«Господи, чем это они там гремят… — недовольно подумала Валя, натягивая одеяло на голову, но голоса все равно лезли в уши сквозь плотную шерстяную ткань. — Безобразие!»

— Раз сахара нет, Анечка, вари на ксилите.

— Клава, это же химия!

Никакая не химия, наоборот очень диетично и полезно для организма! Кстати, предотвращает развитие диабета…

— Ладно, я подумаю. До тех пор, когда ягоды пойдут, еще куча времени!

Женщины продолжали греметь чем-то, обсуждая, каким способом варить варенье, и это показалось Вале невыносимо скучно.

— Анечка, может быть, кофе? У нас есть кофе, удалось достать несколько банок. Настоящий бразильский.

Анну Михайловну это очень возбудило, и она с вожделением и завистью произнесла:

— Хочу! Очень хочу, Клавочка! Что, прямо бразильский?

— «Касике».

— «Касике», какая прелесть!

— Шесть рублей банка. То есть сто граммов — шесть рублей.

— Они совсем озверели! — с негодованием произнесла Анна Михайловна. Кто «они», Вале было непонятно. Вернее, понятно — правительство, чиновники и прочие люди, которые закупали товары для страны, но почему нельзя было назвать конкретные фамилии?

По дому разнесся запах крепкого кофе — очень приятный, бодрящий… Валя любила этот запах, а сам напиток — нет. Кофе казался ей горьким. Запах и вкус — обманчивые обещания…

Валя перевернулась на другой бок и попыталась снова уснуть, но разговор за стенкой продолжал навязчиво лезть в уши.

— Вот интересно, а сколько там получают врачи? Я потому спрашиваю, Клава, что на те сто сорок рублей, которые мне платят, прожить совершенно невозможно. Сейчас вот дали отпускные — и крутись до конца лета, как хочешь. Если бы не дача…

Я тебе сейчас скажу, Анечка… Я недавно газету читала, и там прямым текстом было написано, что врач «Скорой помощи» в Америке получает двадцать пять тысяч долларов в год. А сосудистый хирург — сто двадцать пять. Тысяч долларов, разумеется. Тоже в год…

— Ну, значит, я, как терапевт, стоила бы там тысяч тридцать-сорок… Ладно, пусть даже тридцать, — с удовлетворением произнесла Анна Михайловна. — Это что же выходит — если в год тридцать тысяч, то в месяц…

— Тридцать на двенадцать — две с половиной тысячи долларов, — быстро подсказала Клавдия Петровна.

— А если пересчитать на рубли? — ошеломленно воскликнула ее подруга. — Сколько там курс? Один к четырем, один к шести?..

— Один к четырем — десять тысяч рублей, один к шести — пятнадцать.

— Пятнадцать тысяч… — Анна Михайловна поперхнулась кофе и закашлялась. — Ой, не могу… Пятнадцать тысяч! Нет, Клавочка, мы с тобой что-то напутали…

— Да ничего мы не напутали, я, слава богу, умею считать!

— Нет, точно напутали, потому что такого не может быть, чтобы врач получал в месяц пятнадцать тысяч рублей!

— Воля твоя, можешь мне не верить, но мы все правильно посчитали… — Голос матери приблизился к двери: — Валя, вставай там, сколько можно спать!

После завтрака Валя тщетно ждала, что вот-вот должно произойти что-то необыкновенное — появится Иван, и они опять, вчетвером, куда-нибудь поедут… Но утро было скучным, жарким, Лида отправилась в автолавку — а это надолго, — и, судя по всему, в ближайшее время никаких чудесных событий не должно было произойти.

— Прогуляемся, Валя? — предложил Арсений Никитич, спускаясь с крыльца. Да, палочка была ему явно ни к чему.

— Куда? — спросила она.

— Да куда хочешь…

Солнце припекало. Валя надела на голову широкую соломенную шляпу и сбежала вслед за дедом по ступеням.

— Пошли вон в ту сторону, — строго произнесла она. — Дед, нам надо именно в ту сторону!

— Ну надо так надо… Только не беги так, пожалуйста, я совершенно за тобой не успеваю.

