Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне

ModernLib.Net / История / Уткин Анатолий Иванович / Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне - Чтение (стр. 22)
Автор: Уткин Анатолий Иванович
Жанр: История

 

 


Выразителем германских идей в отношении России стал начальник штаба Восточного фронта генерал-майор Гофман. 31 мая 1917 г. он пишет: «Необходима формула, согласно которой Германия отвергает аннексии, в то время как Россия подчиняется принципу свободы малых наций, освобождая земли, оккупированные ныне нами, от своего политического влияния, передавая Германии задачу регулирования, их политическую будущность» {410} . В реализации этой концепции немцы рассчитывали на своих «остзейских родственников». Остзейские немцы столетия честно служили своей большой родине — России. Но в ходе первой мировой войны часть остзейцев, представлявших аристократов-землевладельцев и образованную городскую буржуазию Прибалтики, оказались в совершенно особых условиях. В условиях германской оккупации остзейцы пережили «революцию лояльности», критическим пиком которой было крушение монархии в России.

Составляя всего лишь семь процентов населения прибалтийских губерний, остзейцы, благодаря своему финансовому положению и преимуществам образования, играли значительную роль в прибалтийских губерниях. В мае 1917 г. переселившиеся еще в прежние времена в Германию балтийские немцы основали «Германо-Балтийское общество». 18 сентября 1917 г. «Рыцари и землевладельцы Курляндии» создали парламент, в котором немцы составляли большинство. Он официально попросил «защиты Его Величества и могущественного Германского Рейха. Мы с доверием вручаем наши судьбы в руки Его Величества и назначенной им германской военной администрации». 6 ноября 1917 г. депутация Рыцарей оккупированной части Ливонии вручила Гинденбургу и Людендорфу петицию с просьбой о включении Ливонии и Эстонии под защиту прусской короны или назначенного императором вице-короля. 30 декабря 1917 г. Чрезвычайный Сейм Ливонии принял резолюцию об отделении от России.

Задача немцев в Литве была сложнее — здесь тяготы немецкой оккупации породили значительное антигерманское движение. Немцы должны были найти влиятельных союзников среди литовцев В ноябре 1915 г. германское министерство иностранных дел сумело при помощи германо-литовца Степутаты заключить соглашение с издателем газеты «За Литву» (издававшейся в Лозанне) Габрисом. Именно эта связь позволила к апрелю 1916 г. создать «Лигу нерусских народов». 2 мая 1917 г. Людендорф издал приказ о необходимости всеми силами привлечь литовцев на сторону Германии. Задача немцев была осложнена удовлетворением основной массы литовцев решением Временного правительства предоставить права автономии в составе федерализированной России. Сложилось любопытное соотношение сил: консервативное сельское духовенство и владельцы небольших участков земли были привлечены германскими обещаниями, в то время как городская интеллигенция и рабочие искали союза с демократической Россией.

Созданному в июле 1917 г. комитету по созыву общелитовской конфедерации немецкие военные власти заявили, что «независимая Литва должна находиться в союзе с Германией на основе военного соглашения, таможенного союза и совместного владения стратегическими железными дорогами» {411} . Немцы выставили литовцам жесткие условия: либо они выбирают в качестве покровителя Германию, и тогда Литва, связанная союзом с Германией, будет объединена полностью, либо она будет поделена между Германией и Россией, причем германская часть будет попросту аннексирована и включена в состав Рейха, Литовцы предпочли пока не давать однозначный ответ и попросили немцев об увеличении возможностей их внутреннего самоуправления. 22 сентября 1917 г. был создан Литовский национальный совет (Тариба). Командующий германскими войсками на Восточном фронте принц Леопольд Баварский в специальной прокламации признал «Национальный совет находящимся под контролем германской администрации» {412} . 11 декабря 1917 г. Тариба провозгласила «независимое литовское государство, связанное союзом с германским рейхом». Так был создан зачаток движения, приведшего к историческому разрыву Литвы с Россией.

Нужно особо отметить, что Запад категорически отказывался от всяких контактов с подобными органами, так как твердо держался принципа единой и неделимой России. И прибалтийские инициативы Антанта оценивала трезво: Германия осуществляла здесь высший контроль, она использовала раскол России в целях борьбы с нею и с Западом.

