Разрешат ли кантоны Цюрих, Санкт-Галлеи, Аппенцелль и Тургау переселить нескольких рысей в Восточные Альпы было по-прежнему неясно. Многочисленные парламентарии выступали против проекта или, по крайней мере, отзывались о нем скептически. Прежде всего, потому что государство до сих пор не сочло нужным дать кантонам право самим решать вопрос отстрела рысей, наносящих так называемый урон сельскому хозяйству. Не было уверенности и в том, что государство и кантоны согласятся выделить средства, необходимые для организации исследовательской станции в Восточных Альпах. Отсутствие спонсоров и нависшая угроза безработицы часто становились темой для разговоров среди зоологов.

Угнездившись в тесной, заваленной бумагами конторе в центре Берна, Марианна и Пауль Хильтбруннеры осуществляли руководство проектом по расселению рысей – маленькой разношерстой группой специалистов по крупным хищникам. Многие недолюбливали их обоих из-за своевольного нрава. Старомодно одевавшийся, упрямый и злопамятный пятидесятидвухлетний Пауль ради проекта мог пойти на все. То, что не имело отношения к рысям, его нисколько не интересовало. Его раздражали министерские чиновники, явно не понимавшие важности предоставления кантонам права на отстрел рысей. И его злило, что это несерьезное отношение ставило под угрозу вопрос о переселении рысей в Восточную Швейцарию. Впрочем, гнев свой Пауль Хильтбруннер использовал целенаправленно, умело обрабатывая соответствующих людей. Он был осмотрителен, поддерживал связи, чувствовал возможную выгоду и совершенно не переносил упрека в том, что не учитывает мнение жены.

Точно так же Марианна Хильтбруннер не переносила, когда ей говорили, будто она всем руководит. Она была чуть младше Пауля, одевалась по-мужски, превосходила супруга по упрямству и за последние годы, не прибегая к его помощи, опубликовала немало научных работ о генетическом многообразии евразийских рысей.

Тем, кто надеялся получить место в проекте, предстояло не только выдержать конкуренцию с растущим числом специалистов, способных отыскать интересующие их объекты и в микроскоп, и в бинокль – выпускников всех европейских университетов, страстно желающих исследовать рысей и их повадки. Им предстояло еще завоевать симпатии Пауля и Марианны Хильтбруннер. Ведь именно они выставляли во многих университетах оценки за экзамен на степень магистра и решали вопрос о принятии в аспирантуру Ник Штальдер получил место не столько из-за своего перфекционизма и упорства, сколько благодаря навыкам анестезиолога. Беньямин Геллерт одним из немногих научился пеленговать еще будучи абитуриентом. Его приняли на работу, потому что в случае необходимости он мог работать семь дней в неделю.

Пауль и Марианна тоже отработали на природе несчетное количество часов – «в полях», как говорили зоологи. Однако в последние годы они редко вылезали из зараставшей конторы на улице Хиршенграбен, из бумажного биотопа специализированной литературы, пестревшего бланками с данными о ловлях, пеленгованиях, рождениях, добычах и испражнениях, а также коллекцией старых и новых, внутренних и зарубежных географических карт. Сидя на Хиршенграбен в качестве единственных настоящих экспертов во всем, что касается рысей, Хильтбруннеры улаживали вопросы по трудовым договорам, внутренним распорядкам и финансировании, вели переговоры с государством, соответствующими службами и природоохранной организацией «Про Натура», регулярно обменивались информацией со специалистами из Италии, Франции, Австрии и с Балкан. В последние месяцы оба часто ездили в Восточную Швейцарию, встречались с егерями, защитниками природы, овцеводами, политиками и лесничими.

В Вайсенбахе, на единственной полевой станции проекта, об отрубленных лапах узнали через четыре дня после поимки Мены. Пауль Хильтбруннер позвонил и рассказал о произошедшем, о составленном им вместе с Марианной коммюнике, добавив, что обо всем этом сообщат в новостях.

После ужина Ник Штальдер, Беньямин Геллерт и оба альтернативных служащих, Улиано Скафиди и Юлиус Лен, отправились вниз к Цуллигерам, хозяевам дома и прилегавших к нему дворовых построек. Здесь, в гостиной Цуллигеров, стоял единственный работающий телевизор.

Бернадетта Цуллигер пригласила гостей войти и сказала, что рада видеть их снова. Юлиус Лен пожал Бернадетте руку. Когда она попросила прощения за то, что не помнит его имени, Лен ответил, в этом нет ничего страшного.

Потолок нависал ниже, чем на втором этаже. Геллерт цеплялся вьющимися волосами за деревянные балки в коридоре. Бернадетта Цуллигер позвала зоологов к столу, велев сыну и дочери потесниться. Лен пристроился между Геллертом и Скафиди, отложив в сторону мешающий журнал. Журнал был об охоте, на его обложке красовался мощный лось в слегка окутанном туманом, мшистом лесу. «Охота на крайнем Севере», – гласила подпись под снимком.