Валю тянуло к тому месту, где они вчера были — словно там можно было поймать вчерашнее счастливое настроение. Солнце светило сквозь листву, вдоль дороги летали бабочки.

Дорога не показалась долгой. У пруда никого не было, стояла полная, абсолютная тишина — даже птиц не было слышно. И вчерашнего счастья (это вдруг стало очевидно) найти здесь было уже нельзя.

— Красиво здесь, — произнес Арсений Никитич, вытирая белоснежным платком вспотевшую круглую голову без единого волоска. — Только вот беда…

— Чего?

— Ты видишь, вон, на поверхности?

— Ряска эта? — наклонилась вперед Валя.

— Да. Сине-зеленые водоросли. Это плохо. Они живучие и неистребимые. Что называется, ни в огне не горят, ни в воде не тонут: легко переносят, например, температуру в восемьдесят градусов.

— Ого! — засмеялась Валя. — Это же почти кипяток!

— Да, детка… Возможно, это объясняется тем, что они возникли в струях кипящих гейзеров — сине-зеленые водоросли не нуждаются в кислороде и легко переносят сернистые соединения. Исчадия ада, по сути.

— А чем они плохи? Ну подумаешь, водоросли какие-то… — спросила Валя и бросила в воду камешек. По зеленой поверхности у берега стали расходиться круги.

— Во-первых, вода становится непригодной для питья. Во-вторых… — вздохнул Арсений Никитич, упираясь палочкой в пологий берег, — цветение, то бишь эвтрофикация, болезнь не только водоема, но и человека. Сине-зеленые водоросли выделяют мощные токсины, так что кожные поражения и аллергические заболевания у тех, кто захотел искупаться в таком водоеме, — наиболее легкие неприятности. Более опасно наесться рыбы, которая в нем живет. Токсины концентрируются в ее тканях… И главное — бороться с этой дрянью очень трудно: сине-зеленые чрезвычайно живучи! Если хочешь искупаться, иди лучше на Иволгу.

— Нет, там вода пока еще холодная, — покачала головой Валя.

«Если Иван не зайдет, то я могу встретить его у реки. Скоро там весь дачный поселок будет, на берегу. Надо же, он запомнил, как угощал нас с Лидкой семечками… Боже мой, у меня же такой купальник старый! — вдруг обожгла ее мысль. — Был синий, а сейчас какой-то… неопределенный, серо-голубой стал. Хм, серо-голубой… но все-таки лучше, чем сине-зеленый!»

— Химией бы этот пруд какой-нибудь посыпать… — задумчиво пробормотала Валя.

— Ха, гербициды! Химия… — с азартом перебил Арсений Никитич. — Это не спасение. После гербицидов в воде тоже остаются токсины. Вымирает вся флора и фауна.

— Русалка, похоже, здесь давно подохла! — вздохнула Валя и подставила лицо солнцу. — Ой, как светит, прямо даже в носу щекотно!

— Какая еще русалка? — удивленно спросил Арсений Никитич, сбитый с толку.

— Здесь была русалка, — терпеливо объяснила ему Валя. — Женщина с хвостом. Но теперь, после твоих слов, я убеждена, что она давным-давно подохла. Я бы сказала — умерла, но ведь про животных и рыб говорят, что они подохли. Я права или нет?

— С филологической точки зрения, в общем, кажется, это верно, хотя… — растерянно забормотал Арсений Никитич. — Валя, какая русалка? — спохватился он. — Ты серьезно? Ты в это веришь? Ты, моя внучка? Да я, можно сказать, все реки и моря облазил и нигде никаких русалок с хвостами не встречал! И потом, ты же комсомолка…

— Ну и что? — легко возразила Валя. — Сейчас все в комсомоле. У нас в классе две девочки — комсомолки, а в бога верят. И что с того? Сейчас же не старые времена, дед… Сейчас, наоборот, очень модно во все это верить. Что и бог есть, и снежный человек, и Бермудский треугольник, и привороты, и заговоры, и Фреди Крюгер… Мы с Лидкой зимой к одной девочке ходили, у которой есть видеомагнитофон, — смотрели про Фреди Крюгера.

