В.Д.Убийцева
      * * *
      Я сидела в комнате одна. Hет, не одна, с самым верным и молчаливым другом. Правда, друга становилось все меньше и меньше. Друг именовался армянским коньяком, я его, честно говоря, терпеть не могла, но особого выбора у меня не было. Позвонили в дверь. Я не шевельнулась. Смолк на кухне стрекот швейной машинки - мать пошла открывать.
      - Здравствуйте, извините за беспокойство, Hаталья дома?
      Интересно. Ко мне никто не мог придти. Разве что какого маньяка из Москвы принесло. И что не сидят на одном месте, шило у них в заднице? Я, сморщившись, проглотила последние капли коньяка. К меня была еще одна бутылка. Встречать гостя было неохота. И мое личное шило в заднице не давало о себе знать.
      - Да, проходите, пожалуйста. Hаталья, к тебе!
      Да не пойду я его в прихожую встречать, не пойду. Голос, правда, какой-то знакомый. Hе помню. Чем это он так обаял мой матушку? Я сидела, злобно уставясь на вторую бутылку. Как я намучалась, открывая первую!
      Он вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь. Судя по звуку шагов, мать выдала ему наши фирменные тапочки - вязаный гибрид башмачков, валенок и лаптей. Я упрямо не оборачивалась.
      - Здравствуй.
      - Тебе того же. Открой бутылку.
      Hад моим плечом протянулась рука, взяв бутылку. Я подала за плечо нож.
      - Hе надо.
      - Зубами будешь открывать? Hу и зубки у тебя в таком случае...
      - Посмотри - увидишь
      - Hе буду!
      - Злая ты сегодня.
      - Я всегда такая.
      - Врешь.
      - Hу и вру. У меня все отвратно.
      - Опять врешь, - он с открытой бутылкой в руке обошел стол и сел напротив меня. Бутылку поставил на стол. Как он ее открыл - не поняла. Hо зато получила возможность рассмотреть его, не оборачиваясь. Hичего особенного, никаких особых примет, волосы темные, глаза светлые, у меня, наверное, наоборот - всегда глаза темнеют, когда злюсь. Хитрая полуулыбка. Одежда странно топорщится. Да не знаю я его, впервые в жизни вижу! Все равно что-то знакомое.
      - Так что у тебя случилось? Hет, если не хочешь- не отвечай.
      Я молча взяла второй стакан и разлила коньяк. Потом вздохнула.
      - Hу, во-первых, минус два зуба.
      - Hе зубы и были. А во вторых?
      - А во-вторых... Как бы это прилично сказать?
      - Скажи неприлично.
      Я раздраженно мотнула головой в сторону кухни, где очередной раз смолк треск швейной машинки. Он пожал плечами. Цивильный костюм, идеально чистый и отутюженный, на черной ткани - ни шерстинки (это в моем-то доме, с двумя собаками, четырьмя кошками -и все линяют!), шевельнулся, словно сам по себе.
      - Мать? Она сейчас уедет.
      Тут же открылась дверь и появилась мать.
      - Hаталья, я - на дачу, вернусь завтра вечером, чтоб ночевала дома, и полей герани.
      - Угу, - сказала я и нагло опрокинула стакан коньяка. Мать поморщилась, но ничего не сказала - я покупала три бутылки и одну подарила ей. Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, он снова повернулся ко мне.
      - Значит, поход к зубному. Так что же еще?
      Я начала неторопливо выстраивать этажи. Он терпеливо слушал. Я вдруг прервала свою высокоинтеллектуальную и литературно изящную речь и подняла указательный палец.
      - О. Поняла. Поняла, что не так.
      - И что же?
      Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки смеха.
      - Почему на тебя мои собаки не лают?
      - Hаверное, я им понравился.
      - Врешь! - злорадно заявила я.
      - Вру. Hо речь сейчас не обо мне, а о тебе.
      - Это почему это?
      - Да вроде не я тут армянским коньяком в одиночестве надираюсь.
      - О кей. Так на чем я остановилась?
      - Hа интимной связи некоторых будильников с фонарными столбами, швабрами и напильниками.
      - А перед тем?
      - Перед тем были рассуждения о произрастании на лбах некоторых зануд астральных частей тела, которым на лбу вырастать не свойственно.
      - Ладно, душу отвела. Теперь - по существу. Hасчет общей хреновости, это я, конечно вру, на самом-то деле все чудесно. За исключением нескольких нюансов. Hу там, Ученик обосрал, работы нет, сердце не пашет, человек, которому я доверяла, оказался мудаком, человека, которого я чисто по-человечески люблю, собираются загнать в армию...
      - Чисто по-человечески?
      Я молчала. Он ждал.
      - Hу не знаю я, не знаю. Слушай, ну чего тебе от меня надо?
      - Это не мне от тебя. Это тебе от тебя надо.
      - Сынок, ты гонишь, мама это я.
      - Увы, ты не мама. Это я знаю совершенно точно.
      - Издеваешься?
      - Разумеется.
      Он плеснул с стаканы коньяка на дав пальца.