Юлиус Лен, присоединившийся к зоологам всего две недели назад и впервые оказавшийся в гостиной Цуллигеров, оглядывался по сторонам. Обратил внимание на беспорядок, на ниши и темные углы. Пол устилали истершиеся коврики. От стоявшего на комоде, окруженного коричневой рамкой мерцающего телевизора веяло атмосферой шестидесятых. Все горизонтальные поверхности изобиловали бесчисленными кружками, стаканами, цветочными горшками, вскрытыми конвертами и мятыми журналами. Над столом Лен обнаружил стенные часы, а рядом с ними – три белых черепа рогатых серн. Поверх каменной печи висели резные деревянные тарелки. В проходе между гостиной и кухней, из которой пахло луком и картошкой, красовалось огромное ботало. На экране сменялись рекламные ролики, а обеденный стол украшала груда неглаженного белья. Больше всего Лену хотелось поскорее убраться восвояси.

Цуллигеры знали, что телевизор зоологов по непонятным причинам вышел из строя сразу после долгого перебоя с электричеством из-за новогоднего урагана «Лотар», равного которому по силе до этого не было целый век. А вот древний как мир телевизор Цуллигеров пережил ураган в целости и сохранности. Бернадетту Цуллигер нисколько не смущало то обстоятельство, что ни Геллерт, ни Штальдер не хотели тратиться на новую технику. Судя по всему, она принимала зоологов с большим удовольствием.

– Ну что, поймали наконец? – осведомилась Бернадетта и сбросила груду со стола в стоящую рядом бельевую корзину.

Штальдер подтвердил догадку:

– Четыре дня назад. Да к тому же самку.

– И как назвали?

– Мена. Так ее Беннингер назвал. У нее мало мяса на костях, но силы – хоть отбавляй. Чуть не вырвалась из ловушки.

– А теперь вам хочется посмотреть новости, где наконец-то покажут, как вы ловите рысь?

– Было бы здорово, – рассмеялся Геллерт и протянул госпоже Цуллигер лежавшие перед ним на столе не высохшие носки. Та поблагодарила и тоже бросила их в корзину.

– Да, было бы здорово, – подтвердил Штальдер. – Только настоящих работяг по телевизору не покажут.

– А кого покажут?

– Наверно, никого. Разве что посылку, отправленную в Берн…

Скрип отворившейся позади двери прервал Штальдера.

На пороге возник коренастый толстощекий Ханс Цуллигер. От него разило сеном и скотиной.

– Гм, зоологи, – буркнул он хрипловатым голосом.

Вынул изо рта зубочистку и встал у печи.

– Хорошо, что я вас встретил. Оскар Боненблуст, шофер молоковоза, жаловался мне на тесноту гравийной площадки. Опять у вас новый уклонист, который парковаться не умеет? – поинтересовался никогда не опускавший закатанных рукавов Цуллигер.

Он снял деревянные башмаки и, покряхтывая, поставил их под печной выступ. Штальдер помолчал, обернулся к Цуллигеру, мельком взглянул на сидевшего рядом Лена.

– Да, у нас новый альтернативный служащий – один из тех, что с первого раза не понимают.

Лен все сильнее мечтал подняться наверх. Его одолевали сомнения: либо Штальдер самоуверенный выскочка, с которым лучите не иметь ничего общего и которого через четыре месяца, когда закончится служба, ему захочется поскорее забыть, или же это приятный, но скрытный человек с разухабистым и трудно перевариваемым чувством юмора? Лен взглянул сначала на Штальдера, потом на Цуллигера. За первые две недели в Вайсенбахе он уже несколько раз встречал на лестнице коренастого хозяина и здоровался с ним. Однако Цуллигер ни разу не ответил ему. Не взглянул он на него и теперь, по-прежнему продолжая стоять у печки. Лен допускал, что его растаманские дреды противны пятидесятилетнему фермеру.

– Обещал Боненблусту, что передам, – сообщил Цуллигер. – В следующий раз, когда он не сможет развернуться, будет гудеть до тех пор, пока вы не отгоните машину. Так что думайте сами, если не хотите выскакивать из кровати в полседьмого.

– Больше не повторится, – сказал Штальдер, взглянув на Лена, который вынужденно кивнул.

– Вам нужно обязательно высыпаться, – сказала Бернадетта Цуллигер. – Если днем работать, а ночью ловить рысей, то никакого здоровья не хватит.

– Мы стараемся… – начал было Геллерт.

– Они еще молоды, мамочка, – перебил его Цуллигер. – Им от недосыпа ничего не будет. Да и тебе оно не повредило бы. Если б ты по утрам вставала пораньше, тебе не приходилось бы при гостях убирать со стола неглаженые вещи.

