– Мы из милиции.
– Покажите документы.
– Пожалуйста, пожалуйста. Я – майор Анисин, а это мой помощник.
– Вы пришли проверить подвалы? – радостно спросила девушка.
– Нет. За весь день никого не было, ни из милиции, ни из жека… – затараторила девушка, – сами себя сторожим.
– Спокойно, гражданочка, – заверил Анисин, – сейчас я кое-кого вздую, и к вам прибегут. А что себя охраняете – молодцы!
В данной ситуации без помощи общественности не обойтись… Скажите, квартира № 68 на каком этаже.
– На девятом.
– Валерий Яковлевич, почему вы спросили квартиру № 68, ведь нам в № 75.
– Вы хотите напустить на несчастную женщину всех сплетников этого дома? Ей и так несладко придется.
– Ну, вы и артист! – восхитился Олег. – Но как будут выпутываться обитатели шестьдесят восьмой?
Анисин только на мгновение задумался.
– А, разберутся, – беспечно махнул он рукой. – Раз к ним не пришли – выпутаются.
Минуту назад, когда Анисин упивался ролью большого начальника, он был неприятен Олегу. Сейчас же он подумал, что этот большой мужик по-своему не так уж и плох. Не суди о людях скоро.
После звонка за дверью послышались шаги, засветившуюся точку звонка закрыла тень, и раздраженный женский голос спросил:
Олег отметил, что спросили именно раздраженно, не удивленно, не испуганно, как это можно было ожидать в третьем часу ночи.
– Милиция. – Он поднес к глазку раскрытое удостоверение. – Нам нужна Токарева Виктория Максимовна.
Дверь тотчас без раздумий растворилась.
На открывшей был только халатик, который она так нарочито придерживала, что скорее демонстрировала, чем скрывала красивую грудь. Из разговора с охранниками Олег знал, что ей двадцать пять – отмечали на днях, но сейчас, когда она спросонок щурила воспаленные, смертельно уставшие глаза, ей можно было дать и все сорок.
В дальнем конце коридора из-за двери выглядывала лохматая голова.
– Это ко мне, – нервно бросила женщина через плечо. Голова исчезла. – Входите.
Сыщики заметили, что к ним она обратилась много вежливее, почти нормально.
Женщина провела их в плохо убранную комнату, вероятно гостиную, сбросила с дивана всякую всячину – колготки, постельное белье, одежду – и пригласила сесть.
– Вам знаком Муртаз Ургидава? – спросил Олег.
– Вы давно с ним виделись? – Олег проигнорировал ее вопрос.
– В начале недели… Да, точно… В понедельник, во время пересменки.
Олег и Анисин переглянулись.
– Вахтанг. Это младший брат Муртаза. Он часто кассу принимает.
– И как он вам? – Вика недоуменно вскинула брови. – Что вы о нем можете сказать? – уточнил Олег. Он еще не мог знать, как часто в той или иной форме он будет задавать этот вопрос в течение ближайших дней.
– Да козел он, – спокойно ответила женщина. – Животное. Как и Муртаз. Все они звери… Уйду я от них, надоели.
– Да, как обычно… А что случилось? – вновь лениво поинтересовалась она. – Вахтанг опять с кем-то подрался?
– Не раз. Он вообще задиристый. Кто при нем про маму выругается… Ну, вы понимаете, он сразу в драку. У них это оскорбление, а наши мужики привыкли через слово…
– Убили его, – сказал Олег. – Только вы ушли из ларька, так и убили.
– Как?! – Она вдруг заплакала, без истерик, буднично – просто по усталым щекам как-то сразу потекли обильные слезы.
Олег растерялся.
– Что же вы? Только что «козел», а тут… плачете.
– А что же он, не человек, что ли, чай, живой, – совершенно по-бабски, жалеючи, сказала она.
Олегу показалось, что она не фальшивит. Так не сыграешь: такой набор женских эмоций – смесь любви, ненависти, жалости не под силу ни одной актрисе.
