Охранительные гражданско-правовые нормы содержатся в источниках гражданского права, к числу которых в первую очередь относятся нормативные правовые акты высшей юридической силы: Гражданский кодекс Российской Федерации и принятые в соответствии с ним иные федеральные законы[81]. Нередко веления таких норм претворяются в жизнь судами.

Судебная практика выступает важнейшей формой правоприменительной деятельности, в ходе которой нарушенные и оспоренные права и охраняемые законом интересы участников общественных отношений получают юрисдикционную защиту. Применение же права невозможно без выявления действительного смысла юридических норм. В свою очередь, результаты толкования законодательства находят отражение в судебных актах, становясь доступными для восприятия и заимствования при разрешении аналогичных дел. Этим обусловливается целесообразность обобщения судебной практики и придания выработанному таким образом единообразному толкованию права обязательной силы.

Вместе с тем в Англии исторически решения королевских судов и суда канцлера по конкретным делам признавались обязательными для судов, рассматривающих другие (аналогичные) дела, что и привело к развитию основного элемента ее правовой системы – прецедентного права, состоящего из общего права и права справедливости. И хотя впоследствии к прецедентному праву добавилось статутное право, первое продолжает занимать заметное место в числе источников юридических норм. С определенными модификациями английское право существует в некоторых других государствах (прежде всего в бывших колониях Великобритании – США, Канаде, Австралии и иных), которые совместно с Великобританией образуют англо-американскую правовую семью.

1

См., напр.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. – Л., 1959. – С. 45, 46; Красавчиков О.А. Гражданское правоотношение – юридическая форма общественного отношения: сб. науч. тр. СЮИ. – Вып. 39. – Свердловск, 1975. – С. 17; и др.

2

См., напр.: Магазинер Я.М. Общая теория права на основе советского законодательства // Избранные труды по общей теории права. – СПб., 2006. – С. 169; Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву // Избранные труды: в 4 т. – Т. 1. – СПб., 2003. – С. 87, 88, 90 и др.

3

Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В.А. Белова. – М., 2008. – С. 230 (авторы очерка – А.Б. Бабаев и В.А. Белов).

4

См., напр.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву // Избранные труды по гражданскому праву: в 2 т. – Т. I. – М., 2002. – С. 204; Российское гражданское право: учебник: в 2 т. – Т. II / отв. ред. Е.А. Суханов. – М., 2010. – С. 40, 41. Известным поводом для такого подхода сегодня служит норма, закрепленная в п. 1 ст. 307 ГК РФ.

5

Сделанный вывод распространяется и на сложное правоотношение, включающее несколько взаимосвязанных прав и обязанностей (обязательство в широком смысле), и на простую юридическую связь, представленную единственным правом с противостоящей ему положительной обязанностью (обязательство в узком смысле) (о широком и узком значениях понятия обязательства см.: Новоселова Л.А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. – М., 2004. – С. 22–24; Сарбаш С.В. Исполнение договорного обязательства. – М., 2005. – С. 21).

6

Следует подчеркнуть, что абсолютному праву противостоят именно обязанности всех третьих лиц, а не одна «всеобщая» обязанность, как ее представлял Д.М. Генкин, подвергая критике концепцию абсолютных правоотношений (Генкин Д.М. Право собственности в СССР. – М., 1961. – С. 38), и не обязанности неопределенного круга лиц, как зачастую неточно высказываются цивилисты (см., напр.: Российское гражданское право: учебник: в 2 т. – Т. I / отв. ред. Е.А. Суханов. – М., 2010. – С. 122).

Во-первых, ситуацию, в которой не знающие друг друга лица соединены одной обязанностью, трудно представить даже гипотетически. Во-вторых, нарушение общей обязанности хотя бы одним обязанным лицом должно отразиться на характере отношений управомоченного лица со всеми обязанными лицами. Однако в случае нарушения абсолютного права охранительное требование возникает у правообладателя только в отношении нарушителя. В-третьих, выражение «обязанности неопределенного круга лиц» содержит внутреннее противоречие, ибо обязанности, существующие в рамках конкретного правоотношения, не могут быть неперсонифицированными. В связи с этим обязанными должны признаваться абсолютно все.

7

Гурвич М.А. Право на иск. – М. – Л., 1949. —С. 142. Схожие мысли о переходе субъективного права в притязание можно найти у таких корифеев правовой науки, какО.А. Красавчиков (Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве // Категории науки гражданского права. Избранные труды: в 2 т. – Т. 2. – М., 2005. – С. 130–132) и С.С. Алексеев (Алексеев С.С. Общая теория права: учебник. – М., 2008. – С. 366).

8

Срок исполнения обязательства следует отличать от условия его исполнения. Так, определимые охранительные обязательства подлежат исполнению при условии определения их предмета соглашением сторон или, при возникновении спора, судом; обеспечительные обязательства – при условии нарушения основного обязательства; страховое обязательство – при условии наступления страхового случая. В этой связи ошибочна позиция Л.А. Новоселовой, связывающая срок исполнения денежного обязательства с моментом определения суммы данного обязательства, т. е. с условием исполнения обязательства (Новоселова Л.А. Проценты по денежным обязательствам [Электронный ресурс]. – М., 2003. Электронная версия печат. публ. // СПС «КонсультантПлюс»).