— Какой еще Фреди? Ладно, с комсомолом я погорячился… Но уверяю тебя, русалок не существует! — Арсений Никитич уронил палочку. Валя моментально ее подняла — резной улыбающийся дракон ухмыльнулся ей в глаза, разинув зубастый рот. — О, спасибо!..

— Ладно, я тоже так думаю. Русалок нет. Но вот представь себе историю… Сто лет назад жила одна женщина. То есть девушка, потому что она была очень юная и мужа у нее еще не было… И она полюбила одного человека. Он ее тоже как будто любил. Ну, во всяком случае, она очень хотела в это верить…

На Валю снизошло вдохновение — такое с ней часто бывало. Истории начинали сами возникать в ней — с подробностями и деталями, словно она была свидетельницей тому, о чем рассказывала.

— Какая девушка? — спросил Арсений Никитич, не отводя взгляда от воды.

— Довольно-таки симпатичная. У нее были длинные волосы, которые она любила держать распущенными, и когда она бежала, например, то они развевались по ветру. Вот так… Глаза у нее были зеленые, цвета недоспелого крыжовника.

— Как у тебя, ты хочешь сказать? — усмехнулся дед.

— Нет, у меня не совсем зеленые, у меня такие… зеленовато-коричневые. Болотного цвета — вот! А у нее были зеленые. И она умела так любить, как никто и никогда. Про своего парня она думала, что они до конца жизни будут вместе и что все будет прекрасно и хорошо… Она встречалась с ним, пела песни, говорила какую-то чепуху — знаешь, когда люди влюблены, они всегда несут какую-то чепуху, потому что словно шалеют от счастья. И она вовсе не ожидала, что парень бросит ее. А он ее бросил… Ты спросишь, почему? Я тебе отвечу, хотя на самом деле это не важно. Просто — бросил, и все. То ли нашел другую, то ли еще что-то случилось… А она с горя пошла и утопилась в этом пруду. И стала русалкой. Она жила в темной, холодной воде — вокруг были только водоросли и рыбы, и так невыносимо скучно было ей жить в мутном водяном мире… А потом…

— Что же было потом с русалкой твоей? — с усмешкой спросил дедушка. — Появились рабочие и спустили пруд?

А ты все смеешься! Нет, рабочие тут ни при чем. Он… Ну, парень той девушки… пришел к пруду и сказал: «Вернись, я поступил очень плохо…» Он так и сказал: «Вернись, Мария (ее, кстати, звали Марией, русалку эту), я только тебя люблю!» Она его услышала даже сквозь толщу воды. Вздрогнула, посмотрела зелеными глазами наверх — туда, откуда сквозь водоросли пробивались солнечные блики, ударила хвостом и поплыла вверх. Там был он, на берегу. Тот, который звал ее. Сначала, конечно, он испугался, увидев, какая она стала — совсем зеленая, и хвост у нее такой серебристый, с крупной чешуей, словно у зеркального карпа… А потом понял, что это все равно она, прежняя. Он протянул к ней руки и…

Валя замерла, закрыв глаза и вытянувшись в струну, словно эта драматичная картина была сейчас у нее перед глазами.

— Что же дальше? — с любопытством спросил Арсений Никитич.

— А дальше она утащила его под воду, — глухим, замогильным голосом произнесла Валя. А потом открыла глаза и засмеялась. — Закон жанра, что ты хочешь! Она, Мария эта, уже не могла жить на суше, и поэтому ей только одно и оставалось — утащить своего возлюбленного под воду.

— Господи, Валя, ну и фантазия у тебя…

— Знаешь, Лидка говорит, мне надо в писатели. Я всяких историй могу придумать — хоть сто штук подряд. Ты согласен, дед? Подаваться мне в писатели?

— В писатели… — пожевал губами Арсений Никитич. — Ну не знаю… Ты вот почитай «Новый мир», «Знамя» там или «Юность»… Разве о том писатели пишут? Какое отношение твоя русалка имеет к социалистическому реализму?

