Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мировая холодная война

ModernLib.Net / История / Уткин Анатолий Иванович / Мировая холодная война - Чтение (стр. 24)
Автор: Уткин Анатолий Иванович
Жанры: История,
Политика

 

 


После окончания войны целый ряд германских специалистов-физиков предпочел сотрудничать с Россией, а не с Западом. Среди них был барон Манфред фон Арденне, владевший собственной лабораторией; нобелевский лауреат Густав Герц (за электроно-атомные столкновения), работавший на фирме «Симменс»; директор исследовательского отдела компании «Ауэр» Николаус Риль; химик Макс Фольмер. Свое решение директор Института физической химии (Берлин) П.-А.Тиссен (отвечавший в рейхе за химические исследования) объяснял так: «Германская наука должна самым тесным образом сотрудничать с Россией… Германские ученые будут играть лидирующую роль в России, особенно те, кто участвовал в создании секретного оружия. Германия, ее ученые, инженеры, квалифицированные специалисты и ее потенциал будут решающим фактором будущего; нация, имеющая Германию в качестве союзника, непобедима». Английскому агенту Розбауду Тиссен сказал, что «единственным шансом для германской науки в будущем является тесное сотрудничество с Россией». Та страна, на чьей стороне будет германская наука, будет непобедимой.

В то же время США предприняли усилия, чтобы сократить возможности России воспользоваться достижениями германской науки. 15 марта 1945 г. руководитель проекта «Манхэттен» генерал Гроувз потребовал разбомбить завод компании «Ауэр» в Ораниенбурге, к северу от Берлина, производивший торий и уран для германского атомного проекта. В мемуарах Гроувз пишет: «Цель нашей бомбардировки Ораниенбурга была закамуфлирована от русских и немцев одновременной бомбовой атакой на Цоссен, месторасположение штаб-квартиры германской армии». Руководитель исследований компании «Ауэр» Н. Риль (в будущем Герой социалистического труда) просветил советские власти о причине американского налета на небольшой немецкий городок. После окончания боевых действий Гроувз сумел вывести 1200 тонн урановой руды из соляной шахты близ Штасфурта, находившегося в советской зоне оккупации.

СССР получил в Германии примерно 300 тонн окиси урана. Немецкие ученые были перевезены в Советский Союз вместе с оборудованием их лабораторий. Им были предоставлены комфортабельные дачи под Москвой.

А. Верт, представлявший многие годы в Москве «Санди таймс», вспоминает, что известие о Хиросиме «оказало депрессивное воздействие на всех. Оно было воспринято как Новый Фактор в мировой политике, представляющий собой угрозу России. Некоторые русские пессимисты, с которыми я говорил в этот день, удрученно замечали, что отчаянно трудно добытая победа над Германией теперь потеряла свой смысл». 20 августа 1945 г. Государственный комитет обороны создал специальный орган для координации всех работ над советским урановым проектом. К сентябрю параллельно с Курчатовым германские специалисты начали работы в Сухуми. Именно в это время Сталин сказал Курчатову: «Если дитя не плачет, мать не знает, что ему надо. Просите все, что вам нужно, и вам не откажут». Такие деятели промышленности, как Ванников, Завенягин, Первухин «в 30-тые годы реализовывали политику „догнать и перегнать“ Запад. Теперь перед ними стояла та же задача, но в еще более трудной форме». Крупные центры русской цивилизации, такие, как Сталинград, Харьков, Ленинград, были разрушены или обезлюдели. Война унесла 30 млн. жизней. И все же была официально поставлена задача «достичь уровня современной мировой технологии во всех отраслях индустрии и национальной экономики, создать условия для продвижения вперед советской науки и техники… У нас будет атомная энергия и многое другое». Это были не пустые слова. В глубине России велись интенсивные исследования и работы по их реализации. Позднее Запад признает высокие достоинства русской науки и промышленности. «Создание атомной промышленности было замечательным достижением, особенно если учесть, что речь идет о стране, экономика которой была истощена войной. Это означало, что Советский Союз имел достаточно ученых и инженеров, чтобы создать целую новую отрасль индустрии. При этом данный проект не был единственным; ракеты и радары также требовали очень квалифицированных специалистов». Но это мнение западных специалистов прозвучало значительно позже. Во второй половине 40-х годов на Западе в отношении советских возможностей царил демонстративный скепсис.