– Еще раз услышу от тебя такую чушь, будешь сам свои вонючие штаны у колонки стирать.

Ханс Цуллигер ухмыльнулся жене, та покачала головой и отодвинула корзину с бельем в сторону. Цуллигер сел во главу стола, бросил взгляд на телевизор, где по-прежнему крутили рекламу. Потом повернулся к Штальдеру и Геллерту.

– Так что же привело вас к нам? Опять кофе кончился? Или на втором этаже слишком скучно?

– Новости хотим посмотреть, – смело ответил Геллерт.

– Хорошая отговорка. А кофе вам все-таки можно предложить? И мясца какого-нибудь? Или наш новый уклонист только на бобах?

Лен искал подходящий ответ, но тщетно.

– Так я принесу вам вегетарианский кофе, – съехидничал Цуллигер.

– Будет болтать-то, – вступилась Бернадетта, тем временем убравшая все вещи и севшая за стол.

– Да они знают, что я не со зла, мамочка, – заявил Цуллигер и повернулся к детям, чтобы спросить, не хотят ли и те чего.

Дочь лет пятнадцати жестом отклонила предложение и исчезла в своей комнате, а чуть более старший сын пробурчал нечто неразборчивое о стакане молока. Цуллигер вставил обратно вынутую на время разговора зубочистку и пошел на кухню, задев по пути огромное ботало.

Лен испытующе глянул ему в спину, вспомнив о висевших на стене трех черепах и лосе из охотничьего журнала.

– Вы рассказывали о посылке, – обратилась Бернадетта к Штальдеру.

– Да.

Тут начались новости.

– В Берн пришла посылка с отрубленными рысьими лапами. Отправили ее из Аргау.

На экране появилась с трудом скрывающая улыбку дикторша и начала рассказывать о зарубежных новостях.

– Отрубленными лапами? – переспросила Бернадетта.

– Вот именно.

– Одной из ваших рысей?

Дикторша читала текст о демонстрации профсоюзов во Франции.

– Не знаем, – ответил Геллерт. – Во всяком случае, это не Тито – его мы пеленговали три часа назад.

– Не только пеленговали, но и видели, – уточнил Лен, встрепенувшийся от имени рыси. – Тито спокойно лежал на выступе скалы за ветвями, смотрел на меня и даже не шевелился. Я был метрах в семидесяти и прекрасно его видел.

Дикторша взяла в руки новый листок и продолжила рассказывать о событиях за рубежом. Лен умолк, не ожидав от себя столь эмоционального описания.

– Но это могла быть рысь с ошейником?

– Завтра выясним, – ответил Геллерт.

– Надеюсь, на ней не было ошейника, – вздохнула Бернадетта. – А известно, из какой деревни пришла посылка?

– Откуда-то из Аргау. Даже Пауль, наш бернский начальник, ничего толком не знает. Но на открытке было написано: «Из бернских джунглей».

– Гм, – хмыкнула госпожа Цуллигер. – Уже есть какие-нибудь предположения?

– Конечно, есть варианты адресов. С фон Кенелем из Ленка, у которого в прошлом году делали обыск, я бы предпочел не встречаться. И еще парочка дворов в Гурнигеле, которые фигурировали в деле по последнему незаконному отстрелу. Но это было в декабре девяносто шестого. С тех пор, если не брать в расчет обыск у фон Кенеля, с рысями все было спокойно. Хотя я, конечно, знаю нескольких типов, попадавшихся мне во время пеленгования – от них можно ожидать чего-то такого. В Аблендшене, Виммисе, Фрутигене, Лауэнене. Везде найдутся люди, люто ненавидящие рысей и нас, зоологов. Но это лишь несколько имен. Поэтому мы вряд ли сможем помочь следствию.

– Пауль, кстати, не звонил егерям? – поинтересовался Геллерт. – Они наверняка что-нибудь знают.

– Я сам позвоню Беннингеру, – ответил Штальдер. – Еще бы хорошо Шпиттелера спросить, он отвечает за Зимментальскую долину. Но этот будет молчать, даже если что-то знает.

Госпожа Цуллигер не сводила с зоологов глаз.

– Как же мне вас жаль! Только вы поймали одну рысь, как тут же подстрелили другую.

– Ну, если подстрелили нашу, то на ошейнике должны остаться отпечатки пальцев. Другой вопрос – насколько это поможет следствию, – сказал Штальдер.

Ханс Цуллигер внес и поставил на стол поднос, заполненный чашками, ложками, водой, растворимым кофе, сахаром, «Ассугрином»[5], молоком, колбасой и сыром.

– Вот, я достаточно постарался, угощайтесь. И объясните, о чем речь. Из-за телика я не совсем понял, о чем вы тут разговариваете.