— Ну ты сказал! — Валя захохотала, словно сумасшедшая, и от смеха даже упала на траву. — Соцреализм… Да кому он сейчас нужен…

Лида увидела его издалека — он шел вдоль длинного забора, возвышаясь над садово-огородной растительностью. Высокий и безумно красивый. Больше всего Лиде нравилось, что он такой серьезный, даже мрачный всегда. В этом было что-то демоническое, инфернальное… «Демоническое» и «инфернальное» — любимые слова учительницы по литературе, когда она рассказывала о Достоевском. Лида не до конца понимала значение этих слов, но ей казалось, что они очень подходят к Илье.

Она вся поджалась и напряглась — один его вид заставлял ее трепетать и быть готовой ко всему, что угодно. Ей казалось, что она любит его давно, тысячу лет, с тех пор, как увидела в дачном поселке еще девчонкой. Они никогда не общались, а в прошлом году его здесь вообще не было, но сейчас словно неумолимая судьба начала сводить их. «Все, что угодно… все, что угодно для тебя сделаю!» — подумала она и холодно улыбнулась ему навстречу.

— Здравствуй, — сказал он, останавливаясь напротив. — Что, в огороде копаешься?

— Да, бесправный труд крепостных крестьян… — с иронией произнесла Лида.

— Барщина, значит.

— Да. Вам, историкам, виднее, как это называется.

— А подруга твоя где? Ну та, которая стихи декламирует… — спросил Илья, опираясь на невысокий штакетник.

— Валька-то? Я и сама не знаю… с утра ищу. Я из автолавки вернулась, а ее нет нигде, — пожала плечами Лида. — А где твой друг? Может, они вместе?

— Нет, Ванька на Иволге… Слушай, бросай ты свой огород, пошли тоже искупаемся, — предложил он.

От его предложения у Лиды мурашки побежали по спине, а в горле словно ком застрял, но она все-таки нашла в себе силы небрежно ответить:

— Что ж, неплохая мысль… «Все, что угодно, для тебя сделаю!»… Солнце светило как сумасшедшее, и лопухи у дороги тянули к нему свои ладони.

— Так пошли!

— Подожди, я только руки вымою и переоденусь…

Она успела сделать все за пять минут. И даже намазала губы модной сиреневой помадой французского производства — матери подарила одна благодарная пациентка. И теперь из зеркала на нее посмотрела очень симпатичная самоуверенная девушка с задорной родинкой в углу губ. — Глаза, что ли, еще подвести? Рука потянулась к теням густо-голубого цвета, но она тут же отказалась от мысли о макияже: «Нет, это лишнее — если буду плавать, то все потечет…»

Лида вышла из калитки с перекинутым через плечо большим полотенцем.

— Классная помада, — сказал Илья, быстро взглянув на нее. — Тебе идет…

Они побрели по дороге в сторону речки.

— Стойте-стойте, вы куда! — вдруг раздался голос совсем рядом. Это была Валя — она мчалась им наперерез. — Привет Илья… Лида, вы куда?

— Пирогова, я тебя целое утро искала, — недовольно произнесла Лида. — Ты сама куда пропала-то? Вот что, бери купальник и иди на речку. Мы там все будем…

— Кто «все»? — удивилась Валя и слегка покраснела.

— Ну Иван еще там… Да, Илья?

— Да, — кивнул Илья, и темная прядь упала ему на лоб.

— Хорошо! — радостно кивнула Валя. — Идите, я вас догоню…

Она помчалась к своему дому — волосы сзади метались из стороны в сторону, одна тапочка соскользнула с ноги, и Валя, прыгая на одной ноге, начала искать ее в траве.

— Какая-то она чудная… — пробормотал Илья.

— Кто? Валька-то? — удивилась Лида. Они медленно шли по дороге, и Лида сейчас думала о том, что жизнь складывается исключительно удачно. — Она хорошая…

— Никто не спорит, что она хорошая. Только она все равно какая-то чудная… — с легким раздражением произнес Илья. Впрочем, это его раздражение никак не относилось к Лиде.

— Правда, есть немного.

— Как блаженная. Не понимаю таких…

— Как это — «блаженная»?

— Ну смеется все время, улыбается, стихи какие-то читает… — засмеялся Илья и, видимо, вспомнив вчерашнее, покачал головой. — Ужасно несовременная.

— Тургеневская барышня, да? Ну ничего, это у нее возрастное. Скоро пройдет, — снисходительно махнула рукой Лида.

