Глава 6. НАКАНУНЕ

Кроваво-красные плакаты, охрипшие крики газетчиков, аршинные заголовки, громадные столбцы жирного шрифта на газетных страницах возвестили на следующий день всему миру о едва не состоявшейся поимке Четырех. В поездах и трамваях, потрясая газетными листами и давя друг друга, люди горячо обсуждали, что бы они сделали, будь они на месте редактора «Мегафона». Всех волновало одно: исполнят ли «Четыре Справедливых Человека» свое намерение убить завтра министра иностранных дел?

И не было удивительным, что самые серьезные и почтенные газеты обсуждали заявление Сери и его похищение из редакции «Мегафона».

В полдень Скотленд-Ярд опубликовал объявление:

Итак, можно было предположить, что, получив в три часа утра сведения от редактора «Мегафона» и его помощника, Скотленд-Ярд по прямому проводу немедленно снесся с Испанией. Важные лица были ночью подняты в Мадриде с постели, спешно в полицейских архивах наведены справки о Сери, и подробная его биография в то же утро по телеграфу была сообщена энергичному начальнику английской полиции.

Сэр Филипп Рамон сидел за письменным столом в своем доме на Портлэд Плэс, с трудом стараясь сосредоточить мысли на лежавшем перед ним письме.

Он писал своему управляющему в Брэндфелл, где находилось громадное имение, служившее ему местом отдыха в свободные от политической деятельности месяцы.

У сэра Филиппа не было ни жены, ни детей, ни близких родных. «Если этим людям удастся осуществить их намерение, вы увидите, что я подумал в своем завещании не только о вас, но и о всех, кто верно и преданно служил мне», — писал он.

Постоянный шпионаж раздражал его. Все эти люди, исполненные преувеличенного доброжелательства к одной стороне и враждебности к другой, вызывали в нем столь неприятное чувство, что постепенно личный страх как бы растворился в раздражении. Мысль ею была непреклонна, воля твердо направлена на проведение намеченной меры. Он решил до конца бороться с Четырьмя и доказать неустрашимость министра Короны.

«Было бы бессмысленно, — писал он в статье, озаглавленной „Личность на службе Общества“ и появившейся в печати несколько месяцев спустя, — и чудовищно предполагать, что случайная критика безответственных и некомпетентных людей может в какой-либо мере повлиять на точку зрения члена правительства относительно его обязанностей перед миллионами граждан своей страны. Министр должен быть орудием, облекающим в осязаемые формы чаяния и пожелания тех, кто ждет от него не только проведения мер по улучшению их быта или устранению затруднений в международном торговом обороте, но также защиты своих интересов, не связанных непосредственно с торговыми делами… Одним словом, министр Короны, правильно донимающий свой долг, перестает быть человеческой личностью и превращается в лишенную человеческих чувств силу, преданную служению обществу».

У сэра Филиппа не было тех качеств, которые создают популярность. Он был человеком железной воли, честным и добросовестным. Чувства и страсти в нем были заменены задачами и целями. В кабинете его боялись.

Когда он устанавливал точку зрения на тот или иной предмет, ее непременно разделяли его товарищи по кабинету.

Четыре раза за его короткое пребывание у власти распространялись слухи о переменах в составе правительства, и каждый раз из правительства уходил министр, точка зрения которого не совпадала с точкой зрения министра иностранных дел.

Он отказался поселиться в казенной квартире № 44 на Даунинг-стрит и оставался жить на Портлэд Плэс, откуда каждое утро ездил в министерство, проезжая мимо Конных Гвардейцев в одно и то же время, когда башенные часы отбивали десятый удар.

Частная телефонная линия соединяла Портлэд Плэс с кабинетом министра на Даунинг-стрит. Сэр Филипп желал возможно меньше иметь связи с роскошной официальной резиденцией, о которой жадно мечтали виднейшие члены его партии.

По мере того, как приближался решительный день, полиция все упорнее настаивала, чтобы он переселился на Даунинг-стрит.

Там, говорили полицейские, легче будет защитить министра от покушения. Дом № 44 они хорошо знали. Подступы к нему легко охранять, а, главное, можно избежать опасного переезда с Портлэд Плэс в министерство иностранных дел.

