— Кассет было две. Хотите, я расскажу, что случилось с женщиной, которая заказала вам эту работенку?

Очкарик вздохнул, демонстрируя, что терпение его тает с каждой секундой, и, овладев к этому времени собой, бросил на Яну ироничный взгляд.

— Ее тяжело ранили. Да вам, наверное, это известно. — Она не отрывала от очкарика своих черных глаз, — а ее мужа убили. Кроме того, погибла девушка, зафиксированная на пленке.

— Послушайте, — со скрытым раздражением ответил Радзиевский, — мало ли что с кем случается. Я-то здесь при чем?

— Значит, вы не отрицаете, что выполняли заказ Санталовой? Помните ее?

— Вы думаете, я помню всех, кто ко мне обращается? — ухмыльнулся Радзиевский. — И вообще, кто дал вам право расспрашивать меня? Вы из милиции? Тогда покажите удостоверение.

— Я не из милиции, но сотрудничаю с органами, — спокойно ответила Яна, предполагая такую реакцию. — Вы передали кассету Оксане Санталовой в ресторане “Золотое плато”. Вас видела официантка, она вспомнила вас, — добавила Яна.

— А что, если я вам скажу, что не знаю никакую Санталову и что никогда не был в этом ресторане? — изобразил на своих губах гаденькую улыбочку Радзиевский.

— У меня есть свидетель, — усмехнулась Яна, — та самая официантка. И потом, я насквозь вас вижу. Я, понимаете ли, немножечко экстрасенс, но даже и экстрасенсом не надо быть, чтобы понять, что вы лжете.

— Уважаемая, — с презрительной ухмылочкой сказал Радзиевский, — мне работать надо, вы, как я понял, не собираетесь делать заказ…

Его маленькие серенькие глазки насмешливо скользнули по Яне, а потом опять уперлись в стену.

— Вы выполняете щекотливые поручения. Это понятно — кому не хочется подзаработать, пусть и подлым путем…

— Только не надо мне читать мораль! — скривился очкарик. — До свидания.

Он хотел было вернуться в комнату, но Яна преградила ему дорогу.

— Вы сделали копию с этой кассеты. Она оказалась в сумке убитой проститутки, подруги Санталова. Зачем вы сделали две копии? Хотели пошантажировать? Но как, спрашиваю я себя, эта копия оказалась в сумке убитой девушки? Кто заказал вам сделать съемку?

— Санталова, — хмыкнул очкарик. — Ну снял я ее муженька, и ладно. Остальное не мое дело.

— Итак, вы признались, что Оксана обращалась к вам…

— И что?

— Кому понадобилась копия? — не отставала Яна.

— Может, она и сделала, я почем знаю? — судорожно рассмеялся Радзиевский, обнажив мелкие желтоватые зубы.

— И подбросила в сумку убитой проститутки? — не унималась Яна.

— Дайте мне пройти, не ставьте себя в смешное положение, — раздраженно выкрикнул очкарик, все-таки потерявший терпение. — У каждого работа, и не надо лирики!

— Что ж, — Яна сделала вид, что смирилась, — тогда будете давать показания в отделе.

— Если потребуется, дам, — Радзиевский отстранил Яну и вошел в комнату.

Некоторое время Яна стояла в холле, озадаченная и разочарованная. Хотя, с другой стороны, у нее был повод испытывать что-то похожее на то чувство, которое испытывает охотник, который упустил зверя, но вычислил, где его логово. Радзиевский что-то скрывает — в этом она не сомневалась. Не исключено, что он был заодно с тем парнем, который выбросился из окна. Но как ей разговорить его? Деньги — она уже поняла это — тут не помогут. И все-таки она могла себя поздравить: этот очкарик был той ниточкой, которая приведет ее к разгадке. Нет, здесь не простой шантаж… Здесь более крупная игра — это Яна чувствовала в глубине своей души.

Решение пришло через несколько минут. Она подождет очкарика на улице, вернее, где-нибудь в кафе или баре. Потом проследит за ним, узнает, где он живет. Возможно, встревоженный ее появлением, он захочет встретиться с кем-то из своих приятелей.