Разумеется, у союза советского государства с Западом в 1941 — 1945 гг. были внутренние предпосылки к последующему распаду. Во-первых, Россия не могла забыть, что в первые страшные три года своей борьбы она сражалась против Германии практически в одиночестве, в условиях, когда Запад предпочитал не создавать второй фронт. Цветистая риторика Черчилля и Рузвельта в данном случае не помогала. Во-вторых, Москва знала о создаваемом Западом совместно ядерном оружии, и не могло не сделать вывода из союзнического молчания Вашингтона, Лондона и Оттавы. Фактор недоверия был этим укреплен. В-третьих, Россия ощущала на себе действие двойного стандарта: ей не предоставили оккупационных прав в Италии (сентябрь 1943 г.), но потребовали таких прав в оккупированной Советской Армией Румынии годом позже (а далее и в других восточноевропейских странах). Советское руководство знало о том, какой изоляции подвергаются левые в Италии и Франции, в то время как Запад резко требовал включения своих сторонников в польское правительство. В-четвертых, Запад слишком быстро приостановил и слишком грубо отказал в экономической помощи разоренной России.

Как использовать атомный фактор

По дороге домой два будущих посла в СССР — Чарльз Болен и Льюэлин Томсон обсуждали возможное воздействие атомной бомбы на американо-советские отношения. Напугать русских и пойти на них войной — немыслимо. Что же делать, если Москва не станет покорнее? Это исключение, общее чувство — эйфория, чувство, что все возможно. Это чувство нивелировало разочарование от классической дипломатии.

Нельзя не заметить первых черт «высокомерия силы» развивавшегося по нарастающей у руководителей крупнейшей капиталистической страны, которая разместила свои вооруженные силы на четырех континентах, навязала свою волю ближайшему союзнику — Великобритании, третировала французов и менее значительных союзников, уверенно заполняла «вакуум» в Западной Европе и открыто посягала на суверенные права восточноевропейских народов. Курс на то, чтобы «загнать Россию в азиатские степи», все более откровенно просматривался в действиях американской дипломатии.

Поначалу западные политические лидеры полагали, что атомная бомба облегчит решение всех прочих проблем. 29 июля 1945 г. госсекретарь Бирнс заявил: «После Нью-Мексико ситуация дает нам огромную мощь. В конечном счете, она означает возможность контроля». Британский главнокомандующий Аланбрук замечает, что Черчилль «был полностью под властью атомных новостей». Он ликовал: «Ныне мы имеем в руках нечто, что может исправить баланс сил с русскими. Секрет использования нового взрывчатого вещества и возможности использовать его полностью меняет дипломатический эквилибриум, который покачнулся после поражения Германии». В Вашингтоне военный министр Стимсон отметил 30 июля «различие в психологии, которое существует со времени испытаний… Изменилась моя собственная психология».

Еще 14 мая 1945 г. Стимсон записал в дневнике, что американская экономическая мощь и атомная бомба — «две самые крупные козырные карты в руках Америки. Нужно быть дураком, чтобы не выиграть при таких картах». Выиграть в чем? Стимсон в этом контексте обсуждал ситуацию в Польше, Румынии, Югославии, Маньчжурии.

Да, США стали обладателем могучего оружия. Но как им воспользоваться на невоенном поле? Пока все выглядело достаточно неловко. Американская сторона посчитала себя вправе (и в силе) диктовать Советскому Союзу условия его пребывания в «европейском доме» — в регионе, жизненно важном для СССР, только что им освобожденном и находящемся на огромном расстоянии от США. Самонадеянность обращения со вчерашним союзником подкреплялась сообщениями, подобными той депеше, которую 21 июля 1945 г. курьер доставил в Потсдам.

Ядерное всемогущество явно окрыляло президента Трумэна. Когда требовались новые жертвы на восточном фронте, американские руководители, несомненно, более занятые и усталые, тем не менее, не ставили ультиматумов. В Потсдаме ситуация изменилась. 31 июля 1945 г. государственный секретарь Дж. Бирнс заявил советской делегации, что, если она не согласится на американские предложения, утомленный президент США завтра же покинет Потсдам.

