"Будь у меня пенни, вот, ей-богу, пошел бы да и кинулся с мола... А она обо мне и не вспомнит..."
      И он опять задумался.
      - Пенни! Не пенни, а два, - буркнул он немного погодя.
      Медленно, с таким похоронным видом, будто шел за своим собственным гробом, шагал он по Дувр-стрит, равнодушный ко всему на свете. Ни на что не обращая внимания, стал переходить улицу, и тут, в странном обличье и громко возвестив о себе, на него натолкнулась сама Судьба; кто-то оглушительно крикнул над самым ухом, и Киппса сильно ударило в спину. Шляпа съехала на глаза, на плечи навалилось что-то очень тяжелое, и что-то больно наподдало под коленку.
      Мгновение - и Киппс оказался на четвереньках в куче грязи, которую Судьба вкупе с фолкстонским муниципалитетом бог весть из каких высших соображений приготовила в этом месте будто нарочно для него.
      Он помедлил немного, ожидая продолжения, уверенный в душе, что у него не осталось ни единой целой косточки. Наконец сообразил, что продолжения, видно, не будет, поднялся, опираясь на чью-то крепкую руку, и столкнулся нос к носу с каким-то смуглым человеком, который испуганно всматривался в него, другой рукой придерживая велосипед.
      - Здорово разбились, приятель? - спросил этот человек, тяжело дыша.
      - Так это вы меня сшибли? - сказал Киппс.
      - Это все руль, будь он неладен, - ответил человек с таким видом, точно пострадали они оба. - Жутко зловредный. Уж очень он низко посажен, забудешь об этом на повороте - и хлоп, нате вам! Вечно во что-нибудь врежешься.
      - Ловко вы меня двинули... - сказал Киппс, оглядывая себя.
      - Я ведь с горы, - объяснил велосипедист. - Дрянная штука - эти наши фолкстонские пригорки. Конечно, я тоже хорош - повернул крутовато.
      - Это уж точно, - сказал Киппс.
      - Я тормозил изо всей мочи, - сказал велосипедист. - Да толку чуть.
      Он оглянулся и вдруг сделал странное порывистое движение, словно хотел вскочить на велосипед. Но тут же круто повернулся к Киппсу, который, наклонясь, разглядывал свои брюки.
      - Штанина вся разодрана, - сказал Киппс, - и нога, небось, в кровь. Все ж таки надо полегче...
      Незнакомец стремительно наклонился и тоже стал изучать ногу Киппса.
      - Ух ты! И верно! - Он дружески положил Киппсу руку на плечо. - Вот что я вам скажу: идемте-ка в мою берлогу и зачиним эту штуку. Я... Ну, конечно, я виноват, так вот... - Он вдруг перешел на заговорщицкий шепот: - Смотрите-ка, фараон сюда топает. Ни слова ему, что я вас сшиб. У меня, понимаете, фонарика нет. Достанется мне на орехи.
      В самом деле, к ним шагал полицейский. Незнакомец не зря взывал к великодушию Киппса. Жертва, не раздумывая, приняла сторону своего обидчика. Блюститель закона был уже совсем близко, и Киппс поспешно встал и постарался сделать вид, будто ничего худого не произошло.
      - Ладно, - сказал он. - Пошли!
      - Вот и хорошо, - быстро отозвался незнакомец и зашагал вперед, но тут же, видно, чтоб окончательно провести полицейского, бросил через плечо: Я так рад, что повстречался с вами, дружище!
      - Тут совсем близко, каких-нибудь сто шагов, - сказал он, когда они миновали полицейского, - я живу за углом.
      - Ясно, - отвечал Киппс, прихрамывая рядом. - Я не желаю, чтоб из-за меня человек попал в беду. Мало ли какая нечаянность стрясется. А все-таки надо полегче.
      - Да-да! Это вы в точку. Мало ли какая нечаянность стрясется - этого не миновать. Особенно когда на велосипеде катит ваш покорный слуга. - Он рассмеялся. - Не вы первый, не вы последний. Но, по-моему, вам не так уж сильно досталось. Я ведь не мчался во весь опор. Просто вы меня не заметили. А я тормозил изо всей мочи. Само собой, вам показалось, я налетел с разгону. Я вовсю старался смягчить удар. Ногу вам, наверно, задело педалью. Но с полицейским - это вы молодчина. Высший класс! Скажи вы ему, что я на вас наехал, - и взял бы он с меня сорок монет штрафа! Сорок шиллингов! Поди растолкуй им, что нынче для моей милости время деньги.
      Да и подними вы шум, я бы вас не осудил. Когда тебя так стукнет, всякий обозлится. Так что я обязан вам предложить хотя бы иголку с ниткой. И платяную щетку. Другой на вашем месте поднял бы крик, а вы молодчина.
      Во весь опор! Да если б я мчался во весь опор, от вас бы мокрое место осталось!
      Но, знаете, на вас стоило поглядеть, когда я сказал вам про фараона. В ту минуту, по совести сказать, у меня мало было надежды, что вы меня не выдадите. А вы - хлоп! Сразу же нашлись. Вот что значит самообладание у человека! Мигом сообразили, как себя вести. Нет, не всякий на вашем месте так бы поступил, это я вам верно говорю. Нет-нет, в этой истории с фараоном вы держались как настоящий джентльмен.