Вика встала, порылась в груде постиранного, но неглаженного белья, сваленного прямо на журнальный столик, извлекла платочек, вытирая слезы, опять села.
– Да, при мне.
– Обычная дневная выручка, пять тысяч шестьсот рублей. Его из-за этих денег убили?
– Не исключено, – пожал плечами Олег. – Сейф пустой.
– Муртаз его точно убьет.
– Убийцу.
– Для этого его найти надо, – усмехнулся Анисин.
– Найдет, – убежденно сказала девушка. – Найдет и убьет. Муртаз – он такой.
– Крутой.
Олег заглянул в выписку, данную ему Володиным.
– Что вы, давно нет. Там он жил, когда только в Москву приехал. Потом он квартиру снимал, где-то в Измайлово, а сейчас и свою купил, на Царева, дом 12, квартира 24. Телефон нужен? Пишите.
Олег думал, что она заглянет в телефонную книгу, но она продиктовала по памяти. Олег спросил:
– Муж! – Она презрительно скривила тонкие губы. – Одно название, а не муж. Толку с него…
– Конечно. Но лучше не тратьте зря время.
– Почему? – удивился Олег.
– Да потому что Иннокентий ни на что не способен. Ничтожество! Ни убить, ни любить, ни рубля заработать.
Иннокентий, видимо, всю беседу слушал внимательно, так как тут же вышел из своей комнаты. В отличие от жены он оказался одетым по всей форме: в рубашке, при галстуке и даже в ботинках, а не в тапочках.
– Зачем ты так, Вика, – с мягкой укоризной сказал он. – Ну не ладится у нас, зачем же в это посвящать первых встречных?
Девушка только нервно дернула плечиком, ничего не ответив.
– И потом, – мгновенно он перешел на крик, – ты же говорила, что у Муртаза никогда не была!
– Не была.
– Да, – он постарался быть ироничным, – а адресок и телефон диктуешь по памяти! Хоть бы для виду в записную книжку заглянула.
– Как где – дома. Я писал.
Вика поморщилась.
– Вы писатель? – удивился Анисин.
– Художник.
«Сейчас она скажет, – подумал Олег, – художник от слова “худо”».
– Художник от слова “худо”», – сказала Вика.
– Мой коллега возьмет у вас отпечатки пальцев. Это важно для расследования.
– Вы меня подозреваете? – прошептала Вика.
– Ну что вы, – успокоил ее Олег. – Ваши отпечатки нужны, чтобы отличить их от отпечатков чужих людей, которые мы найдем в контейнере.
Когда Анисин занял их внимание, Олег тихо вышел из квартиры, спустился в лифте на первый этаж. Дежурившие ребята играли в карты.
– Это полный такой, художник? – уточнила девушка.
– Буквально перед вами зашел, – они ответили почти хором.
– Не видели. Видимо, до нашего дежурства, а дежурим мы с 23.00.
– Спасибо.
Олег поспешил назад.
В лифте он достал из плечевой кобуры пистолет, загнал патрон в патронник, переложил его в карман.
Анисин уже заканчивал. Олег подождал, пока он уберет свои кисточки, потом сказал:
– Иннокентий Михайлович, вам придется проехать с нами, до выяснения некоторых обстоятельств.
День второй. 10 сентября, пятница
«Двадцать три человека погибло. Сто пятьдесят пять ранено. Семьдесят три госпитализировано. Таковы предварительные итоги взрыва жилого дома в Москве в Печатниках (на момент подписания номера в печать).
…Представители ФСБ уже заявили, что выявлен круг лиц, возможно, причастных к взрыву… Составлены фотороботы подозреваемых. По мнению взрывотехников, взрыв произошел на первом этаже – в помещении магазина. По некоторым данным, магазин принадлежал лицам кавказской национальнолсти и торговал лаками и красками».