Заставить сэра Филиппа Рамона решиться на этот шаг было чрезвычайно трудно. Его убедило обещание, что на новом месте он будет меньше замечать приставленную к нему охрану.

— Вам не нравится, когда за каждой дверью вы встречаете моих людей, — прямо заявил ему инспектор Фальмут. — Вы негодовали, когда застали сыщика в ванной, вас раздражает, когда переодетый полицейский садится на козлы рядом с вашим кучером и сопровождает вас во всех поездках. Так вот, сэр Филипп, на Даунинг-стрит, я обещаю вам, никого из них вы не увидите.

Министр уступил.

И вот перед тем, как оставить Портлэд Плэс и переехать на новую квартиру, он сидел за письменным столом и писал управляющему, а за дверью дежурил бдительный сыщик.

У локтя сэра Филиппа тихо загудел телефон, и голос секретаря тревожно осведомился, как скоро сэр Филипп приедет.

— В 44-й мы направили дежурить около шестидесяти человек, — доложил расторопный молодой секретарь.

Раздался стук в дверь, и инспектор Фальмут, приотворив ее, просунул голову:

— Не хочу торопить вас, сэр, однако…

Министр иностранных дел поехал на Даунинг-стрит в неприятном настроении. Он не привык, чтобы его торопили, чтобы ему приказывали, чтобы заботились о нем. Раздражение возросло, когда он увидел ехавших рядом с коляской уже знакомых велосипедистов и через каждый десяток шагов переодетых полицейских, прогуливавшихся по тротуару. Когда же он доехал до Даунинг-стрит, закрытой для всех экипажей, кроме его собственного, и увидел толпу праздных зевак, громко приветствовавших его, он почувствовал то, чего ни разу прежде не испытывал в жизни: унижение.

В частном кабинете секретарь ждал его с черновым наброском речи, которую он должен произнести завтра по поводу второго чтения законопроекта о выдаче иностранцев.

— Наверняка нам придется выдержать довольно сильную оппозицию, — доложил секретарь, — но Мэнланд мобилизовал почти всех парламентских загонщиков и надеется на большинство, по крайней мере, в тридцать шесть голосов.

Рамон просмотрел набросок речи и успокоился. К нему вернулось прежнее чувство безопасности и самоуверенности. В конце концов, он был великим министром великого государства. Угрозы Четырех просто смешны. Со стороны полиции было глупо поднимать столько шума. А пресса… Да, все дело было создано нездоровой газетной шумихой.

Он добродушно, почти весело обернулся к секретарю:

— Ну, а что поделывают мои друзья — как, бишь, эти злодеи себя называют? — Четыре Справедливых Человека?

Но, конечно же, министр играл роль. Он не мог забыть названия Четырех, которое не покидало его мозг ни днем, ни ночью.

Секретарь слегка замялся. До сих пор между ним и его начальников не было произнесено ни слова на эту тему.

— О, мы больше ничего от них не получали! Мы теперь знаем, кто такой Сери, но его сообщники не обнаружены.

Министр поморщился:

— Они дали мне срок до завтрашнего вечера.

— Они опять писали вам?

— Да, коротенькую записку.

— А если вы не перемените решения?..

Сэр Филипп нахмурился.

— Тогда они исполнят свое намерение, — кратко сказал он, не зная, чем объяснить внезапный холод, проникший в его сердце.

В верхней комнате литографической мастерской на Карнеги-стрит Сери, запуганный и угрюмый, сидел в обществе трех остальных.

— Я хочу, чтобы вы ясно поняли, — говорил Манфред, — что мы не сердимся на вас за то, что вы сделали. Я нахожу, и сеньор Пойккерт тоже, что сеньор Гонзалес поступил правильно, пощадив вашу жизнь.

Сери молчал.

— Завтра вечером, если это будет необходимо, вы сделаете то, о чем было условлено между нами. А потом уедете…

— Куда? — спросил Сери с внезапной яростью. — Они знают мое имя, им известно, кто я. Куда же вы хотите меня отправить?

Он вскочил на ноги. Руки его дрожали, тело тряслось от неудержимого гнева.