Становилось очевидным, что США вели дело к разделу Германии — к консолидации своих позиций в ее западной части. Они отказались от общей системы репараций, стараясь тем самым ослабить СССР, и намеревались укрепить свое влияние не только в Западной, но и в Восточной Европе.

Дело решили четыре последних дня, когда Бирнс стал добиваться взаимного согласования при помощи своего «пакетного соглашения». Новый британский министр иностранных дел взял на себя значительную долю инициативы. В то время как американцы и англичане налаживали взаимные отношения, и те и другие явно подозрительно смотрели на серьезных, не склонных к юмору русских, явно подчиненных заранее данным инструкциям. Сталин настолько неважно чувствовал себя, что американцы поставили диагноз: малый инфаркт. Но к концу конференции Сталин собрал силы и восстановил мнение о себе как эффективном переговорщике. Даже Клейтон, завязанный на репарации, пришел к выводу, что «Сталин поступает справедливо».

28 июля Трумэн сказал военно-морскому министру Форрестолу, что «был очень реалистичен с русскими» и что нашел Сталина «не трудным в общении».

2 августа Потсдамская конференция завершила свою работу. Трумэн поспешил в Вашингтон. Новое оружие действовало на него магнетически, только о нем он говорил с королем Георгом Шестым во время обеда на рейде Плимута. На борту «Огасты» Трумэн сказал, что «Сталин, конечно, сукин сын, но наверняка он думает обо мне то же самое».

Вернувшись в Белый дом, президент Трумэн сразу же поднялся в свой кабинет, сыграл несколько песен на пианино, позвонил жене, которая была в Индепенденсе, заказал выпивку для себя и ближайших сотрудников, и начал вспоминать Потсдам: «Сталин был единственным, кто, если уж сказал что-то, повторит то же самое и в следующий раз. Другими словами, на него можно положиться». У Трумэна не было определенного мнения об Этли, но было определенное мнение о Бевине, который напоминал ему американского профсоюзного деятеля Джона Льюиса. «Сталин и Молотов возможно и грубые люди, но все же они следуют общим приличиям». Вспоминая Потсдам в 1949 г. Трумэн сказал, что «русские производили впечатление людей, выполняющих свои обещания. Мне нравился Сталин. Он более всего напоминал не Тома Пендергаста (партийный босс, обеспечивший карьеру Трумэна. — А.У.). Он очень любит классическую музыку. Он быстро воспринимает вопросы… У меня сложилось впечатление, что ему приходится обращаться с политбюро как мне с 80-м конгрессом».

Сталин и Трумэн никогда больше не встретятся, но достойно упоминание то, что американский президент весьма положительно отзывался о своем дипломатическом партнере и противнике. В более широком плане, несмотря на жалобы на манеры, американская делегация покинула Потсдам с надеждой. Военные специалисты, пораженные, стояли пред фактом создания атомного оружия. Когда генералу Макартуру, находившемуся в Маниле, сообщили о новом виде оружия, он просто сказал: «Это меняет систему военных действий!»

Реакция Москвы

Дочь Сталина Светлана приехала на дачу к отцу на второй день после Хиросимы и обнаружила «у него обычных посетителей. Они сообщили ему, что американцы сбросили свою первую атомную бомбу на Японию. Каждый был озабочен этим и мой отец не обращал на меня внимания».

Сталин сказал Гарриману, что советские ученые пытаются сделать атомную бомбу, но еще не добились успеха. В Германии они обнаружили лабораторию, где немецкие ученые, очевидно, работали над атомной бомбой, но без ощутимого успеха. Гарриман понял, что бомба не является секретом для советских руководителей. 20 августа Берия возглавил советский атомный проект. В него вошли три руководителя промышленности — Ванников, Завенягин и Первухин и двое ученых — Курчатов и Капица. В комитете не было военных. Параллельно было создано главное управление для руководства атомным проектом, которое возглавил Ванников. К сентябрю немецкие участники проекта были размещены на побережье Черного моря, их задачей были изотопы.

В мемуарах А.А. Громыко описывает беседу Сталина с ним и послом в Англии Гусевым: «Вашингтон и Лондон надеются, что Советскому Союзу для создания бомбы потребуется длительное время. В течение этого времени они используют свою атомную монополию, чтобы навязать свои планы Европе, остальному миру, Советскому Союзу».