Глава пятая. Октябрьская революция

«О, народы Европы не знают, как дороги они нам. И я полагаю, что мы (я имею в виду, конечно, не нас, а русских будущего) все в конечном счете поймем, каждый из нас, что стать настоящим русским будет означать именно следующее: стремиться принести примирение в противоречия Европы, показать выход печалям Европы в нашем собственном духе, универсально гуманном и все объединяющем; найти место в ней с братской любовью для всех наших братьев и в конечном счете возможно высказать слова братской гармонии для всех…».

Ф. М. Достоевский, речь при открытии памятника Пушкину (Дневник писателя за 1877 год, с. 597-599).

Каждый, кто хоть немного знаком, с русским характером, не был удивлен, что «свобода» была интерпретирована русскими, как свобода говорить без конца и ничего не делать

А. Нокс, 1921.

В целях национального выживания британское адмиралтейство создало после страшного апреля 1917 г. систему конвоев. По распоряжению премьера Ллойд Джорджа кораблям было приказано плавать группами и всегда с полным военно-морским сопровождением. Группы до пятидесяти судов стали эскортировать крейсером, шестью эсминцами, одиннадцатью вооруженными траулерами и двумя торпедными катерами плюс воздушная разведка на предмет обнаружения германских подводных лодок. Только после введения этой системы 24 мая 1917 г. тоннаж отправляемых немцами на дно кораблей начал уменьшаться. В результате в критический период — между маем 1917 и ноябрем 1918 г. — когда миллион сто тысяч американцев в униформе переправились через Атлантику, союзники потеряли только 637 кораблей. Увы, Россия не дождалась этой помощи.

Русская армия

Русская армия — крупнейшая в мире в это время — становилась, все более пестрым образованием. В ней появились особые женские части. Некоторые подразделения строились по национальному признаку. Здесь были представители многих религий, были представлены все классы, едва ли не все возрасты. Политические предпочтения армии и флота, политизированных революционным накалом, были не менее разнообразны. Кронштадская военно-морская база и латвийская дивизия были оплотом большевиков. Другие национальные части, моряки-черноморцы и личный состав артиллерии были от большевиков значительно дальше. Части, противостоящие австро-венграм, отличались более устойчивыми морально-психологическими качествами, чем те, кто видел перед собой немцев.

Офицерский корпус не был един — за годы войны в него влилось много разночинцев — здесь политика также проложила свои невидимые барьеры. Генеральский состав не мог оправиться от крушения монархии. Высшие офицеры, особенно высшие, ощущали себя находящимися в опасности в свете тех социальных чувств, которые охватили младших офицеров-разночинцев и революционных солдат. И все же важно отметить, что основная армейская масса безропотно и пассивно воспринимала свой рок. Фаталистически восприняла она приказ номер один, скомкавший ее дисциплину, и не менее знаменитый приказ № 8 военного министра Керенского «Декларация прав солдата», в котором Россия дала своим воинам все права участия в политической деятельности (в том числе антивоенной!).

Армия быстро разделилась. Одна ее часть фактически требовала забыть об оккупированных противником двенадцати губерниях. Другая, уменьшающаяся, не готова была пойти на такой шаг ни при каких обстоятельствах. Но в целом все ощущали шаткость возможностей договориться с противником в условиях потери большой российской территории. При всем этом фатализм стоящих перед германскими пулеметами воинов ощущался все более, а сопротивление революционным агитаторам слабело. Попыток восстановить дисциплину было немало. В начале революционных дней военный министр Гучков поручил комиссии во главе с генералом Поливановым выработать новые уставные правила. Затем самый талантливый русский стратег генерал Алексеев потребовал восстановить «безусловное подчинение командирам» — для этого он созвал 2 мая 1917 г. совещание в ставке фронтовых командиров. Керенский старался подкупить офицеров словесами: «Защитить данное нам нашими предками, то, что мы обязаны передать нашим потомкам — это элементарная, первостепенная обязанность, которую никто не может отменить» {413}.

