поезде, который доставит отряд спасателей по штрековой колее, проходящей сквозь толщу горы. Когда настанет время, они отправятся и будут у окошка встречать альпинистов.

Он склонился над телескопом, телепатически посылая свою энергию в направлении альпинистов.

Он даже подпрыгнул, когда увидел, что Андерль упал.

* * *

Раздался скрип, и Андерль почувствовал, что наст под ним пришел в движение. Большая доска обледенелого снега отделилась от наста и заскользила вниз, постепенно разгоняясь, и он был в самом центре этого обреченного островка. Большого смысла закрепиться понадежней не было — это было равносильно тому, чтобы цепляться за падающий камень. Повинуясь инстинкту, он начал карабкаться вверх, стараясь добраться до устойчивого снежника. Потом он начал заваливаться набок. Он раздвинул руки и ноги, стараясь остановить это роковое вращение, и погрузил ледоруб в ледяную корку, накрыв его своим телом. И тем не менее его несло вниз и вбок. Над ним оставалась глубокая борозда от ледоруба.

Джонатан свернулся калачиком в той большой ступени, которую только что вырубил. Карл с Жан-Полем были рядом. Взгляд его был прикован к снегу, лежащему впереди, рассудок пуст, а тело судорожно дрожало. Когда Карл крикнул, резкий скачок адреналина моментально унял дрожь, и он с тупым спокойствием начал смотреть остекленелыми от усталости глазами, как прямо на него движется лавина.

Карл толкнул Джонатана на сверток с трупом и накрыл обоих своим телом, сжав пальцы вокруг рукоятки вбитого ледоруба — их единственной страховки. Лавина пронеслась над ними, оглушая и удушая, цепляясь за них, нарастая, стремясь увлечь их за собой.

И вдруг наступила звонкая тишина. Все кончилось.

Джонатан выбрался из-под обмякшего тела Карла и соскоблил свежий снег со ступеньки. Потом, с трудом поднялся Карл. Он тяжело дышал, ладони кровоточили — часть кожи осталась примерзшей к ледорубу. Жан-Поль был наполовину засыпан снегом, но никуда не делся.

— Я не могу пошевелиться, — раздался голос совсем близко от них.

Андерль лежал, разметавшись на снегу, его ноги находились не далее чем в трех метрах от края обрыва. Лавина вынесла его вниз, а потом, поддавшись какому-то капризу, завернула в сторону, перекинула через товарищей и промчалась дальше, оставив на краю обрыва вверх ногами. Тело оставалось на ледорубе, притормозившем его скольжение. Он был невредим, но каждая попытка пошевелиться на несколько дюймов приближала его к краю пропасти. После двух таких попыток он вполне резонно рассудил, что лучше лежать неподвижно.

Дотянуться до него было невозможно, а снег, открывшийся после прохождения лавины, был слишком ненадежен, чтобы идти по нему. Веревка, соединявшая Андерля с Карлом, крутой петлей шла вверх, к той точке, где австриец находился до падения, и снова вниз, но из завалившего ее снега торчали только два конца.

Андерль, хоть и не шевельнулся, соскользнул еще на несколько дюймов вниз.

Джонатан и Карл дергали и трясли веревку, стараясь изо всех сил вытащить ее из-под снега. Слишком сильно тянуть они не осмеливались, во избежание того, что она резко высвободится и рывком сбросит их всех со склона.

— Я чувствую себя полным идиотом, — крикнул Андерль и съехал еще ниже.

— Заткнись! — прохрипел Джонатан. Ледовый крюк зацепить было не за что, поэтому он поспешно вогнал ледорубы, свой и Карла, глубоко в мягкий снег, затем обвел их рукоятки той частью веревки Андерля, которую им удалось вытравить из-под снега.

— Ложись на них сверху, — распорядился он, и Карл молча повиновался.

Джонатан отвязался и пошел вверх по веревке Андерля, поочередно цепляясь за нее и выбирая ее из снега. Всякий раз, когда ему удавалось выбрать немного веревки, он залегал на крутом склоне, а Карл наматывал освободившуюся веревку вокруг ледорубов. Было крайне важно, чтобы в тот момент, когда они выберут всю веревку, оставалось как можно меньше слабины. Как только Джонатан достиг той точки, где веревка Андерля пошла вниз, ему пришлось двигаться очень быстро, чтобы оказаться как можно ближе к Андерлю, когда веревка освободится. Идти было очень неудобно, адреналин, питавший энергию Джонатана, быстро сгорал, оставляя после себя тошноту и тяжесть в конечностях. Он обхватил ногами веревку, дернул за нее и освободил, ожидая, что в любой момент заскользит вслед за Андерлем и свалится прямо на него, когда свободная веревка кончится и оба рывком зависнут.

