— Ваше имя? — спросила корреспондент.

— Анна, — застенчиво ответила потерпевшая и собралась было проследовать вслед за Андреевым, увлекающим ее в салон автомобиля.

— Как вы себя чувствуете, Анна? — не отставала корреспондент.

— Хорошо, — вздохнула потерпевшая. — Немного голова только кружится, а так ничего. Хорошо.

Оператор снова переключил свое внимание на Андреева, тут же состроившего на своей физиономии глубоко сочувствующую гримасу.

— Где были мои глаза! — возопил в камеру Андреев. — Нет, я не достоин быть мэром! Не достоин! Но я постараюсь Целиком и полностью искупить свою вину перед этой несчастной!

Он усадил наконец Анну в салон, сам прыгнул на водительское сиденье, захлопнул дверцу и, укрывшись за тонированными стеклами, вытер со лба пот.

— Ах, — долетел до него с заднего сиденья томный вздох. — Голова кружится.

«Корова, — с облегчением подумал Андреев. — Хорошо что сообразила, как надо в телекамеру говорить. Эх, чуть я не погиб в лице своих избирателей. Повезло мне. Все-таки умный я человек и находчивый. Другой бы на моем месте растерялся и пропал. А я…»

— Ну? — проговорил он вслух, трогая автомобиль с места. — Куда вас отвезти, прекрасная незнакомка? Домой?

— Домой, — согласилась прекрасная незнакомка.

— А где вы живете, Анна? — вспомнил Андреев ее имя. Анна ответила.

— Далеко, — проговорил Андреев, — ну ничего. Мне теперь нужно искупать свою вину.

«Не перед тобой, дура, — мысленно добавил он, — а перед своими потенциальными избирателями».

— Ах, что вы, что вы! — защебетала Анна. — Ведь это не вы виноваты в случившемся, а я сама. Если бы я была немного повнимательнее… Видите ли, я профессиональный психолог. Психоаналитик. Постоянно думаю о своей работе, поэтому мне сложно сосредоточиться на окружающем мире. Извините.

— Психиатр? — удивился Андреев, пытаясь оглянуться назад. — Очень кстати.

— Следите за дорогой! — испугалась Анна. — А то неровен час… Да, я психоаналитик. Сейчас у меня один очень трудный пациент. Представляете, серьезный бизнесмен, орудует крупными суммами, а сам до того извелся своими заботами, что едва в обморок не падает после рабочего дня. Стал раздражительным, мнительным и злобным. Ему кажется, что все проблемы, какие только можно себе представить, разом навалились на него, и нет из этого водоворота никакого выхода. А ведь всякую груду проблем можно очень легко разгрести. Если знать один простой способ.

— Какой? — с жадностью спросил напряженно вслушивающийся в речь Анны Андреев.

— О, долго рассказывать, — уклонилась Анна от ответа — Это сказать легко, что простой способ, но на самом деле все гораздо сложнее. Конечно, не для пациента, а для меня, психоаналитика.

— Знаете что, — проговорил Андреев. — У меня как раз сейчас сложный период в жизни и на работе. Сплошные неприятности. Громадный стресс. Может быть, вы мне попытаетесь помочь?

— Конечно, — сказала Анна, — вы были так ко мне добры.

— Отлично, — обрадовался Андреев. — Я как раз хотел к психоаналитику обратиться. Только вот, я, знаете, занимаюсь бизнесом, и многие мои дела, как бы это сказать, секретны. Не то чтобы я темными какими-то махинациями ворочаю, а просто. Не принято в нашей среде, предпринимательской, рассказывать о том, чем занимаешься.

— Конечно, конечно, — согласилась Анна, — я все понимаю. Почти все мои пациенты — предприниматели. И каждый говорит то, что вы сейчас сказали мне.

— Да? Вот и хорошо.

— Все мои пациенты — люди очень серьезные, — продолжала Анна. — Так что у меня в профессиональном плане большой опыт. Знаете, мне даже приходилось иметь дело с людьми, за которыми охотился киллер. Ну а когда за тобой киллер охотится, конечно, самочувствие не будет идеальным. Так вот я разработала комплекс психологических упражнений, которые позволяют избавиться от всяких ужасных проявлений нашей ужасной действительности,

— Как это? — не понял Андреев. — Если я буду по вашему комплексу заниматься, то на меня никакой киллер не подпишется? Так, что ли?

