По дороге к шестнадцатому полицейскому участку ему не встретилось ничего заслуживающего внимания. Улицы в центре города опустели, сам центр словно вымер. Магазины были закрыты, на дверях висели замки; не работали и сверкающие хромом столовые, где раньше частный синдикат общественного питания по контракту с Министерством здравоохранения продавал основанные на научном принципе, но малосъедобные стандартные блюда. Единственно, в чем выражалась забота и внимание к потребителю, были названия столовых: почти все они назывались "Кулинарным раем", но встречались и такие названия, как "Лакомый кусочек", "Мечта повара", "Ешь и наслаждайся" и так далее. В витринах лежали пластмассовые муляжи, повсюду — и в витринах, и в самих помещениях — висели плакаты, распространяемые Министерством здравоохранения и синдикатом. В основном это были напоминания вроде: "Хорошенько пережевывай пищу, но не занимай места напрасно. Тебя ждут другие". В этих призывах были отражены интересы обеих сторон. Во время болезни Йенсен редко посещал подобные заведения. Но он знал, что пища для этих столовых готовилась централизованно и упаковывалась по порциям. Несколько лет назад рационализация зашла столь далеко, что во всех столовых и ресторанах синдиката ежедневно продавали только одно блюдо, и это считалось прогрессом, ибо вело к значительной экономии, другими словами, росту прибылей. Стандартные блюда, предназначенные для массового потребления, составлялись экспертами Министерства здравоохранения. Типичный обед состоял из трех ломтиков холодного мясного фарша, двух печеных луковиц, пяти вареных картофелин, листика салата, половинки помидора, трети литра пастеризованного молока, густого мучного соуса, порции витаминизированного маргарина, кусочка плавленого сыра, кружки черного кофе и пирожного. На следующий день продавали то же самое, только мясо заменяли рыбой. Пища подавалась в гигиенических пластмассовых пакетах. Постепенно гигантский синдикат поглотил все остальные предприятия общественного питания.
      Специалисты, занимающиеся вопросами общественной солидарности, уже давно пришли к выводу, что, если сотни тысяч людей изо дня в день в одно и то же время едят одну и ту же пищу, у них вырабатывается чувство солидарности и уверенности в будущем. Владельцы общественно необходимых предприятий жили за границей, у южных морей. Время от времени в журналах появлялись посвященные им репортажи и фотографии. И тогда читатели получали возможность увидеть их — на яхтах или на фоне белоснежных мраморных балюстрад с пальмами и песчаными пляжами на заднем плане.
      То тут, то там Йенсену попадались автомобили, а на оживленных некогда перекрестках стояли, как и на аэродроме, покинутые танки и бронетранспортеры. Кое-где в зданиях были разбиты стекла, а стены, как оспой, испещрены следами пуль. Но разрушений или серьезных повреждений нигде не было видно. Йенсен также не заметил ни трупов, ни живых людей. Навстречу ему не попалось ни одной санитарной или какой-либо другой машины, и только когда он проезжал мимо здания муниципалитета, по шоссе Д° 7 проследовала колонна грузовиков с грузом, покрытым брезентом. Судя по всему, она направлялась к Центральному налоговому управлению. Колонну никто не сопровождал.
      Минут через пятнадцать Йенсен подъехал к зданию шестнадцатого полицейского участка. Свернул в ворота и увидел свой служебный автомобиль на отведенном для комиссара месте, хотя он и не был поставлен так аккуратно, как это привык делать сам Йенсен. Он заметил, что дверцы не заперты и ключ зажигания вставлен в замок. Йенсен покачал головой. Он всегда считал, что начальник гражданских патрулей небрежен в своих действиях. Его рапорты также оставляли желать много лучшего; чаще всего им недоставало точности, они были переполнены второстепенными деталями. Йенсену никогда не пришло бы в голову рекомендовать начальника гражданских патрулей на более ответственный пост.
      Двери полицейского участка также оказались открытыми. Просторное помещение для патрульных на первом этаже было пусто, и ничто не указывало на то, что в здании вообще были люди, живые или мертвые. Йенсен осмотрелся и неторопливо направился по винтовой лестнице к своему служебному кабинету. Войдя в знакомую комнату, он снял плащ, аккуратно повесил его на вешалку и впервые за три месяца сел за свой письменный стол. Посмотрел на электрические стенные часы. Они стояли, впервые за пятнадцать лет.
      При виде беспорядка, царившего на столе, Йенсен почувствовал раздражение. Ручки и бумаги были разбросаны как попало. Он выдвинул ящики стола и увидел, что и там картина не лучше. Йенсену понадобилось не менее четверти часа, чтобы хоть немного прибраться. После этого он подошел к сейфу, достал дневник, который обязан был вести его заместитель, положил толстую тетрадь в картонном переплете на стол и начал читать. Он раскрыл дневник в том месте, где в свое время сделал последнюю запись:

