XXV

Мартин Бек верно оценил ситуацию, когда сказал начальнику ЦПУ, что риск нового покушения на сенатора очень мал. Правила БРЕН предписывали быстро нанести удар и по возможности бесследно исчезнуть. Сразу же повторять неудавшуюся акцию, чтобы исправить промах, считалось недопустимым.

В квартире на Капелльгатан Леваллуа уже принялся укладывать свое снаряжение. Он рассчитывал благополучно выскользнуть из страны, если не будет мешкать. Достаточно добраться до Дании, а дальше можно быть вполне спокойным. Француз не очень сокрушался из-за того, что произошло. Не такой у него был характер.

Положение Рейнхарда Гейдта было более затруднительным. Во-первых, полиция располагала данными о его внешности, во-вторых, его активно разыскивали.

В квартире было тепло, и он лежал на кровати в майке и белых трусах. Он только что принял душ.

Гейдт еще не задумывался всерьез, как и когда он покинет эту благоденствующую страну. Скорее всего, придется на некоторое время затаиться в квартире и ждать удобного случая.

Японцы получили такие же инструкции. Отсиживаться в квартире в Сёдермальме, пока не представится возможность покинуть ее без риска; другими словами, пока полиции не надоест подстерегать их и жизнь в стране не войдет в обычную колею. Подобно Гейдту, они запаслись консервами на месяц с лишним. С той разницей, что Гейдт, наверно, смог бы просуществовать на своеобразной японской диете от силы два дня, после чего тихо скончался бы от голода. Но его кладовка и холодильник были заполнены совсем другими продуктами, и в таком количестве, что один человек при необходимости мог бы растянуть их до конца года.

Сейчас голова его всецело была занята другим вопросом. Как они могли оплошать? Правда, еще в тренировочном лагере ему объясняли, что нельзя исключать вероятность потерь и неудач. Возможны и провалы, и убитые агенты, главное при этом, чтобы след не вел к БРЕН.

И все-таки. Леваллуа утверждает, что бомба взорвалась, а он обычно не ошибается. Возможность того, что японцы не в том месте заложили заряд, тоже исключена.

Рейнхард Гейдт умел рассуждать логично и решать самые сложные проблемы. Ему понадобилось меньше двадцати минут, чтобы сообразить, как было дело. Он встал с кровати и прошел в соседнюю комнату, где Леваллуа уже уложил свой скромный багаж и надевал пальто.

— Я понял, что произошло, — сказал Гейдт.

Француз вопросительно поглядел на него.

— Они нас попросту перехитрили. Радио и телевидение передавали не прямой репортаж. Они сдвинули передачу примерно на полчаса. Когда мы подорвали бомбу, кортеж уже проехал.

— М-м-м. Похоже на правду, — сказал Леваллуа.

— Этим объясняется и молчание на полицейской волне. Если бы она работала, трюк с радио и телевидением сразу стал бы очевиден.

Француз улыбнулся.

— А что, остроумно. Ничего не скажешь.

— Недооценили мы здешнюю полицию, — продолжал Гейдт. — Видно, не все в ней идиоты.

Леваллуа обвел взглядом комнату.

— Да, всякое бывает, — произнес он. — Ну, я пошел.

— Бери машину, — сказал Гейдт. — Все равно она мне теперь не понадобится.

Француз подумал. По всей стране, особенно вокруг Стокгольма, сейчас, наверно, расставлены полицейские кордоны. И хотя машину вряд ли выследили, все же риск остается.

— Нет, — заключил он. — Поеду поездом. Привет.

— Привет, — отозвался Гейдт. — До скорого.

— Надеюсь.

Леваллуа правильно рассчитал. Он без помех добрался до Энгельхольма на следующее утро. Оттуда автобус довез его до Турекова.

Рыбачья шхуна, как было условлено, ждала в гавани. Он сразу поднялся на борт, но в море они вышли, только когда стемнело.

На другой день Леваллуа был в Копенгагене, где ему практически ничего уже не грозило.