— Грубо говоря, да.

— Ничего себе! — восхитился Андреев. — Не знал, что Наука дошла до такого!

— Но ведь вам беспокоиться не о чем, — проговорила вдруг Анна. — На такого доброго и отзывчивого человека как вы, никто охотиться не будет.

— Правда, правда, — спохватился Андреев. — На меня никто и не охотится. Потому что я сам честный бизнесмен и в своем деле использую только честные, законные средства. Но на всякий случай. Завистники, знаете. Какой у вас метод?

— Профессиональная тайна, — ответила Анна. — Уж извините. Сначала я должна понаблюдать за вами, за вашим поведением в различных ситуациях. Это можно устроить?

— Пожалуй, — согласился Андреев. — А какие ситуации вы имеет в виду?

— Различные, — повторила Анна. — То есть всякие разные.

«А всякие разные ситуации я тебе гарантирую, — мысленно договорила она. — Заказ мой был на убийство с особой жестокостью. Я человек не злой, но полученные деньги отрабатывать придется. Жалко мне тебя, Андреев».

Но этих ее мыслей Андреев, конечно, слышать не мог.

Ночь Никита провел в какой-то безымянной гостинице на самой окраине города. Документов у него не было никаких, но после изрядной дозы денежных средств у администратора вопросов по этому поводу не возникло. Оказавшись в номере, Никита заперся и, проговорив:

— Утро вечера мудренее, — окончательно решил пока ни о чем не думать. И лег спать.

Утром он вышел; покинув гостиницу, весь день бесцельно шлялся по улицам, размышляя о том положении, в которое он попал, но, вопреки народной пословице, ничего такого не надумал. Уже смеркалось, когда она нащупал в кармане все еще довольно толстую пачку денег, полученных от Тампакса, и решил немного развеяться.

Точнее — выпить.

Уличных кафе на открытом воздухе уже не было, сентябрь все-таки. Так что, чтобы выпить кружку пива, Никите пришлось зайти в подвальное кафе, переполненное по причине вечернего времени, и отвоевать себе место у стойки. Он спросил себе пива, получил прохладную, приятно тяжелую кружку, закурил и крутнулся на высоком вращающемся стуле, развернувшись лицом к залу.

Он поморщился, ощутив укол странного, почти нефизического недомогания.

«Что это такое? — подумал Никита, рассеянно поглаживая кружку. — Голова болит? Вроде нет. Живот? Тоже не болит. Тогда что? Какое-то странное неприятное состояние. Как будто гвоздь проглотил, и теперь этот гвоздь блуждает по всему телу, покалывая то тут, то здесь».

Только выпив половину кружки, Никита стал догадываться, что это такое с ним происходит.

Непонятное чувство, поселившееся в его груди с самого момента пробуждения в милицейских застенках, усилилось.

«Так, — сказал Никита самому себе. — Давай разберемся. Значит, мне отчего-то кажется, что это не я. Отчего? Зовут меня Никита вроде бы. В чем я отнюдь не уверен. Профессия моя, — Никита оглядел себя с головы до ног, заглянул в зеркальное нутро уставленной разноцветными бутылками витрины бара и Уверенно констатировал, — профессия моя — бандит. Точно. Если б я был кем-то другим, то тогда я мужика в подъезде бы не грабил и заказ на убийство предпринимателя не принимал. Да и внешний вид мой никаких сомнений не оставляет. Ладно, с этим разобрались. Теперь что касается моей прошлой жизни. Тут, надо сказать, дыра преогромная. После той пьянки в пельменной что-то в башке у меня помутилось и замкнулось, почти ничего не помню. Нет, помню, что я живу у тетки Нины. Жил то есть. Теперь там совсем другие люди обитают. Значит, я Могу ошибаться. У тетки Нины я не живу. Но ведь я ее знаю!