Это случилось, когда их разделяло всего десять футов, а судьба была настроена юмористически. Веревка медленно выскользнула из-под снега, и они тихо поехали вбок, причем Джонатан оказался верхом на Андерле. Они остановились прямо под Карлом, защищенные большой “лоханкой”, вырубленной Джонатаном. Их ноги свисали с выступа скального утеса. Наверх они вскарабкались без особых трудностей.

В то самое мгновение, когда Джонатан ввалился в почти вертикальную снежную нишу, у него внутри будто что-то оборвалось. Он скрючился возле тела Жан-Поля, безостановочно дрожа и не в силах пошевелиться от усталости.

Андерль же был весел и разговорчив, а Карл был послушен. Вдвоем они расширили нишу, и Андерль занялся приготовлением чая. Первую чашку он дал Джонатану, присовокупив к ней две красные маленькие таблетки для стимуляции сердечной деятельности.

— Ох, как же нелепо я себя там чувствовал! Мне хотелось смеяться, но от любого движения я скользил все ниже, так что пришлось прикусить губу. Джонатан, ты меня выручил просто замечательно. Но мне хотелось бы, чтобы в будущем ты не ездил на мне, как на санках. Я-то знаю, зачем ты так сделал — ты хотел повеселить тех, на террасе. Верно? — И он продолжал болтать, заваривая чай и раздавая чашки, как заботливая австрийская тетушка.

Чай и сердечные таблетки несколько притупили усталость Джонатана. Он смог уже целенаправленно сдерживать дрожь, глядя на бордовые пятна крови вокруг рваных дырок на штанах. Он знал, что вторую ночевку в горах ему не пережить. Надо идти дальше. Его вдохи превратились во всхлипы — для него это была последняя стадия изнеможения. Он не знал, сколько еще времени будет в состоянии махать ледорубом. Мышцы предплечий постоянно сводила судорога, он мог со всей силой сжать кулак или полностью разжать, но все промежуточные положения были ему неподвластны.

Он прекрасно понимал, что в таком состоянии не имеет права вести связку. Но он не осмеливался передать веревку ни одному из молодых людей. Карл впал в полную депрессию и двигался как автомат, а в звонкой болтовне Андерля проступали опасные истерические нотки.

Они подготовились к выходу из ниши. Укладывая свою металлическую чашку, Андерль внимательно посмотрел в серо-зеленые глаза Джонатана, будто видел его впервые.

— Знаешь, Джонатан, ты классный ходок. Мне очень понравилось идти с тобой.

Джонатан выдавил из себя улыбку.

— Мы прорвемся.

Андерль хмыкнул и покачал головой.

— Вряд ли. Но мы еще покажем класс.

Они быстро одолели утес, спустившись на двойной веревке. То, что снизу казалось Айгерским Пташкам наиболее отчаянно-смелым, на самом деле было значительно проще, чем медленное, утомительное продвижение по снежникам. Начинался вечер, и они не стали тратить время и выбирать веревку Андерля.

Спустя многие месяцы ее можно было видеть там, сгнившей наполовину.

Оставалось пройти еще один снежник, и они окажутся прямо над окошками станции. И вновь начался мучительный цикл. Теперь, когда солнце садилось, стало еще холоднее. Джонатан сжал зубы и отключил рассудок. Он рубил ступень за ступенью, и каждый удар ледоруба отдавался прямо в затылок. Хрясь. Шаг вниз. Наклон вперед. Хрясь. И дикая дрожь, пока подтягиваются остальные. Минуты тянулись мучительно долго, а часы... часы были уже за пределами человеческих представлений о времени.

* * *

Время текло мучительно медленно и для Бена. Действие принесло бы хоть какое-то облегчение, но он сдерживал свой порыв — окончательной уверенности в том, каким путем они спускаются, еще не было. Когда он увидел, как последний из них спустился на стременах с утеса и вышел на крайний, относительно неширокий снежник, он оторвался от телескопа.

— Так, — спокойно сказал он. — Пошли.

