3. РОССИЯ В АНТИТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ КОАЛИЦИИ

Президент Путин после незамедлительного выражения сочувствия жертвам 11 сентября, размышляя в своей сочинской резиденции, увидел в решимости жаждущей мщения послесентябрьской Америки редкий в истории шанс обрести могучего союзника. И российское руководство решило воспользоваться этим шансом: на волне сочувствия жертвам страшного Сентября, обозревая свои сузившиеся возможности, решая задачи национальной безопасности, российское руководство решило присоединиться к американскому гиганту, провозгласившему знакомое: «Кто не с нами, тот против нас». Путин, преодолевая внутреннее сопротивление, принял решение о значительной коррекции внешнеполитического курса России, о повороте в сторону сближения с Америкой.

Прозападные силы поддержали поворот Путина. Как велики эти силы? По оценке заместителя председателя Комитета Государственной Думы по вооруженным силам — от 10 до 15 процентов всей российской элиты. С точки зрения Союза правых сил (Б. Немцов), возник уникальный час вхождения России в Запад, шанс, упущенный в 1945 и 1989 гг. А последний министр иностранных дел А. Бессмертных считает, что «происходящее может быть использовано в интересах России. Альтернативой союзу с Западом является создание проблем Западу посредством поддержки Ирана, Ирака, Северной Кореи и Кубы, либо ей придется отстраниться от международных дел вовсе — чего наше географическое и геополитическое положение не позволяют».

Поддержка Америки оказалась популярной в Москве: 85 процентов москвичей выразили ту точку зрения, что «нападение на США равнозначно нападению на все человечество… Русские присоединились, — пишут Т. Болтон и М. Макфол, — к Америке в час ее нужды». Не только словесные выражения соболезнования (телефонный звонок президента Путина, первым выразившего готовность помочь), но весьма конкретные действия России осенью 2001 г. привели к определенному изменению взгляда американцев и ряда их союзников на Российскую Федерацию, ее роль в мире, на ее потенциал и возможную важность для Запада в будущем.

То, что своего рода эйфория была, в этом нет сомнения. В России стали полагать, что там, где не помогли прежние шаги навстречу (согласие на объединение Германии, ликвидация превосходства СССР в обычных вооружениях над НАТО, развал Варшавского договора, запрет КПСС, вывод российских войск из Центральной и Восточной Европы), поможет общий страх и общий враг. Россия, потрясенная драматическими событиями Сентября, снова пошла по проторенной Горбачевым и Ельциным дороге. Абсолютное большинство опрошенных службами общественного мнения в России выразили симпатию к подвергшейся нападению Америке. Только 6 процентов опрошенных посчитали, что «Америка понесла справедливое наказание». А 79 процентов опрошенных осудили подобную точку зрения, говоря о солидарности с американцами.

Население России страшится представить террористический акт в Нью-Йорке и Вашингтоне как «конфликт цивилизаций». Осознанно или интуитивно, но население России понимает, что межконфессиональный конфликт в стране будет непоправимой национальной катастрофой. Представляется, что это отразилось на оценке событий в США. На вопрос (заданный 13 — 14 октября 2001 г.), началась ли война с международным терроризмом или война между христианами и мусульманами, 55 процентов опрошенных склонились к первому объяснению и только 26 процентов ко второму. В опросе 22 — 23 сентября виновниками террористических актов агрессивных приверженцев ислама назвали только 3 процента.

Анализируя конкретную ситуацию и отвечая на вопрос, кто подготовил террористическую атаку на США, 15 процентов российских респондентов ответили, что приверженцы ислама, 12 процентов — приверженцы Бен Ладена, 7 процентов — арабы, 6 процентов — афганцы, 4 процента — талибы, причем в представлении российских граждан талибы — это скорее дикая орда, нежели изощренный противник, обладающий достаточным интеллектом для удара такой силы по Америке. Видимо, сказалось то, что образ талибов в России начал складываться еще осенью 2000 г. во время выхода талибов к Таджикистану. Треть российского населения высказывалась о талибах крайне негативно. Российские респонденты опросов более критичны к США при высказываниях о мотивах террористов, совершивших нападение. Здесь главенствующая версия — наказание за гегемонизм, за самоуверенность и жесткую уверенность в собственной правоте. 22 — 23 сентября 2001 г. на вопрос о целях террористов 16 процентов ответили — запугивание, устрашение; 15 процентов — месть; 11 процентов — демонстрация уязвимости США. На вопрос: «Согласны ли вы назвать атаку на Америку расплатой за американскую политику?» 63 процента ответили — «согласны». И только 22 процента не согласились. На вопрос «почему многие страны поддерживают военные действия США в Афганистане» три ответа доминировали: объединение против террористов (28 процентов); следование за лидером (16 процентов); страх, стремление к безопасности (15 процентов.)