На улице ее ждала преданная Джемма. Яна взяла поводок и направилась к небольшому кафе, похожему своим запыленным фасадом больше на дешевую забегаловку. Это была обыкновенная распивочная. У прилавка толпились мужики; другие, рассевшись за белыми пластиковыми столами, поглощали пиво. Двое парней с видом опустившихся забулдыг употребляли водку, запивая ее пивом из пластиковых стаканов. Их отечные помятые физиономии говорили о реках спиртного, о страшном запое, о тяжелых приступах утренней абстиненции. Засаленные куртки, неухоженные волосы, пустые глаза. К ним подсел только что отоварившийся толстяк, судя по всему, их приятель. Он имел более благообразную наружность, но и его лицо хранило неизгладимую печать, отметину перманентного пьянства.

Когда толстяк водрузил на стол полный стакан водки и пластиковую тарелочку с селедочным бутербродом, глаза парня, сидящего спиной к окну, заблестели: он явно надеялся, что толстяк с ним поделится. Тот в самом деле плеснул в пустой пластиковый стакан парня граммов пятьдесят, и полилась пьяная сентиментальная беседа. Яна поморщилась. В кафе пахло пивом, соленой рыбой и перегаром. Не то что пахло, шибало в нос. Яна взяла стакан пива и присела к столу, за которым сидела забавная парочка алкоголиков: пожилые мужчина и женщина. У него было хмурое, искаженное презрительной гримасой лицо морского волка, дамочка ярко накрашена. И Яне вспомнила кричащие панно Тулуз-Лотрека. Мужчина и женщина с любопытством покосились на нее — Яна не производила впечатления завсегдатая подобных заведений.

Джемма скучала на улице. Яна посмотрела на часы: кто его знает, когда закончится трудовой день Радзиевского. В кафе она провела около часа. Потом, не в силах больше находиться в этой клоаке, вышла на свежий воздух и принялась мерить шагами унылый тротуар. Минут через тридцать присела на лавочку в больничном сквере. Джемма следовала за хозяйкой, словно тень. Яна обозревала пустынную, производящую жалкое впечатление аллейку парка. Ветер протяжно завывал в голых кронах деревьев, зябнущие птицы скакали по земле, по веткам, доверчиво приближались к скамейке, на которой сидела Яна. Джемма у ее ног превратилась в изваяние.

Яна достала из кармана колоду карт: она хотела заглянуть в прошлое. Выбрав соответствующую карту, она накрыла ее ладонью, не надеясь, что ей повезет. Ветви над головой исходили в долгом стоне, птичий речитатив дробил холодный сизый воздух; в нем, этом речитативе, была какая-то бессмысленная торопливость, что-то завораживающе механическое, так же, впрочем, как и в скаканий пернатых. Яна прикрыла веки, стремясь абстрагироваться от этого невзрачного пейзажа. Сначала ее зрачки растворились во тьме, как это не раз бывало, потом перед ней возникли бледно-желтые круги, напоминавшие паутину, — они переплетались, наслаивались друг на друга, вытягивались, пульсировали. Вскоре желтая сеть начала ползти к полюсам, обнажая сероватую круглую поверхность.

И тут, как на экране телевизора, появилась комната, дешевые бледные обои в розовый цветочек, диван с полированной спинкой, письменный стол, детская кроватка… Яна услышала странное жужжание, словно работал какой-то бытовой прибор.

На диване сидела одетая в синий с красным рисунком халат молодая женщина с печальным, некрасивым лицом и короткими темными волосами. Ее тонкие губы шевелились, но звука голоса Яна не слышала, словно в немом кино. Голова незнакомки была наклонена, взгляд — обращен вниз.

Яна силилась опустить глаза. Ей это удалось. Рука женщины лежала на затылке мальчика. Он сидел на полу, у ее ног, недовольно глядя на нее и капризно поджав губы. У мальчика были темные глаза-вишни, чуть более светлые брови, очаровательный носик и круглые щечки.

Тут в комнату вошел высокий угловатый подросток. Жесткие русые пряди и дерзкий взгляд, которым он уставился на женщину, наводили на мысль о его непростом, ершистом характере. Лицо женщины приняло сразу более строгое выражение — теперь она обращалась к нему. Он скривил губы, видимо, что-то резко и грубо ей отвечая. Она стала ему раздраженно и яростно возражать, он изобразил оскорбительную гримасу и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Женщина ударилась в слезы. Испуганный малец быстро поднялся и, не зная, что делать, прижался к матери. Она обняла его одной рукой, а другой пыталась вытереть слезы, которые, не слушаясь ее, катились крупными гроздьями по щекам.

"Что это за Мадонна с младенцами?” — иронично подумала Милославская, убирая карты в карман пальто. Тут Джемма ткнулась в колено своей мордой, и Яна положила руку ей на голову. Но собака дернулась немного, села и стала тихонько поскуливать, глядя в сторону родильного дома.