      10.00. ПЕРЕДАЛ КОМАНДОВАНИЕ.

      Ниже почерком его заместителя было написано:

      39 ЧЕЛОВЕК ИЗ 43 АРЕСТОВАНЫ. ГРАЖДАНСКИЙ ИЗ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ ЗАБРАЛ ИХ ДЛЯ ДОПРОСА. ПО-ВИДИМОМУ, ЙЕНСЕН ЧТО-ТО НАПУТАЛ. ПРАВДА, ОН БОЛЕН.

      Запись, типичная для человека, не умеющего четко выражать свои мысли. Йенсен поморщился — не из-за невежливого замечания, а скорее из-за неясных и неточных выражений.
      Он продолжал читать. В течение следующей недели записи касались только количества задержанных пьяниц и процента «неожиданных» смертей. Например:

      48 НАРУШИТЕЛЕЙ ЗАКОНА О ПОТРЕБЛЕНИИ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ ЗА ВЕЧЕР. ДВОЕ ИЗ НИХ ПОКОНЧИЛИ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.

      Очевидно, заместитель и сам заметил неудачную формулировку, так как он вычеркнул слова "покончили жизнь самоубийством" и написал:

      НЕОЖИДАННО СКОНЧАЛИСЬ ПРИ АРЕСТЕ.

      Еще через день:

      ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПРИСЛАЛИ НОВОГО ВРАЧА. НЕПРИЯТНО.

      Йенсен просмотрел еще несколько страниц и наткнулся на совершенно неуместную запись:

      СЕГОДНЯ ПРИБЫЛ НОВЫЙ ВРАЧ. УЗНАЛ, ЧТО ЙЕНСЕН УМИРАЕТ И ЧТО КРЕМАЦИЯ СОСТОИТСЯ НА МЕСТЕ. НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ КАДРОВ ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ СЧИТАЕТ, ЧТО ПЕРЕВОЗИТЬ ТЕЛО СЮДА НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО. СОБИРАЮТ ДЕНЬГИ НА КРАСИВЫЙ ПЛАСТМАССОВЫЙ ВЕНОК — ВЫГЛЯДИТ КАК НАТУРАЛЬНЫЙ.

      Запись, сделанная в субботу 21 сентября, резко отличалась от предыдущих:
      ВЕСЬ ЛИЧНЫЙ СОСТАВ УЧАСТКА МОБИЛИЗОВАН ДЛЯ ОХРАНЫ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ ВОЗМУЩЕННОГО ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ. ИНЦИДЕНТОВ НЕ БЫЛО, ОДНАКО АТМОСФЕРА БЫЛА НАПРЯЖЕННОЙ.
      Еще через неделю:

      СНОВА СТЫЧКИ С ДЕМОНСТРАНТАМИ. ГОРАЗДО ХУЖЕ, ЧЕМ В ПЕРВЫЙ РАЗ, НО МЫ СНОВА СПРАВИЛИСЬ С ПОЛОЖЕНИЕМ. ПРИВЛЕЧЕНО МНОГО
      ПОЛИЦЕЙСКИХ ИЗ ДРУГИХ УЧАСТКОВ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ НЕДОВОЛЬНЫ — ИМ ПРОТИВ ИХ ВОЛИ ПРИХОДИТСЯ ЗАЩИЩАТЬ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ
      СПРАВЕДЛИВОГО ГНЕВА ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ.