9

М.А. Рожкова указывает: «Права кредитора, в частности, могут включать в себя в одних случаях право на действие другого лица, а в других случаях – право на результат действий другого лица, что охватывается единым термином – «право требования». Важно, что в любом случае налицо стремление кредитора к удовлетворению его потребности» (Рожкова М.А. К вопросу об обязательствах и основаниях их возникновения // Вестник ВАС РФ. – 2001. – № 6. – С. 73).

По поводу данных рассуждений можно высказать следующие возражения.

Во-первых, потребовать от должника исполнения обязательства кредитор во всяком случае вправе не ранее наступления срока исполнения. При этом, как следует из семантического значения термина «требование», речь идет об активном поведении предъявляющего требование лица (кредитора). Однако цель обязательства, наоборот, достигается за счет активного поведения должника. При таких условиях понятие «право требования» как право на активное поведение самого кредитора вряд ли можно признать родовым по отношению к понятиям «право на действие другого лица» и «право на результат действий другого лица», где под действием (действиями) разумеется активное поведение должника.

Во-вторых, стремление к удовлетворению потребности после возникновения обязательственного права у кредитора может и исчезнуть, что, однако, не приведет к автоматическому прекращению или изменению указанного права. Например, покупатель, утративший после заключения договора купли-продажи интерес в праве собственности на приобретаемую вещь и, тем не менее, принимающий такую вещь от продавца, становится ее собственником, т. е. считается присвоившим результат активного поведения должника (даже если он сразу выбрасывает купленную вещь за ненадобностью).

В-третьих, праву требования должна корреспондировать обязанность удовлетворить требование. В обязательстве же обязанность должника сводится к предоставлению исполнения, которое вполне может последовать и до наступления момента, с которым связывается появление у кредитора требования. Из сказанного вытекает единственно верный логический вывод: обязанность предоставить исполнение противостоит праву на присвоение исполненного.

10

Схожие определения даются многими правоведами. Например, Ю.Н. Андреев указывает: «Если объективное (позитивное) гражданское право является системой (совокупностью) норм, регулирующих имущественные и личные неимущественные отношения между субъектами гражданского права, то субъективное гражданское право отражает, в сущности, меру возможного поведения определенного управомоченного лица, обеспеченную законом и соответствующим поведением обязанного лица» (Андреев Ю.Н. Механизм гражданско-правовой защиты [Электронный ресурс]. – М., 2010 // СПС «КонсультантПлюс»).

11

См., напр.: Александров Н.Г. Законность и правоотношения в советском обществе. – М., 1955. – С. 108, 109; Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. – М., 1976. – С. 73–74; Теория государства и права: учебник/под ред. А.С. Пиголкина, Ю.А. Дмитриева. – М., 2008. – С. 503, 504; Российское гражданское право: учебник: в 2 т. – T. I / отв. ред. Е.А. Суханов. – С. 113, 114; и др.

12

См., напр.: Власова А.В. Структура субъективного гражданского права. – Ярославль, 1998. – С. 94; Гражданское право: учебник: в 3 т. – Т. 1 / под ред. А.П. Сергеева. – М., 2009. – С. 541; Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики. – С. 233–235; и др. Сюда же относится обладающая известным компромиссом точка зрения Р.Ш. Менглиева о том, что право на защиту – одно из правомочий субъективного права, но в результате правонарушения оно трансформируется в самостоятельное субъективное право (Менглиев Р.Ш. Защита прав владения. – Душанбе, 2002. – С. 14, 15).

13

Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики. – С. 233.

14

По мнению некоторых ученых, охранительное субъективное право (которое, как известно, является относительным) включает в себя наряду с правомочием на чужое поведение правомочие на свое поведение (см., напр.: Крашенинников Е.А. Регулятивные и охранительные субъективные гражданские права // Очерки по торговому праву: сб. науч. тр. – Вып. 14 / под ред. Е.А. Крашенинникова. – Ярославль, 2007. – С. 10, 11). Однако, как будет показано ниже, правомочие на защиту права собственными действиями управомоченного лица («правомочие на свое поведение») является элементом не охранительного, а защищаемого регулятивного права. По этим соображениям с приведенным мнением согласиться нельзя.

15

См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Осуществление и защита гражданских прав. – М., 2001. – С. 107. В число составляющих право на защиту возможностей В.П. Грибанов включил, во-первых, возможность управомоченного лица использовать дозволенные законом средства собственного принудительного воздействия на правонарушителя, защищать принадлежащее ему право собственными действиями фактического порядка; во-вторых, возможность применения непосредственно самим управомоченным лицом юридических мер оперативного воздействия на правонарушителя; в-третьих, возможность управомоченного лица обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием понуждения обязанного лица к определенному поведению.