В январе 1946 г. состоялась первая встреча Курчатова со Сталиным, который сказал, что «не стоит заниматься мелкими работами, их необходимо вести широко, с русским размахом, в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь. Не нужно искать более дешевых путей». Германию следует использовать всеми возможными путями. Курчатов получил приказ создать атомную бомбу и как можно быстрее. Сталин сказал Курчатову: «Дитя не плачет — мать не разумеет, что ему нужно. Просите все что угодно. Отказа не будет».

Через две недели, выступая в Большом театре, Сталин сказал: «Я не сомневаюсь, что если мы окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны». Затраты на науку в 1946 г. втрое превзошли уровень 1945 г. «Нам нужно добиться того, чтобы наша промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна, до 60 миллионов тонн стали, до 500 миллионов тонн угля, до 60 миллионов тонн нефти. Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это дело нужно сделать, и мы должны его сделать».

По. мнению американского исследователя Дэвида Холловэя, Сталин «дал ясно понять, что в экономической политике, как и до войны, приоритет будет принадлежать тяжелой промышленности, чтобы подготовить страну на случай новой непредвиденной войны» Жизнь заставляла. «В новом пятилетнем плане первостепенное внимание уделялось передовой технике, появившейся во время второй мировой войны, — радиолокации, ракетам, реактивным двигателям и атомной бомбе».

Это не означало прекращения демобилизации армии, которая в мае 1945 г. составляла 11 млн. 365 тыс. человек. К концу 1947 г. в рядах Советской армии было 2 млн. 874 тыс. человек. Государственный бюджет сократился со 137,8 млрд. рублей в 1944 г. до 66, 3 млрд. рублей в 1947 г.

В сентябре 1946 г. новый посол СССР в США Н. Новиков написал памятную записку, оказавшую немалое влияние на Кремль. «Соединенные Штаты вышли из войны более мощными, чем прежде, а теперь намереваются главенствовать в мире. Два основных соперника, Германия и Япония, потерпели поражение, а Британская империя стояла перед лицом огромных экономических и политических трудностей. Советский Союз стал главной преградой на пути американской экспансии. Советский Союз, со своей стороны, теперь занимает более прочное международное положение, чем перед войной. Советские войска в Германии и в других бывших вражеских государствах стали гарантией того, что эти страны не будут использованы снова для нападения на СССР». Трумэна Новиков характеризует как «слабого политика с умеренно консервативными взглядами», отвернувшимся от поисков сотрудничества с военными союзниками». Спекуляция на угрозе войны, — пишет Новиков, — очень распространилась в США.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

СУДЬБА ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Они поднимутся

Сталин все более проникался значением атомного оружия, но он был исключительно высокого мнения о Германии и Японии — при любых обстоятельствах. «Япония не будет разорена, даже если она подпишет безоговорочную капитуляцию, как Германия. Обе эти нации очень сильны. После Версаля все думали, что Германия не поднимется. 15-20 лет — а она восстановилась. Нечто подобное случится и с Японией, даже если ее поставят на колени. Советскому Союзу нужны Курильские острова. „Мы закрыты. У нас нет выхода. Нужно сделать Японию уязвимой со всех сторон: с севера, запада, юга и востока — тогда она будет смирной. Нам нужны Дальний и Порт-Артур на 30 лет. На случай, если Япония восстановит силы. Мы могли бы ударить по ней оттуда. Япония поднимется снова, как и Германия“.

В секретном бюллетене Информационного бюро Центрального Комитета от 1 июля 1945 г. сообщалось, что реакционные круги в Англии хотят компромиссного мира с Японией, чтобы воспрепятствовать Советскому Союзу усилить свое влияние на Дальнем Востоке. Тот же вопрос обсуждается в американской прессе. Хрущев вспоминал: «Сталин нажимал на наших офицеров, с тем, чтобы начать боевые действия как можно раньше. Сталин сомневался, что американцы сдержат свое слово… Что, если японцы капитулируют раньше, чем мы вступим в войну? Американцы смогут сказать тогда, что они ничем нам не обязаны».