— Вы сами выдали себя, — заметил Манфред, — и это ваше наказание. Но мы найдем для вас безопасное место, новую Испанию под другим небом, и девушка из Хереса будет ожидать вас там.

Не смеются ли они над ним, думал Сери. Но нет, их лица были серьезны. Только Гонзалес наблюдал за ним с легкой полуулыбкой.

— Вы готовы поклясться в этом? — хрипло спросил он наконец.

— Я даю вам слово. Если хотите, даже могу поклясться, — подтвердил Манфред. — А теперь, — голос его резко изменился, — вы хорошо помните, что вы должны сделать завтра?

Сери кивнул.

— Не должно быть ни малейшей случайности, ни малейшей ошибки. Вы, я, Пойккерт и Гонзалес убьем этого несправедливого человека способом, о котором мир никогда не догадается, казнью, которая приведет людей в ужас. Смерть, быстрая, верная, пройдет незамеченной мимо тысячи сторожей, проникнув сквозь запертые двери. В истории еще не было такого… — Он вдруг остановился. Щеки его горели, глаза блестели. Лицо покрылось краской. — Простите, — сказал он, словно извиняясь, — Увлекшись нашим открытием, я забыл о наших побуждениях и целях.

Возникла неловкая пауза. Но не надолго.

— За работу! — скомандовал Манфред и пошел впереди других в импровизированную лабораторию.

В лаборатории Сери снял пальто. Здесь было его хозяйство; из подчиненного он превращался в начальника: направлял, указывал, приказывал, а те, кто еще несколько минут назад внушали ему животный страх, теперь послушно ходили из мастерской в лабораторию и бегали с этажа на этаж.

Сделать предстояло еще многое: произвести ряд опытов, расчетов, тщательных вычислений — для убийства сэра Филиппа Рамона решено было использовать последние достижения современной науки.

— Посмотрю, что делается снаружи, — сообщил Манфред. Он вышел из мастерской и вернулся с приставной лестницей.

Установив ее в темном коридоре, он быстро поднялся, открыл слуховое окно и выглянул на крышу. Затем усилием мускулов поднялся на локтях, пролез в окно и пополз по крыше.

На полмили вокруг виднелись крыши. Дальше Лондон терялся в дыму и тумане. Внизу шумела улица. Манфред вынул карманную подзорную трубу и внимательно посмотрел на юг. Потом он Осторожно пополз обратно, проник в слуховое окно, нащупал ногой лестницу и опустился на пол.

— Ну? — спросил Сери, и в голосе его звучало торжество.

— Я вижу, вам удалось закрепить, — сказал Манфред.

— Так лучше, раз уж мы решили действовать в темноте, — подтвердил Сери.

— Ты видел?.. — спросил Пойккерт.

— Очень неясно. Едва можно было различить здание Парламента, а Даунинг-стрит теряется среди крыш.

Сери вернулся к работе, поглощавшей его внимание. Каково бы ни было его ремесло, он должен выполнить свое дело с особенным старанием. Он хорошо почувствовал в последние дни превосходство этих людей над собой и теперь был счастлив доказать, что и он чего-нибудь стоит, искупая этим свое унижение.

Трое внимательно следили за ним. Леон не сводил с него глаз. Для него, ученого физиономиста, казалось невероятным представление о преступнике соединить с представлением о труженике в одном лице.

Между тем Сери закончил работу.

— Все готово, — самодовольно сказал он. — Дайте мне вашего министра, я поговорю с ним и через минуту ему будет крышка.

Выражение его лица стало дьявольским.

На лицах его хозяев ни один мускул не пошевельнулся. Они чем-то напоминали физиономию судьи, читающего смертный приговор.

— Нет! Не смотрите так!.. Ради всего святого! — Сери поднял руки, словно желая защитить себя.

— Как, Сери? — мягко спросил Леон.

— Вы похожи на Гренадерского судью, когда он…

— Это потому, что мы сами судьи, — резко ответил Манфред. — И не только судьи, но и палачи, приводящие собственный приговор в исполнение.

— Вы будете довольны, — несвязно пробормотал Сери.