      3 октября заместитель записал:

      СЕРЬЕЗНОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ ГРАЖДАНСКИХ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ. МОБИЛИЗОВАН ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ПОЛИЦЕЙСКИХ УЧАСТКОВ ВОКРУГ ГОРОДА.

      Неделю спустя:

      НАСТОЯЩАЯ СВАЛКА У ЗДАНИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУЖЕСТВЕННЫХ ПОСОЛЬСТВ. ПОЛИЦИИ ТРУДНО КОНТРОЛИРОВАТЬ ПОЛОЖЕНИЕ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ДЕЙСТВУЮТ НАПЕРЕКОР СВОИМ УБЕЖДЕНИЯМ.

      Через несколько дней:

      НАКОНЕЦ-ТО МЫ ПОЛУЧИЛИ ПРИКАЗ НОСИТЬ ОРУЖИЕ И ПРИНИМАТЬ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ;

      Запись от 21 октября была, очевидно, сделана в спешке и сформулирована недостаточно ясно:

      ВЫБОРЫ ОТЛОЖЕНЫ, ПОРЯДКА БОЛЬШЕ НЕТ. СОЦИАЛИСТЫ НЕ РЕШАЮТСЯ НАПАДАТЬ НА ДРУЖЕСТВЕННЫЕ ПОСОЛЬСТВА. ВМЕСТО ЭТОГО ЛОЯЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОСАЖДАЮТ ЗДАНИЯ ПОСОЛЬСТВ ВРАЖДЕБНЫХ ГОСУДАРСТВ. МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ЗАЩИТИТЬ ИХ, ДА И НИКТО ИЗ ПОЛИЦЕЙСКИХ НЕ ИМЕЕТ ТАКОГО ЖЕЛАНИЯ. ГОВОРЯТ, ПЕРСОНАЛ ПОСОЛЬСТВ УЕЗЖАЕТ.

      Йенсен продолжал читать.

      СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЗАДЕРЖАНО ТОЛЬКО ДВОЕ ПЬЯНИЦ. У НАС НЕТ ДЛЯ НИХ ВРЕМЕНИ. ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ ПРИСЛАЛИ ДЛИННЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ. 125 ЧЕЛОВЕК. ЗАДЕРЖАНО 86. ОСТАЛЬНЫЕ, ОЧЕВИДНО, СКРЫЛИСЬ. НОВЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ. ПОПЫТАЛСЯ ОТЫСКАТЬ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ. ОН ЗА ГРАНИЦЕЙ. БОЛЬШИНСТВО ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА ТОЖЕ. ТРУДНО ПОЛУЧИТЬ ОФИЦИАЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ.

      Эта запись была датирована 30 октября. На следующий день появилась новая запись:

      С СЕГОДНЯШНЕГО УТРА В ГОРОД ВВОДЯТСЯ ВОЙСКА. ТАНКИ, БРОНЕМАШИНЫ И ТОМУ ПОДОБНОЕ. ПОЛУЧИЛ СООБЩЕНИЕ, ЧТО ИЗМЕННИКИ РОДИНЫ ГОТОВЯТ В СУББОТУ ПЕРЕВОРОТ — ОБ ЭТОМ ПИСАЛИ В ГАЗЕТАХ И ПЕРЕДАВАЛИ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ. ДУХ ПОЛИЦЕЙСКИХ НЕБЫВАЛО ВЫСОК. ВСЕ ГОРЯТ ЖЕЛАНИЕМ ПОКОНЧИТЬ С СОЦИАЛИСТАМИ РАЗ И НАВСЕГДА.

      Далее шло совершенно непонятное замечание:

      КАК ЖАЛЬ, ЧТО СТАРЫЙ Й. НЕ С НАМИ! НАДЕЮСЬ, ЕМУ ХОРОШО НА НЕБЕСАХ!

      Йенсен недовольно поморщился. Но продолжал читать о критических событиях в субботу:

      КРАСНОЕ ГНЕЗДО РАЗГРОМЛЕНО НАМИ И ВОЕННЫМИ. МНОГИЕ ЧЕСТНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОКАЗЫВАЛИ ПОМОЩЬ. КАКОЙ ДЕНЬ!