Причем с детства. Но почему-то не помню детства. И вообще практически всего, что предшествовало пьянке в пельменной Пустота какая-то на этом отрезке. Только припоминаю, что подобные провалы в памяти у меня уже случались. Так, может быть, ничего страшного и не произошло? Ну, провал в памяти потом все вспомню. О, уже вспомнил, как эти провалы называются — ретроградная амнезия. Слово-то какое». Никита выпил пиво, заказал еще кружку. «Еще одна странность, — пришло ему в голову. — Когда меня из „обезьянника“ выпустили, я не был уверен в том, что я бандит. Это как-то само собою появилось во мне. С того самого момента, когда я ни с того ни с сего ограбил мужика в подъезде. Что это значит? Что я с похмелья забыл, кто я есть, а потом вспомнил? Или наоборот, нафантазировал чего-то себе и поверил в это. Может быть, до пьянки я и не был вовсе бандитом, а кем-то другим был. Кем, например?»

Вопрос этот показался Никите таким сложным, что он даже не стал его решать.

«Миллионы профессий в мире, — подумал он только по этому поводу, — и если я забыл, какой именно я владею, то естественно предположить, что умения мои сами собой проявятся. Вот они и проявились — как я мастерски мужика в подъезде вырубил. Чистая работа. А агенты ФСБ за мной гоняются. Это ли не доказательство?! А что-то все-таки мне не дает покоя, — подумал он вдруг, — как будто во мне есть еще кто-то другой, который сопротивляется тому, который и есть бандит, то есть я. Тьфу ты, черт. Ладно, слишком сложно, чтобы понять. Обратиться, что ли, к доктору? К психиатру, например. Я слышал, такие есть специалисты, которые кому угодно что угодно помогут вспомнить».

Подали заказанное пиво. Никита отхлебнул глоток и снова погрузился в размышления.

«Если я бандит, — думал он, — в чем я только что себя практически полностью убедил, тогда у меня должны быть подельники и это… сокамерники. В общем, коллеги. Что-то а никаких имен в этой связи не припоминаю. Тампакс? Нет, я его точно в первый раз видел. Да и он меня тоже. Кто-то другой должен быть. Сейчас, сейчас».

Никита мучительно поморщился, силясь припомнить имена своих предполагаемых коллег, но в голову лезли только какие-то несуразные: «Гоголь», «Пушкин», «Жуковский», «Фонвизин» и еще совсем уж дикое — «Бестужев-Марлинский».

— Наверное, кликухи блатные, — решил Никита и, радостный от того, что смог вспомнить хотя бы что-то, допил залпом всю кружку. Потом он закрыл глаза, на минуту впустив в свое сознание разноголосый гомон бара.

— Налей мне еще рюмочку, сын мой, — услышал Никита хорошо поставленный бас.

Он оглянулся. На стуле рядом с ним сидел самый настоящий священник — длинноволосый, бородатый и в рясе.

— Налей мне еще, сын мой, — снова обратился священник к бармену.

Взмыленный бармен в расстегнутой до пупа белой рубахе, занятый опрокидыванием бутылок над стаканами и стопками, покосился на батюшку и проговорил:

— Сначала за предыдущие пять заплати, отец мой.

— Все хорошо воблаговременно, — смиренно ответил священник.

— Как заплатишь, так еще налью, — сказал бармен и отвернулся.

Священник вздохнул и, вдруг утратив кротость, грохнул кулаком по стойке бара и закричал:

— Что ж ты, засранец, пастырю души своей опохмелиться не даешь?!

— Это ты пастырь?! — крикнул в ответ бармен. — Второй день уже тут сидишь! Всю водку вылакал!

— Блаженны алкающие, — ответил священник. — Налей, говорю, стопочку.

Но бармен уже не смотрел в его сторону.

— Вот козлище, — с чувством проговорил батюшка и, заметив, что Никита с интересом наблюдает за ним, сказал: — два дня, говорит, сижу здесь. Я бы и третий сидел, только у меня деньги закончились.

— Слушай, — проговорил Никита. — А мы с тобой раньше не встречались?

— Может быть, и встречались, — сказал батюшка. — Меня несколько дней назад от церкви отлучили, так я все это время в таких богопротивных заведениях провожу. Много с кем встречался. Всех не упомнишь.