Когда Потсдамская конференция завершила свою работу, взоры всех обратились на Дальний Восток — там, на Тихом океане и в Китае шла последняя фаза второй мировой войны. Там Америка и Россия должны были окончательно определить свои отношения. Россия пообещала начать наступление в Маньчжурии, а американцы готовили к использованию атомные бомбы.

Этот регион пережил невероятные потрясения. Старый порядок, при котором колониальные державы владели ситуацией и правили целыми странами, уходил в прошлое. Подлинное социальное цунами охватило важнейшие страны региона. В этой ситуации желание Соединенных Штатов овладеть контролем над самой населенной частью земли столкнулось с национальными и социальными движениями, что отягчало американскую задачу. Что обеспечило неизбежную турбулентность в этом районе мира? Дело оказалось в том, что новый мировой гигант — Соединенные Штаты Америки поставили пред собой цель «вернуть» регион в состояние, в котором он пребывал до второй мировой войны — и только тогда начать медленный процесс реформирования, сдерживая революционные силы, препятствуя разрушителям статус кво. Исходя из таких идеальных предположений, Вашингтон планировал реформировать Японию, приступить к обновлению необъятного Китая. Закрепление в этих двух странах должно было обеспечить Америке безусловное господство в Азии.

Новая доминирующая сила в этом крупнейшем регионе мира должна была подкосить мощь европейского колониализма с его военными анклавами и деловой импотенцией. Новый экономический опекун — Соединенные Штаты — готовились занять позиции прежних европейских опекунов и владельцев. Объектам американской политики было обещано дарование национальной независимости, но только после значительного подготовительного периода. Речь могла идти о десятилетиях.

Соответствовало ли такое видение чаяниям азиатских народов, ожиданиям новой эры, когда самый большой азиатский хищник — Япония потерпел сокрушительное поражение? Азия была слишком велика, чтобы осуществлять над ней контроль. Значительная часть американских политиков осознала это значительно позже. А пока, восстанавливая довоенный статус кво, американцы стремились на текущем этапе воспользоваться остаточными силами колониализма и остаточного консерватизма для создания стартовой площадки американского вхождения в Азию, где до войны США доминировали только на Филиппинах. Эта стратегия Вашингтона объективно входила в противодействие с мыслями, надеждами и чаяниями азиатских народов, не желавших отдавать американцам своего будущего. Эти народы только что сражались с японскими агрессорами, они были вооружены воодушевлены и вовсе не хотели попадать в новую опеку.

3 августа Трумэна оповестили о готовности использовать против Японии атомное оружие. «Величайшая вещь в истории» — назвал ее президент. Не все в Японии поверили в технологический успех американцев. Но специалисты военно-морского флота поверили. Это «та самая бомба, над которой противник экспериментировал так много лет». Американцы хотели закончить войну быстро. Трумэн в своем заявлении о создании в США атомной бомбы указал и на то, что последует вторжение на японский архипелаг — он полагал, что для этого абсолютно необходимо «связать» японские силы на континенте, а для этого выход Советской армии на равнины Маньчжурии был безусловно необходим.

9 августа 1945 г. советское правительство уведомило послов Аверелла Гарримана и Кларка Керра о том, что СССР вступает в войну против Японии (как было обещано: ровно три месяца после окончания войны в Европе). Обращаясь к советскому народу, Сталин напомнил об унижениях, нанесенных России в 1904-1905 годах. Но уже в этот день Сталин сказал американскому послу Гарриману, что Япония готова выйти из войны — об этом в Москве говорил посол Сато. Именно в этой беседе Сталин сказал Гарриману, что советская сторона давно знает о процессе создания атомной бомбы. (Настало время вспомнить, что военный министр Стимсон давно предупреждал обоих президентов — и Рузвельта и Трумэна — о том, что русские неизбежно узнают об атомной эпопее).

На следующий день президент Трумэн сказал на пресс-конференции в Белом доме всего четыре слова: «Россия объявила войну Японии». Россия начала войну на Тихом океане и теперь только она сама могла определить пределы — территориальные и временные — своих действий.