      Через два дня:

      СЕГОДНЯ В УЧАСТОК ЯВИЛИСЬ ДВА МЕРЗАВЦА-СОЦИАЛИСТА И ИМЕЛИ НАГЛОСТЬ ПРОСИТЬ О ЗАЩИТЕ! ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ.

      Запись от 12 ноября свидетельствовала о том, что для полицейских положение стабилизировалось:

      ВСЕ ПРИХОДИТ В НОРМУ. ВОЕННЫЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ГОРОДЕ, НО МЫ СНОВА МОЖЕМ ЗАНИМАТЬСЯ ПЬЯНИЦАМИ.

      Однако через день появился первый тревожный сигнал:

      ВСПЫХНУЛА КАКАЯ-ТО ЭПИДЕМИЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ В КАЧЕСТВЕ САНИТАРНЫХ МАШИН.

      Затем последовало подтверждение:

      В ГОРОДЕ ТЯЖЕЛОЕ ИНФЕКЦИОННОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ. ОКОЛО ТРИДЦАТИ
      ПРОЦЕНТОВ ЛИЧНОГО СОСТАВА УЧАСТКА ВЫБЫЛО ИЗ СТРОЯ. МЕДИЦИНСКИЙ ПЕРСОНАЛ ВСТРЕВОЖЕН.

      После этого в течение недели не было никаких записей. И новая:

      БОЛЕЕ ПОЛОВИНЫ ЛИЧНОГО СОСТАВА БОЛЬНЫ МНОГИЕ УМЕРЛИ. ВСЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ ПЕРЕВОЗКИ БОЛЬНЫХ И УМЕРШИХ В ЦЕНТРАЛЬНОЕ НАЛОГОВОЕ УПРАВЛЕНИЕ, ДОНОРОВ — В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ.

      Через три дня:

      БОЛЕЗНЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАРАЗНА. ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПЛОХО. ЛИЧНОГО СОСТАВА НЕ ХВАТАЕТ НЕСМОТРЯ НА ПОМОЩЬ ВОЕННЫХ.

      Далее шло всего три записи. Они были сделаны другим почерком и не подписаны:

      ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 НОЯБРЯ. ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ КОМИССАРА УМЕР СЕГОДНЯ. КРЕМАЦИЯ ПРОИЗВЕДЕНА НЕМЕДЛЕННО. СРЕДА, 27 НОЯБРЯ. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. СУББОТА, 30 НОЯБРЯ. ВСЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ, НАХОДЯЩИЕСЯ В СТРОЮ, А ТАКЖЕ ВОЕННЫЕ ПОДЧИНЕНЫ МЕДИЦИНСКИМ ВЛАСТЯМ. ДОЛОЖИЛ ГЛАВНОМУ ВРАЧУ.

      Последняя запись была сделана четыре дня назад. Больше в дневнике никто не писал.
      Комиссар Йенсен внимательно перечитал дневник. Затем взял шариковую ручку и аккуратно записал:

      СРЕДА, 4 ДЕКАБРЯ. 10.30. ПРИНЯЛ КОМАНДОВАНИЕ. УЧАСТОК ПОКИНУТ. Й-Н.

      Закрыл дневник и положил его на место. Когда он снова сел за стол, ему показалось, что откуда-то, кажется из подвала, донесся слабый шум.