Хотя он не больно-то разбирался в датском языке, первые страницы газет поразили его своими заголовками. И он спросил себя, в котором часу в киоски Главного вокзала поступают свежие номера «Франс-суар».

Рейнхард Гейдт все валялся на постели, заложив руки за голову. Слушал вполуха радио и продолжал размышлять над своим первым основательным провалом. Кто-то перехитрил его, хотя подготовка была безупречной.

У кого хватило ума, чтобы так лихо его одурачить?

Когда начали передавать экстренное сообщение, он сел и удивленно прислушался.

Надо же, ко всему еще такое чуть ли не комическое совпадение!

Гейдт поймал себя на том, что смеется вслух.

Но смех смехом, а теперь ему рискованнее прежнего выходить на улицу.

Хорошо, что он предусмотрительно запасся хорошими книжками, которые можно читать и перечитывать с пользой для ума.

Рейнхард Гейдт понял, что нескоро увидит вновь Питермарицбург, и, поскольку он был большой любитель природы и свежего воздуха, ожидание обещало стать томительным.

Тем не менее он не очень унывал. Хандра для человека в его положении была непозволительной роскошью.

Для Мартина Бека венцом этого поразительного дня был телефонный звонок Херрготта Рада, который сообщил, что освободился, но, к сожалению, совершенно не представляет себе, где находится.

— И никто там у вас не знает?

— Нет, здесь все из Сконе.

— А как вас туда доставили?

— На полицейском автобусе, — ответил Рад. — Он ушел и приедет за нами только завтра утром. Единственное, что я могу сказать, — тут недалеко есть железная дорога. Поезда зеленые.

— Метро, — произнес Мартин Бек, раздумывая. — Ты в каком-нибудь предместье.

— Какое же это метро, ни одного туннеля не видно.

— Скажи ему, пусть выйдет из дома, дойдет до ближайшего угла и прочтет название улицы, — подсказала Рея, которая всегда подслушивала телефонные разговоры.

— Подключился кто-то? — рассмеялся Рад.

— Не совсем.

— Я слышал, что она сказала. Жди у телефона. Он вернулся через четыре минуты и сообщил:

— Люсвиксгатан. Тебе это что-нибудь говорит? Мартину Беку это название ровным счетом ничего не говорило, но Рея снова вмешалась в разговор.

— Он находится в Фарсте. Там такие кривые улицы, что ничего не стоит запутаться. Скажи ему, чтобы вышел и ждал на том же углу, я заберу его через двадцать минут.

— Слышу, слышу, — сказал Рад.

Рея уже надела красные резиновые сапоги. Застегивая куртку, открыла наружную дверь.

— И не смей подходить к плите, понял? — крикнула она.

— Деликатная у тебя знакомая, — рассмеялся Рад. — Как ее зовут?

— Сам спросишь, — ответил Мартин Бек. — Пока.

У Реи был старый автофургон «вольво», с помощью которого она нагоняла страх на пешеходов и автомобилистов. Знатоки презрительно называли эту конструкцию трактором или паровым катком, на самом же деле машина была отменная, потому что никогда не капризничала и не ломалась. Недаром завод снял эту марку с производства. Рея видела в этом одно из многих свидетельств того, что капитализм подчиняется только своим собственным законам.

Через сорок четыре минуты она вернулась с Радом. Видно, они сразу поладили, потому что еще из лифта до Мартина Бека доносились их веселые голоса и смех.

Сбросив куртку, Рея глянула на часы и помчалась на кухню.

Рад осмотрел квартиру и заключил:

— Не так уж и плохо для Стокгольма. Потом спросил:

— А что, собственно, произошло сегодня? В таком городе разве постовой может что-нибудь знать толком? Стой и пялься, куда тебе приказано пялиться, вот и все.

Он был прав. В таких случаях постовые знали ровно столько, сколько солдат на поле боя, а именно — ничего.

— Одна девушка застрелила премьер-министра. Спряталась в Риддархольмской церкви, а секретная полиция, которой было поручено наблюдение, прозевала ее.

— Не могу сказать, чтобы я принадлежал к числу его поклонников, — сказал Рад. — И все же я не вижу в этом никакого смысла. Через полчаса они поставят взамен другого, который будет ничем не лучше.