— Пока мы вами довольны, — сухо сказал Манфред.

— Вполне, — подтвердили двое других.

— Молите Бога, чтобы ваше дело увенчалось успехом.

Инспектор Фалшут докладывал в этот день начальнику полиции о мерах, принятых для охраны министра иностранных дел.

— № 44 на Даунинг-стрит полон нашими людьми. Почти в каждую комнату я поставил по человеку. На крыше дежурят четыре лучших сыщика, столько же в подвале и столько же на кухне.

— Вы уверены в прислуге?

— Я изучил жизнь и поступки каждого, начиная от личного секретаря министра и заканчивая последним привратником.

Начальник полиции озабоченно вздохнул.

— Каковы ваши последние распоряжения?

— Я ничего не менял, сэр, в том плане, который мы выработали. Сэр Филипп будет сидеть на Даунинг-стрит весь завтрашний день до половины девятого. В девять поедет в Палату, проведет билль и вернется в одиннадцать.

— Я приказал перевести уличное движение на Набережную без четверти девять до четверти десятого и то же самое сделать в одиннадцать, — сказал начальник полиции. — Четыре закрытых коляски выедут с Даунинг-стрит в Палату, а сэр Филипп вслед за ними выедет на автомобиле.

Разговор происходил в служебном кабинете начальника полиции. В дверь постучали, и в комнату вошел полицейский. В руке он держал визитную карточку.

— Сеньор Хосе де Сильва, начальник испанской полиции, — взглянув на карточку, объяснил начальник инспектору и приказал:

— Пригласите его, пожалуйста.

Сеньор де Сильва, шустрый маленький человек, с остроконечным носом и бородой, приветствовал англичан с подчеркнутой вежливостью, принятой в испанских официальных кругах.

— Простите, что потревожил вас, — сказал начальник, пожав гостю руку и познакомив его с Фальмутом. — Мы рассчитываем на вашу помощь в поисках Сери.

— К счастью, я находился в Париже, — ответил испанец. — Конечно, я знаю Сери. Знаю ли я Четырех? — Плечи испанца поднялись до ушей. — Разве кто-нибудь их знает? Я слышал о них по делу в Малаге, и только. Сери — неловкий преступник. И я был очень удивлен, когда узнал, что он примкнул к шайке.

— Между прочим, — прервал его начальник, беря со стола объявление о награде и быстро просматривая его, — ваши люди забыли передать нам, какое ремесло у Сери. Правда, это мелочь, но все-таки…

— Ремесло Сери? — Испанец нахмурил брови. — Дайте вспомнить.

Минуту он усиленно припоминал.

— Боюсь, забыл. Нет, вспомнил: первым его преступлением была кража резины. Но если вы хотите знать наверное…

— Ну, это не столь важно, — снял свой вопрос начальник полиции.

Глава 7. ПОСЛАННИК ЧЕТЫРЕХ

Министр должен был получить еще одно предупреждение. В последнем письме Четырех было сказано:

«Еще одно предостережение Вы получите от нас, и чтобы мы были уверены, что Вы его действительно получили, наше следующее и последнее письмо будет вручено Вам в собственные руки лично одним из нас».

Это обещание значительно успокоило полицию. Кажется невероятным, но полиция искренне верила в честность Четырех. С ее точки зрения, они были не обыкновенные преступники, и поэтому слово их казалось верным и надежным. Честность и прямота Четырех более всего внушали страх и полиции и сэру Филиппу Рамону.

Однако появилась надежда, что увлекшиеся злодеи переоценили свои силы. Письмо, в котором говорилось о предстоящем последнем предупреждении, было той краткой запиской, о которой сэр Филипп упомянул в разговоре со своим секретарем. Оно пришло по почте со штемпелем: «Балэм. 12.15».

— Теперь вот в чем загвоздка, — говорил в замешательстве инспектор Фальмут. — Желаете ли вы, чтобы мы окружили вас людьми так, что физически никто не смог бы приблизиться к вам, или считаете лучшим, чтобы мы сделали вид, будто ослабили охрану, и позволили бы одному из Четырех проникнуть к вам?..