— Наверное, пройдет, — пожал плечами Илья. — Только прежде жизнь как следует настучит ей по голове.

— Это всенепременно… Слушай, а тебе нравится Майкл Джексон?

— Спрашиваешь… Кому он не нравится! Номер один в мире. Хотя похож на чертика-дергунчика — у меня в детстве была игрушка такая…

— Интересно, а он приедет к нам на гастроли?.. — мечтательно произнесла Лида. — Если бы он приехал, я бы обязательно на его выступление постаралась попасть, любые деньги за билет заплатила бы! В прошлом году приезжал Билли Джоэл — просто супер…

— Может, когда-нибудь и Джексон к нам в совок приедет, — сказал Илья. — Только не скоро.

— Наверное…

На берегу, под ветвями склоненной ивы, они обнаружили Ивана — тот лежал с закинутыми за голову руками и, кажется, спал.

— Товарищ, проснитесь! — толкнул его Илья. — В городе белые!

Иван открыл глаза.

— Привет, Лида… Белые, говоришь? Н-да… А когда засыпал, были еще красные. Ребята, а где Валентина? Слушай, Илья, давай я сейчас за ней сбегаю… — Иван сел и принялся натягивать футболку.

— Стой, не суетись! — снисходительно остановила его Лида. — Она сейчас придет.

— Что, влюбился уже? — захохотал Илья. Когда он смеялся, он становился другим, непохожим на себя, и это тоже невыносимо нравилось Лиде.

— Да ну тебя, дурак…

Илья быстро снял с себя майку с джинсами, сел прямо на них и посмотрел на Лиду.

— У нас пиво есть, — сказал он просто. — Ты чего стоишь, раздевайся! Или застеснялась?

— Вот еще! — фыркнула Лида и через голову стянула платье. — А откуда пиво? По-моему, этот продукт сейчас не найти в радиусе ста километров…

Она расстелила большое полотенце и улеглась на нем, подперев голову рукой — очень красивая поза, она много раз репетировала.

— Места надо знать… — загадочно ответил Илья, почему-то глядя не на нее, а на воду, — Лиде стало даже немного обидно.

— А где пиво? Что-то я его не вижу!

— Там, в воде стоит. Охлаждается, — показал рукой Иван.

— Так уплывет же!

— Нет, у нас все продумано — мы его корягой прижали…

— Мама, я побежала…

— Куда?

— На речку, там меня ждут…

— Кто?

— Лида, Иван и Илья, — деловито ответила Валя, запихивая в большую холщовую сумку полотенце, снятое с веревки перед домом, на которой оно сушилось.

— Боже мой, кто это? — перепугалась Клавдия Петровна. — Я совершенно не знаю этих молодых людей… Иван и Илья? Это не племянник ли Зинаиды Марковны?

— Да, да, да! Илья — племянник Бэ Зэ, а Иван тоже где-то недалеко живет…

— Ванечка, Галин сынок? Господи, что же ты сразу не сказала! — запыхтела Клавдия Петровна. — Очень славный мальчик, я его хорошо знаю. Валька, какая же ты вредная, я прямо вспотела вся от ужаса…

— Ма, ты определенно сошла с ума, — деловито констатировала Валя.

— Вот будут у тебя свои дети, тогда узнаешь… — укоризненно бросила ей в спину Клавдия Петровна.

Валя бежала по пыльной дороге, размахивая сумкой, и улыбалась. «Очень славный мальчик.. Да, я тоже знаю, что он очень славный мальчик! Кажется, его все любят…»

Она нашла их не сразу. Эти трое сидели и перекидывались в карты.

— О, Валька! — обрадовалась Лида, принимая очередную эффектную позу. — Садись с нами, мы сейчас парами будем, друг против друга…

— Я не хочу, я не люблю, очень жарко… — замахала руками Валя. — Я сейчас в воду залезу… Кто со мной?

Она расстегнула сарафан, бросила его на Лидино полотенце. В первый миг ей стало не по себе — Иван смотрел на нее (на всех прочих, по сути, ей было глубоко наплевать), а купальник на ней оставлял желать лучшего. «Но я красивая, при чем тут купальник… Все говорят, что я красивая…»

— Иван, иди, — толкнула Лида Ивана. — Ну чего ты смотришь?