— Тихо, Джемма. — Яна подняла глаза и увидела, что Радзиевский торопливо спускается по ступеням лестницы, ведущей к роддому. Она чуть было не пропустила его.

— Молодец, — похвалила Яна собаку, которая, почуяв похвалу в голосе хозяйки, подобралась и завиляла хвостом.

"Интересно, куда он направляется?” — Яна дала возможность Радзиевскому уйти немного вперед и, дав Джемме команду “рядом”, двинулась следом.

Николай шел быстро, не оборачиваясь, словно куда-то спешил. Он добрался до трамвайной линии и свернул в сторону путепровода, пересекавшего железнодорожные пути.

Милославской показалось довольно странным, что он не воспользовался общественным транспортом, потому что место это было какое-то необжитое, что ли. “Похоже, — решила она, — кто-то назначил ему встречу подальше от посторонних глаз”. Ей пришлось отпустить Радзиевского на приличное расстояние, так как в этом пустынном месте, где расположены только промышленные предприятия, довольно трудно было следовать за человеком, оставаясь незамеченным. Но, слава богу, Николай не смотрел по сторонам. Он миновал таможенные склады и, подойдя к путепроводу, остановился. Здесь была небольшая площадка, поросшая густым высоким кустарником, голые ветви которого образовали сплошную стену. Вдоль нее под мост шла узенькая тропинка. Она, как предполагала Яна, вела к гаражам, построенным в зоне отчуждения под путепроводом.

Радзиевский закурил и, приняв непринужденную позу, посмотрел в обе стороны дороги, по которой с шумом и грохотом, выплевывая из себя килограммы выхлопных газов, проносились большегрузные автомобили, легковушки и автобусы. Чтобы остаться незамеченной, Милославской пришлось замереть за углом какого-то пыльного склада, шагах в ста от места, где обосновался Радзиевский. Было ясно, что дальше идти он не собирается, во всяком случае пока. Яна время от времени выглядывала на дорогу, чтобы убедиться, что Николай все еще остается на месте. В какой-то момент в ней шевельнулось тревожное чувство, которое трудно было объяснить. Правда, место для встречи — а в том, что Радзиевскому назначена встреча, она уже не сомневалась — было выбрано не слишком-то удобное, но, возможно, как раз такое и нужно было тому, кто ее назначил. Наверное, оно было удобным… Вот только для кого и для чего?

— Черт возьми, — Яна выругалась вслух, вышла из-за угла и решительным шагом направилась к площадке, где топтался Радзиевский. “Как же объяснить этому придурку, — лихорадочно думала Яна на ходу, — что такое место, где почти нет пешеходов, просто идеально подходит для убийства?"

Она прошла уже треть расстояния, разделявшее ее с Николаем, когда краем глаза заметила, что у белой “девятки”, прошелестевшей шинами в том же направлении, опущено заднее стекло. Это само по себе наводило на подозрения — не май все-таки, чтобы распахивать окна, — но самое главное, ей показалось, что в окне мелькнула рука, сжимавшая пистолет.

— Джемма, вперед, — крикнула она, махнув рукой в сторону Радзиевского, и сама что было сил рванула туда же. Она махала руками, как ветряная мельница крыльями, и кричала, стараясь привлечь к себе внимание Николая, но он, казалось, ничего не замечал. В какой-то момент он все же обернулся и, увидев несущуюся на него во весь опор Джемму, застыл словно вкопанный.

— Пригнись, идиот, к земле! — Яна делала знаки, чтобы показать Радзиевскому, откуда ему грозит опасность, но он только со страхом поглядывал на страшное животное, приближавшееся к нему с неумолимостью селевого потока.

Он не видел ни Яну, ни “девятку”, которая уже остановилась на противоположной от него стороне дороги. Из опущенного окна “девятки” высунулась рука с пистолетом, который рявкнул несколько раз, заглушаемый шумом проносящихся мимо автомобилей.

— Джемма, лежать! — за секунду до первого выстрела крикнула Милославская, чтобы не подставлять собаку под случайную пулю.