Вопрос был задан сэру Филиппу, утопавшему в громадном кожаном кресле.

— Вы хотите использовать меня, как приманку?

— Храни вас Бог, сэр. Мы только хотели бы дать им возможность…

— Я вполне вас понимаю.

— Мы теперь знаем, каким образом адская машина была подброшена в Палату. В тот день, когда это случилось, в Палате видели Бэскеу, депутата Северного Торрингтона.

— При чем здесь Бэскеу? — удивился сэр Филипп.

— При том, что в действительности в этот день Бэскеу был за сто миль от Палаты Общин. Это обстоятельство обнаружилось только в последние дни.

Сэр Филипп нервно вскочил с кресла и зашагал по комнате.

— Вероятно, они хорошо знают английские порядки.

— Они хорошо понимают, за какое дело взялись, и в этом главная опасность.

— Но недавно вы мне сами говорили, что никакой опасности нет, а только шумиха!

— В том опасность, сэр, — ответил инспектор, глядя прямо в глаза министра, — что эти люди обладают поразительным искусством менять внешность. Я не знаю точно, каков их план, но осуществляют они его с полным знанием и с исключительной смелостью.

— Мне надоело все это! — воскликнул сэр Филипп, ударяя ладонью по письменному столу. — Все эти сыщики, переодевания, убийцы в масках похожи на дешевый спектакль.

— Вам придется еще потерпеть день-два.

Инспектор с трудом удержался от злого слова, ведь Четыре Справедливых Человека портили нервы не одному только министру иностранных дел, но и отвечавшему за его безопасность руководителю сыскной полиции.

Сэр Филипп задумчиво провел рукой по лбу.

— Надо полагать, все принятые вами меры хранятся в тайне?

— Абсолютно.

— Кто знает о них?

— Вы, начальник полиции, ваш секретарь и я.

— Вы не записывали ваших распоряжений на бумаге?

— Нет, сэр. План выработан и передан на словах. Даже премьер-министр ничего не знает.

— Тогда все в порядке.

Сыщик собрался уходить.

— Я должен повидать начальника полиции. Оставляю вас на полчаса. Просил бы вас в это время никуда не выходить из этой комнаты.

Сэр Филипп проводил его в переднюю, где сидел Хэмильтон, личный секретарь.

— Я испытываю неприятное чувство, — признался Фальмут, надевая пальто, поданное полицейским, — словно за мной в последние дни кто-то неусыпно следит и ходит по пятам. Я решил передвигаться исключительно в автомобиле.

Он опустил руку в карман и вынул большие автомобильные очки. Надевая их, смущенно улыбнулся:

— Единственное переодевание, к которому мне приходится прибегать… Скажу вам, сэр Филипп, что впервые за двадцатипятилетнюю службу я чувствую себя в положении сыщика из уличных романов по два пенса за штуку.

Проводив Фальмута, сэр Филипп вернулся в кабинет.

Ему было неприятно оставаться одному: одиночество его пугало. Страх Четырех постоянно преследовал его и расшатал нервы до такой степени, что малейший шум приводил его в ярость. Стараясь успокоиться, он взял перо и стал машинально водить по промокательной бумаге. Поймав себя на том, что его рука выводит цифру 4, он отбросил перо.

К чему этот билль? Стоит ли ради него идти на такой риск? Оправдывает ли он самопожертвование? Эти мысли тысячу раз приходили министру в голову, и каждый раз он прогонял их. Какой риск!

В дверь постучали.

— А, инспектор! Уже вернулись?

Инспектор, вытирая носовым платком усы, вытащил из кармана синий конверт казенного образца и, понизив голос, сказал:

— Я решил, что лучше это оставить у вас. Вспомнил, когда уже вышел из дома.

— Что это? — спросил министр, беря пакет.

— Нечто, что причинит вам немало неприятностей, если со мной что-нибудь случится и его найдут при мне, — инспектор повернулся к выходу.

— Что мне с ним делать?

— Будьте добры положить его в стол и сохранить до моего возвращения.

Инспектор ушел, тщательно запер за собой дверь небрежно ответил на поклоны полицейских в коридоре и у подъезда и сел в ожидавший его автомобиль.

