Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мир пауков (№5) - Дельта

ModernLib.Net / Научная фантастика / Уилсон Колин Генри / Дельта - Чтение (стр. 4)
Автор: Уилсон Колин Генри
Жанр: Научная фантастика
Серия: Мир пауков

 

 


Они остановились и поснимали наплечные мешки.

– Ничего себе! – воскликнул вдруг Доггинз.

– Что там?

– Гляньте, – он указал на землю. Ничего особенного, трава как трава – яркая, изумрудно-зеленая. – Да вы приглядитесь, – настойчиво повторил Доггинз. Он поднял свой мешок, под ним была лысая прогалина. Аккуратным движением он стал опускать его на окружающую траву; едва на зеленый покров упала тень, как трава всколыхнулась и подалась в стороны. Получалось, мешок снова опустился на лысую прогалину. И наоборот, то место, где только что виднелась бурая земля, было опять покрыто травой.

– Видели хоть раз что-нибудь подобное? Симеон покачал головой.

– Ни разу, – он нагнулся сорвать травинку. Когда на зеленый покров упала тень его руки, окружающая трава плавно оттекла в разные стороны. Поразглядывав сорванную травинку на свету, Симеон смешливо хмыкнул:

– Вы только полюбуйтесь.

Найл с любопытством заглянул ему через плечо. Низ у травинки раздваивался, переходя в два малюсеньких белых корешка. Стоило ущипнуть невеличку, как корешки зашевелились, будто ножки у насекомого.

– Шагающая трава!

Найл опустился на колени и ухватил пригоршню травинок; они, понятно, пытались улизнуть, но не хватило проворства. Чувствовалось, как трава силится высвободиться: держа пучок на весу, Найл различал шевеление тысяч белых ножек. Пучок он поместил на грунт посередине тропы, проделанной тысяченожкой; это место, похоже, траву вполне устраивало. Сев на корточки, Найл вгляделся в зеленые стебельки. Корешки сейчас находились в земле. Однако, стоило тени от руки пасть на траву, как они моментально повылезали из грунта и пучок отполз на несколько сантиметров вбок.

Найл вытянул одну травинку и надкусил. Вкус необычайно сладкий, стебелек можно было свободно глотать – такой он нежный и сочный.

– Представляете, – сказал со смехом Милон, – как скуксится рыло у этой тысяченожки! Силится набить пасть, а на зубах, получается, голимая земля?

– Улизнуть от обычного травоядного у них не хватит скорости, – заметил Симеон. – Вот, взгляни, – он повел рукой над травяным покровом. Стебельки, качнувшись, сбились воедино, перекатившись плавней волной.

– Тогда почему она движется?

– Чтобы уйти из-под солнца, когда зной, и от тени, когда холодно. Очередное проявление безудержной эволюции, – Симеон скудно улыбнулся, не в силах скрыть неподдельного восхищения. – Здесь бы тысяче ученых мужей дел хватило на целый век.

– По мне, так уж лучше сидеть дома, – произнес Милон. По лицу пробежала тень – видно, что подумал об Уллике.

– Ну что ж, – заключил Доггинз. – Перекусить можно будет и здесь. Там тени не особенно густо.

Впереди, очевидно, шла болотистая низина – сочно зеленая трава, цветущий кустарник, а деревья, наоборот, разрознены.

– Вот еще один из тех розовых цветов, – указал Манефон. – Может, срубим? Доггинз пожал плечами.

– Осторожнее, – он повернулся к Найлу. – Сходил бы ты вместе с ним.

Растение виднелось среди деревьев на том конце тропы; когда приближались, Найл уловил, как листья чуть заметно всколыхнулись. Пальцы инстинктивно стиснули жнец. Но вот считай уже и подошли, а куст не выдавал себя ни единым шевелением. Розовые кусты изливали приторный, тяжелый аромат, а сам куст выглядел безобидно, будто рос в саду. Щупальца-удавки были скрыты за глянцевитыми листьями. Несколько секунд Манефон с Найлом пристально вглядывались в куст, высматривая малейший признак того, что растение сознает их присутствие, но оно оставалось неподвижным.