Российское общество раскололось примерно поровну, отвечая на вопрос, правильно ли США действуют, нанося ракетно-бомбовые удары по Афганистану. 40 процентов респондентов ответили, что правильно, им 13 — 14 октября противостояли 42 процента, считающие, что неправильно. На вопрос, сумеют ли США добиться своей цели, наиболее общим ответом было «не скоро». Интересны представления российских граждан о целях военных действий США в Афганистане:

— отомстить — 29 процентов;

— уничтожить очаг терроризма — 21 процент;

— укрепить свое господство — 14 процентов.

Даже на уровне обыденного сознания в России начала пробиваться мысль, что мир очень изменился и Россия в новом раскладе сил может быть востребована. Об этом можно судить по динамике ответов на вопрос «Возможно ли в текущей ситуации усиление позиций России?». 22 — 23 сентября 2001 г. на этот вопрос положительно ответили 30 процентов респондентов; 13 — 14 октября — 39 процентов, а 27 — 28 октября — 45 процентов. Это был пик позитивной оценки возможности России в новом раскладе сил.

Особую статью представляет собой оценка степени дружественности Соединенных Штатов и России. Здесь наблюдается та же динамика в ответе на вопрос о влиянии событий в США на российско-американские отношения. 22 — 23 сентября в их улучшение поверили 35 процентов, а 27 — 28 октября уже 44 процента. Очень существенно отметить вектор симпатий россиян в оценке желательности сближения России и США. В вопросе 27 — 28 октября 2001 г. в пользу сближения высказались 69 процентов (!) опрошенных. 17 — 18 февраля 2001 г. в такую возможность верили 32 процента, 29 — 30 сентября — 38 процентов, 3 — 4 ноября — 43 процента[4]. Это-то и позволило многим прийти к выводу, что у России и Америки впервые после Второй мировой войны обнаружился общий враг. Это очень существенное обстоятельство, без него Кремлю было бы труднее делать столь крутой вираж в своей внешней политике. Именно на эту динамику опирался президент Путин.

Решение Москвы было обусловлено рядом геополитических, экономических и цивилизационных соображений. Выделим основания вестернизма путинского курса.

1. Главное среди этих соображений носило геополитический характер. Что лучше: стоять в одиночестве (с пустынной Сибирью) перед двумя гигантами — более чем миллиардным Китаем и столь же многочисленным мусульманским миром, или хотя бы частично полагаться на мощь самой могущественной страны мира, нежданного союзника в борьбе с исламским экстремизмом на собственно российской территории, на которого Россия может положиться и в схватке с экстремизмом в Чечне, и на далекой заставе 201-й российской дивизии, стерегущей выход из кипящего Афганистана?

2. Главная текущая проблема — чеченская, фактор уязвимости перед лицом исламистского суннитского экстремизма. Борьба против мусульманского религиозного фундаментализма на Северном Кавказе (и на центральноазиатских границах), в случае присоединения к общей антитеррористической войне, получала самого мощного в мире союзника. Для окружения российского президента показалось неразумным изолироваться от американской борьбы с Аль-Каидой и Талибаном — единственным политическим режимом, признавшим мятежное правительство Чечни. Именно суннитские исламские добровольцы, связанные с Аль-Каидой, возглавили чеченский поход на Дагестан и пытались распространить антироссийский джихад на весь Северный Кавказ и другие мусульманские регионы России. В Центральной Азии Талибан всячески стремился разрушить региональную стабильность близких к России режимов. Воспользоваться миром и безопасностью ради развития своего огромного потенциала? Возник редкий в истории шанс, и российское руководство в определенной степени позволило себе воспользоваться этим обстоятельством.

Террор в Чечне подталкивал российских политиков к поискам легитимации силовых действий; ярость Америки создавала новую обстановку вокруг вопроса о мусульманском фундаментализме.