Мартин Бек кивнул. Потом спросил:

— Какие события в Андерслёве?

— Событий куча. Но все приятные. Например, мы с Калле спасли монопольку. Кое-кто добивался, чтобы прекратили продажу спиртного, но поди потягайся с начальником полиции и священником.

— А Фольке Бенгтссон как поживает?

— Хорошо, надо думать. Такой же, как всегда. Но вот новость: какой-то полоумный стокгольмец купил дом Сигбрит себе под дачу. — Он громко рассмеялся: — И с Бертилем Мордом чудо приключилось.

— Какое же?

— Мне надо было утрясти с ним кое-какие вопросы, как распорядиться имуществом и все такое прочее. Вдруг выясняется, что он продал свой дом, и кабак, и вещи и снова в море подался. Говорят — ему кто-то посоветовал. Кто бы это мог быть?

Мартин Бек промолчал. Это ведь он посоветовал.

— Ну вот, мы принялись его разыскивать, разослали письма во все концы на английском языке и наконец получаем ответ на роскошной бумаге от одного пароходства в Тайбэе, с острова Тайвань, и там написано, что они наняли капитана Морда четыре месяца назад в Либерии и теперь он командует теплоходом «Тайвань Сан», который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна?

— Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, — сказал Мартин Бек. — Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался.

— Сам, — хитро заметил Рад. — Значит, это ты…

Мартин Бек кивнул.

— А еще, — продолжал Рад, — меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция.

— В самом деле?

— Инфаркт просто так не бывает, — сказал Рад. — Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже…

Вошла Рея, и Рад осекся.

— Что ему запретили? — спросила она.

Рад объяснил, что.

— Бедняжка, — сказала Рея и снова вышла на кухню.

— И еще одна деталь, — продолжал Рад. — Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому, что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне.

— Тебе только в группе расследования убийств работать, — сказал Мартин Бек.

— Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах.

— Кто там сказал «мерзкая баба»? — крикнула Рея из кухни.

— Надеюсь, она не «красный чулок», — произнес Рад вполголоса.

— Нет, она не феминистка, — ответил Мартин Бек. — Хотя иногда надевает красные чулки.

— Это я сказал! — крикнул Рад.

— Ладно, — отозвалась Рея, — лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло.

Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев.

Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным.

Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда-либо, отвечало фамилии.

В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил:

— Приветствуешь своего зверобоя?

Мартин Бек кивнул.

Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать.

Прием в «Сталльместарегорден» прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о «трагическом эпизоде», но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения.

Гюнвальд Ларссон даже заподозрил, что речи писал для них один и тот же человек.

Мёллерова ближняя охрана в этот день не оставила ни одной лазейки, и члены спецотряда не показывались. Большинство из них дежурили на участках, другим предоставили отгул. Только Рикард Улльхольм честно трудился — во всяком случае, он сам так считал. Сидя дома на кухне, он писал и остался вполне доволен, настрочив в общей сложности одиннадцать заявлений на имя парламентского комиссара. В большинстве заявлений он ограничился обвинениями в нерадивости, непригодности и коммунизме, но в доносе на Мартина Бека пошел дальше, указав, что лично подвергся оскорблению с его стороны. Рикард Улльхольм дослужился до инспектора и в качестве такового не мог мириться с тем, чтобы ему говорили «что ты тут разорался». В каком бы чине ни был говоривший.

Гюнвальд Ларссон весь вечер томился скукой и только однажды открыл рот. А именно, глядя на оттопыренный под мышкой пиджак Каменного Лица, он обратился к Эрику Мёллеру, который в эту минуту случайно тоже оказался в гардеробе:

— Как получилось, что этот тип расхаживает с оружием в чужой стране?

— Специальное разрешение.

— Специальное разрешение? И кто же его выдал?

— Кто выдал, того уже нет в живых, — невозмутимо ответил Мёллер.