Манефон вскинул мачете и одним резким ударом отсек один из цветков. Тот упал в паре метров на голую землю. Манефон не мешкая отпрыгнул назад, но не успел увернуться от щупальца – прянув из куста, оно схватило его за запястье. Едва он рванулся в попытке высвободиться, как вокруг ног обвилось еще одно щупальце. Третье попыталось дотянуться до Найла, но он стоял слишком далеко.

Тщательно нацелясь, Найл нажал на спуск. Голубой луч отхватил щупальце, держащее Манефона за запястье, чуть пригнув оружие, удалось отсечь второе щупальце – толстое, схватившее добычу за ноги. Манефон с размаху грянулся оземь спиной. Отчлененные обрубки яростно извивались, остальные втянулись обратно в куст.

Манефон поднял с земли розовый цветок; тот не замедлил сомкнуться вокруг руки, но силы были уже не те, и хватка оказалась непрочной. Манефон отщипнул лепесток и сунул себе в рот.

– Прелесть. Еще лучше, чем тот.

– А ты как думал. Это растение опаснее.

Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым мясом. Прав Манефон: действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати, что еще удивительно: несмотря на медвяный аромат, вкус у цветка напоминал мясо – великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.

– Пора трогаться, – сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.

Неожиданно Найл ощутил покалывание возле правого бедра. Мгновенно стало ясно: трубка. Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание вдруг прекратилось.

От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.

– Что там еще?

– Ничего, – Найл решил, что это какой-нибудь очередной выкрутас атмосферы Дельты. Милон встал.

– Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.

– Только не задерживайся, – наказал Симеон. – И прихвати жнец.

– Жнец? – недоуменно переспросил Милон.

– С Дельтой не шутят.

Найл, решив, что пара минут под деревом развеет вызванную едой сонливость, подхватил жнец и двинулся следом за Милоном. Поднялся и Манефон.

Когда Милон пригнулся, собираясь поднырнуть под ветви, те, показалось, чутко вздрогнули. Найла вдруг пронзило ощущение немой угрозы. Шевеление напоминало жадное желание голодного животного. Найл невольно остановился и крикнул:

– Эгей, осторожнее там!

Но не успел договорить, как дерево захлопнулось, будто ловушка тарантула-затворника. Милон пронзительно вскрикнул; голос донесся уже из-под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.

Найл вскинул жнец, собираясь пальнуть, но вовремя сдержался. В этой трепещущей груде листьев, притиснутых к стволу, невозможно было различить, где находится Милон. Однако истошное «Помогите!» вывело его из оцепенения. Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно повел стволом из стороны в сторону. Дерево зашипело рассерженной змеей, посыпались отрезанные ветки, обдавая на лету брызгами сока. Но нижние сучья, похоже, продолжали упорствовать. Более того, они сжали ствол с такой силой, что некоторые даже затрещали. Дерево стало заваливаться. Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.

Один из сучьев ударил с такой силой, что сшиб Найла с ног. Дерево рухнуло в нескольких метрах.

Отгибать ветви было неимоверно трудно, все равно что разжимать намертво стиснутый кулак. Однако здоровяк Манефон совладал-таки с одной из них и крикнул:

– Я его вижу! Жнец сюда!

Найл подал оружие. Манефон, примерившись, аккуратно отрезал кусок двухметровой длины. Ветви внезапно разжались. Разметав их в стороны, Симеон вызволил Милона. Лицо у юноши было синюшное, одежда набрякла кровью.

Склонясь над неподвижным телом, Симеон разорвал на нем тунику и приник ухом к его груди.

– Дышит. Принесите кто-нибудь воды. – Подоспел со своей флягой Доггинз. Симеон плеснул пригоршню воды Милону на лицо, другой стер у него кровь со лба. Найл со злостью смахнул слепня, пытавшегося пристроиться у Милона на груди. Насекомое отлетело в сторону. Милон открыл глаза и попытался повернуть голову.

– Как ты?

Милон попытался ответить, но язык плохо повиновался. Слепень опять попробовал пристроиться и шлепнулся оземь от удара ручищи Манефона; секунда, и он хрупнул у него под ногой и воздух наполнился специфическим запахом.