— Кто, я? — покраснел тот. — В общем, я…

— Да иди же, — толкнул его и Илья, держа карты веером перед собой.

Ваня встал, сделал руку колечком, как бы предлагая Вале опереться на нее, — жест вежливости, старомодный, почти неестественный для юноши его возраста, но такой приятный, что Валю буквально затряс невесть откуда взявшийся озноб. Или непривычно холодной показалась ей песчаная вода на мелководье?

— Тоже мне, принц Уэльский… — усмехнулся Илья себе под нос и бросил карту. — Бито…

— А мы сюда валет… — тут же сориентировалась Лида. — Что теперь скажешь?

Иван с Валей зашли по пояс в воду.

— Холодно? — спросил Иван. — Ты дрожишь…

— Нет. То есть да… — Валя осторожно выдернула у него руку. — Поплыли… Слабо до того берега?

Она плавала хорошо.

— Эй… ты где-то занималась, да?..

— Ага, — она повернула к нему лицо, все в брызгах воды. — Первый юношеский разряд…

Течение постепенно сносило их в сторону — и к другому берегу они подплыли ближе к мосту, который был перекинут через реку. Мост был старый, полуразвалившийся, и им давно не пользовались, а ездили по другому, что был гораздо выше по течению Иволги.

— Ой, сейчас умру… — Валя вылезла на траву, упала на нее спиной, задыхаясь и смеясь. — Кажется, я побила мировой рекорд…

Обратно можно пешком, через мост, — сел рядом Иван. Волосы у него были мокрые и взъерошенные, но сейчас он почему-то еще больше походил на молодого декабриста. И ресницы у него тоже слиплись от воды — заметила Валя.

— Через этот? Ты спятил…

Они нырнули обратно и гребли как сумасшедшие, борясь с течением. Потом долго шли по берегу.

— Вы где? — с упреком произнесла Лида. — Мы тут пиво уже открыли, между прочим…

— Дайте, дайте, очень пить хочется… Валя отхлебнула из горлышка, но разочарование моментально настигло ее.

— Гадость какая… Нет, все-таки я не люблю пиво.

— Не любишь, так отдай, — взял у нее из рук бутылку Иван, сделал несколько глотков и передал Илье.

— Ты просто не понимаешь, — сказала Лида. — Хотя я, если честно, тоже вкус пива не очень понимаю…

— В нем, наверное, сахара не хватает, — Валя вдруг отняла бутылку у Ильи, отпила глоток и кивнула: — Да, точно, сахара не хватает!

Тот посмотрел на нее странным, тяжелым взглядом и произнес:

— Тогда оно будет похоже на квас…

Валя подошла к реке, зашлепала по мелководью — долго на одном месте ей не сиделось, словно внутри у нее работал моторчик, который толкал ее, заставлял что-то делать, двигаться…

— Знаете, у меня такой чудной дед… — вдруг засмеялась она. — Вместо колыбельной в детстве он пел мне одну песню… Очень древнюю, которую древние египтяне пели, еще во времена фараонов! Про ихнюю египетскую речку…

— Спой! — загорелась Лида. — Я обожаю про фараонов… Помните, есть такой польский фильм… Там еще Барбара Брыльска играет.

— Спой, светик, не стыдись, — снисходительно произнес Илья.

— Да пожалуйста! — великодушно воскликнула Валя и затянула низким протяжным голосом, молитвенно раскинув руки. Солнце светило у нее прямо над головой, превратившись в огненный нимб. — «Слава тебе, Нил… Слава тебе, Нил, да продлятся твои дни бесконечно! Ты пришел в эту землю, явился, чтобы оживить Египет… Ты орошаешь поля, которые создал Ра, чтобы дать жизнь каждой лозе, ты поишь пустыню и сушь, ведь это твоя роса падает с неба… Ты любишь землю, ты даруешь процветание…» Ну и так далее.

— Здорово, — серьезно произнес Иван. — Только почему-то рифмы нет. Наверное, ее еще не изобрели тогда.

— У меня только один вопрос, — прокашлялся Илья. — Уважаемая Валентина, на каком языке твой дедушка пел эту песню — неужели на египетском?