Реальность оказалась жестче революционных песнопений. В апреле невыносимо почувствовал себя в кресле командующего петроградским округом боевой генерал Л.А. Корнилов и попросил направить его на фронт: «Мое положение нетерпимо… Я не владею контролем. Я был счастлив на фронте, командуя прекрасными армейскими корпусами! А здесь, в Петрограде, в этом котле анархии, у меня есть лишь тень власти» {414} . Корнилов сделал свои выводы о будущем России, как и лидер крупнейшей буржуазной партии октябристов военный министр Гучков, протестовавший по поводу «условий, в которых реализуется государственная власть». Милюкова возмутила отставка — «дезертирство» Гучкова как знак банкротства русской буржуазии правого фланга. Генерал Алексеев считал, что дело заключалось в природном пессимизме лидера октябристов {415} . Просто проницательному Гучкову открылась бездна, перед которой встала Россия, осуществив революцию в ходе страшной войны. Отныне судьба революции и отечества была вручена почти неестественному союзу либеральных интеллигентов и социалистов всех оттенков.

Союзники следят за Петроградом

Новые боевые союзники — американцы — стремились не терять присутствия духа и постараться увидеть новые возможности в жутком русском раздрае. Э. Рут в отчете о поездке в Россию в мае-июне 1917 г. призвал направить значительные суммы на борьбу с пораженчеством в рядах русской армии. Даже если русская армия и не начнет свое долгожданное наступление, «положительные стороны такого финансирования для Соединенных Штатов и их союзников будут столь велики, что оправдают возможные траты» {416} . Вильсон не особенно нервничал из-за традиционной русской переменчивости. И только возможность созыва петроградским Советом (его главой уже стал Троцкий) международной конференции о целях ведущейся войны поколебала спокойствие президента. Вильсону пришлось бы тогда «спуститься с небес», покинуть позицию стоящего над спором и начать жалкий торг с союзниками по поводу их территориальных и прочих притязаний — он мог быстро потерять мантию неофициального вождя коалиции.

Э. Хауз настаивал: «апостол свободы» обязан выдвинуть привлекательную идейную доктрину, которая консолидировала бы расшатанные элементы в России. Среди ливня и грозы, обращаясь к спрятавшимся под зонтами вашингтонцам, президент Вильсон 14 июня 1917 г. впервые дал относительно полное трактование мирового конфликта: «Война началась военными властителями Германии, которые доминировали над Австро-Венгрией». Он обвинил военную клику Германии в продолжении войны, когда стало ясно, что относительно быстрое военное решение невозможно. «Военные властители, под игом которых Германия истекает кровью, ясно видят тот рубеж, который судьба начертала им. Если они отступят хотя бы на дюйм, их влияние как за границей, так и внутри страны рассыплется на части, словно карточный домик» {417} . Главная надежда немцев — заключить мир немедленно, пока их армии находятся на территории соседних стран Европы. Ради этого они используют пацифистские и либеральные силы в европейских странах. Но горе легковерным. «Стоит немцам добиться своего, и сторонники немецкого мира, ныне выступающие их орудием, будут раздавлены весом создаваемой великой военной империи; революционеры России будут отрезаны от каналов сотрудничества с Западной Европой, лишены возможности получить ее помощь, контрреволюция будет ускорена и поддержана, Германия потеряет собственный шанс на освобождение, а Европа начнет вооружаться для следующей, окончательной схватки».

Британский посол в Швеции сэр Эвме Хоуард 14 апреля 1917 г. предостерег свое правительство от недооценки европейского социализма. Он сообщил правительству о русском социалисте Ленине, который на пути из Швейцарии в Россию совещался в Стокгольме со своими коллегами-радикалами из европейских стран и пообещал возвратиться в Стокгольм во главе русской делегации для мирных переговоров. Если западные державы отвергнут его требования о всеобщем мире, российская социал-демократия встанет на путь сепаратных контактов с немцами. Хоуард предупреждал: «Ленин является хорошим организатором и самым опасным человеком, в Петрограде его поддерживают значительные силы. Он настроен антибритански, у него связи с индийскими революционерами. Необходимо сделать все возможное, чтобы проконтролировать его деятельность в России» {418}.