Они освободили Милона от туники и омыли ему тело холодной водой: выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами. Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого, у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно всосал воздух и лишился чувств.

Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.

– Переломов, по-видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.

Доггинз досадливо застонал.

– Что же теперь делать?

– Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад, или оставить здесь. Милон открыл глаза.

– Идите дальше, – заплетающимся языком пролепетал он.

Товарищи переглянулись меж собой.

– Придется мне остаться с ним, – сказал Симеон. – В одиночку ему здесь не продержаться.

Милон попытался приподняться на одном локте.

– Ничего, продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам во всем виноват…

– Да уж точно, дурня ты кусок, – сердито сверкнул на него глазами Доггинз.

– Нет, это моя оплошность, – вмешался Найл. – Меня пытались предупредить. – Товарищи недоуменно посмотрели на него. – За несколько минут до того, как он сунулся под дерево, начала щипаться трубка, – он вынул се из кармана. – А я не догадался.

– Предупредить, говоришь? – Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. – А ей-то откуда может быть известно? Это же всего-навсего механизм.

– Да, но способный читать мысли, – Найл скинул трубку обратно в карман. – Так вот, не сообразил вовремя. Мне надо было догадаться еще тогда, когда мы возились с тем розовым цветком, вторым по счету. Он действовал на порядок проворнее, чем первый. Это потому, что мы находимся ближе к центру силы. Поэтому дереву не приходится дурманить добычу газом, ему сподручнее брать свое за счет быстроты. Оно действует скоростью.

– Если действительно так, – заметил Доггинз, – то чем ближе мы подходим к центру, тем для нас опаснее.

Найл пожал плечами, но ничего не сказал.

Вес сидели в угрюмом молчании, наблюдая, как Симеон обрабатывает раны Милона. Едва он успевал их помыть, как те снова начинали сочиться кровью. Сам Милон наблюдал за этой процедурой со странноватой отрешенностью.

– Оно, наверно, впрыснуло, какую-нибудь отраву или наркотик. Я почему-то ничего не чувствую.

Через несколько минут он снова потерял сознание. Симеон все, что годилось для перевязки, извел, чтобы остановить кровотечение. Через минуту повязки уже набрякли.

– Боюсь, он прав, – удрученно сказал Симеон. – Дерево, должно быть, впрыснуло что-нибудь, от чего перестала свертываться кровь. Чего доброго, еще час, и он истечет на нет.

– Чем можно ему помочь? – требовательно спросил Доггинз.

– Грязь бы помогла. И листья куста сувы.

– Как они выглядят?

– Продолговатые такие, посередине лиловая ягода наподобие виноградины.

– Мне кажется, я что-то такое видел возле тропы, на полпути сюда, – припомнил Манефон. – Темно-зеленые листья, вроде плюща.

– Совершенно верно.

– Схожу надергаю.

– Ради Бога, осторожнее. Не хватает нам еще одной потери.

Когда Манефон удалился, они попробовали замесить раствор в парусиновом ведре, засыпая в воду почву. Результат получился никудышный, грунт был до странности сухим и сыпучим.

– Там возле куста с розовым цветком, судя по звуку, должен был протекать ручей, – заметил Найл.

Симеон с тихим отчаяньем оглядел повязки, сквозь которые капля за каплей точилась кровь.

– Ладно, попробуй.

В одной руке Найл нес жнец, в другой парусиновое ведро. Двигался он с большой осторожностью и сделал порядочный крюк, избегая встречи с розовым цветком. Неподалеку находился околок с гадючьими ивами. Лишь удостоверившись, что с ветвей свисает серый мох, Найл решился протолкнуться через них. На той стороне действительно оказался ручей. Пологие берега покрывала изумрудно зеленая трава и меленькие цветки. С шелестом раздвигая стебли так. что обнажалась почва, Найл спускался к воде. Цветки прятались стебельками в грунт, оставляя снаружи лишь кончики головок. Найл ступал осмотрительно, стараясь без толку не давить растения.