Спасательная команда направилась в железнодорожное депо, обогнув отель на значительном расстоянии, чтобы не вызвать интереса у репортеров и зевак. Однако некоторые газетчики были оповещены руководством железной дороги, заинтересованным в хороших отношениях с прессой, и ждали на платформе. Бен уже устал разбираться с ними, поэтому даже не возражал, чтобы они поехали с отрядом, но чрезвычайно ясно дал понять, что именно произойдет с первым, кто начнет путаться под ногами.

Несмотря на предварительную договоренность, еще некоторое время пришлось потратить на то, чтобы убедить швейцарских чиновников, что специальный поезд будет действительно оплачен клубами, организовавшими восхождение. Наконец они двинулись. Молодежь тихо сидела рядком в тряском вагоне, медленно въезжавшем в черный тоннель. Через тридцать минут они были на месте.

Звяканье “слесарни” и стук ботинок эхом разносились по искусственно освещенному тоннелю, когда группа шла с платформы Айгервандской станции по наклонной поперечной галерее, выходящей на окошки. Настроение у группы было такое, что даже репортеры перестали задавать глупые вопросы и вызвались нести запасные мотки веревки.

Без лишних слов группа приступила к работе. Деревянные перегородки в конце галереи были выворочены ледорубами (представитель администрации дороги не преминул напомнить Бену, что и за это придется заплатить), и первый молодой альпинист вылез на склон, чтобы вбить систему страховочных крюков. Встретивший их поток морозного воздуха несколько усмирил их рвение. Они представили себе, как же холод должен высасывать силы из тех, кто сейчас наверху.

Бен отдал бы что угодно, лишь бы самому повести группу спасателей, но опыт подсказывал ему, что эти молодые люди, у которых целы все пальцы на ногах и которые полны юной энергии, сделают дело лучше, чем он. И все же ему приходилось подавлять в себе желание постоянно лезть с советами — ему казалось, что они все делают чуточку неверно.

Когда разведчик осмотрел местность, он заполз обратно в галерею. Доклад его воодушевления не прибавил. Скала была прочно покрыта льдом в полдюйма толщиной — ледового крюка такой лед не выдержит, а все трещины, подходящие для крюка скального, под ним не видны. Придется сбивать лед ледорубами в каждом месте, где будет вбит крюк.

Но самое неприятное заключалось в том, что отряд не сможет подняться вверх, к штурмовой группе, выше чем на десять метров. Дальше начинался непроходимый нависающий склон. Скорей всего, подготовленный человек мог бы продвинуться футов на сто вправо или влево от окошка, но только не наверх.

Делая свой доклад, разведчик постоянно прихлопывал ладонями по коленям, чтобы восстановить кровообращение. Он был на скале всего двадцать минут, но от холода его пальцы занемели. С заходом солнца в самой галерее стало заметно холоднее. Этой ночью будет побит рекорд холода.

Установив систему страховки сразу за окошком, они стали ждать. Вероятность того, что альпинисты смогут спуститься на веревке прямо над окном, была крайне мала. Даже если предположить, что сам по себе спуск получится, сверху было никак не определить, где именно находится окошко. Сверху выступ, значит, первый спустившийся будет болтаться в нескольких ярдах от скалы. Им придется дюйм за дюймом приблизиться к нему, каким-то образом передать ему веревку и втащить его в окошко. Как только веревку удастся закрепить внизу, достать остальных будет легче... если у них хватит сил спуститься... если у них хватит веревки, чтобы перебраться через выступ... если холод не лишил их рассудка... если веревку не заклинит... если страховка сверху достаточно надежна.

Через каждые несколько минут один из спасателей выходил на скалу и кричал так называемым йодлем — вибрирующим тирольским кличем. Но ответа не было. Бен ходил по галерее взад-вперед, а репортеры благоразумно прижимались к стенам, пропуская его. Как-то, на обратном пути к окошку, он выругался и сам полез на склон, не подвязавшись веревкой, держась за крюк одной рукой и подавшись вперед со свойственной ему когда-то отчаянной лихостью.

— Давай, Джон! — крикнул он вверх. — Кончай мозолить задницу об эту горку!

Ответа не было.

Но нечто другое показалось Бену необычайно странным. Эхо. Потрясающе громкое эхо. На Айгере не было ветра. Стояла небывалая тишина. И молчаливым зловещим призраком опускался холод. Он вслушивался в эту жуткую тишину, которая лишь иногда нарушалась грохотом случайного обломка скалы, катящегося по склону.