Та, моментально среагировав, припала к пыльному асфальту и замерла в нескольких метрах от Николая. Выронив камеру, он вскинул руки и, согнувшись пополам, сделал несколько шаркающих шагов на подкосившихся ногах. Ему обожгло грудь и живот и страшно хотелось наглотаться холодного весеннего воздуха, чтобы остудить поднявшийся внутри жар. Поэтому он открывал и закрывал рот, словно выброшенная на прибрежный песок рыба, но это не помогало. Сознание его быстро угасало, и стало очень трудно поддерживать равновесие. Пытаясь выровняться, Радзиевский шагнул еще несколько раз, но ноги его не поднимались. Он споткнулся о бордюрный камень и с немым криком упал на проезжую часть, ударившись головой об асфальт.

Когда через несколько секунд над ним наклонилась подоспевшая Милославская, он уже не подавал признаков жизни. Водители проносящихся мимо машин покачивали головами, принимая лежавшего на дороге человека за сильно перебравшего алкаша. Поняв, что Радзиевскому уже ничем не поможешь, Милославская вскочила на ноги, но белой “девятки” и в помине не было.

— Что за дерьмо, — в сердцах произнесла Яна и достала сигарету.

Она не успела запомнить даже номер машины, откуда прогремели смертельные выстрелы.

Бело-голубая “Нексия” дорожно-патрульной службы остановилась рядом с Милославской, когда от сигареты остался один лишь фильтр.

— Ну и что, — выглянул через переднее окно старший лейтенант с рыбьими глазами, — набрался до чертиков?

— Его застрелили, — пояснила Милославская, но старлей и сам уже увидел, как из-под тела на дорогу вытекает красно-бурая жидкость.

— Ебок-колобок, — пробормотал он и покосился на водителя. — Говорил тебе, едем дальше, теперь вот расхлебывай. Эх, пряники-баранки, — вздохнул он и открыл дверцу автомобиля.

— Какого черта, Миша, — недовольный выговором, возразил водитель, лейтенант лет двадцати трех, — а кто мне сказал, давай-ка подбросим эту дамочку, а?

— Заткнись, Вован, — старлей покосился на Милославскую и вышел из машины. — Лучше вызови бригаду, пусть сами здесь разбираются. И “Скорую”, — добавил он, — может, жив еще…

Лейтенант послушно потянулся к рации, а старлей пошел осматривать место происшествия — все равно протокол составлять придется, раз уж остановились.

— Чья собака? — он с опаской взглянул на Джемму, сидевшую на тротуаре и внимательно смотревшую на хозяйку.

— Моя, — Яна достала сигареты и закурила.

— Хорошо, — старлей кивнул, присел над телом Радзиевского и попытался нащупать у того пульс, — полная хренотень.

А вы ему кто? — Он выпрямился и с интересом уставился на Милославскую.

— Никто, — пожала плечами Милославская.

— А как вы здесь оказались и откуда знаете, что его застрелили? — еще больше заинтересовался старший лейтенант.

— Я видела, как напротив него остановилась белая “девятка”, — Яна сознательно проигнорировала первую половину вопроса, — кто-то протянул из окна руку с пистолетом и выстрелил в этого человека.

— Номер машины не запомнили?

— Как-то было не до того.

— Кто стрелял, кто сидел за рулем, тоже не видели?

— Не видела. Когда все это случилось, я была довольно далеко от этого места.

Постепенно возле места трагедии начали останавливаться машины, пассажиры и водители которых с любопытством посматривали на тело, лежащее на дороге, и расплывающееся пятно крови. Создалась даже небольшая пробка. Откуда-то появились пешеходы и обступили Яну со старшим лейтенантом неплотным кольцом. Кое-кто пытался даже задавать вопросы, другие делали попытки на них ответить.

— Вован, — старлей подошел к служебной машине и наклонился к открытой дверке, — ну-ка направь движение в нужное русло. Можешь штрафануть парочку для острастки за остановку в зоне действия знака. Короче, чего я тебя учу — не маленький уже. Устроили здесь цирк, понимаешь.

Лейтенант, как показалось Милославской, принялся выполнять указание старшего по званию не без удовольствия. Передвинув машину немного вперед, он достал жезл, выбрался на дорогу и повелительным жестом показал водителю стоявшей впереди всех машины место у тротуара. Через пять минут пробка была ликвидирована, а карманы лейтенанта пополнились трудовыми рублями.

Вскоре подоспел “уазик” с оперативниками и “РАФ” “Скорой помощи”. Оперативники не то чтобы оперативно, но довольно шустро проверили карманы покойного, зафиксировали его местоположение на асфальте кусочком мелка и предоставили возможность медикам констатировать смерть. После чего стали опрашивать свидетелей и производить осмотр места происшествия. Яну, как главного и единственного свидетеля, забрали с собой для того, чтобы снять показания в спокойной обстановке.