Сэр Филипп с недоумением осмотрел конверт. На нем было написано «Секретно» и стоял адрес: «Департамент А.У.Р.О., Скотленд-Ярд».

— Секретное донесение, — решил сэр Филипп. В голову закралось неприятное предчувствие, что донесение могло касаться его безопасности. Он был недалек от истины.

Сэр Филипп бросил письмо в ящик письменного стола и придвинул к себе исписанные листы бумаги.

Это был текст билля, из-за которого поднялось столько шума.

Не было никакого сомнения, что билль будет принят. Правительственное большинство в Палате обеспечено. Тем не менее, нельзя было не считаться с сильной оппозицией. Сэр Филипп мысленно набросал общие линии защиты. Он был мастером парламентского красноречия, опытным полемистом. Только бы забыть о Четырех, путавших все его расчеты.

Загудел телефон у локтя. Голос управляющего его домом на Портлэд Плэс просил дополнительных указаний на время отсутствия сэра Филиппа.

На два или три дня, пока существовала опасность, сэр Филипп намерен был запереть свой дом. Он не хотел рисковать жизнями своих слуг.

Закончив разговор, он повесил трубку. В дверь снова раздался стук, и в комнату вошел инспектор Фальмут.

— Никого не было?

Сэр Филипп улыбнулся:

— Если вы хотите спросить, были ли здесь Четыре Справедливых Человека и вручили ли мне последнее предостережение, то могу вас успокоить: никого из них не было.

— Слава Богу! А то я все боялся, как бы во время моего отсутствия чего-нибудь не случилось. У меня новости для вас, сэр.

— Неприятные?

— В общем да. Начальник полиции получил длинную каблограмму из Америки. С тех пор, как там были совершены два убийства, люди Пинкертона перерыли землю, собирая улики. Данные собраны в течение нескольких лет.

Инспектор вынул из кармана лист и разложил на столе:

«Пинкертон, Чикаго. Начальнику полиции, Скотленд-Ярд, Лондон.

Предупредите Рамона, что Четверка никогда не нарушает своих слов. Если она грозит убить таким-то способом и в такое-то время, она будет точна. У нас есть доказательства. После смерти Андерсона за окном была найдена случайно оброненная записная книжка. В книжке всего три страницы, содержавшие записки «Шесть способов казни». На книжке стояла буква «К». Скажите Рамону, чтобы он остерегался пить кофе, открывать письма и пакеты, употреблять мыло, если оно не изготовлено на глазах верного человека, покидать комнату, в которой днем и ночью должен дежурить опытный и сообразительный полицейский. Осмотрите спальню, не дает ли она возможность провести туда какой-либо газ. Мы шлем с «Луканией» двух человек к вам на подмогу…».

Дальше следовала тревожная фраза:

«Боимся, что они прибудут слишком поздно».

— Как это понимать? — спросил министр.

— Так, что опасность исходит оттуда, о чем нас предупреждает Пинкертон. Американцы слов на ветер не бросают. Если они так написали, значит, так оно и есть.

За дверью прошелестели поспешные шаги, и в комнату без доклада вбежал личный секретарь министра, возбужденно размахивая газетой.

— Четверка признает свою неудачу!

— Откуда вам это известно? — резко спросил сэр Филипп.

— Они сами об этом написали в газете.

— В какой газете?

— В «Мегафоне».

Инспектор выхватил листок из рук секретаря.

«Во имя чего убивают Четыре Справедливых Человека?» — прочитал он. — Где же здесь признание неудачи?

— Посредине столбца… Я отметил карандашом… Вот! — молодой человек ткнул дрожащим пальцем.

«Мы с чрезвычайной тщательностью вырабатываем план, — читал инспектор, и если вдруг перед нами встает непредвиденное обстоятельство, если какая-либо мелочь неожиданно путает и осложняет наши расчеты, мы признаем нашу неудачу и отказываемся от осуществления намерения. Мы настолько уверены в необходимости нашего существования на земле и в полезности нашей деятельности, настолько убеждены в том, что являемся орудием божественной мудрости и справедливости, что не считаем себя вправе подвергать наше дело малейшему риску.