Газета «Известия», 10 сентября 1999 годаУтром Сытин официально объявил сотрудникам о переходе на двенадцатичасовой рабочий день. Эта новость взволновала только архивариуса, паспортисток из паспортного отдела и еще некоторых, привыкших в 18.00 закрывать кабинеты на ключ. Следователи, дознаватели, ОМОН – все, кого в обиходе именуют оперативниками, и в обычные дни работают без графика, а после взрывов…
С начальством Олег поговорить не успел. Лавриков куда-то спешил и, пробегая по коридору, на ходу крикнул Олегу:
– Молодец, Захаров! Коли этого субчика, двенадцать часов тебе. Доводи до реализации и подключайся к работе по взрывам, у нас каждый штык на счету.
Довести до реализации – значит собрать все необходимые улики для предания суду, и чтобы была большая вероятность для утвердительного приговора. Проще говоря, довести до реализации – значит посадить.
Кто больше довел до реализации, тот лучше работает, тому премии, продвижение по службе, тому почет и уважение коллег. На подведении итогов за месяц так и говорят: «Иванов – восемь реализаций, Петров – шесть. Сидоров! – всего одна. Плохо работаете, Сидоров». Молодой следователь, встав поздно, пристально всматривается в зеркало, но не следы вчерашней страшной пьянки его занимают: он слушает нечто внутри себя – вчера была первая в его жизни реализация.
Олегу еще не приходилось самостоятельно вершить судьбу человека. В группе, под руководством опытного опера – да, но это совсем другое дело. Там ответственность на старшем группы; он – Бог, он – Иуда, если ошибется. И вот сейчас таким старшим стал Олег. И беда была в том, что задержанный ночью Иннокентий Токарев ни за что не захотел колоться, а большинство преступников, особенно из числа неопытных, совершивших преступление в эмоциональном запале, как известно, признаются в содеянном в первые минуты после задержания. Чистосердечное признание, конечно, не было альфой и омегой доказательств, как уверял товарищ Вышинский, но с ним было бы как-то веселей отправлять человека за решетку.
«Оказывается, я щепетильный человек, – похвалил сам себя Олег. – Будем надеяться, что это не помешает моей работе… А может, со временем пройдет?»
Размышляя над нравственными проблемами, он сходил в туалет, помылся, почистил зубы. Холодная вода не только взбодрила его после второй бессонной ночи, но и отвлекла от моральных терзаний. Тогда он еще не знал, перед каким выбором вскоре поставит его судьба.
За время его отсутствия в кабинете появилась Рябинина. Олег это понял еще в коридоре. Но отчего же еще дежурный по ОВД капитан Кобзев мог бросить свой пост. Зайти в кабинет Захарова он все же не рискнул, а стоя в коридоре (и не выпуская из виду свое рабочее место), через распахнутую дверь слушал, как внутри что-то веселое рассказывал кумир всех женщин, лучший оперативник ОВД майор Игошин.
Подойдя ближе, Олег услышал Ольгин смех, негромкий и очень пленительный.
– Смотри, Игошин, пока ты тут болтаешь, у Кобзева пульт дежурного уведут.
Игошин не обиделся. Что ему было обижаться, признанному сыщику, в подчинении у которого во время ведения дел ходили и полковники и которого, по слухам, сватали в МУР, на Петровку.
– Тебя можно поздравить? – миролюбиво поинтересовался он.
– Да вот не колется, – вдруг вырвалось у Олега.
– Это тот интеллигент? Подержи его в «клоповнике» с бомжиками – запоет соловьем.
– Лавриков дал время до вечера.
– Тогда дави, – посоветовал Игошин. – А если что – зови, помогу.
Майор не насмехался. Он всегда был готов помочь и уже помогал Олегу.
– Спасибо.
Игошин улыбнулся Рябининой:
– Оленька, я вам потом дорасскажу, пришел ваш строгий начальник.