Место выдалось мелкое, в воде полно было зеленых водорослей – крупных, блестящих. Ноги тонули в вязком илистом грунте. Подкопавшись под водоросли, Найл сумел наполнить ведро грязью, консистенцией напоминающей жидкое тесто.

Наполнив ведро, Найл сполоснул руки в замутненной воде и выпрямился. Мгновенье спустя он вздрогнул от неприятной неожиданности: буквально в трех метрах на него таращилась образина. Глаза навыкате, лягушачья пасть, и при всем при этом размером раза в два крупнее человеческого лица. Рука невольно потянулась за жнецом. И тут вспомнилось, что жнец-то он оставил наверху, там, где заканчивается роща. Спустя секунду образина сгинула, но Найл успел углядеть вертикальное белесоватое туловище, мелькнувшее напоследок на той стороне ручья. Впившись в заросли глазами, Найл стоял, по меньшей мере минуту, но никаких признаков движения больше заметно не было. Он облегченно перевел дух.

Взяла злость на себя: надо же, так увлечься, что дать лягушачьей образине приблизиться без малого вплотную. Правда, чувствовалось и облегчение: создание, судя по всему, переполошилось не меньше его самого. Держа ведро на весу, Найл взобрался по берегу вверх – теперь церемониться с цветами было некогда – и подобрал жнец. Тоже, ума палата: так вот взять и оставить оружие без присмотра. Хотя чего уж теперь, стрелять вслед убегающему существу Найл все равно бы не стал. Балансируя со жнецом в одной руке и с ведром в другой, он осторожно спустился обратно к воде. Симеон, помесив грязь пальцами, одобрительно хмыкнул. Он отер дочиста одну из ран помельче, затем проворно налепил на нее вязкую пригоршню. Подождав с полминуты и убедившись, что кровь не сочится, он облегченно вздохнул и начал смещать пропитавшиеся кровью повязки. Пока он это делал, возвратился Манефон, неся с собой полное ведро листьев. У каждого на середине имелась черная выпуклость, действительно напоминающая виноградинку. Когда Симеон расковырял одну из них большим пальцем, в воздухе запахло специфическим запахом лекарства. С помощью Манефона и Доггинза Симеон очищал раны, выдавливая на каждую сок листа сувы, и тотчас нашлепывал сверху пригоршню темно-коричневой грязи. Не прошло и десяти минут, как Милон был уже покрыт с головы до ног. Однако дышал он ровно, и румянец возвратился на щеки.

Найл дождался, пока закончится процедура, и лишь тогда рассказал о встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.

– Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.

– Они, судя по всему, совершенно безвредны, – сказал Найл. – Эта умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.

– Безвредных ты в Дельте не сыщешь, – знающе заметил Симеон. – Они не могут себе этого позволить.

Судя по положению солнца на небе, перевалило уже за полдень. Оставалось каких-нибудь семь часов дневного света.

– Вы как думаете, стоит мастерить носилки для Милона? – задал вопрос Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:

– Ты здесь самый бывалый. Что, по-твоему, нам следует предпринять?

Симеон пожал плечами.

– Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Мидоном.

– Ты считаешь, все обойдется?

– Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, – он угрюмо усмехнулся.

Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.

Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные тоже заодно.

– Ладно, – сказал, наконец, Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать мешок. Найл с Мане-фоном последовали его примеру.

– Еще раз напоминаю, – наказал Симеон, – самое пагубное в Дельте – ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.

– И ты тоже, – Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так несколько секунд. – Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в течение двух суток не появимся, начинайте выбираться обратно. Только поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.

– Непременно.

Они пошли, не оглядываясь.

Спустившись по тропе, вскоре достигли кромки леса. Теперь, наконец, взору открылась полная панорама Великой Дельты, так что можно было получить более четкое представление о ее очертаниях. Впереди, милях в двадцати, параллельно гряде оставшихся сзади холмов тянулась другая, западная. Правой частью Дельта постепенно снижалась в сторону моря – скучный простор, поросший тростником и невысоким кустами. Местность слева продолжала подниматься вверх; здесь сразу за болотами начиналась сельва. Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему, тоже постепенно сглаживалась. С этого направления сейчас дул ветер – сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и теперь с ровного места было видно, что она сплошь щетинится высоким тростником ростом выше человека. Все запахи теперь перекрывал запах гнили, доносящийся из сельвы, единственным звуком было тоскливое завывание ветра в тростнике.