Никита, склонив голову, внимательно оглядел его.

— Кажется, видел я тебя уже, — сказал он, — а за что тебя от церкви-то отлучили?

Батюшка прокашлялся и выразительно двинул кадыком на бородатой шее.

Никита достал из кармана пятисотенную купюру и хлопнул ею о стойку.

— Сын мой! — завопил немедленно священник. — Тащи сюда бутылку! И да прольется на тебя благодать!

— Не каркай под руку, ворона, — огрызнулся бармен, ставя перед батюшкой бутылку водки. — Я уже третий год барменом работаю, ни разу никакого напитка не проливал.

— Я про другую благодать, — заметил священник, — да и ладно.

— Закусил бы, — неожиданно посоветовал бармен, подвигая две рюмки, — а то сгоришь. Это ж анисовка — пятьдесят пять градусов.

— Не буду есть, — с непонятной агрессией заявил священник. — Буду истощаться. Буду тело свое укрощать. Этого скота, — он похлопал себя обеими руками по груди и животу, — надо укрощать.

— Блажен, аки скоты свои милует! — захохотал бармен и метнулся на чей-то зов.

— Точно, — проговорил продолжавший рассматривать священника Никита. — Я тебя где-то видел. Не так давно. Так за что тебя от церкви отлучили, батюшка?

— За недоразумение, — поморщился священник и разлил водку. Никита приготовился выслушать тост, но батюшка выпил без предварительных процедур и тут же разлил по новой. — За недоразумение, — отдышавшись, повторил он. — Понимаешь, вдовый я. А без попадьи скучно. Вот и завел себе подружку — кавказскую овчарку Лену. Привязался к ней, ты себе не представляешь. Она даже в церковь на службу за мной ходила. Так вот я как-то раз приготовился именины свои отмечать, купил, конечно, водочки, купил колбасы, котлет сделал. Пошел кума звать на праздник, а Лена-сука всю закуску и сожрала. Ну, разозлился я. Взял ружье. Я охотиться люблю на уток. Взял ружье и… А наутро жалко стало. Так жалко, хоть плачь. Ну, поплакал я и похоронил свою Лену. В церковной ограде рядом с архиереем Петром. И надпись написал: «Покойся, милый прах, до радостного утра». Настоятель увидел, обалдел и разом меня за богохульство вышиб на все четыре стороны. Аза что? Может, с бедной псиной всего-то раз в жизни по-человечески обошлись.

— Вспомнил! — закричал вдруг Никита. — Вспомнил!

— Чего вспомнил? — наливая водку в его рюмку, осведомился батюшка.

— Вспомнил, где тебя видел! — ответил Никита. — В пельменной! Там же, где были этот, Абрам, и этот, с колбасного завода!

— Ага, — закивал батюшка. — Пельменную помню. И раба божьего с колбасного завода помню и его друга-иудея тоже помню. А тебя не помню.

— Да ты вспомни! — убеждал его Никита. — Я с ними за столиком сидел. А потом упал под стол, как раз после того, как ты портвейн ящиками стал выставлять. Ну?

Священник уставился на Никиту осовелыми глазами, пожал плечами и проговорил:

— Не, не помню. Да ты выпей. Не волнуйся так. Выпей.

— Черт, — проговорил Никита, машинально выпивая рюмку водки. — Ты, батюшка, напряги память. Вспомни меня. Мы ведь в одном кабаке бухали. Вспомни, для меня это очень важно. Как я выглядел? Что я говорил? Как меня звали?

— Да чего ты привязался ко мне? — рассердился наконец батюшка. — Я и свое имя-то сейчас не сразу вспомню, а ты мне про события несколько… несколькодневной давности. Изыди, сын мой. Отвали.

— А, черт, — с досадой хрипнул Никита и выпил еще рюмку.

Минуту он напряженно размышлял, ощущая в себе неодолимую тягу поделиться с кем-нибудь сомнениями относительно загадочного своего прошлого, а потом наконец решился.

— Слушай, батюшка, — сказал он. — У меня вопрос к тебе.