Из внешнего мира только Чан Кайши с энтузиазмом приветствовал шаг Москвы, в надежде, что русские теперь освободят Китай от японцев. Утром 9 августа американцы сбросили вторую атомную бомбу на Японию — на Нагасаки. Нетрудно заметить, что американское руководство еще физически не могло оценить эффект первой атомной бомбардировки и влияние на Токио факта вступления в войну России. Огромные флоты бомбардировщиков продолжали бомбить японские города. В Вашингтоне полагали, что понадобятся новые атомные удары. Для японцев или для русских? Все более становилось очевидным, что Вашингтон стремится ограничить боевые действия Советской армии Маньчжурией, и никак не допустить ее на собственно Японские острова. Буквально с каждым днем становилось ясным, что целью американцев является тотальный контроль над Японией. В Вашингтоне рассуждают, что от Японии требуется быстрое согласие на капитуляцию. Но уже задавались вопросы, легко ли будет добиться этого?

Утром 9 августа 1945 г. император и премьер Судзуки решили принять потсдамские условия капитуляции. Через Швейцарию японское решение достигло Вашингтона, где не ожидали столь быстрого кумулятивного действия атомной бомбардировки и вступления в войну СССР. Здесь думали о примерно двух месяцах — что тоже считалось значительным ускорением военных действий, о которых военные планировщики США полагали как о растянутых на календарный год.

Гарриман в Москве говорил советскому руководству, что, поскольку Советский Союз участвует в войне только два дня, он должен в коалиционной стратегии подчиняться давно ведущей войну Америке, ее главнокомандующему. Новый язык. Ничего подобного не говорилось советскому руководству в долгие 1943-1944 гг., когда обращение СССР к Дальнему Востоку так приветствовалось. Но и американцы теперь постепенно начали понимать, что абсолютной сговорчивости до пределов покорности от России 1945 г. уже никто не добьется. Не для того Россия принесла на алтарь победы такие жертвы. Никто не мог теперь уверенно указывать Советской России, что ей делать. Двухнедельное наступление Советской армии против Квантунской армии (714 тыс. человек) включало в себя, в частности, высадку парашютного десанта на Порт-Артур и Дайрен (Дальний). Последнее, помимо прочего, говорило о том, что американцам не придется брать эти порты раньше советских войск.

В ночь на 10 августа Гарриман потребовал от Молотова согласия с американскими условиями капитуляции, включавшими в себя сохранение поста императора. И здесь Молотов изложил то, чего более всего боялись американцы: СССР должен иметь право голоса в Союзном командовании по Японии и свое влияние на формирование оккупационного правительства. Здесь пролегает одна из линий, ведущих к холодной войне: Гарриман указал, что подобное условие «абсолютно неприемлемо». Молотов напомнил о колоссальных усилиях России в Европе. Гарриман считал, что русские сознательно затягивают ход военных действий, его озлобленность была очевидной. Сталин посчитал нежелательным ухудшать отношения с американцами, и при его непосредственном участии СССР снял свои претензии, что было воспринято в Вашингтоне с большим удовлетворением. Здесь твердо решили, что Германия не будет примером в данном случае для Японии; Америка решит оккупационные проблемы сама.

Как должна была воспринять это Москва?

Еще во время Потсдамской конференции военный министр Стимсон жестко выставил правила отстранения России от процесса будущего управления Японией. Министр считал желательным отстранение русских и от управления Курилами. Стимсон хотел иметь «дружественно настроенную по отношению к Соединенным Штатам Японию на случай какой-либо агрессии России в Маньчжурии».

Не все на военно-политической верхушке США разделяли эту жесткую линию. В начале августа начальник комитета начальников штабов генерал Маршалл напомнил президенту Трумэну, что американские вооруженные силы все еще очень нуждаются в помощи союзников, России в первую голову — для того, чтобы сокрушить вооруженные силы Японии, обильно присутствующие на континенте. «Русских нужно просить оказать в этом помощь. Возможно союзным войскам следует высадиться на Японских островах при американском техническом содействии, хотя общее руководство оккупированной страной США должны сохранить за собой». 11 августа 1945 г. государственный департамент, военное и военно-морское министерства согласовали между собой «меморандум о политике»: какие бы контингенты союзники ни были послали в Японию, только Соединенные Штаты будут иметь право назначать верховного главнокомандующего объединенными оккупационными войсками. Президент Трумэн немедленно подписал этот меморандум и все протесты русских (и англичан) не имели ни малейшего успеха.