– Мы говорим об отрубленных рысьих лапах, присланных в Берн, – просветила мужа Бернадетта и принялась раздавать чашки, ложки и маленькие тарелки.

– Гм-м, – промычал Цуллигер, поворачиваясь к Штальдеру и Геллерту. – И вы ищете рысь, к которой бы подошли эти лапы?

– Что-то вроде того, – ответил Штальдер, не выдав голосом ни малейшего раздражения. – Завтра мы…

– Сейчас покажут! – воскликнул Цуллигер-младший со стаканом молока в руке.

Все повернулись к телевизору. За дикторшей появилась фотография рыси, и Бернадетта Цуллигер перестала размешивать сахар в чашке. Некоторое время в комнате, за исключением голоса дикторши, не было слышно ни звука. Наконец, показали посылку с отрубленными лапами.

Лену вспомнилось, как Штальдер и Геллерт прежде рассказывали о Пауле Хильтбруннере, который в качестве начальника проекта время от времени вынужден был высказываться в новостях. Штальдер строил догадки, почему Пауль не любит показываться перед камерой, на что Геллерт с широкой ухмылкой предположил, будто его наверняка строит Марианна, и все хором расхохотались. Теперь же, когда они увидели посылку с широкими, мощными лапами, с пятнистой шкурой, которая сразу за голеностопным суставом обрывалась кровавым шрамом, было уже не до шуток. Бернадетта Цуллигер, ее сын и ее муж тоже заворожено смотрели на экран. Зубочистка, обычно ходившая ходуном во рту Ханса Цуллигера, на мгновение остановилась.

Сотрудник природоохранного ведомства кантона Берн показал прикрепленные к лапам записки, на которых значились имена разных людей.

– Совсем с ума спятили, – пробормотала госпожа Цуллигер.

Сотрудник ведомства рассказал, кто из зоологов, политиков и защитников природы был упомянут в записке.

– Что бы кто ни говорил, мне кажется, это детский сад какой-то! – возмутилась Бернадетта.

Ник Штальдер, Беньямин Геллерт и Улиано Скафиди молчали и не отрываясь смотрели на экран. Лен наблюдал за Штальдером и Геллертом. Геллерт сидел бледный, неподвижный, оглушенный. Штальдер смотрел на происходящее сузившимися, водянистыми глазами и твердил себе под нос четыре слога, сливавшиеся в слово, которое Лену придется еще не раз услышать: «Ду-бо-ло-мы».

В кадре появился бывший главный лесничий Обвальдена Лео Линерт, один из тех, чье имя упоминалось в записке. На заднем фоне виднелся лес, в котором Линерт тридцать лет назад выпустил на свободу первых рысей. Он глубоко оскорблен этой посылкой, сказал Линерт в протянутый микрофон.

Ханс Цуллигер пристально взглянул на Геллерта, на Штальдера. Оба смотрели, как камера надвигается на овечье стадо, и слышали, что за кадром рассказывают о рекордном количестве овец, задранных рысями в прошлом году. Позже на экране снова показалась улыбчивая дикторша. Перешли к другим новостям из Швейцарии. Что-то о падающих после урагана ценах на древесину.

Штальдер отвел взгляд от телевизора и уставился в стол.

– Tant de merde[6]. – тихо и зло выругался Геллерт. Он поднялся со скамьи, не обращая внимания на кофе. – Надо подзарядить аккумуляторы на старых приемниках, если мы хотим завтра работать все вчетвером.

– Хорошая мысль! – похвалил Штальдер. Он был несколько удивлен. – И проверь, достаточно ли у нас карт. Там, в шкафу, завалялись какие-то старые. Я еще немного посижу. Если кто-нибудь позвонит, ты знаешь, где меня найти. С Беннингером я хотел бы поговорить лично.

– Ладно.

Геллерт быстро попрощался.

– Если завтра все будут пеленговать, надо починить антенну с отходящим контактом, – настолько робко вставил Скафиди, что его слова прозвучали, скорее, как вопрос.

– Ты ее еще не починил? – удивился Штальдер.

– Думал, она нам больше не понадобится.

– Завтра понадобится.

– Я посмотрю, что можно сделать, – смиренно произнес Скафиди, допил кофе, поблагодарил Цуллигеров и вышел.

Прежде чем Штальдер завел с Цуллигером беседу о рысях, Лен тоже отправился наверх, где ему было гораздо уютней. Ему не хотелось сидеть за одним столом с двумя скупыми на слова и непонятными ему провокаторами. В отличие от Скафиди, занявшегося починкой ручной антенны, и Геллерта, беспокойно и безустанно проверявшего аккумуляторы, Лен к завтрашнему дню особенно не готовился: взяв плеер и несколько компакт-дисков с джазом пятидесятых, он завалился спать и в полудреме недоумевал, почему вдруг так взбудораженно стал рассказывать о своей встрече с Тито.