Главный ориентир – стоящий над местом слияния рек холм – виднелся впереди, но к нему не вела ни единая тропка. Пройдя четко очерченную травянистую полосу, путники уткнулись в сплошную стену из кустов и тростника. Манефон первым вломился в поросль с мачете в руке. Первые двести метров дались сравнительно легко: земля под ногами была податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он сделался выше и толще, так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные стебли по твердости не уступали бамбуку. За четверть часа вперед продвинулись лишь на сотню метров, и Манефон запыхался. Воздух был жарким и влажным.

– Погодите минуту, – проговорил Доггинз. – Так не пойдет. Эдак мы и за месяц не прорубимся, – он стянул с плеча жнец. – Дайте-ка попробую.

Опустившись на одно колено, он не спеша нацелился и нажал на спуск. Стоило повести стволом, как тонкий синий луч подрезал тростник, будто невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась четкая, в сотню метров длиной тропа.

– Каково? – довольно осклабился Доггинз. – Надо только чуть подумать головой.

Он первым двинулся вперед. И хотя тростник теперь не нужно было ни сечь, ни расталкивать, темпа так и не прибавилось. Павший тростник образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва не с каждым шагом валились на колени. Встречались и места, где стебли росли настолько густо, что удерживали друг друга на весу, и здесь опять приходилось применять силу. Доггинз пускал в ход жнец еще дважды, пока, наконец, не стало ясно, что усилия напрасны. Они продирались уже, по меньшей мере, час; за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди, совершенно четко, тростник шел еще гуще. Вместе с тем отсюда, с места теперешнего привала по-прежнему была видна оставленная час назад стоянка.

– Надо бы сюда ручную тысяченожку, чтобы перла впереди, – Доггинз унылым взором обвел обступающие со всех сторон стебли, иные до пяти метров в высоту. – Придется, наверное, возвратиться и поискать другой путь.

Они посидели еще минут пять, восстанавливая дыхание; Найл не успевал промокать носовым платком пот, струящийся по лицу и шее. Духота стояла ужасная. Когда собрались подниматься, Манефон вскинул вдруг руку, призывая всех замереть. На расстоянии было слышно: кто-то ломится через тростник. Внезапно звук стал отчетливей, будто направлялся непосредственно в их сторону. Путники бесшумно подняли оружие, держа пальцы на стековых крючках. Когда, казалось, прущая напролом махина вот-вот уже выкатит из тростника, звук неожиданно сменил направление. Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание и тяжелое дыхание.

Спустя секунду выявился и внешний облик создания. На расстоянии в десяток метров над тростником двигалась окованная панцирем спина – округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми тропу. Мелькнула плоская жабья морда с рогатыми надбровными выступами, упрятанная в панцирь массивная спина и короткие мощные ноги. Ступни у чудовища были очень большие и с перепонками, словно у утки, и двигалось оно неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону. Мелькнул напоследок и скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.

– Боже ты мой, это еще что? – спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.

– У большинства этих тварей даже названия нет. Хотя и без того ясно, что ей наплевать на шум, который она поднимает. С таким панцирем, небось, никакая угроза не страшна.

Снова тронувшись в путь, они выбрались на тропу, проторенную чудищем сквозь тростник. На тропе никого уже не было, хотя издалека все еще доносились треск и сухой шелест.

– А отчего б нам не пойти здесь? – предложил Доггинз. – Все лучше, чем возвращаться.

Когда двинулись по следу чудища, идти стало легче; его вес прибил тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой куст. До этой поры они шли, углубляясь в нужном направлении вперед и вправо. Когда одолели с четверть мили, грунт стал более вязким; вода, просачиваясь, чавкала сквозь тростник. На одном из участков чудовище сделало поворот в сторону тверди – как оказалось, в сторону сердцевины Дельты.