Шеф сепо удалился, и Гюнвальд Ларссон погрузился в размышления. Не очень разбираясь в юридических тонкостях, он спрашивал себя, можно ли вообще, а если да, то насколько долго можно считать имеющими силу разрешения покойников на противозаконные действия. Он так и не пришел ни к какому выводу, и вскоре поймал себя на чувстве жалости к человеку с каменным лицом.

Паршивая работенка, говорил себе Гюнвальд Ларссон. Особенно, когда ты вынужден ходить с незажженной сигарой в зубах.

Улыбка сенатора отдавала грустью, как и все мероприятие в целом, и прием кончился довольно рано.

Несмотря на это, Гюнвальд Ларссон добрался домой в Болльмуру только в половине второго. Принял душ, надел чистую пижаму, лег, прочел полстраницы своего любимого Ю. Региса и уснул.

Сенатор к этому времени спал уже полтора часа под надежной сенью посольства. Каменное Лицо тоже отдыхал после трудового дня, аккуратно разместив на тумбочке сигару, кольт и банку пива.

На другое утро оживленно обсуждался вопрос, отменит король завтрак или нет. Он вполне мог бы это сделать, сославшись на вчерашние события и на то обстоятельство, что сам только что вернулся из официального визита в Финляндию.

Но двор молчал, и оперативной группе пришлось проводить в жизнь весь комплекс мероприятий, предусмотренных для данного случая. Как и сказал адъютант, король не боялся. Он вышел в дворцовый сад и лично встретил сенатора.

Видимо, между двором и посольством США происходили какие-то переговоры, ибо на сей раз Каменное Лицо остался сидеть в бронированном лимузине, каковой — после того как сенатор благополучно поднялся по столь уязвимой с точки зрения безопасности лестнице — занял место на стоянке при дворце. Проходя мимо машины, Мартин Бек увидел сквозь голубоватое стекло, как телохранитель отложил свою сигару и достал откуда-то банку чешского пива и коробку, в которой явно содержались бутерброды.

Сверх этой детали не произошло ничего непредвиденного. Завтрак был личным делом короля; что при этом говорилось или делалось, посторонних не касалось. И если телохранителю пришлось ограничиться скудной трапезой в автомобиле, это объяснялось очень просто: король не пожелал сидеть за одним столом с вооруженными людьми. Надо сказать, что Мартин Бек вполне его понимал.

Демонстрантов перед дворцом было куда меньше, чем ожидалось, и, когда король появился в саду, возгласы «Хотим видеть нашего короля!» вполне уравновешивали крики «Янки, убирайся домой!»

Фактор времени играл важную роль для полиции, особенно для Гюнвальда Ларссона, который вместе с начальником охраны порядка командовал мобильными отрядами периферийной охраны. Гюнвальд Ларссон то и дело поглядывал на свой хронометр и с некоторым удивлением констатировал, что все идет как по писаному. Высокопоставленные официальные лица и политические деятели, как правило, отличаются пунктуальностью, и ни монарх, ни сенатор не нарушили расписание даже на минуту. Сенатор точно в положенное время поднялся по северной лестнице в сад, и король оказался на месте. Точно по графику они обменялись рукопожатиями и через восточные ворота вошли во дворец. Злые языки утверждали, что король страдает словесной слепотой и пишет с ошибками, и что будто бы однажды он написал колорь вместо король; тем не менее он всегда являлся туда, где его ждали, с точностью до тридцати секунд.

Когда король с почетным и для многих ненавистным гостем скрылся во дворце, критический момент миновал, и Мартин Бек вместе с другими облегченно вздохнул.

Трапеза кончилась минута в минуту. Сенатор сел в бронированный лимузин всего на пятнадцать секунд позже намеченного срока.

Мёллер, как обычно, не показывался, но, по всей вероятности, находился где-то поблизости. Машины выстроились в колонну, и кортеж тронулся в долгий путь до Арланды. Район дворца был оцеплен лучшими людьми Мёллера, он располагал вполне толковыми агентами, и на сей раз весь участок был проверен заблаговременно и с великой тщательностью.

Кортеж несколько отклонился в сторону от первоначального маршрута, объезжая место взрыва, где ремонтники газовой сети далеко еще не управились со своей работой.