Британское правительство пришло к выводу, что чрезвычайную опасность начинают приобретать требования Петроградского Совета о пересмотре основных целей войны. Именно в таком — зловещем ракурсе — увидел дело премьер-министр Д. Ллойд Джордж: «Любая фальшь, которую начнут пропагандировать немцы, будет воспринята с готовностью» {419} . Следует найти убежденных борцов против Германии, которые при этом не были бы чужды социалистическим идеалам. В конечном счете бороться с социализмом в России был отправлен член кабинета министров — лейборист Гендерсон. С точки зрения Гендерсона, русские социалисты были неоднородны и мало напоминали тех социалистов, которые вместе с Мильераном вооружали Францию; тех социал-демократов Германии, которые голосовали за военные кредиты.

2 июня 1917 г. Гендерсон в Петрограде сразу же попал в обстановку международной социал-демократической дискуссии. Русскую сторону возглавлял министр иностранных дел Терещенко, французскую — принявший на себя обязанности посла (после отъезда Палеолога) прежний министр военного снабжения Альбер Тома, с бельгийской — министр-социалист Вандервельде. Тома убеждал Временное правительство проявить твердость на внутреннем фронте. Французы где-то в июне начинают относиться к Временному правительству с плохо скрытым презрением. Похоже, что они уже были готовы сражаться с немцами без России. Их все более раздражала русская пацифистская пропаганда, беспомощность русских войск, секретные контакты с австрийским императором Карлом.

Министр юстиции А. Ф. Керенский на встрече с британским военным представителем генералом Пулом предупредил: «Мы не уподобляемся Милюкову, когда он настаивает на получении Константинополя. Мы выступаем за интернационализацию Проливов, за самоуправление Польши, Финляндии и Армении — последняя, как обособленная часть Кавказа» {420} . Определение военных целей не столь уж существенно: кто может сказать, какой будет ситуация в конце войны? Он всегда был против империалистических целей войны, но, если альтернативой мировой войне будет гражданская война, он, Керенский, выберет первую {421} . Керенский определил «две опасности, угрожающие русской революции — последователи Милюкова и последователи Ленина». Милюков предлагал справиться с коммунистами обращением к провинции, радикальными перестановками в кабинете. Керенский считал, что в правительстве должны остаться Некрасов, Терещенко и Коновалов. (Далеко не все тогда знали, что названные политики были членами масонской ложи, в которой Керенский был секретарем). Одетый в простую солдатскую косоворотку, бриджи и простые солдатские сапоги, Керенский чувствовал себя избранником судьбы — это замечал всякий, кто видел его достаточно близко. Популярность его в эти краткие месяцы была велика. Английская медсестра на русском фронте свидетельствует: «Когда Керенский закончил, солдаты понесли его на своих плечах до автомобиля. Они целовали его, его униформу, его автомобиль, землю, по которой он шел. Многие, стоя на коленях, молились; другие плакали. Некоторых обуял восторг, другие пели патриотические песни» {422} . Именно в это время его увидела Марина Цветаева, призвавшая в своей поэме дерзнуть на диктатуру.

Став военным министром, Керенский собрал вокруг себя близких по духу офицеров среднего звена — адъютантов — капитана Дементьева и лейтенанта Винера. Главой кабинета военного министра стал его родственник полковник Барановский. От Гучкова он перенял полковника Якубовича и полковника князя Туманова Петроградский военный округ возглавил генерал Половцев. В военном министерстве был создан политический отдел, возглавляемый эсером Станкевичем. Штат комиссаров Временного правительства заполнили, в основном, эсеры и меньшевики. 19 мая 1917 г. Керенский объявил, что не будет отныне принимать прошений об отставке высших военных офицеров, а все дезертиры, которые не вернутся в свои части, будут наказаны. Лишь офицеры будут назначать офицеров; в бою командир мог наказывать нерадивых и т.п.