      Комиссар Йенсен спустился по винтовой лестнице, пересек помещение для патрульных, открыл стальную дверь и спустился в подвал. Недавно отстроенное помещение для арестованных было выкрашено в белый цвет, решетчатые двери сверкали никелем. Несмотря на пасмурную погоду и отсутствие искусственного освещения, в помещении было светлее, чем можно было ожидать. Большинство камер пустовало, однако две двери были заперты. Он заглянул в один глазок. На нарах под закрытым решеткой окном (окно находилось под самым потолком) лежала обнаженная женщина. Ее одежда была небрежно брошена на пол. Женщина лежала на спине, и Йенсену было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что она мертва и, по всей вероятности, умерла несколько дней назад. Ее кожа поражала неестественной белизной, глаза широко открыты. Женщина была совсем молодая. Светловолосая, с невыразительными чертами лица. Волосы под мышками и на лобке были выбриты. Если не считать удивительной бледности, смерть почти не изменила ее внешности. Очевидно, холод в неотапливаемом подвале задержал процесс разложения.
      Йенсен не стал отпирать дверь, чтобы посмотреть на нее поближе, а направился ко второй запертой камере в конце коридора. И здесь на нарах лежал человек. Это был мужчина, и он был жив. Он лежал лицом к стене, закутавшись с головой в серое казенное одеяло. Казалось, он никак не мог согреться. В камере нестерпимо пахло мочой и экскрементами. Несколько мгновений Йенсен стоял не двигаясь и смотрел на лежащего человека. Затем достал связку ключей, отпер дверь и вошел в камеру. Человек повернул голову и взглянул на него. Кожа туго обтягивала кости его лица, налитые кровью глаза гноились. На подбородке и впалых щеках седая щетина.
      — Что? — пробормотал он хрипло. — Кто?
      — Сколько времени вы здесь находитесь? — спросил Йенсен.
      — Четверо или пятеро суток, — сказал мужчина слабым голосом. — Что-то около этого.
      — За что вас задержали?
      — Как обычно. Алкоголь.
      Йенсен кивнул.
      — Это мой третий арест.
      Три ареста за незаконное употребление спиртного означали немедленное принудительное лечение в больнице для алкоголиков, или, как ее стали недавно называть, платной поликлинике.
      — Но наутро за мной никто не пришел. Никто. Если бы не таз с водой для мытья, я умер бы от жажды.
      — Вы здесь были все время один?
      — Легавые… простите… полицейские вместе со мной привезли девку. Вы полицейский?
      — Да.
      — Мне она не казалась пьяной. Во всяком случае, она была не только пьяна. Я, правда, видел ее только при обыске, зато слышал, как она выла и выкрикивала что-то непонятное. Но вот уже дня два ее не слышно.
      Йенсен сново кивнул. Затем посмотрел на мужчину и спросил:
      — Вы можете идти сами?
      — Смогу, наверно. Но я не ел с тех пор, как меня привезли. Только пил эту вонючую воду из таза.
      — Следуйте за мной.
      Арестованный вылез из — под одеяла и с трудом, покачиваясь, встал на ноги. Йенсен взял его под руку и повел в патрульное помещение. Мужчина был крайне истощен, но это, очевидно, следовало объяснить скорее хроническим алкоголизмом, нежели "курсом лечения голодом", которому он подвергся последние несколько суток.
      В столовой по соседству с патрульным помещением Йенсен обнаружил несколько пачек печенья и пакет сухарей. Кроме того, он прихватил три бутылки лимонада и два удостоверения личности, которые нашел в шкафу, куда обычно складывали на ночь личные вещи арестованных.
      Он отвел мужчину в свой кабинет и, в то время как тот, осторожно и нерешительно отщипывая кусочки печенья, запивал их лимонадом, принялся внимательно изучать удостоверения.