– Обязательно, Сергей Геннадиевич, как-нибудь расскажете.
– Просто Сергей, мы же договорились.
– Хорошо, Сергей Геннадиевич.
– Что за женщина! – восхитился Игошин. – Ничем ее не проймешь!
– У тебя в кабинете телефон звонит, – сказал Олег.
– Не слышу.
– Точно звонит.
Игошин не спеша двинулся по коридору. Ушел и дежурный. Только теперь, очистив поле от соперников, Олег зашел в кабинет. Ольга – воспитанная девушка – встала при появлении начальника, поздоровалась. Олег неловко кивнул, думая, что по виду Рябининой ни за что не скажешь, что она тоже почти не спала, такая она была свеженькая и отглаженная.
Олег засмотрелся на девушку, а та словно и не замечала затянувшуюся паузу – спокойно сидела: спинка прямая, коленки вместе, носки туфель чуть-чуть врозь – выпускница института благородных девиц, да и только.
И где ее всему этому обучили?!
Олег торопливо отвел взгляд, суетливо переложил на столе бумаги, поменял местами карандаши и сказал строго:
– Вы опоздали.
– Да, извините, – ответила она кротко.
– Я знаю, вчера вы почти не спали. Но работа у нас такая.
– Я понимаю. Больше не повторится.
Олег кашлянул, не зная, что еще сказать, взялся за трубку внутреннего телефона, в воспитательном запале почти приказал Кобзеву:
– Дежурный, Токарева из КПЗ на допрос.
В трубке весело рокотнуло:
– Олежек, ты сберендил! Всех выводных забрали на облаву. Топай за своим мокрушником сам.
Олег поспешно бросил трубку, покосился на Рябинину – слышала она или нет. Ольга смотрела невозмутимо, только в уголках глаз – показалось ли ему? – мелькнула лукавая искорка.
– Пойду к экспертам, – деловито сказал Олег. – Может, Анисин сообщит что. А на обратном пути захвачу задержанного, приготовьтесь к допросу.
Анисин ничего не мог сообщить, ибо сам только что пришел. Олег застал его врасплох, во время переодевания. О, это была целая процедура, ритуал! Сначала старый криминалист снимал с себя плащ: снимал, сидя на стуле. Пуговицы упорно не хотели расстегиваться, не подчиняясь толстым дрожащим пальцам, и с каждой приходилось воевать отдельно. Криминалист при этом так тяжело дышал, что казалось, будто он восходит на Эверест. Он даже не смог поздороваться с Олегом и только поднял на него полный страдания взгляд.
– Тяжело, – посочувствовал Олег.
Ответом ему было мощное сопение, в котором, впрочем, проявились удовлетворительные нотки – очередная пуговица пролезла сквозь прорезь.
– Что-то вы раскраснелись, – с тревогой сказал Олег.
Анисин, сложив руки на животе, отдышался.
– Здравствуйте… Не издевайтесь…
– Я не издеваюсь. Я волнуюсь.
– Ничего страшного.
– Не за вас. Мне нужны пальчики Токарева. Лучше всего на ноже или на сейфе.
– Подождите. Сейчас я при вас…
– Некогда мне ждать. Принесите результаты ко мне в кабинет, я буду допрашивать Токарева. И я просил вас позвонить брату убитого.
– Звонил, два раза. Никто не подходит.
Вздохнув, Анисин вновь потянулся к непокорным пуговицам. Теперь ему предстояло справиться с двумя нижними, самыми сложными, которые из-за нависающего живота приходилось расстегивать на ощупь. Этому не видно было конца.
– Да оторвите вы их, – в сердцах посоветовал Олег. Он был зол: первое дело – и такой ему достался помощник. Да еще Ольга так смеялась над шутками Игошина!
Токарев выглядел изрядно помятым после проведенной на допросе и в КПЗ ночи, но упрямо не желал сознаваться. Через два часа Олег уже и не знал, о чем спрашивать. Он решил начать сначала, в надежде поймать подозреваемого на противоречиях.