Идущий сзади Найл поминутно оглядывался. Не потому, что чувствовал слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть начеку. Когда, сменив направление, углубились еще на пару сот метров, Найла вынудило остановиться и оглянуться ощущение странной неуютности. Чудится, или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон с Доггинзом продолжали двигаться вперед. Когда шаги постепенно смолкли, Найл в набрякшей тишине различил еще один звук: вкрадчивую поступь в гуще тростника, в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался вперед, но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко треснул стебель, и шорох тотчас же смолк. Найл не чувствовал беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.

Он осторожно сунул голову в чащобу, стволом жнеца отстраняя теснящиеся стебли.

От неожиданности Найл вздрогнул: прямо в глаза таращилась лягушачья образина. Существо находилось в какой-нибудь паре метров, и вид у него был такой же ошарашенный, что и у самого парня. Тут тростник под ногами неожиданно разъехался, и Найл инстинктивно вскинул руки, чтобы удержать равновесие. Губы твари сложились в оскал, и Найл увидел перед собой два ряда острых желтых зубьев. Послышалось шипение, и щеку с виском обдала теплая струйка жидкости. Едва успел выпрямиться, как создание уже исчезло. Он успел мельком углядеть белесое туловище, с неизъяснимой ловкостью скользящее меж стеблей, не ломая их, и стена тростника тотчас же сомкнулась.

– Найл, ты где? – прокричал в отдалении голос Доггинза.

Теплая жидкость, скатившаяся по щеке, начала вдруг жалить. Найл, нагнувшись, зачерпнул пригоршню мутной водицы и плеснул себе на кожу.

– Что случилось? – осведомился Доггинз.

– За нами кто-то следует. – Кожу жгло немилосердно. Найл смочил носовой платок и приложил к щеке.

– Это то самое, похожее на лягушку. Плюнуло в меня. Они постояли минут пять, вслушиваясь: ничего, тихо.

– Ты по-прежнему считаешь, что оно безвредно? – спросил Доггинз.

– Теперь уже нет. Я видел его зубы. Существо определенно плотоядное.

Доггинз посмотрел на небо.

– Надо бы двигаться дальше.

Мысль у всех была одна: ночевать на болоте нежелательно. Вскоре после того, как пошли дальше, щека у Найла разгорелась не на шутку. Минут через десять пришлось остановиться и снова охладить ее водой. Доггинз поглядел на Найла с беспокойством.

– Краснеть начинает. Какой-нибудь яд, не иначе.

– У меня однажды на одного из матросов напала плюющаяся кобра, – заметил Манефон. – Так он едва не ослеп.

При мысли о том, что значит ощутить подобное жжение в глазах, Найл невольно содрогнулся.

Они продолжали идти по тропе через вмятый в грязь тростник. Грязь становилась все жиже; ясно было, что только толстый ковер из стеблей не дает увязнуть в ней по колено. Пробираться по этому податливому покрытию было утомительно. От липкой жары потело тело; одежда взмокла так, будто они купались.

Кстати, стена из тростника постепенно редела, и стебли становились короче. Время от времени издали доносилось ворочание бронированного чудовища, идущего где-то впереди. Найл то и дело оглядывался через плечо, но двуногих лягушек теперь не замечал. Поддерживать бдительность на прежнем уровне становилось все труднее; единственное, чего хотелось, это отыскать где-нибудь место посуше, куда можно приткнуться и передохнуть.

Внезапно Манефон рухнул сквозь вдавленный тростник и очутился по пояс в воде. Он шел впереди, к тому же из троих был самым тяжелым. Товарищи помогли ему высвободиться, затем выковыряли его застрявший в грязи парусиновый башмак. Пробираясь ощупью, Найл почувствовал, как что-то шевельнулось на запястье, и отдернул руку. Оказывается, по предплечью взбиралась черная пиявка размером, по меньшей мере, сантиметров пять. Он с отвращением сшиб насекомое, и сорвав пригоршню мокрой травы, стал яростно оттирать ее слизистый след.