      Женщине было двадцать шесть лет. Незамужняя, по профессии оператор вычислительной машины, работала в Министерстве связи. За пьянство ни разу не арестовывалась, и сейчас причина ареста была иной: нарушение норм приличия.
      Мужчине сорок семь лет, по профессии — разнорабочий. Трижды подвергался приводу в полицию; три красные пометки на его удостоверении свидетельствовали о том, что ему действительно предстояло пройти курс лечения. Продолжительность курса с каждым разом увеличивалась на месяц. Первый раз курс лечения занимал один месяц, второй — два, третий — три и т. д. После пяти курсов лечения человека заносили в категорию неизлечимых и оставляли в больнице навсегда. Таков закон.
      Йенсен внимательно посмотрел на мужчину, который ел теперь с заметно лучшим аппетитом. Когда первая пачка печенья исчезла, арестованный нерешительно спросил:
      — Скажите…
      — Я вас слушаю.
      — Не найдется ли у вас случайно немного спирта?
      Обычно в одной из комнат полицейского участка имелось весьма солидное количество спиртных напитков, конфискованных при арестах. Раз в квартал машины государственной монополии объезжали полицейские участки и собирали конфискованные бутылки, чтобы снова пустить их в оборот.
      — Правила не разрешают распитие спиртных напитков в помещении полицейского участка, — уклончиво ответил Йенсен.
      — Ага. Жаль, хотел согреться.
      Йенсен достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.
      — Я хотел бы спросить вас кое о чем, — сказал он.
      — Да, конечно.
      — Вы сказали, что женщина не показалась вам пьяной. С чего вы это взяли?
      — Ну, я только слышал ее плач и крики. По-моему, она была больной или ненормальной.
      — Вы слышали, что она кричала?
      — Да, временами. Она кричала, что все вокруг красное, что камера наполнена красным туманом.
      — Что еще?
      — Всякие неприличные вещи.
      — Какие неприличные вещи?
      — Самые разные. Кричала, что одежда ее душит. Что она свободна и не может ограничивать зов своей плоти. И тому подобное. Потом плакала и выла, точно зверь. Но последние два дня я не слышал ни звука из ее камеры. Может, даже три дня. Мне трудно судить.
      — При каких обстоятельствах вас задержала полиция?
      — Совершенно случайно.
      — Каким образом?
      — Я был пьян в стельку. Пил беспробудно несколько недель подряд. И вот споткнулся в подъезде, упал и заснул.
      — Прямо в подъезде?
      — Да. По крайней мере я лежал в подъезде, когда лега… когда полицейский в форме разбудил меня и доставил в участок.
      — Кто вас обыскивал?
      — Тот же полицейский. Других я не видел. Я думал, на следующее утро придет автобус и отвезет меня в вытрезвилку, но никто не пришел. Больше я никого не видел. До тех пор, покуда вы не появились и не выпустили меня.
      — Когда вы впервые увидели женщину?
      — Полицейский, который задержал меня, арестовал и ее.
      — Почему?
      — Не знаю. Мне она не показалась пьяной.
      — Да, вы уже говорили.
      — По-моему, она просто сумасшедшая. Спятила. Она кричала, ругала полицейского и требовала, чтобы он ее отпустил и лучше занялся сбродом.
      — Каким сбродом?
      — Не знаю. Затем она подняла подол и показала… Ну, да вы понимаете, о чем я говорю.
      — А как вел себя при этом полицейский?
      — О, он был очень спокоен. Сказал, что у него много дел, что он позаботится о том, чтобы меня захватили и отвезли в вытрезвилку. И еще сказал, что пришлет доктора осмотреть девку. Но никто так и не пришел. Во всяком случае, я никого не видел. Затем он ушел. Торопился в госпиталь. Он хотел сразу же вернуться и не вернулся. И никто не пришел. Если бы не вода в тазу для мытья… Послушайте, у вас, правда, нет спиртного?
      Йенсен промолчал.