3. Слабость России, особенно очевидная на фоне мощи США, слабость, столь ярко себя проявившая в военной сфере (а ведь в XVII — XX вв. российская армия была не слабее лучших западных); в 2003 г. годичный военный бюджет США превысит весь государственный бюджет РФ; даже турецкая армия могла позволить себе технологические новинки, недоступные российской армии, ослабленной коллапсом государства и социальной деморализацией.

4. Отчаянная нужда российской экономики в западных инвестициях.

5. Потенциал вестернизма как 300-летней исторической традиции российского развития. Газета «Интернэшнл геральд трибюн» пришла к выводу, что «Путин покончил со столетиями российских колебаний между Востоком и Западом и сделал стратегический выбор в пользу того, что будущее его страны бесспорно лежит в Европе. Как он понимает, дорога к этой цели требует восстановления российской экономики, что возможно только с помощью Запада… Может быть, через 10 или 15 лет, когда российская экономика будет в рабочем порядке, Россия сможет снова бросить вызов глобальному лидерству Америки и начать осуществлять геополитическое влияние в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других местах. Но ныне приоритеты смещаются на внутренний фронт — улучшение благосостояния населения, приглашение иностранных инвестиций, уменьшение стоимости внешней политики, поиски стабильности для экономического роста:.. Мы находимся при формировании явления исторических пропорций, Россия окончательно решила стать западной страной».

Россия обратилась к Америке не с пустыми руками. Вот что предложил Америке Путин в ее час нужды:

— обмен разведывательной информацией;

— открытие российского воздушного пространства для полетов американской авиации;

— поддержка обращения к центральноазиатским государствам с целью предоставления американским вооруженным силам необходимых военных баз;

— военная поддержка Северного альянса в его борьбе против

Талибана.

В Вашингтоне определенно оценили готовность России быть союзником в борьбе против терроризма. Америка нуждалась в международной поддержке, и Россия, вопреки психологическому грузу предшествующих пятидесяти лет, высказала свои чувства с русской широтой и открытостью.

Важен был не только психологический аспект дела. Огромная территория России соседствовала со Средним Востоком и давала значительные преимущества стороне, которая становилась союзником Российской Федерации. Помимо очевидной политической значимости, четыре обстоятельства отметили в США, повышающие стратегический вес РФ даже в сопоставлении с ближайшими для американцев — западноевропейскими союзниками: — Россия могла влиять на ряд окружающих ее государств, таких, как Узбекистан и Таджикистан, в ту или иную сторону (чего Западная Европа сделать не могла);

— Россия имела боеготовые войска (чего в данный конкретный момент в Западной Европе не было);

— Россия имела транспортные самолеты для транспортировки вооруженных сил к театру военных действий (а незначительному контингенту бундесвера и других западноевропейских армий пришлось просить их у Узбекистана и Украины);

— Россия реально и остро нуждалась в союзниках по борьбе против исламского фундаментализма на Северном Кавказе и в других местах (что для Западной Европы смотрелось как гораздо более отдаленная проблема).

Указанные обстоятельства поставили отношения России с Америкой в новую плоскость, характерную гораздо большей степенью сотрудничества. Названы были конкретные формы такого сотрудничества. В конце сентября 2001 г. представитель США на глобальных торговых переговорах Р. Зеллик охарактеризовал в Москве главные проблемы, в решении которых Вашингтон мог бы помочь неожиданному новому союзнику: прием в ВТО, отказ от дискриминационной поправки Джексона — Вэника, предоставление России статуса страны с «рыночной экономикой».

Россия ищет компромисса

Отныне Вашингтон не мог не видеть в России основной потенциальный инструмент, который мог либо вооружить Китай и мусульманский мир (начиная с Ирана), либо стать очень ценным союзником в борьбе с мировым терроризмом. В Соединенных Штатах стал ощутим новый расклад общественных предпочтений: в ноябре 2001 г., согласно опросам общественного мнения, 25 процентов американцев назвали Россию «союзником», а 45 процентов — «дружественной страной». Ситуация, в которой три четверти американцев считают Москву потенциальной союзницей, позволила лидерам Америки опробовать прежде немыслимые схемы. В конгрессе США вызрела идея фактического списания Америкой американской части долга СССР — из 5 млрд. этого долга Америке американские законодатели предлагают 3, 5 млрд. перенаправить на цели выполнения «плана Нанна-Лугара» — финансирования проектов в российской ядерной технологии и технике[5].