Валины ноги несли ее прямо к станции. «Я сама иду к нему… Надо же, я сама иду к нему! — размышляла она, оценивая свой поступок со стороны. — Я совсем спятила — никакой гордости!»

Но она уже ничего не могла с собой поделать. И успокаивала себя тем, что, возможно, не найдет его дом.

На ней было светло-желтое любимое платье до колен, простое и очень изящное — то, которое Лида считала единственной приличной вещью в гардеробе подруги. Волосы Валя тщательно вымыла и даже накрутила концы щипцами. Она шла, чувствуя себя чистой, воздушной, красивой, и в конце концов ей даже стало казаться, что совсем не грех показать себя в таком виде Ивану. «Вообще-то, я могу соврать, что шла к станции по делу и встретила его совершенно случайно!»

На узкой улице, ведущей к станции, было пусто, один раз только проехала ватага мальчишек лет десяти на велосипедах — с гиканьем и криком, обдав ее облаком пыли. Валя отряхнула платье и погрозила им вслед кулаком, но мальчишек уже и след простыл.

Ивана она нашла на редкость легко и быстро — он валялся в гамаке в одном из заросших кустами смородины двориков и читал какую-то книгу.

— Доброе утро, — сказала Валя, положив руки на забор. — Что читаем?

— Ой, это ты… — Иван от неожиданности чуть не вывалился из гамака — вероятно, до того он пребывал в настолько отрешенном состоянии, что никак не ожидал чьего-то появления. — Да так, ерунда…

— А я вот мимо случайно шла и вдруг вижу — ты.

— Шикарная у тебя шевелюра.

— Что это? Ну, в общем, ничего особенного… — Валя ухватилась за прядь своих волос и зачем-то дернула ее, словно проверяя на прочность. «Похоже, я слишком явно вырядилась, как будто на свидание!» — с запоздалым раскаянием подумала она.

— Хочешь зайти?

— Зайти? — совсем растерялась она. — Зачем?

— Ну если ты по делу и торопишься, то тогда конечно…

— Я никуда не тороплюсь! — спохватилась Валя. — Пожалуй, на минутку-то я вполне могу зайти… Посмотрю на твой гамак. Я бы тоже от такого не отказалась — повесила бы у себя позади дома и валялась там целыми днями!

— Вон калитка…

Валя пошла совсем в другую сторону. Иван крикнул, что она не туда идет, и она повернула обратно и опять проскочила мимо калитки. Так и бегала туда-сюда, и вдруг ей стало неудержимо смешно. Она остановилась и принялась хохотать, закрыв лицо руками.

— Тебя как маленькую надо за ручку… — засмеялся тоже Иван и вышел ей навстречу. — Ну идем, детский сад.

— Ты как Лидка, она тоже меня детским садом обзывает… — захохотала она, закрывая лицо руками, поскольку умудрилась влететь в смородиновый куст. — Ой, волосы!

Волосы зацепились за ветки.

— Не шевелись, а то еще больше запутаешься, — Иван сосредоточенно принялся отцеплять пряди ее волос от веток. — Вот, еще одна… нет, стой — еще сзади!

Наконец он освободил Валю от плена смородинового куста.

— Какой классный гамак… — она опустилась на сетку и слегка раскачалась.

— Кстати, был приобретен в «Детском мире», — сказал он, с улыбкой глядя на нее. — У тебя листья в волосах застряли, дай я вытащу…

Вблизи от него пахло нагретой от солнца тканью — так пахнет, когда гладишь что-то утюгом, — и земляничным мылом.

— Садись рядом — места вполне хватит, — простодушно сказала Валя, глядя на него снизу вверх.

Он сел — заскрипела веревка, обтирая березы, к которым был привязан гамак, — и неожиданно оказался совсем близко.

— Отодвинься, жарко же! — уперлась Валя в него коленями и руками.

— Я не могу, — растерянно произнес Иван, неудержимо сползая к центру. — Честное слово, я не нарочно.

Черт, что это у меня там за спиной… — пыхтя, Валя вытащила из-под себя книжку. — О-о, «Русский язык» Розенталя… Так вот что мы читаем! Ну как, интересно?