      — Здесь холодно, — сказал пьянчужка. — Никак не согреюсь.
      — Вы получите бутерброды и несколько одеял. Еще один вопрос.
      — Ну, что еще?
      — Как по-вашему, что это было за время, до того как вас задержали?
      — Хорошее время.
      — Что значит "хорошее время"?
      — А то, что я сказал. Еще никогда не было так хорошо, как последние два месяца.
      — В каком отношении?
      — Да во всех. Понимаете, я люблю выпить. Раньше я работал автомехаником. У меня нет постояннего места жительства, я ночевал то здесь, то там. И вечно боялся полиции. Вечно пытался скрыться, чтобы меня не задержали и не отправили в вытрезвилку.
      Мужчина замолчал, затем пробормотал себе под нос:
      — Ну, на этот раз меня загонят на четыре месяца.
      — Так почему же вам было хорошо?
      — Наконец-то перестали обращать внимание на нас, пьяниц. Полиция смотрела на все сквозь пальцы. У нее была куча других забот. Каждый день били людей с плакатами и лозунгами. Это связано с политикой. В городе полно военных. Стреляют и тому подобное.
      — Но ведь выборы были отложены?
      — Какие выборы?
      — Выборы правительства. Демократические выборы.
      — Ах, это… Простых людей это не касается. Сам я, к примеру, никогда не голосую. Политика — это для тех, кто понимает, о чем там идет речь. Определяют и всякое такое. Ну, так вот…
      — Я вас слушаю.
      — Сразу после этого все прекратили работать. Началась заразная болезнь. Говорят, люди от нее мрут как мухи.
      — А вы сами не боитесь заболеть?
      — А-а, все равно умирать, рано или поздно.
      — Итак, вы не знаете, что произошло?
      — Не имею понятия. Знаю только, что на улицах становилось все меньше народу, фонари погасли. Сам-то я большую часть времени был пьян в стельку. Жаль вот, что я упал и заснул прямо в подъезде полицейского участка.
      — Читать умеете?
      — А как же. Этому нас учили в школе. Но…
      — Да?
      — Беда в том, что я никогда не читаю. Ведь в газетах пишут только то, что тебя не касается. Непонятное.
      Наступило непродолжительное молчание. Затем мужчина спросил:
      — А эта болезнь уже кончилась?
      — Не думаю.
      — Надо же…
      — Судя по вашему удостоверению, вы провели здесь пять суток. За это время вы слышали или видели еще кого-нибудь? Не считая женщины в восьмой камере.
      На мгновение мужчина заколебался.
      — Д-да. Вчера.
      — Кто это был?
      — Я не видел. Но я слышал, как во двор въехал автомобиль. Судя по мотору, джип. Я-то разбираюсь — раньше был автомехаником… до того, как стал вот таким. Могу узнать мотор по звуку. Так вот, по-моему, это был джип.
      — Дальше.
      — Кто-то вышел из машины. Один. Это было сдщпно по шагам. В подвал он не спускался, а поднялся наверх, на второй этаж.
      — Вы уверены, что это был мужчина?
      — Мне так показалось.
      — Продолжайте.
      — Я попробовал кричать, но у меня пропал голос, через несколько минут он уехал.
      — Больше вы ничего не слышали?
      — Ничего.
      Йенсен закрыл блокнот и положил в карман, собрал сухари, взял две бутылки лимонада и печенье и отвел мужчину в подвал. Принес два одеяла, ночной горшок, кувшин с водой и поставил все это в чистой камере, после чего запер дверь.
      — Значит, не дадите мне выпить? — спросил мужчина.
      — Не дам. Я постараюсь сделать так, чтобы вас доставили в лечебницу как можно скорее.
      Йенсен вернулся в свой кабинет, сел за стол и не торопясь прочитал все записи, которые ему удалось сделать. Примерно через час он услышал шум мотора и подошел к окну.
      В ворота въехал маленький джип с парусиновым верхом. Он остановился так близко к стене, что Йенсен не мог разглядеть, кто вышел из машины.