— Говори, сын мой заблудший, — ответил священник и икнул.

— Ты, тебя как зовут?

— Отец Пафнутий, — сказал батюшка и снова икнул, — а в миру — Вася.

— Такие дела, Вася, — продолжал Никита. — Я, понимаешь, немного болен. У меня это самое, ретроградная амнезия. То есть я утром не помню, что было вечером.

— Тоже мне проблемы, — фыркнул священник Вася. — Я тоже утром не всегда помню, что было вечером.

— Да нет, — отмахнулся Никита. — Я вообще ничего не помню, понимаешь? Совсем ничего. Вот бухал я в пельменной, потом очнулся в милиции, вышел на улицу и понял, что не знаю, кто я такой, чем я занимался и как меня зовут. Из прошлой жизни своей ничего не помню.

— Да-а, — протянул батюшка, — тяжелый случай. Что, вообще ничего?

— Ну, кое-что припоминаю, — сказал Никита. — Например, как меня зовут. Да и то — неуверенно. А насчет своей профессии… Мне почему-то кажется, что я — бандит.

Батюшка оглядел Никиту с головы до ног, молча наполнил рюмки, выпил свою, дождался, пока выпьет Никита, и проговорил:

— Честно говоря, сын мой, на бандита ты похож. А что до того, на самом ли деле ты бандит или кто-то еще, это легко проверить.

— Как? — вскричал Никита.

— Вот послушай. Года три назад я вот тоже проснулся в трезвяке, голенький, и с ужасом вдруг понял, что ни хрена ничего не помню. А менты еще перепутали и вместо моей рясы отдали мне какую-то мирскую дрянь — джинсы, рубашку. Посмотрелся в зеркало — на волосья свои и бороду — думал, это поможет вспомнить. Нет. Вышел из трезвяка, иду по городу, весь в раздумьях. А куда иду, не знаю. Нет, если б менты не перепутали и мне рясу отдали, тогда, конечно, я бы сразу вспомнил, что я священник, пастырь душ заблудших, а так зашел в пивнушку похмелиться, познакомился с какими-то хиппи и уехал с ними в Тибет. Убедили они меня, что я — из ихней компании. Правда, не доехал немного до басурманской страны. В Омске зашел по пьяни в какую-то церквушку, посмотрел по сторонам — мама моя попадья! И как дубиной мне по голове — я ж священник! Благодать божья на меня снизошла, и я все вспомнил. Откололся от компании и вернулся домой. Вот так.

— И что же ты мне предлагаешь? — жадно спросил Никита.

— Если ты, сын мой, и вправду бандит, так пойди на какое-нибудь бандитское дело. Посмотришь. Как почувствуешь себя на своем месте — значит не ошибся ты. А как все наперекосяк пойдет, значит, ты кто-то другой. Рабочий или учитель. Хотя, извини, на учителя ты не похож. Никита задумался.

— А на бандита я, значит, похож, — медленно выговорил он. Священник Вася выпил еще две рюмки и внезапно засуетился.

— Слушай! — заговорил он, низко наклоняясь к Никите и обдавая того жарким перегаром. — Давай с тобой следственный эксперимент проведем, сын мой. Тут через дорогу есть банк, вроде бы он еще открытый. Пошли туда!

— Зачем?

— Как зачем, дурак?! — вскрикнул батюшка, но, оглянувшись по сторонам, тут же понизил голос. — Грабить будешь! Если все получится, тогда решены твои проблемы. Ты — бандит.

— А если нет?

— Сошлешься на состояние аффекта. И на это… невменяемость.

— Откуда ты все знаешь? — поинтересовался Никита. — Состояние аффекта, невменяемость.

— Оттуда, — вздохнул батюшка. — Четыре года на зоне под Энгельсом мотал. По хулиганке. Как освободился, было мне знамение, — священник Вася широко перекрестился, — стал праведную жизнь вести, потом сан принял. Ну так идем в банк?

— Не знаю, — вздохнул Никита. — Боязно. По-моему, я еще не готов.

Усмехнувшись, батюшка налил ему рюмку водки. Никита выпил.

— А теперь готов? Никита пожал плечами.