– Итак, вы все-таки признаете, что в ночь с восьмого на девятое уходили из дома?
– Признаю.
– А почему поначалу лгали? Надеялись, что мы не опровергнем ваше алиби?
Токарев неловко попытался взглянуть через плечо, где за его спиной Рябинина вела протокол допроса.
– Не оборачивайтесь! – потребовал Олег. – Отвечайте на вопрос.
– Ну, вы понимаете, – понизил голос художник. – В этой ситуации… Я… как мужчина… выглядел не лучшим образом.
– Не понимаю, – жестко отрезал Олег. – Отвечайте по существу.
– Я не хотел, чтобы жена знала, что той ночью я был на рынке.
– Значит, вы все же признаете, что были на месте убийства?
Токарев негодующе сверкнул глазами:
– Что означает ваш тон?! Я просто признаю, без всяких «все же».
– Тон вам не нравится, – усмехнулся Олег. – А сознались вы только тогда, когда вас уличили с помощью соседей.
– Да я бы сразу все рассказал, если бы вы меня спросили не в присутствии жены. – Он вновь бросил нервный взгляд на Рябинину.
– Допустим. Но что вы делали на рынке?
– Но я уже все рассказал!
– Повторите. Начните с того момента, как вы прошли через вахту. Куда вы направились потом?
– Я пошел… Подождите! Зачем вы меня путаете? Я не проходил мимо охраны, а попал на рынок через калитку, она не охраняется.
– Откуда вы знаете про калитку? Вы уже не первый раз ею пользуетесь?
– Не первый. – Художник опустил голову.
– Продолжайте.
– Продолжать нечего. Я постоял возле контейнера и ушел.
– Сколько было времени?
– Около одиннадцати.
– И сколько вы там простояли?
– Десять минут.
– Вас кто-нибудь видел?
– Никто. Я прятался.
– Прятались?! Зачем?
– Ну… – Художник нервным жестом снял очки, протирая стекла, глянул на Олега беззащитными близорукими глазами.
– Отвечайте быстрее, не думайте, – давил Олег.
– Я… я ревновал. Вы же меня понимаете, как мужчина мужчину.
– Не понимаю.
– Я подслушивал, – выдавил художник.
– И что вы услышали?
– Все… Точнее – ничего, и поэтому я ушел.
– Опять не понимаю. Что значит «все» и что значит «ничего»?
– Это значит, что я услышал все, что там произошло, и ничего такого, из-за чего бы стоило ревновать. Вика и Вахтанг считали деньги, говорили исключительно о работе, вот я и ушел, чтобы Вика меня не увидела.
– Почему же вы ее не встретили?
– Женщины не любят таких ревнивцев, как я. Ревнивых и слабых. И я не хотел показать Виктории, что я за ней следил… Вы женаты? – внезапно спросил он.
– Нет. – Олег вдруг осознал, что он не только ответил на вопрос допрашиваемого, но еще и непроизвольно посмотрел в этот момент на Рябинину: та быстро стенографировала, а на ее бесстрастном лице не было никаких эмоций.
«Ей, наверное, столько раз объяснялись в любви, начиная с детского сада, что романтика ее совершенно не трогает», – грустно подумал Олег. Он спохватился и продолжил допрос:
– Вы любите свою жену?
– Люблю. Хотя… Понимаете, – задумчиво протянул Иннокентий, – это трудно объяснить. Еще сегодня ночью я ее любил до безумия. А сейчас… – Он надел очки и глянул на Олега неожиданно острым взглядом, каким смотрят близорукие в тот миг, когда благодаря очкам обретают возможность что-то рассмотреть. – Сейчас, после этой ночи в камере, все мои терзания по Виктории показались мне такими ничтожными, такими пустыми, недостойными… Я ее разлюбил, – неожиданно заключил он.