      Сидя за письменным столом в своем кабинете, комиссар Йенсен прислушивался.
      Человек, вышедший из джипа, не пытался прятаться пли скрывать свои намерения. Его шаги гулко прозвучали по патрульному помещению, потом по лестнице. Через несколько секунд посетитель прошел по коридору мимо кабинета Йенсена. Судя по прерывистому дыханию, он нес что-то тяжелое. Где-то рядом открылась и снова захлопнулась дверь. По мнению Йенсена, незнакомец вошел в помещение радиоцентра.
      Йенсен подождал несколько минут и снова прислушался. Ему казалось, что он различает едва слышные звуки — будто в радиоцентре включали аппаратуру.
      Тогда он встал, вышел из кабинета и прошел несколько метров, отделявших его от радиокомнаты. Прежде чем войти, осторожно постучал в дверь.
      Наклонившись над радиоаппаратурой, стоял человек. Рядом с ним на полу, похожие на большие батареи от автомобиля, стояли два аккумулятора в деревянных коробках. Человек повернулся и посмотрел в сторону двери. Йенсен сразу узнал его. Это был рыжеволосый полицейский врач.
      Он был одет в зеленый комбинезон и резиновые сапоги. Через левое плечо висел автомат, направленный дулом вниз, к полу.
      — Вот как, — медленно проговорил он. — Йенсен. А я-то подумал, откуда взялся автомобиль во дворе. Вчера его не было. Итак, вы выкарабкались.
      — Как видите. Чем вы занимаетесь?
      — Хотел запустить этот аппарат, — ничуть не смущаясь, сказал врач. — А вы чем занимаетесь?
      — Пытаюсь выяснить, что здесь произошло.
      — Это не так просто.
      Полицейский врач задумчиво покачал головой и снова наклонился над аппаратурой.
      — Итак, вам удалось выкарабкаться, — повторил он. — Признаться, я этого не ожидал. Когда вы вернулись?
      Йенсен посмотрел на часы.
      — Час назад.
      — И пытаетесь выяснить, что здесь произошло?
      — Да. И что происходит.
      Врач снова покачал головой.
      — Это будет не просто, — сказал он. — Как вы проникли в страну?
      — На вертолете.
      — По заданию правительства?
      — В какой-то степени.
      Наступила пауза. Затем Йенсен спросил:
      — А вам известно, что здесь произошло?
      — Отчасти.
      — Что именно?
      — Нечто ужасное.
      — Это мне и самому понятно.
      — И, к сожалению, нечто вполне логичное и закономерное. Это длинная история. Очень длинная.
      — Рассказывайте, я слушаю.
      — Сейчас у меня нет времени. К тому же вы знаете почти столько же, сколько я. Если только дадите себе труд подумать.
      — Меня не было здесь более трех месяцев.
      — Знаю. За время вашего отсутствия произошло много событий. И все-таки наиболее значительные из них, те, что имели решающее значение, произошли до вашего отъезда. Задолго до вашего отъезда.
      На время он замолчал, поглощенный возней с проводами и контактами. Затем поднял голову и спросил:
      — Вы что-нибудь понимаете в этой штуке?
      — Нет.
      — Ну что ж, тогда постараемся сделать все, что можем.
      В аппаратуре что-то затрещало. Затем из множества шумов в эфире отчетливо послышался голос:
      — Машина двадцать семь. Вы меня слышите?
      — Да, да, слышим. В чем дело?
      Йенсен узнал голос и равнодушную манеру говорить. Это была женщина, которая разговаривала с санитарами.
      — Центральный госпиталь говорит с одной из санитарных машин, — сказал он.
      — Ага, вам уже пришлось с ними столкнуться.
      — Я беседовал с двумя санитарами, которые ехали в машине "Скорой помощи".
      — Жаль, что вы их не прикончили.
      — У меня не было оружия. Кроме того, они предъявили свои удостоверения.
      — Все равно жаль.
      Полицейский врач повернул рычажок громкости, и голоса стали тише. Он задумчиво посмотрел на Йенсена.
      — Интересно, много ли вы знаете? — сказал он наконец.
      — Очень немного.
      — Я тоже всего не знаю. Вернулся только вчера. Я хочу сказать, вернулся сюда, в город. Есть некоторые вещи, которые и мне непонятны.
      — А где вы были до этого?
      — За городом. В лесу.
      — Вы скрывались?
      — Да.
      — Но ведь вас арестовали?
      Врач внимательно посмотрел на Йенсепа.
      — Нет, меня не арестовали.
      Йенсен молчал.
      — Благодаря вам, — добавил врач.
      — Вы хотите сказать, что вам удалось скрыться?
      — Да. Я не спустился по лестнице. Вместо этого я остановился за дверью и слышал, как вы позвонили дежурному. Тогда я вылез на крышу и перебрался на крышу соседнего дома. И скрылся.
      — В таком случае я вынужден вас арестовать.
      Врач покачал головой.
      — Послушайте, Йенсен. Полиции больше не существует. Насколько мне известно, вы — единственный полицейский. И, насколько мне известно, в стране больше нет правительства, которое могло бы приказывать вам. Или мне. Нет никого, кто мог бы вновь заставить нас вести себя подобно идиотам.
      — Я вас не понимаю.
      Врач повернул выключатель на контрольной панели.
      — Ну что ж, — сказал он. — По крайней мере аппаратура действует. Она может нам еще пригодиться.
      — Вы говорите загадками, — сказал Йенсен.
      — Да. И к тому же у меня нет времени. Каждые десять минут недалеко отсюда умирает человек. Умирает совершенно бессмысленно.
      — Эпидемия?
      Врач кивнул и направился к двери. Но, не дойдя, остановился и повернулся к Йенсену. Глаза его слезились, он был небрит и казался смертельно усталым.