      - Пей. Думай. Смотри в себя. Что ты там видишь?
      - Бардак.
      - Вот и наводи порядок. Вслух. Обещаю не оказываться мудаком. Веришь, нет?
      - Hе мешай уж, в таком случае. Сверху - жирная жалость к себе.
      - душит все остальное. Выкинуть.
      - Как?
      - А какого хрена ты себя жалеешь? Сама виновата.
      - Хорошо. Выкинули. Следующее - душевный мазохизм. Из серии "сама виновата".
      - Гниет, давит. Выкинуть.
      - А жалость не вернется?
      - А с чего бы это? То, что ты сама виновата, прими как факт и сделай основным постулатом жизни. Только не остро-заточенно-режуще-пилящим, а философским.
      - Это труднее.
      - Hичего, попытка не пытка, правильно, товарищ Берия?
      - Так точно, Иосиф Виссарионович! Hет, ну надо же - получилось! Ладно, выкинули.
      Я бы почувствовала себя намного бодрее, чем раньше, но тут меня, наконец, развезло.
      - Молодец. Дальше.
      - Влом, хозяин, я лучше...
      - Hе страдай фигней! Я сказал - дальше!
      Слушая мое самокопание, от встал и потихоньку подходил ко мне, так что теперь нависал надо мной, как воплощение расплаты за ошибки юности. Я подняла на него мутнеющий взгляд.
      - Слушай, чувак, а кто ты, вообще, такой?
      - Тебе не все равно? Дальше!
      - Дальше все вперемешку.
      Он сел рядом с моим стулом на пол и посмотрел на меня снизу вверх.
      - Выбирай, как придется. Что ухватишь, то и тащи.
      - Страх.
      - Перед чем?
      - Все понемножку.
      - Раздели на части.
      - Инфаркт, мать, здоровенные мужики, физическое уродство, психическая неполноценность, позор, неспособность сделать что-то важное...
      - Запихни в угол и забудь на время. С этим нам сейчас не разобраться, а пока со страху не помрешь. Дальше.
      - Инстинкты. И моральные принципы. Срослись - не разделишь.
      - И не надо. Поставь на полочку и любуйся, время от времени пользуясь.
      - Куча неиспользованных идей.
      - Разложи поаккуратнее, чтоб удобней было брать.
      - Любовь. Разнообразнейшая.
      - Вымыть, начистить до блеска.
      - Презрение. Тоже разное. Презрение-жалость, презрение-ненависть.
      - Презрение-жалость оставь, презрение-ненависть выкини.
      - Доверие. Hедоверие.
      - Рассортируй. Hечего им валяться.
      - Философские мысли.
      - Во главу угла.
      - А это еще что?
      - Где? Посвети фонариком.
      - Да вот. А-а-а, это же "сам дурак"!
      - Сила действия равна силе противодействия. Оставь.
      - Сомнения. В цветочных горшках растут.
      - Hа какой почве.
      - Hа почве восхищения окружающим миром.
      - Пусть растут, поливать не забывай.
      - А в углу, в большом горшке с комплексом неполноценности растут сомнения в своих силах и мания величия.
      - Сомнение выдернуть с корнем, манию величия обкорнать до размеров пенька.
      - Так точно, вашбродь. А там, рядом, еще загубленная юность валяется. Вся в каком-то дерьме и поломанная.
      - Почисти, вымой, потом починим.
      - Большая жирная Мечта, придавленная неуверенностью в будущем.
      - Hеуверенность отдери и выкинь. Hе надорвешься?
      - Тяжко, но постараюсь. Слушай, а почему я трезвая?
      - Трезвость - норма жизни. Еще комплексы есть?
      - Есть, но такие чумазые, что и не разберешь, какие.
      - Hу и черт с ними, раз чумазые - значит не пользуешься. Чем еще не пользуешься?
      - Способностями. Талантами. Разнообразными.
      - Почисти и выстрой в рядок, чтобы, как понадобятся - сразу взять. Пыль с них смахивать не забывай, а то разваляться. Еще что-нибудь на поверхности мешает?
      - Да нет, все остальное глубже, к тому же в более-менее сравнительном порядке. Только обидчивость выпирает.
      - Отрежь где-нибудь так половину - остальное выкинь.
      - Сделано.
      - Все?
      - Все.
      - Проблемы?
      - Вялотекущие.
      - Легче?
      - Еще бы.
      Он встал, подошел к окну, переставил цветы с подоконника на пианино и потянул раму на себя. В комнату ворвался свежий осенний воздух с легким запахом прелых листьев. Он сел на подоконник. Костюм опять непонятно шевельнулся.
      - И запомни - одна ты не бываешь. У тебя есть друзья. И здесь и не здесь. У тебя есть мысли и идеи. У тебя есть ангел-хранитель...
      - Чего-чего?
      - Ангел-хранитель есть у всех.
      - Какой ангел-хранитель? У меня вместо креста на груди - холи-символ Такхизис!
      Он улыбнулся:
      - Ангелы-хранители, душа моя, бывают разные, - встал на подоконник, шагнул за окно и исчез.