— Очень! — с отвращением произнес он. — Совершенно не знаю правил, оказывается. «Жи-ши», «не» с причастиями… Мозги можно сломать!

— Поди, двоечник, да? — подмигнула Валя.

— Нет, пишу без ошибок, у меня, что называется, врожденная грамотность, но правил не знаю!

— А надо ли их знать?

— Надо… Еще много чего надо.

Откинувшись назад, они лежали в гамаке и смотрели в синее небо и на ветви деревьев, нависавшие сверху.

— Мать хочет к Гурову пойти. Он, оказывается, нам родственник, правда, очень дальний — седьмая вода на киселе, но все же…

— Кто такой Гуров? — меланхолично спросила Валя, ощущая левым боком тепло, идущее от Ивана. «Валя и Ваня. Ваня и Валя…»

— Филипп Аскольдович Гуров, известный московский адвокат.

— Ого!

— Мать хочет, чтобы я на юридический пошел, а Гуров бы мне поступить помог. У него связи везде…

— Ты тоже собираешься стать адвокатом? — оживилась Валя. — Очень круто! Ты молодец, заранее готовишься… А я еще не знаю, кем хочу стать.

— Я в армию не хочу.

— Правильно. Там дедовщина и… вообще, очень плохо… Читал в «Юности» «Сто дней до приказа»?

— Не в дедовщине даже дело, — грустно произнес Иван. — Жизнь такая тяжелая, безработица, инфляция… Прямо как на загнивающем Западе!

Зато свобода… Эйфория! Гласность, перестройка, ускорение, плюрализм… Хотя ты прав — хочется иногда и красной икры покушать, — сказала Валя серьезно, а потом не выдержала, опять расхохоталась. Чего уж ей так было смешно — она и сама не знала.

— Кстати, у Гурова тут недалеко загородный дом.

— Где? — с любопытством спросила Валя.

— На той стороне Иволги. Дом с розовыми колоннами — бывший особняк какого-то там купца из прошлого века.

— Я знаю этот дом! — с изумлением произнесла Валя. — Нехилый домишко… Так это дом Гурова?

— Ага… Я же сказал — он известный московский адвокат. Он еще собирается участок прикупить, но чуть дальше, где-нибудь у Марьина пруда…

Они молчали некоторое время, едва покачиваясь в гамаке, а потом Валя произнесла тихо:

— Ты тоже будешь известным и богатым, и у тебя будет большой дом с колоннами…

— У меня уже есть дом. Без колонн, правда, но я вполне им доволен, — ответил Иван серьезно.

— Наш Ванечка будет адвокатом… — по слогам пробормотала Валя. — Наш Ванечка будет адвокатом…

Он вдруг взял ее руку и положил себе на лицо.

Первым порывом Вали было убрать руку, но она сдержалась и не сделала этого. Иван тихо дышал ей в ладонь, и она чувствовала его губы — мягкие, теплые, они чуть-чуть шевелились, словно он шептал чего-то. «О господи…» — подумала она и закрыла глаза. Сердце у нее забилось, как сумасшедшее, — наверное, на всю округу было слышно.

— Так, и что же я вижу? — раздался рядом насмешливый голос.

— Ой… — испугалась Валя и стремительно села. Напротив стоял Илья. — Это ты? Ты меня прямо напугал!

— Стучаться надо было! — с досадой произнес Иван.

— Я постучал, — важно ответил Илья, упершись спиной в одну из берез. — Правда, вы не слышали.

— Ладно, проехали! — махнула рукой Валя. — Мы просто отдыхали!

— Ага… — загадочно ухмыльнулся Илья. — Сиеста…

— Что?

— Я говорю — сиеста! — повторил он громко, словно для глухой. — Послеполуденный сон.

— Тебе чего? — недовольно спросил Иван.

— Мне ничего, я просто так зашел. Дай, думаю, проведаю товарища… Хорошо выгладишь сегодня, Валентина. Платьице такое миленькое, желтенького цвета.

— Мерси, — сердито ответила она.

— Ты что, обиделась на меня? — Илья сел на корточки рядом с гамаком, приподнял ее голову за подбородок — тем жестом, с каким обычно взрослые заглядывают в лица детям.