– Что? – удивился Олег.
– Да. – Художник склонил голову. – Мне так кажется, – прибавил он задумчиво.
– Вот ведь как ночь в камере на вас подействовала. Тяжело пришлось? – Олег решил поиграть на тяжести тюремного быта.
– Физически, конечно, тяжеловато, – доверительно сообщил Иннокентий. – Но вообще-то я доволен, что побывал на нарах.
Тут даже Рябинина с любопытством оторвалась от своих бумаг.
– Художнику полезны эмоции, – пояснил Иннокентий. – А я в последнее время уперся в Викторию и почти год ничего не мог создать.
– Боюсь, с такими уликами вас впереди ждет много лишений.
– Я говорил об эмоциях, а не о лишениях, – поправил Иннокентий. – Почему-то считается, что творческие люди должны страдать… И потом, я надеюсь, что вы разберетесь, что я не виноват.
Несколько секунд Олег смотрел на Токарева, будто увидел его впервые. «Почему я решил, что его легко сломать? Он суетится не от надлома. Он всегда такой, суетливый, нервный. Безвольный с виду, а внутри, судя по всему, есть некий стержень, незаметный сразу… А может, все это маска. Может, все это расчет. Рассчитать убийство, как количество теней на картине».
В кабинет тихо вошел Анисин. Олег безмолвно вскинул брови: «Ну как?» Анисин указал пальцем в затылок невидящего его Токарева, скорбно покачал головой: «Ничего нет».
Олег вздохнул:
– Ладно, Токарев. Сейчас мы проводим вас в камеру, набирайтесь там новых эмоций. Может, решите, наконец, рассказать всю правду.
Сопроводив Токарева, Олег вернулся в кабинет. Анисин и Рябинина слушали запись допроса.
– Как вам его версия? – спросил Олег. – Постоял, послушал и ушел, ничего не сделав.
– На мой взгляд, – сказала Рябинина, – так вполне могло быть. Влюбленные мужчины часто совершают странные поступки.
– В этом вопросе мы вполне можем положиться на ваше мнение, – галантно заметил Анисин. И хотя он выразил именно то, что Олег подумал, Захаров все равно посмотрел на криминалиста очень строго. Скрывая улыбку, тот поспешил добавить: – Во всяком случае, факт, что внутри контейнера отпечатки Токарева не обнаружены…
– А какие обнаружены? – спросил Олег.
– Превеликое множество. Токаревой, убитого, четких еще не менее двух десятков. К сожалению, в нашем банке данных никого из них нет. Я направил запрос в РИЦ[1], если будет идентификация, к вечеру получим ответ.
– А раньше нельзя?
– Что вы, Олег. Это и то только благодаря моим связям – накопил за годы службы – ответят так скоро. И вообще: слава компьютерам! Во времена моих лучших дней ждали месяцами.
– А что на ноже?
– Нож чист. Вообще ни одного отпечатка.
– Значит, ничем не порадуете. – Олег расстроился. Он все-таки надеялся, что пальчики художника найдут если не на ноже, то на сейфе, и тогда многое стало бы проще.
– Кое-что есть. Знаете, почему овчарка ОМОНа не взяла след?
– Почему?
– Смесь махорки с горчичным порошком. Старый рецепт. Между прочим, часто применяется в спецназе.
– На спецназовца наш художник похож меньше всего, – заметила Ольга.
– А до брата убитого я так и не дозвонился, – сообщил Анисин. – И на рынке он еще не появился, я только что говорил с Володиным.
– Интересно! – удивился Олег.
Олег вновь, уже в четвертый раз надавил кнопку звонка. Безрезультатно. За массивной железной дверью было тихо, ни звука.
Тишина царила и за двумя другими дверьми, выходящими в общий коридор. Олег подошел к ближней, потянулся было к звонку, но, отдернув руку, достал удостоверение и, раскрыв, поднес к глазку. Дверь тут же приоткрылась.