Наступает апофеоз внутрироссийского влияния Керенского. Тома передает свои впечатления, впечатления знающего в риторике толк французского политика о стиле тридцатишестилетнего русского лидера «Его речь соткана из коротких, отрывистых фраз, бьющих из единого потока и едва связанных между собой. Речь эта представляет собой призыв к сентиментальным струнам души. Все его сердце в этом порыве. Он вкладывает в речь всю наивную силу своих мыслей, всю собственную сентиментальность. Это позволяет ему приобщиться к сентиментальности других, пробраться в тайный угол души, где страх и ужас смерти, которые есть у каждого. Это позволяет ему утверждать себя во главе дивизии в день наступления, убеждать идущих на смерть людей Жертва, которую он, как революционер, принес, позволяет ему говорить подобным образом… В его красноречии есть шарм и грация… Он излучал веру в Россию и Революцию, справедливый мир и успешное наступление» {423}.

Керенский прибыл в Каменец-Подольск по приглашению командующего Юго-Западным фронтом и назначил верховным главнокомандующим вместо генерала Алексеева генерала Брусилова, слава о прошлогоднем наступлении которого еще находила отклик. Керенский находил его несколько оппортунистически настроенным и определенно тщеславным, но, в отличие от стратега Алексеева, тот не тянулся в политика Наиболее тяжелое впечатление на него произвел адмирал Колчак, с которым они проспорили весь путь от Одессы до Севастополя.

Керенский был оратором, но не был стратегом, не был организатором и не был реалистом. Прямо в лицо он комментировал речь Ленина: «Гражданин Ленин забыл, что такое марксизм. Его трудно назвать социалистом, потому что социалистическое учение нигде не рекомендует решать экономические вопросы вооруженным путем, посредством ареста людей — так поступают только азиатские деспоты… Вы, большевики, даете детские рецепты — „арестовать, убить, разрушить“. Кто вы: социалисты или тюремщики из старого режима?» {424}

В Царском Селе Керенский впервые близко увидел царскую чету и сразу признал, что социалистические карикатуры имели мало общего с оригиналом. «Рядом с приятным, несколько неловким гвардейским полковником очень обычного вида — за исключением удивительных голубых глаз — стояла прирожденная императрица, гордая и несгибаемая, полная сознания своего права на правление». Керенскому пришло в голову, что они — «жертвы системы царизма» {425}.

Мирные предложения

Гофман в дневниковой записи от 1 июня оценивает текущую войну как «очень странную». Местами продолжались кровавые бескомпромиссные бои, а на соседних участках фронт фактически развалился {426} . Находясь под страшным прессом военных лишений, австрийский император Карл начал упрекать кайзера Вильгельма в нежелании — настаивая на восточных аннексиях — заключать мирный договор с Россией. Кайзер ответил союзнику: «Я сомневаюсь в том, что Керенский склонен вступить в переговоры с нами Его поведение и донесения нашей разведки показывают его сервильность в отношении Антанты» {427} . Но император Карл и его министр иностранных дел граф Чернин продолжали верить в возможность договориться с Керенским. Некая беседа между голландским журналистом и высокопоставленным русским чиновником убеждала в мирной настроенности, по крайней мере, части российской элиты.

Обстоятельства подстегивали Вену. На собравшемся в конце мая 1917 г. впервые с начала войны австрийском парламенте польские депутаты выдвинули идею независимости Польши. А сербы, хорваты и словенцы создали т. н. «Югославский парламентский клуб». Чувствуя, куда дует ветер, император Карл пообещал создать после окончания войны более национально ориентированную конституцию. Избежать развала государства можно было, лишь остановив военную бойню. И Вена видела шанс. Особенно воодушевляло австрийцев заявление Керенского о том, что он не поддерживает итальянские и сербские цели раздела Австро-Венгрии: «Русское правительство готово начать дружественные беседы с австро-венгерским правительством при условии, что необходимые предложения поступят немедленно» {428} . Чернин был в восторге и уведомил Берлин, что намеревается войти в контакт с Керенским. Голландский посредник сообщил, что русские предлагают заключить мир на основе возвращения к статус кво. В неопубликованных документах Керенского есть запись: "11 июля. Попытка заключить сепаратный мир со мной». Только сорок лет спустя А.Ф. Керенский рассказал об этом эпизоде {429} . Но он уже был описан финским посредником — другом Керенского (и его доктором) Рунебергом. Последние слова Керенского были такими: «В нынешнем положении Россия не может выдвигать мирные предложения; Ллойд Джордж — единственный, кто может предпринять мирную инициативу. В любом случае, вы должны обратиться, прежде всего, к нему».