10 августа 1945 г. государственный секретарь Дж. Бирнс заявил членам кабинета, что в Японии не будут повторены ошибки, допущенные при создании оккупационного режима в Германии. Г. Трумэн писал: «Мы хотели, чтобы Япония контролировалась американским командующим… Я был полон решимости не повторить в случае с оккупацией Японии нашего немецкого опыта. Я не хотел совместного контроля или раздельных зон».

Успешное продвижение Красной Армии, освобождавшей Корею от японского ига, вызвало в Вашингтоне почти панику. Координационный комитет госдепартамента, военного, а также военно-морского министерств, срочно составил рекомендации государственному секретарю Дж. Бирнсу о необходимости передислокации американских войск в Корее так далеко на север, насколько было возможно. Это явилось сложной задачей. Из Вашингтона требовали попытаться продвинуться до 38 параллели, что при имевшихся у США материальных возможностях было практически неосуществимо. У Советского Союза, если бы он захотел вести себя, не учитывая мнения и желаний союзника, была полная возможность продолжать движение на юг. Однако, демонстрируя союзническую солидарность, СССР согласился с американскими пожеланиями.

На востоке плацдармом для американского влияния должны были служить Китай и Южная Корея. На территорию последней прибыла 24-я армия США, и ее командир генерал Дж. Ходж, к разочарованию освобожденных от японского владычества корейцев, объявил в сентябре 1945 г., что японский генерал-губернатор и японские власти на определенное время сохранят свои функции. Созданная из коллаборационистов совещательная комиссия воспринималась населением Кореи как продолжение японского гнета. Такой урок «демократии» отнюдь не вдохновил корейцев. Начались волнения, вину за которые американская военная администрация с необычайной легкостью возложила на власти той Кореи, которая создавалась севернее З8-ой параллели. На американском самолете из Китая прилетел лидер правых кругов Ли Сын Ман, получивший образование в США. Он был готов выполнить любое желание своих покровителей и создать новый плацдарм для создания американской глобальной зоны влияния.

Крах старого порядка в Азии

14 августа 1945 г. японское правительство приняло американские условия капитуляции. А 2 сентября на рейде Токио представители Японии подписали условия капитуляции. Именно в эти дни американцы выработали условия своего безоговорочного управления сдавшейся страной. Никто не имел права вмешиваться в процесс этого управления — особенно это касалось Советского Союза.

Главной проблемой Соединенных Штатов было то, что они хотели перехватить своеобразную «пальму первенства» в Азии, не меняя при этом общего порядка вещей, не круша «старого порядка». Это было невозможно. Высвобождение от японского гнета вызывала невероятные по мощи силы, меняющие прежний строй азиатских государств. Особенно это сказывалось в Китае. Старый колониальный прядок получал смертельный удар. Подъем левых (и часто антизападных) сил был очевиден в Китае, Корее, Индокитае, на Филиппинах, в голландской Ист-Индии. Только сама Япония, жестко взятая в оккупационный оборот генералом Макартуром, не колебалась в левом направлении, остальные страны региона встали на грань социального взрыва. С целью предотвратить этот взрыв президент Трумэн 14 августа 1945 г. издал «Общий приказ № 1». Это был очень значимый документ, порожденный в недрах военного министерства США и рассчитанный на получение американцами контрольных позиций во всем регионе

Смысл этого приказа был в том, что японские войска должны были в строгом порядке сдаваться именно американцам во главе с генералом Макартуром, а не всевозможным силам сопротивления. Этот приказ должен был помочь Вашингтону овладеть всей огромной сферой японского колониального влияния. Трумэн и окружающие его военные хотели вырвать территории, сдаваемые китайцам (особенно китайским коммунистам) и русским, под контроль нового претендента на безусловное могущество в Азии. Многое в этой ситуации зависело от Советской России, которой и в этом случае американцы не уделяли даже вежливого внимания. Степень выполнения «Общего приказа № 1» должна была показать степень готовности русских занять подчиненное положение в новой, америкоцентричной системе. Особенно в Корее, в Северном Китае, там, где сильны были левые силы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52