Пожилая женщина приложила палец к губам – «тсс», – пропустила его в прихожую и поспешила закрыть дверь. Только защелкнув три солидных замка, она повернулась к Олегу.
– Я сразу догадалась, что вы из милиции.
«Да здравствуют общественно-активные граждане», – весело подумал Олег. Образ скучающей старухи, от безделья следящей за соседями, возник в его воображении. Вредная пенсионерка, сплетница и моралистка. Объект ненависти соседей и отрада милиции.
– Как вы догадались? – с улыбкой спросил он.
– Но вы же должны его проверить. – Она кивнула в сторону соседа.
– Почему же мы должны его проверить? – Олег веселился помимо воли.
– Как почему? – Она строго на него посмотрела. – Он же чеченец. И не звоните, он не откроет. К нему утром уже приходили, свои, лопотали по-ихнему. И то не открыл.
– А вы уверены, что он дома?
– Со вчерашнего вечера. Я следила. – Она вдруг всхлипнула и положила руку на запястье Олега; рука у нее была невесомая, как перышко; Олегу показалось, что ему на руку сел воробышек. – У меня внуки… Страшно. Ложиться спать страшно, просыпаться страшно.
Она заплакала, по-стариковски, беззвучно.
Олегу стало стыдно за свое веселье. Он осторожно отвел женщину в комнату, усадил в кресло, огляделся.
– Балконы у вас смежные?
– Лоджии, – машинально поправила она. – Извините. Сейчас я вам открою.
Обе лоджии очень удачно оказались незастекленными. Стараясь не смотреть вниз, Олег перебрался к соседям, прошел вдоль стены, трогая окна и двери – заперты. Старушка, волнуясь, выглядывала из-за разделительной стенки.
– Хозяин! – позвал Олег.
Он прижался к двери, всмотрелся в сумрак комнаты. То, что он разглядел, заставило его резко отпрянуть. Наверное, у него изменилось лицо – старушка ахнула.
– Беда с вашим соседом.
Олег достал сотовый, набрал дежурного. Кобзев долго не подходил.
«Не иначе вокруг Рябининой увивается», – в бешенстве подумал Олег.
Наконец Кобзев взял трубку.
– Сергеич, – Олег старался говорить спокойно, – у меня труп, высылай группу.
– Опять труп! – Судя по веселому голосу, Кобзев еще не отошел от общения с практиканткой. – Давай подробней, Олег.
Олег стал рассказывать. Вскоре Кобзев его перебил:
– Так ты через окошко глядел! Ты в квартиру зайди, может, он жив еще.
– Ну, если ты считаешь, что без головы можно жить, то я зайду, – ответил Олег.
Поговорить с бабушкой Олег решил у нее дома. Делать это в квартире убитого было бы слишком для ее возраста. Да и сам Олег рад был выйти из однокомнатной квартиры, где даже на кухне стоял тяжелый запах крови. С крутым братом Вахтанга разделались тоже круто.
– Клавдия Ивановна, – попросил Олег, – вспомните подробней, кто приходил к вашему соседу в последнее время?
Старушка выглядела растерянной. Кажется, она еще не решила, проникнуться ли жалостью к покойному за столь мученическую смерть либо укрепиться в страхе и ненависти к выходцам с Кавказа.
– Я вам говорила, утром земляки к нему приходили.
– Не вспомните точнее, во сколько?
Она бросила на него обиженный взгляд:
– В 11.32.
– Ах да, вы же следили, – спохватился Олег. – Описать их сможете?
– Главный у них… Лет сорок – сорок пять, но крепкий, подтянутый. Черные волосы, с проседью. Знаете, бывают такие, с синевой. Черты лица резкие, будто из камня вырезали: скулы, нос с горбинкой, морщины… Властный такой мужчина. Покойный его, кажется, Асланом называл, но точно не поручусь, они всегда по-своему лопотали.