5 апреля 1917 г. начальник германского генерального штаба Гинденбург пришел к выводу, что существуют возможности начать мирные переговоры {430} . Надежды возлагались на неограниченную подводную морскую войну, создающую перелом в войне — Британия, Франция и Россия слишком зависели от поставок морским путем. А германские подводные лодки сделали ареной борьбы все океаны. 14 мая немцы впервые вывели на боевые позиции свои танки. Имея козыри, следовало искать мира хотя бы на одном из двух своих гигантских фронтов. 15 мая 1917 г. Бетман-Гольвег предложил России заключить мир. Канцлер сказал, что его целью является достижение договоренности, которая исключала бы «любую идею насилия», когда ни одна сторона «не ощущала бы озлобления» {431}.

Через две недели правительство России отвергло германское предложение о перемирии. Керенский не особенно размышлял над немецкими предложениями. Это в последующих книгах он скажет, что некритическая верность не является достоинством, что «заключи он мирный договор, мы были бы сейчас в Москве» {432} . Как член кабинета, он стоял за союзническую верность и доказывал это демонстративно. Идеи сепаратного мира с Россией в 1917 г. окончательно потеряли под собой почву в июле с началом последнего с русской стороны наступления Брусилова.

Першинг

Первые американские солдаты начали прибывать в Британию 18 мая 1917 г. Это были медики, готовившие создание госпиталя. Но уже 26 мая более тысячи американских солдат высадились во Франции. 28 мая командующий американским экспедиционным корпусом генерал Першинг разместился со штабом в Ливерпуле. Во время океанского перехода он разработал планы перемещения во Францию миллионной армии. По всем Соединенным Штатам началась регистрация мужчин в возрасте между 21 и 30 годами. Королю Георгу Пятому Першинг пообещал бросить на весы войны всю американскую мощь. В Париже прием его был настолько восторженным, что, по мнению газет, если бы он решил предложить себя в качестве короля Франции, то имел все шансы. Американский друг объяснил Першингу — «французы дошли до предела» {433} . Беседуя с Петэном, Першинг выразился с американской прямотой: «Я надеюсь, что еще не поздно». Першинг оказался эффективным организатором. 26 июня 1917 года в Сен-Назере высадились 14 тысяч американских солдат. Колонна американцев прошла по Парижу и направилась к могиле Лафайета, который, согласно завещанию, был похоронен в земле, привезенной из Америки Американский офицер объявил' «Лафайет, мы пришли». Першинг установил прямые связи между портовыми складами своей прибывающей армии и выдвинутыми вперед депо, заказал французам производство 5 тысяч самолетов и восьми с половиной тысяч грузовиков. Но прибытие своей армии он ожидал только в 1918 г.

На Западном фронте Хейг внес ноту оптимизма: «Мощь и выдержка немецкого народа напряжены до такого предела, что мы можем достичь решающей точки уже в текущем году» {434} . Англичане копали тоннель под германские траншеи в течение почти полугода и 7 июня взорвали подведенные под немцев девятнадцать мин. Десять тысяч германских солдат были погребены заживо. Будущий премьер, а тогда двадцатилетний рядовой Антони Иден вспоминает крики немцев глубоко в земле. Но оставшиеся в живых немцы просто перешли на заранее подготовленные позиции, и стратегического значения упорный труд англичан не имел.

Сомнения и надежды Германии

10 июня министерство иностранных дел Германии узнало от своих военных, что они планируют четвертою зимнюю кампанию. Представитель генерального штаба полковник Бауэр говорил об огромном материальном превосходстве противника — в вооружениях оно определялось соотношением один к четырем. Было решено интенсифицировать подрывные усилия, направленные против России, фактор воздушного устрашения. Немцы подняли в воздух 23 новых бомбардировщика. Эффективность бомбардировочной авиации была доказана. 13 июня они послали на Лондон четырнадцать бомбардировщиков на высоте четырех тысяч метров. Более сотни бомб было сброшено на мирные кварталы. Ничего подобного, писали газеты, не было 900 лет. Однако главным результатом налета стала отчетливая германофобия англичан. Из огромного города стали в массовом порядке высылать детей. Но решимость англичан была неколебима Военные хозяева Германии применили горчичный газ Пятьдесят тысяч снарядов с газом погубили две тысячи англичан В последующие три недели немцы выпустили миллион (!) снарядов с газом, но это не помогло им пробиться сквозь окопы англичан.

