Однако для нас важна не эта путаница во взглядах, а важно, что Уиндем-хороший художник, и потому он способен показать читателю важные черты мира, в котором живет. И персонажи, выхваченные им из сегодняшней английской реальности, ведут себя по логике действительной жизни.
      В <Ставке на веру> Уиндем поставил острый эксперимент над средними английскими обывателями. Усадил их в обычный поезд метро. Незаметно закатил этот поезд в мифический ад, удивительно напоминающий реальный Освенцим.
      Затем снова выволок на поверхность и в итоге доказал, сколь близок обывателю, взращенному в стране классической буржуазной демократии, самый обыкновенный фашизм. Он доказал, как легко этот обыватель готов смириться, готов начать приспосабливаться к бесчеловечному, алогичному по сути своей режиму <ада> - неважно, под землей ли он будет или на земле. Как легко он начнет считать заслуженными ужасы, выпавшие на долю других, и несчастной случайностью ужасы, достающиеся ему самому. И более того, - что иной обыватель даже заранее готов отстаивать, защищать этот ад, ибо он ему нужен.
      Взгляды Роберта Форкетта, главного из персонажей рассказа, сводятся к знаменитой короткой формуле-<все действительное разумно>. И его мир покоится на трех весьма символичных <китах>: Британский банк, устрашение муками за грехи <на том свете> и еще - презумпция заведомой мудрости администрации, воля которой предопределяет маршрут символического <поезда> с обывателями.
      В этом рассказе нет случайных деталей. Почти каждая кроме прямого назначения имеет некий второй, символический смысл, скрытый, впрочем, не столь уж глубоко. Это и легкость, с какой <поезд>, олицетворяющий английское общество, завтра может оказаться в аду-Освенциме, и мелкий бизнес, который наладили черти на страхе своих жертв, и ярлычки профессий, подаренные персонажам.
      Кто он такой, Роберт Форкетт? Автор сказал только лишь, что лет ему было 55, а одевался он строго по моде Сити. Поскольку этот <человек из Сити>, столь подчеркивающий свое законопослушание, очутился в час пик в переполненном метро, он, Форкетт, наверняка не крупный финансовый туз, лишь мелкий или средний клерк, то есть типичный лондонский обыватель, чье благополучие тесно связано с незыблемостью нынешнего образа английской жизни. Но эту незыблемость он готов защищать ценой уничтожения другого человека, а может, и многих, чем и гордится. А ведь именно право на преступление во имя <Великой Германии>, <господства расы> или еще чего-либо - вот чем наделяет фашизм своего защитника-обывателя, освобождая его от <химеры совести>.
      И не будь у критического <н е в е р ю!> столь быстродействующей разрушительной силы, и задержись вся компания в <пекле> подольше, можно легко представить себе, как мистер Форкетт и там успел бы найти для себя местечко <под солнцем>, принялся бы там, в пекле, бороться с <подрывными элементами> и, быть может, даже выслужился бы из рядовых новоприбывших до конвойного черта-эсэсовца или до траченного молью дьявола-регистратора поступающих <на обработку> персон.
      Однако, если бы идея <Ставки на веру> этим исчерпывалась, вряд ли стоило печатать рассказ в научно-популярном, а не литературном журнале. Уиндем не случайно сделал антипода <человека из Сити> - Кристофера Уаттса физиком. <Ставка на веру> - это в первую очередь рассказ о извечном и непримиримом конфликте между косным и корыстным метафизическим мышлением обывателя и дерзкой критической научной мыслью.
      Она, эта мысль, не способна примиряться с формулой <все действительное разумно>. Она рвется проверять экспериментом и откровенную чушь кошмарных иллюзий или антинаучных бредней, и такую, казалось бы, фундаментальную реальность, как Британский банк-символ и основу образа жизни форкеттов. В победе этой мысли, революционной по самой своей конструкции, писатель видит путь к высвобождению из трясины сегодняшнего английского бытия.
      Логика повествования заставила Уиндема сказать то, что, быть может, он писатель, не симпатизирующий марксизму, представлял себе не вполне четко. Но в момент, когда физик Уаттс своим громовым <не вер ю1> начинает рушить здание банка, символы рассказа обретают для нас особый смысл. Ведь принципы критического естественно-научного подхода уже век с лишним назад были применены для анализа явлений общественной жизни. И родилось учение, потрясшее основы того мира, который сегодня уже не приемлет каждый здравомыслящий человек.
      Борис ВОЛОДИН