16

Как видно, появление в составе субъективного права отдельных правомочий не отражается на содержании противостоящей этому праву обязанности. Однако вряд ли правильно сводить всякую юридическую обязанность к долженствованию только активного поведения, переводя при этом пассивную обязанность в разряд «другого феномена правовой реальности», как это делают А. Б. Бабаев и В.А. Белов (Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики. – С. 242). Ведь тогда придется одновременно признать «другими феноменами правовой реальности» (природа которых к тому же остается до конца не выясненной) все абсолютные права, которым корреспондируют пассивные обязанности, или же согласиться с тем, что названные права существуют вне правоотношений. Между тем абсолютное право принудительно осуществимо именно в отношении лица, нарушающего или оспаривающего это право, а не в отношении всех третьих лиц вообще.

Что касается состояния связанности одного субъекта юридическим эффектом действия другого субъекта, то оно, действительно, не имеет никакого отношения к обязанности. Представляется, что под так называемым секундарным правом (секундарным правомочием) на самом деле скрываются два самостоятельных явления: 1) входящее в содержание обязательственного права правомочие на одностороннее изменение или прекращение соответствующего обязательственного правоотношения (в этом случае необходимо говорить об обычной юридической связи, а не о связанности); 2) конкретная фактическая возможность совершить действие, которое приводит к появлению юридического факта (завершению юридического состава), влекущего возникновение правоотношения (речь, таким образом, идет о фактической возможности реализовать правоспособность в благоприятно сложившихся для данного лица обстоятельствах, т. е. о законном интересе; поскольку юридическое значение имеет здесь действие по реализации возможности, но не сама возможность, ее нельзя признать субъективным правом или правомочием в составе субъективного права). Следовательно, состояние связанности как особое положение лица, на правовой сфере которого отразятся последствия реализации другим лицом фактической возможности, относится к благоприятно сложившимся для последнего обстоятельствам. До момента реализации данной возможности ее обладателем правового отношения еще нет.

Приведенные соображения делают ненужной умозрительную теорию «надстройки» прав над существующим правоотношением», которая в свое время была предложена С.С. Алексеевым для объяснения природы секундарных правомочий (Алексеев С.С. Общая теория социалистического права: учеб. пособие. – Вып. 2: Нормы права и правоотношения. – Свердловск, 1964. – С. 116).

17

В свете изложенного не совсем верной выглядит предложенная М.К. Сулейменовым концепция права на защиту, суть которой сводится к следующему. Право на защиту является одним из правомочий субъективного гражданского права. В то же время его, как и любое другое право, можно рассматривать в качестве самостоятельного субъективного права. Оно возникает в момент нарушения (оспаривания) субъективного гражданского права и реализуется в рамках устанавливающегося при этом охранительного гражданского правоотношения. Возникновение самостоятельного субъективного права одновременно является реализацией правомочия основного субъективного гражданского права. Право на защиту можно назвать производным субъективным правом (Сулейменов М.К. Избранные труды по гражданскому праву. – М., 2006. – С. 148).

Однако на самом деле самостоятельным субъективным правом, возникающим в момент посягательства и реализующимся в рамках охранительного обязательства, является только та мера возможного поведения потерпевшего, которая обеспечена оригинальным поведением нарушителя.

18

Двойственность понятия требования обусловлена природой правовых средств, среди которых всегда выделяются средства-установления (инструменты) и средства-деяния (технологии) (см. об этом: Проблемы теории государства и права: учеб. пособие / под ред. М.Н. Марченко. – С. 354–372 (автор главы – проф. А.В. Малько)).

19

Следует особо подчеркнуть, что один признак предполагает непременное наличие другого, поскольку судебная защита в силу п. 1 ст. 11 ГК РФ может быть предоставлена только нарушенным (оспариваемым) правам или законным интересам.

20

В юридической литературе высказываются различные взгляды на соотношение терминов «законный интерес» и «охраняемый законом интерес» (обзор имеющихся по данному вопросу точек зрения см.: Малько А.В., Субочев В.В. Законные интересы как правовая категория. – СПб., 2004. – С. 76–78). Принимая во внимание принцип единства двухчленной квалификации (дихотомии), законный (соответствующий закону) интерес следует противопоставить интересу незаконному (противоречащему закону), который, очевидно, охраняться государством не может. При таком подходе понятие законного интереса оказывается шире понятия охраняемого законом интереса, поскольку многие не противоречащие закону интересы находятся за пределами правового регулирования и поэтому не могут охраняться юридическими средствами. Следовательно, использование в некоторых нормативных правовых актах терминологии «охраняемый законом интерес» следует признать более правильным. Однако, учитывая, что сам законодатель рассматриваемые понятия последовательно не разграничивает, они употребляются в дальнейшем как синонимы.

21

Чечот Д.М. Субъективное право и формы его защиты // Избранные труды по гражданскому процессу. – СПб., 2005. – С. 55.

22

См., напр.: Ерошенко А. Судебная защита охраняемого законом интереса // Советская юстиция. – 1977. – № 13. – С. 19; Сауляк О.П., Экимов А.И. Споры вокруг законных интересов // Правоведение. – 2005. – № 2. – С. 220.

23

Магазинер Я.М. Указ. соч. – С. 157.

24

Малько А.В., Субочев В.В. Указ. соч. – С. 73.