      Киппс уже не чувствовал боли. Он прихрамывал чуть позади велосипедиста и, слушая все эти славословия, смущенно хмыкал, пытался понять странного малого, осыпающего его похвалами. При свете уличных фонарей Киппс понемногу разглядел спутника: брюшко и очень полные, вдвое толще киппсовых ноги колесом, с могучими икрами. Он в бриджах, в велосипедном картузике, лихо надетом набекрень, из-под картузика небрежно свисают прямые темно-рыжие пряди, а при ином повороте головы виден крупный нос. Толстые щеки, массивный, гладко выбритый подбородок, усов тоже нет. Осанка свободная, уверенная, и движется он по узкой пустынной улочке так, словно он здесь полновластный хозяин; подле каждого уличного фонаря из-под ног его вставала, росла, завладевая всем тротуаром, и исчезала большая тень, повторяя все его размашистые, уверенные жесты. В этом мерцающем свете Киппс разглядел, что они движутся по Фенчерч-стрит; потом они завернули за угол, проскользнули в темный двор и остановились у дверей на редкость убогого, ветхого домишки; с боков его зажали, точно полицейские пьяного, два дома побольше.
      Незнакомец осторожно прислонил велосипед к окну, достал ключ и с силой дунул в него.
      - Замок с норовом, - сказал он и довольно долго мудрил над ним. Наконец что-то загремело, защелкало, и дверь отворилась.
      - Обождите минутку, - сказал хозяин дома, - я зажгу лампу. Еще есть ли в ней керосин... - И он растворился во тьме коридора. - Слава тебе, господи, спички нашлись, - услышал Киппс; розовая вспышка света озарила коридор и самого велосипедиста, нырнувшего в следующую комнату. Все было так интересно, что на время Киппс совсем забыл о своих ушибах.
      Еще минута - и его ослепила керосиновая лампа под розовым абажуром.
      - Входите, - пригласил рыжий, - а я втащу велосипед.
      И Киппс остался один. При свете лампы он смутно различал убогую обстановку комнаты: круглый стол, покрытый изодранной красной скатертью, в кругах от стаканов; на столе лампа - все это отражается в испещренном черными точками зеркале над камином; газовый рожок, видимо, испорченный; потухший камин; за зеркало заткнуты пыльные открытки и какие-то бумаги, пыльная пухлая подставка с бумагами на каминной полке, тут же торчат несколько кабинетных фотографий; на письменном столе в беспорядке разбросаны листы бумаги, усыпанные пеплом, и стоит сифон содовой воды... Но вот снова появился велосипедист, и Киппс впервые увидел все его гладко выбритое, живое лицо и яркие светло-карие глаза. Он был, пожалуй, лет на десять старше Киппса, но отсутствие бороды делало его моложавым, едва ли не ровесником Киппса.
      - В истории с полицейским вы держались молодцом, - повторил он, проходя в комнату.
      - Да как же тут еще держаться, - скромно возразил Киппс.
      Велосипедист впервые внимательно оглядел гостя, обдумывая, что же для него сделать.
      - Грязь сперва пускай подсохнет, а уж тогда мы ее счистим. Вот виски, добрый старый Мафусаил, настоящая канадская хлебная водка, а тут немного коньяку. Вы что предпочитаете?
      - Не знаю, - ответил застигнутый врасплох Киппс, но, чувствуя, что отказаться невозможно, прибавил: - Давайте виски.
      - Правильно, дружище. И вот вам мой совет - не разбавляйте. Я, может, в таких делах вообще и не судья, но уж старика Мафусаила знаю как облупленного. Старик Мафусаил, четыре звездочки. А это я! Старина Гарри Читтерлоу и старина Мафусаил. Оставьте их наедине, хлоп! - и Мафусаила нет!
      Рыжий громко захохотал, огляделся, помедлил в нерешительности и удалился, оставив Киппса наедине с комнатой, которую он мог теперь на свободе разглядеть как следует.
      Внимание Киппса привлекли фотографии, украшавшие квартиру. Это были все больше дамы. Одна даже в трико, что показалось Киппсу "не больно прилично"; а вот и сам хозяин дома в каком-то необыкновенном старинном костюме. Киппс довольно быстро смекнул, что это все актрисы, а рыжий велосипедист - актер, это подтверждала и половинка огромной цветной афиши, висевшей на стене. Немного погодя он позволил себе прочитать короткую записку, вставленную в серую рамку, которая была для нее слишком велика. "Дорогой мистер Читтерлоу, - было написано там, - если вы все-таки пришлете пьесу, о которой говорили, я постараюсь ее прочесть". За этим следовала элегантная, но совершенно неразборчивая подпись, и через все письмо было написано карандашом: "Ай да Гарри, что за молодец!" В тени у окна висел набросок мелом на коричневой бумаге - небрежная, но умелая рука наскоро изобразила велосипедиста; сразу бросались в глаза круглое брюшко, толстые икры, выдающийся нос, да еще внизу для ясности приписано: "Читтерлоу". Киппс нашел, что художник "малость перехватил". Листы бумаги на столе возле сифона были исписаны вкривь и вкось неровным почерком, усеяны кляксами и помарками.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.