Подводная война не поставила Британию на колени. Надежды немцев на морское удушение противника не могли быть бесконечными — трех месяцев ожиданий оказалось достаточно. 10 июля 1917 г. ответственный за работу германской экономики Вальтер Ратенау произнес перед Гинденбургом и Людендорфом слова отрезвления, германские адмиралы самообольщаются, при помощи конвоев и кораблестроительных усилий западные союзники выходят из тяжелого положения. Главный аргумент: верфи Америки способны построить флот любого тоннажа.

Во Франции решимость была на пределе. Оголяя фронт, не менее 30 тысяч военнослужащих покинули свои траншеи и отправились в тыл. 1 июня 1917 года взбунтовавшийся полк объявил о создании антивоенного правительства Хаос продолжался неделю, а затем военный трибунал под председательством Петэна жестоко осудил 23 тысячи военнослужащих. В английском городе Лидс в начале июня 1917 г. собрался съезд лейбористской партии, который в первой же своей резолюции поздравил русский народ с революцией. Присутствовавший философ Бертран Рассел восславил пацифистов за то, что «своим отказом идти на военную службу они показали возможность для отдельного индивидуума противостоять всей силе государства. Это огромное открытие, увеличивающее достоинство человека» {435}.

Наступление Керенского

28 июня 1917 г. возвратившийся из Петрограда журналист Майкл Фарбмен делился своими впечатлениями в британской прессе: «Происходит усиление влияния социалистов-экстремистов, провоцирующих недоверие к союзникам». Вдоль окон британского посольства прошла патриотическая демонстрация. Во главе ее шел Милюков; он поднялся на автомобиль и произнес речь. С балкона посольства прозвучали слова солидарности. Но, как пишет в воспоминаниях {436} британский посол, «на одних речах построить продолжительное наступление было невозможно» {437}.

Отражая внутреннюю природу русского сознания, Керенский даже в мемуарах (десять лет спустя) утверждает, что «возобновление активных операций русской армии спустя два месяца после охватившего ее паралича было продиктовано как абсолютная необходимость внутренним развитием событий в России» {438} . Где этот диктат? Керенский (как и Горбачев семь десятилетий спустя) так и не смог разобраться в потоке событий, сокрушивших его. И не обнаружил внутренней честности признать историческую вину. Не общая ли это русская болезнь? Когда Керенский говорит в мемуарах о «национальном самопознании» русского народа, которое якобы ожидало финального боя, он находится в плену собственных представлений {439} . Доморощенные русские социалисты, потеряв всякую ориентацию во внутренней обстановке, бросили русские дивизии в наступление под пулеметы более организованной социальной силы. 1 июля Брусилов начал свое долгожданное наступление на фронте шириной 80 километров, и велось оно силой 31 дивизии при поддержке 1328 орудий. Главный удар был нанесен на юго-западном фронте и должен был быть поддержан на других фронтах. Цель — столица Галиции — Львов. 8 июля 1917г. генерал Корнилов сумел пересечь Днестр и взять Галич и Калуж, рассекая австрийский фронт. Многое предвещало успех: 10 тысяч военнопленных в первый же день, активность чехословацких частей, сражавшихся на русской стороне против своих же неохотно воюющих соотечественников. Впереди дорога шла к карпатским перевалам, за которыми находилась венгерская граница — старый, ставший таким знакомым с 1914 г. путь. Почти в зоне досягаемости Корнилова оказались галицийские нефтяные месторождения. Австрийцы сумели собрать силы для контрнаступления только 23 июля и, бросив все резервы, прикрыли нефтяные скважины.

Мобилизуя последние национальные силы, русское командование согласилось с идеей создания женских воинских частей. Мария Бочкарева возглавила первый батальон, названный «Женским батальоном смерти».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38