Батюшка плеснул остаток водки в пустую пивную кружку, получилось немного менее половины, и подвинул кружку Никите.

— Давай.

Никита выпил, сморщился.

— Теперь готов?

— Готов, — просипел Никита.

— Тогда пошли, — распорядился батюшка. — Я за тобой со стороны наблюдать буду. Со стороны всегда лучше видно.

Справедливо рассудив, что за пять минут до закрытия банка ничего такого случиться не может, охранник Волопасов Михаил пошел в бар через дорогу пропустить кружечку-другую пивка. В дверях бара он столкнулся с каким-то типом в ярко-красном спортивном костюме, вслед за которым семенил растрепанный и удивительно пьяный длинноволосый человек в церковной рясе.

«Священник», — рассудил Михаил, вообще отличавшийся крайней логичностью мышления.

— Слушай, — проговорил вдруг священник, обращаясь, судя по всему, к типу в красном. — А оружие у тебя есть?

— Нет, — ответил тип.

— На дело без оружия нельзя идти, — сказал священник. — Подожди меня, я сейчас.

Тип в красном пожал плечами и остался у входа в бар, а священник ринулся обратно, снова едва не сбив с ног Михаила.

— Странная парочка, — пробормотал Михаил и, войдя в помещение бара, устремился не к стойке, а к неприметной Двери с большой буквой «М», потому что с присущей ему логичностью предположил, что перед употреблением пива нужно освободить для оного напитка место в желудке.

Проникнув за дверь, Михаил сначала обстоятельно помыл руки, потом повернулся к писсуару, мимолетно ощутив легкое дуновение сквозняка, какое бывает, когда кто-нибудь осторожно приоткрывает дверь. Туалет был рассчитан на одного человека, поэтому Михаил, подосадовав на себя за то, что забыл запереть дверь, развернулся на сто восемьдесят градусов с целью намекнуть вошедшему о несвоевременности появления.

Вошедший, а это был тот самый священник, с которым Михаил столкнулся при входе в бар, закрыл за собою дверь запер ее и, в упор поглядев на Михаила, сказал:

— Руки вверх!

Волопасов Михаил, действуя по первому велению души, подчинился приказанию, но не мог не отметить в уме, что слова священника противоречат здравому смыслу, так как подобное приказание воспринимается серьезно, если тот, кто приказывает, имеет при себе какое-либо оружие, а у священника никакого оружия не было. Зато у Михаила был пистолет.

«И тем не менее я поднял руки, будто это у него пистолет, а не у меня, — логически рассуждал Волопасов. — Значит, я поступил неправильно. Но ведь и священник поступил неправильно, говоря „руки вверх“, тогда как предпосылок к этому вроде бы не было».

Пока Михаил путался в дебрях логических рассуждений, батюшка Вася, не теряя времени даром, схватил прислоненную к стене палку с намотанной на ней тряпкой, явно исполнявшей обязанности туалетного ершика и называемой в просторечии «говномешалкой», и этой палкой, размахнувшись, засветил Михаилу в лоб.

«Я ведь выполнил его приказание поднять руки вверх, а он меня ударил, несмотря на это. Где логика?» — подумал Волопасов Михаил и потерял сознание.

Священник бросил палку на пол, склонился над бесчувственным телом Михаила, достал у него из кобуры пистолет, спрятал оружие под рясу и оттуда же, из-под рясы, достал листок бумаги и карандаш. На бумаге батюшка написал «Туалет не работает» и, выйдя в помещение бара, присобачил ее на дверную ручку. А потом побежал к ожидавшему его Никите.

— Вот, — сказал батюшка, подавая Никите пистолет. — раздобыл. Пошли, что ли?

— Пошли, Вася, — сказал Никита. И они пошли.

— Ограбление — это просто, — рассказывал батюшка Никите, когда они переходили улицу, приближаясь к банку. — Заходишь, достаешь ствол, суешь в лицо кассиру и говоришь — деньги на бочку! Самое главное — произнести эти слова как можно более угрожающе. И сделать страшное лицо. Вот такое. — Священник оскалился и запыхтел. — Потом забираешь деньги и уходишь. Понял?