В октябре — ноябре 2001 г. многим в России стало казаться, что ей предстоит стать новым стратегическим партнером Соединенных Штатов. Россия самым активным образом помогла Соединенным Штатам, она предоставила свое воздушное пространство для американских самолетов, разведывательные данные, свои союзнические связи и лояльности и дала согласие на размещение американских военнослужащих в среднеазиатских республиках. Чтобы продемонстрировать свое благорасположение, Москва закрыла свою станцию прослушивания на Кубе (Лурдес) и военно-морскую базу во Вьетнаме (Камрань). С российского благословения американские войска вошли в крупнейшую страну Средней Азии, в Узбекистан, а затем в Таджикистан и Киргизию, обустраивая здесь для своих нужд такие первоклассные военно-воздушные базы, как Манас. Вооруженные силы Соединенных Штатов разместились именно на тех базах, которые были построены Советской Армией в ходе восьмилетней истребительной войны с моджахедами Афганистана, — получили базы в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии. В дальнейшем именно вооруженный российским оружием Северный альянс проделал в ходе войны, двигаясь с севера на юг (Мазари-Шариф, Кабул, Кандагар), значительную долю «грязной» работы за американцев. Это обернулось стремительным поражением Талибана в ноябре — декабре 2001 г.

Значимость России для боевых действий вооруженных сил США стала почти общепризнанной. Как оценил ситуацию английский политолог А. Ливен, «Россия совершенно очевидно является центральным элементом в определении будущего „коалиции против терроризма“ и пост-11 сентября международного порядка. Она играет ключевую роль в определении событий в Центральной Азии и Афганистане; ее разведывательные службы вносят значительный вклад в проводимую Америкой военную кампанию; она имеет очень большое собственное мусульманское население — между 1996 и 1999 годами мятежная российская республика Чечня стала важной базой международных суннитских исламистских радикалов; и если Соединенные Штаты попытаются улучшить отношения с Ираном — или усилить давление на него, — политические и экономические связи России с этой страной будут для США главным фактором. Если „война с терроризмом“ заставит Соединенные Штаты вывести свои войска с Балкан, то и тогда Россия будет играть заглавную роль в оказании помощи Европейскому союзу по поддержанию мира — или в реализации противоположного курса. Эти и другие факторы увеличили значимость России».

Осень 2001 г. с ее трагическими событиями и настроенностью Америки «воздать должное» организаторам террора дала, помимо прочего, новый шанс американо-российским отношениям. Ответ на вопрос, что должно случиться, чтобы народы, «распри позабыв», сблизились между собой, казалось, был найден. У Запада и России появился общий противник. Таким врагом в недели, последовавшие за 11 сентября, стал террор, конкретным воплощением которого стал Талибан, мулла Омар и Усама Бен Ладен. Вот что писал лондонский «Нью стейтсмен»: «Враждующие лагери и нации мира объединились против общего врага — глобального терроризма. Приоритеты американской внешней политики изменились с захватывающей дух скоростью. Озабоченность национальной ракетной обороной ушла на второй план. Как оказалось, американская безопасность лежит не в одиноком пути по высокой дороге технологии, а в высокой политике глобального союза. Старые распри с Москвой забыты по мере того, как американцы начали свою кампанию в Афганистане для своей „защиты“, потребовавшую сотрудничества с Россией. Равным образом США понимают, что они нуждаются в арабской и мусульманской поддержке и поэтому будут стремиться к реальному перемирию между Израилем и палестинцами. Во время, когда вера в бога, класс, нацию и правительство в значительной мере исчезли, общий страх человечества оказался последним средством создания единых уз, нового сплава национальной и международной политики. Страх перед глобальным терроризмом создал почти революционную ситуацию».

Американцы приглушили критику Российской армии в Чечне — критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различения тех, кто ведет боевые действия, от тех, кто эти действия не ведет; и, что оказалось еще более важным, нежелание нести людские потери американскими регулярными войсками потребовало опоры на союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом». Многим из американских обозревателей Чечня второй половины 1990-х годов стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддерживать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке бездумным курсом.