– А спутники?
– А! – Она пренебрежительно махнула рукой. – Шантрапа молодая. Все на одно лицо. И невоспитанные. Один как-то на меня в подъезде цыкнул, я чуть со страху не померла. Говорят, они к старикам с почтением относятся, так это, наверное, только к своим, а к нашим… – Она вновь всплеснула руками, на этот раз с отчаянием.
– То есть молодых вы не запомнили?
– Они же менялись постоянно. Только старший постоянно бывал.
– Часто приезжал?
– Нет. Скорее регулярно. Раз в неделю, не чаще.
– И утром он им не открыл?
– Нет. Они постояли под дверью, потом мне позвонили, соседу, наверное, спросить хотели. Но я не открыла, затаилась, будто дома нет никого.
– Сегодня вы все время дома были.
– Да. – Она поняла его вопрос. – Сегодня никто больше к нему не приходил.
– Значит, вчера, – задумчиво произнес Олег. – Если только ночью его никто не навестил.
– И ночью никого не было, – уверенно произнесла Клавдия Ивановна. – Я не спала. – Олег удивленно глянул на нее и поразился – сколько в глубине этих глаз было непреходящего страха. Она спросила то, что давно хотела спросить: – Вы человек опытный, скажите, при взрыве где лучше – на верхних этажах или на нижних?
Олег растерялся. А Клавдия Ивановна продолжала рассуждать:
– Я вот думаю, сверху лететь – расшибешься, а внизу завалит, да еще бомба, она же внизу взрывается.
– По статистике, – сказал Олег, – больше всего спасают со средних этажей. Так что вам повезло, ваш пятый – самый лучший.
– Правда? – недоверчиво глянула она.
– Конечно, – как можно увереннее солгал Олег. – Это же не я придумал, это статистика, научные факты.
Непонятно, поверила она или нет, но, кажется, даже такой явный бред на нее – столь нуждавшуюся в успокоении – подействовал благотворительно. Она немного повеселела, и Олег поспешил вернуться к расспросам:
– А вчера?
– Да-да, – заспешила она. – Вчера к нему еще парень приходил. Очень поздно, после одиннадцати. Судя по голосу, русский. Муса у него через дверь спросил: «Вам кого?» А тот ответил: «У меня вам пакет, от брата».
– Так и сказал? – насторожился Олег. – А описать его сможете?
– Он был в черной кожаной куртке, в черной спортивной шапочке, надвинутой на самые брови.
– Узнаете его?
– Нет конечно. Через глазок трудно что-то рассмотреть.
В последних ее словах прозвучало столько юмора, самоиронии, что Олег уставился на нее в полном восхищении: эта бабушка в третий раз заставляла его менять мнение о себе.
– Долго он там пробыл?
– Долго. Я внуков уложила. Прибрала и сама прилегла. Но не спала. Он очень тихо ушел, я бы малейший скрип услышала. И в квартире тихо было, как в могиле… Ой. – Она испуганно прикрыла ладошкой рот, в глазах появились слезы.
Олег успокоил ее как мог и перешел в квартиру убитого.
Судмедэксперт работавшей там оперативной группы жадно курил у раскрытой на кухне форточки. Олега он встретил с юмором.
– Захаров, – закатанные рукава, поросшие густой растительностью руки, окровавленные перчатки придавали ему вид мясника, – невезучий ты. Только тебе дело дали, как ты нам вторую расчлененку подбрасываешь. Но этот похлеще будет. – Он кивнул на дверь в комнату, где лежал покойник, и спросил, уже серьезно: – Маньяк?
– Возможно, – сдержанно ответил Олег.
– Но серийный, это точно, – уверено констатировал медик. – Почерк тот же. Пальцы отрезал, как и на рынке. Но тут он не спешил, поэтому сначала оторвал плоскогубцами ногти. А голову отрезал уже потом. И судя по гримасе убиенного, отрезал еще у живого.