Когда Бен забрался через окошко обратно в галерею, он съехал спиной по стене и сел на корточки среди ожидающих спасателей, поглаживая колени, пока не унялась дрожь, и нализывая ладонь в том месте, где кожа сошла от соприкосновения со стальным крюком.

Кто-то разжег переносную плитку, и началась раздача неизбежного, но живительного чая.

Дневной свет в конце галереи переходил из голубого в темно-синий. Холодало.

Один молодой человек в устье тоннеля крикнул йодлем, подождал и издал еще одну трель.

И сверху послышался ответный крик!

В галерее поднялся возбужденный ропот, потом все затихли, когда молодой альпинист вновь зайодлировал. И вновь получил совершенно отчетливый ответ. Один из репортеров посмотрел на часы и что-то зачиркал в блокноте. В это время Бен вышел на выступ окошка с теми тремя, которых он отобрал для встречи штурмовой группы. Снова крикнули и снова получили ответ. В безветренной тишине невозможно было сказать, с какого расстояния кричали. Йодлист постарался еще раз, и голос Андерля с невероятной отчетливостью отозвался:

— Что тут у вас, конкурс?

Молодой австриец из группы спасателей ухмыльнулся и подтолкнул локтем соседа. Вот такой наш Андерль Мейер! Но в звуке голоса Андерля Бен уловил нотки отчаяния гордого и вконец обессиленного человека. Он поднял руку, и стоявшие рядом с ним на выступе замолчали. Кого-то спускали через свес скалы, далеко слева, в ста двадцати футах от окошка. По звуку щелкающих карабинов Бен понял, что кто-то спускается на импровизированных стременах. Потом в поле зрения показались ботинки, и вниз медленно заскользил Джонатан, вращаясь на веревке футах в десяти от поверхности скалы. Быстро опускалась сумерки. Пока Джонатан продолжал медленно спускаться, вращаясь, трое спасателей двинулись навстречу ему, скалывая предательскую ледяную броню и вбивая крюки всякий раз, когда обнаруживали подходящую трещину. Бен, оставаясь на выступе у окна, руководил действиями тройки.

Для всех остальных, которые рвались на помощь, там просто не было места.

Бен не стал кричать и подбадривать Джонатана. По тому как тот скрючившись сидел на подвеске, Бен понял, что он находится на последнем пределе, после того как с самого рассвета прокладывал путь остальным, и у него на слова не хватило бы дыхания. Бен молил, чтобы у Джонатана не произошло того эмоционального срыва, который так часто возникает у альпинистов, когда спасение уже почти пришло.

Трое молодых спасателей быстрее двигаться не могли. Склон был почти вертикальный, и для зацепа ногами имелся только обледеневший выступ в три дюйма. Если бы у них не было опыта в прохождении сложных траверсов без страховки спереди, они вообще не могли бы двигаться.

Потом Джонатан остановился посреди спуска. Он посмотрел наверх, но из-за выступа ничего не мог увидеть.

— Что там случилось? — крикнул Бен.

— Веревка! — Андерль скрежетал зубами. — Заклинило!

— Можете высвободить?

— Нет. Джонатан может зацепиться за скалу и дать немного слабины?

— Нет!

Джонатан ничем не мог помочь себе. Он медленно крутился на веревке, и под ним было шестьсот футов пропасти. Больше всего ему хотелось спать.

Хотя Бен стоял намного ниже, он четко слышал голоса Карла и Андерля в безветренном морозном воздухе. Слов он не мог разобрать, но по интонациям было похоже на перебранку.

Трое спасателей продолжали двигаться, они прошли уже полпути к Джонатану и начали рисковать, реже вживая крюки, чтобы увеличить скорость.

— Ладно! — послышался голос Андерля. — Сделаю, что смогу!

— Нет! — закричал Карл. — Не двигайся!

— Страхуй меня!

— Не могу — Карл всхлипнул. — Не могу, Андерль!

И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.

Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.

И на склоне воцарилась тишина.

Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.

— Дальше идите! — рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.

Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.

Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.

— Подтянись и сядь!

Джонатан услышал голос Бена — тихий, далекий, призрачный.

— Сядь!

А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем “сядь”?

— Подтянись, черт тебя дери!

“Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?” Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?

— Джон! Ради Бога!

— Оставь меня в покое, — пробормотал он. — Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.

“Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать”.

Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги — затем его собственная веревка ударила его по лбу.

“Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?”

— Попробуй поймать это!

Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.

“Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?”

— Лови и обмотайся!

— Уходи, — пробормотал он.

Голос Бена ревел издалека.

— Обмотайся, черт возьми!