— Понял, — кивнул Никита. — Ничего сложного.

Без всяких препятствий они проникли на территорию банка. Зал по причине позднего времени был пуст, по той же причине все окошечки были закрыты, кроме одного, где дремала девочка Света, только месяц назад окончившая среднюю школу и теперь находящаяся на должности кассира, на испытательном сроке.

Помня о наставлениях батюшки, Никита, слегка пошатываясь, подошел к окошку, грохнул пистолетом о стойку кассу и рявкнул:

— Деньги на бочку!!!

— Лицо! — суфлировал стоящий на шухере батюшка. — Делай страшное лицо.

— Ага! — махнул рукой Никита. — Сейчас.

Он старательно нахмурился, выставил вперед нижнюю челюсть, по плечи влез в окошко и зарычал, обдав Свету Ужасающим перегаром. Девочка Света, за всю свою жизнь только раз попробовавшая шампанское на выпускном школьном вечере, лишилась чувств сразу после того, как алкогольные миазмы коснулись органов ее обоняния.

Увидев, как кассир упала со стула, Никита растерянно почесал в затылке рукояткой пистолета.

— Переборщил! — сокрушенно охнул батюшка. — Давай теперь сам себе деньги доставай.

— А где они могут быть? — повернулся к нему Никита,

— В кассе, — уверенно ответил батюшка. — Или в сейфе, Ты залезь в окошко и осмотрись. Давай я пистолет подержу.

Никита полез в окошко, но на полпути застрял.

— Дальше не получается, — прохрипел он. — Ну ничего, я так осмотрюсь. Касса открытая. Бабки.

— Бери их! — подсказал священник.

— Ага, собрал. Еще сейф есть. Я до него дотянуться могу. Только он закрытый. Вася, слышишь?

— Попробуй целиком сейф вытащить, — подсказал батюшка. — Потом раскурочим.

— Не могу, — попробовав, сказал Никита, — он, кажется, к полу привинчен.

— Ладно, — разрешил батюшка, — вылезай. На почин хватит.

— Помогай! — хрипнул Никита, суча в воздухе всеми данными ему конечностями.

Батюшка ухватил Никиту за ноги и потащил на себя. Только с третьего раза его попытки увенчались успехом, и оба приятеля повалились на пол зала один на другого.

— Готово! — сказал батюшка, бодро вскакивая на ноги и помогая подняться Никите. — Теперь пошли обратно в бар, обмоем дело.

— Ага.

— Знаешь, что я тебе скажу, — проговорил батюшка, когда они с Никитой уже сидели на своих местах за стойкой бара перед только что приобретенной бутылкой водки, — ты и есть бандит. Самый настоящий. Как у нас гладко все получилось.

— А ты сам-то не бандит? — спросил вдруг Никита.

— Я-то? Я — святой отец, — с некоторым сомнением проговорил священник.

— Тебя же от церкви отлучили?

Батюшка неохотно задумался, потом махнул рукой и, воскликнув:

— Совсем забыл! — сорвался с места и побежал в туалет.

Растолкав толпу страждущих, он снял с ручки двери листок с надписью «Туалет не работает», вошел внутрь, сунул пистолет обратно в кобуру все еще находящемуся без сознания Михаилу, отвернувшись к писсуару, деловито помочился и вышел наружу.

Сунувшись в карман за сигаретами, Никита на мгновение отвел взгляд от священника, а когда вновь поднял голову — батюшки рядом уже не было. И только еще начатая бутылка водки исчезла.

Усмехнувшись, Никита закурил. Он успел сделать только две затяжки, как вдруг на плечо ему опустилась чья-то тяжелая рука.

— Какого? — выкрикнул Никита, хотел было обернуться, но замер, боясь пошевелиться, когда почувствовал, что в бок его уперлось лезвие тонкого и явно очень острого ножа.

— Не брыкайся, — просипели ему в ухо. — Целый будешь. А теперь медленно поднялся со стула и пошел к выходу. Только о-очень осторожно. Выкинешь штуку какую-нибудь, я тебе селезенку наружу выпущу. Понял?

— Понял, — выдавил из себя Никита.