Странное ощущение приходит ко мне - ощущение тепла и уюта от того, что это не моя забота, ученики, переходный возраст.
      А какая забота - моя?
      Наверно, я уйду из Института. В самом деле, к чему это копанье в ветоши веков? Все равно, нам никогда не постичь побуждений, стремлений героев старых книг. Займусь чем-нибудь другим. Поеду к своим родителям разводить овцебыков на Памире. Или буду сниматься - говорят, я видеогенична. Да мало ли на свете занятий?
      ...А одно из лучших - сидеть, жмурясь на солнышко, в чудесном альпинарии, на белом валуне с черными пятнами лишайников, похожем на пегого бычка. Когда все вокруг - весеннее, сияющее, промытое. Все дышит тихой радостью - впору замурлыкать. Но...
      ...на одном из валунов сидит девочка. Тощенькая, согнувшаяся фигурка самый неблагодарный возраст. Склонила голову, длинные прямые волосы закрывают лицо. Что у нее на ладони? Как будто бы смятый бледно-сиреневый ирис.
      Уже странно - в наше время редко кто решится отнять жизнь у живого, оторвать цветок от родины его - земли.
      Меня охватывает быстрое и тревожное ощущение какого-то неблагополучия, какой-то дискомфортности в этом сияющем и уютном мире.
      Подхожу ближе: нет, это не сорванный цветок. Это птица, несчастного, жалкого вида. Птенец горлинки, еще с желтизной на клюве, сквозь редкие перья сквозит лиловая, пупырчатая кожа.
      Он лежит на боку, глаза прикрыты пленкой, лапки скрючены.
      Он мертвый, этот птенец.
      - Жора! - девочка гладит редкие перья. - Жорик! - И захлебывается слезами.
      Тягостное зрелище - плачущий ребенок. Начинаю понимать Идукаково ей с такими вот, способными проливать слезы, разговаривая с мертвой птицей?
      Сажусь рядом, кладу ладонь на теплые волосы.
      - Не надо плакать, девочка. Он из гнезда выпал, да? Почему ты зовешь его Жорой?
      Она поднимает глаза - ресницы, склеенные слезами, торчат треугольничками.
      - Потому что он - Жора. Когда он упал из гнезда, я его подобрала. И он жил у меня. Двадцать два дня... Все ел. Уже пробовал летать. И вдруг... перестал есть...
      И опять слезы. Неразумное, детское, но все-таки горе. Неизвестно, чем ей помочь. Я запоздало советую:
      - Надо было обратиться в пункт помощи животным. Или сразу отнести его в городской заповедник...
      - Я бы отнесла. Но он не хотел уходить от меня. Он садился на стол, возле лампы, и смотрел, как я делаю уроки...
      Как трясется худенькая, выгнутая спина, бугорки позвонков обозначились под платьем. И этот жалкий комочек сизых перьев.
      - Знаешь, - вдохновляюсь я, - есть такие люди, которые могли бы тебе помочь. Они волшебники. Они делают всех счастливыми.
      - И Жора будет живой?
      - Нет, что ты? Это невозможно. Но эти люди заберут твое горе. Ты все забудешь...
      Она молчит, строго выпрямившись. Глаза, опухшие, в покрасневших веках, смотрят пристально, вопрошающе.
      Она качает головой:
      - Нет, не хочу. Он жил, он был мой друг - а я его забуду?
      - Ему ведь все равно. Он уже ничего не чувствует...
      - А мне? Я-то живу. Мне не все равно. Забыть - значит предать.
      Что она сказала? Детский лепет... Почему он смог перевернуть, взорвать мою тупую успокоенность, мое самодовольное благополучие, мою отгороженность от всего тяжкого и печального?
      Гоша, Григорий Ланской, милые сотрудники в белом силоне, - то ли вы делаете у себя в Институте?
      ...Нет, я лечу туда. Завтра же. Я расскажу им все. Я попрошу их, милосердных:
      - Верните мне боль. Верните мне себя!
      У меня много работы в последнее время - я столько и хочу. Что-то сдвинулось, переменилось. В институте хвалят уже не только мою скрупулезную добросовестность и дотошность. Говорят, что у меня есть "неожиданные ракурсы". Одобряют "глубину понимания".
      Нелегко мне дается эта самая глубина...
      Люди прошлого, герои старых книг!.. Ведь они жили, столь непохожие на нас и в чем-то такие же, как мы.
      Жили, страдали. На наш взгляд - иногда по своей вине, пренебрегая рассудком, взрывая логику, покоряясь предубеждениям... Но ведь их страдания были истинными. Болью сердца прикоснувшись к ним, я поняла...
      А главное - я поняла необходимость своей работы. Надо знать, чего искали, чем мучались те, кто прошел по земле до нас: то, что найдено нами, начинали искать они. Если будет потеряно понимание того, как было, не оценить и высоту, на которую взошел, не взглянуть в новые высоты и дали, не найти новую формулу Счастья - огромного, всеохватного, всечеловеческого.
      ...Для себя - я нашла ее. Счастье. "Со-частье". Двинулся бы ты дальше. Этимологический словарь! Со-участие. Душа, открытая, распахнутая всему человеческому. Пусть мне будет больно, если где-то живет еще и когда-то жила - боль.
      Счастье - это не только, когда тебя понимают. Счастье - когда ты понимаешь других.
      ...Все мое, все отражается во мне. И таинства людских судеб, и великолепное разнообразие природы, и это небо, сквозящее в ветвях и листьях, - все огромное небо...
      Придет и мой час - уходить из мира действия. В этот час не покинь меня, память!
      Воскреси тот день, тот час. Пусть я переживу вновь...
      ...бесшумное круженье машин - бурю техники века, обтекающую наш островок...
      ...ветер, взметнувший мои волосы...
      ...и тоску, и боль, и счастье - в яростном взлете души...
      ...и глаза - в глаза. И серебро его смеха, и в нем - вся беспредельная радость жить на земле человеком.