Постепенно становилось ясно: зря они двинулись этой тропой. Вместе с тем мысль о возвращении этой дорогой нагоняла тоску. Они остановились в нерешительности, раздумывая, что делать дальше. И тут об усталости заставил забыть жуткий, исполненный муки рев. Реву вторили тяжелые неистовые всплески. Еще один взрев – сдавленный – и сразу внезапная тишина.

Усталость как рукой сняло. Вперившись друг в друга, путники стояли, держа жнецы наготове. Теперь до слуха доносились лишь отдельные всплески да утробное урчание.

– Боюсь, как бы не пришлось возвращаться, – опасливо покачал головой Найл.

– Мне б хотелось поглядеть, что там происходит, – буркнул Доггинз, нахмурясь.

Он начал осмотрительно пробираться вперед, всякий раз пробуя вначале землю носком башмака, и лишь затем ступая всем весом. Манефон и Найл тронулись следом с такой же осторожностью. В том месте, где тропа делала поворот, Доггинз поднял жнец, затем медленно его опустил. Товарищам, обернувшись, сделал знак: осторожнее! Те подтянулись через секунду-другую.

Перед ними тянулась болотная заводь, вода в которой была взбита в жидкую слякоть. Горб окованного панцирем монстра возвышался над водой. Он стоял к ним спиной, поэтому невозможно было разобрать, что он ест, однако по движениям легко угадывалось, что в передних лапах он держит добычу и со смаком вгрызается в плоть. Насторожась неким шестым чувством, чудище подняло голову и обернулось. Крохотные глазки тлеющими угольями оглядели людей из-под горбатых выростов на лбу. Бородавчатая жабья физиономия заляпана кровью, кровь капает из нажевывающих челюстей. Найл готов был нажать на спуск, но существо не стало тратить времени на двуногих; отвернувшись, оно продолжало насыщаться. Очевидно, оно сполна ощущало неуязвимость своего панциря, и присутствие чужаков его не трогало.

Путники переглянулись меж собой. Путь вперед, очевидно, заказан. Болота за пожирающим пищу монстром заканчиваются, и земля начинает постепенно морщиниться невысокими холмами. По ту их сторону, милях в пяти, возвышался холм с башней-шишаком. Кстати, с этого расстояния становилось заметно, что шишак этот – не рукотворное строение. Он выглядел скорее как обломанный рог некоего исполинского ящера.

Они слегка отступили по тропе и осмотрелись. На север, к морю, все так и тянется болотистая низменность, идти в этом направлении не имеет смысла. Если огибать чудовище, то придется податься к югу, еще не раз прорубаясь сквозь тростник.

Мысль о том, что болото остается позади, придала решительности. Доггинз нацелил жнец и, сдвинув ограничитель на самый малый уровень, нажал на спуск. Передние стебли, шелестя, посыпались наземь, будто скошенные невидимым великаном. Одновременно с тем слух резанул мгновенно оборвавшийся сиплый взвизг.

– Один готов, – мрачно усмехнулся Доггинз.

Приподняв стволы, они двинулись вперед. Метрах в десяти наткнулись на останки существа, насторожившего их своим визгом. Белесое туловище было аккуратно раскроено надвое. Луч прошелся чуть ниже пояса. Губы топорщились в смертном оскале, обнажая желтые зубья; внутри ощеренного рта, над языком, можно было различить узкую трубку для впрыскивания яда.

Сходства с человеком в существе, оказывается, было гораздо больше, чем с лягушкой. Пальцы, несмотря на перепонки, были явно приспособлены для хватания. От выпроставшихся серо-голубоватых внутренностей неприглядно попахивало, и путники не стали задерживаться лишнего. В окружающем тростнике слышалось скрытое шуршание – вероятно, за ними шли по пятам.

Через четверть часа за болотом завиднелись невысокие холмы. Тростник по бокам пошел реже, так что и местность начала просматриваться метров на десять. Между тем шуршание не умолкало, хотя куда ни кинь, ничего не было заметно ни по ту, ни по другую сторону.

Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, требовался жнец. Стебли отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники, кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.

И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали его за руки и начали дружно вытягивать.

– Берегитесь! – рявкнул вдруг он.

Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника, неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14