По дороге Яна, как могла, объяснила ментам, в чем дело. Она сообщила, что данное убийство скорее всего связано с делом, расследованием которого занимается Руденко. Менты задавали ей разнообразные вопросы, порой не относящиеся к происшествию. А когда узнали, что она экстрасенс, стали пялиться на нее с той смесью скепсиса и насмешливого недоверия, которое отличает людей, Объевшихся баланды Кашпировского и пройдошливого Чумака. Ребята несколько раз выразили сомнение по поводу связи убийства Радзиевского со всей этой “кашей”, как они назвали расследование, но Яна заверила, что так оно и есть и что Руденко сейчас был бы как нельзя более кстати.

Они не стали возражать.

Для появившегося Руденко, разумеется, это было полным сюрпризом. Он буквально не знал, как реагировать. И только присутствие других людей заставило его собраться с силами, стряхнуть с себя хмель удивления и приступить к официальной процедуре снятия показаний. Именно эта протокольная рутина отвлекала его от эмоций, позволила функционировать, как нержавеющий механизм, спрашивать, дополнять, анализировать, уточнять и так далее.

— Тебе не кажется какой-то досадной случайностью, — решила поиронизировать Яна, — что я все время даю показания?

— Это твой да-ар, — насмешливо протянул Руденко, — ты вечно оказываешься в “горячих точках”.

Довольный своим колким замечанием, он снисходительно улыбнулся.

— Но это мое быстрое реагирование, согласись, нам на руку, — Яна лукаво посмотрела на лейтенанта.

На самом деле она чувствовала страшную усталость и разочарование. Но не сдавалась, стараясь юмором разогнать собственную хандру.

— Ну и что мы имеем? — по-медвежьи качнул головой Три Семерки. — Этот хлыщ мертв, ниточка оборвалась… Что дальше? Ждать нового видения?

Он повернулся, не желая показывать разъедающего его скепсиса. Кислая улыбка растягивала его губы, наполовину прикрытые пышными усами. И если порой рот его прятался под пшеничными кущами, а вместе с ним и их ироническое недоверие, то глаза выдавали Руденко всегда. И теперь, не склонный к самоанализу и испепеляющей саморефлексии, он нутром чувствовал, что взгляд его — предатель, а посему лучше отвернуться.

— Может, и видения, — усмехнулась Милославская. У нее не было ни сил, ни желания затевать обычную дискуссию. — Ты что-то выпивку сегодня не предлагаешь, — укоризненно взглянула она на лейтенанта, — или на мели? Такой случай.., в качестве терапии…

Слова липли к языку, губам, словно не хотели слетать с них. Яна пережевывала их по сто раз, прежде чем выплюнуть. Но и тогда их тянучки оставались во рту, и Яне вновь приходилось вертеть языком, шевелить губами, избавляясь от этой несносной клейкой жвачки.

— Затариться не успел — вот и все, — почему-то надулся Руденко. — Итак, проститутка не при делах, — решил он резюмировать, — она просто что-то увидела, и ее решили убрать. Теперь под подозрением женушка…

— Понятно одно: преступник на свободе. С убийством Радзиевского и самоубийством того парня в больнице ничего не изменилось. Возможно, они были связаны, но ни тот, ни другой не играли первой скрипки. За кадром остается некто, кровно заинтересованный в том, чтобы расследование зашло в тупик, некто, кому выгодна была смерть супругов Санталовых. Хотя, может быть, к убийству Юрия причастна Оксана, и на каком-то этапе ее интересы совпадали с интересами убийцы, настоящего убийцы, — уточнила Яна, — а потом они поссорились.

— Но что могло в этом случае, — оживился Руденко, — сделать из сообщников врагов?

— Не знаю, — откровенно ответила Яна, — Радзиевский получил заказ от Санталовой, — продолжала она размышлять вслух, — но зачем-то сделал копию кассеты. Для чего? И как она оказалась в сумке у Насти?

— Кто-то хотел подставить проститутку! — хлопнул себя по лбу Три Семерки.

— Эврика! — насмешливо улыбнулась Яна. — Ты — великий аналитик.

— Не смейся, — обиделся Руденко, — у меня нет дара предсказывать и предвидеть, — язвительно добавил он.

— Не исключено, что Радзиевский решил воспользоваться ситуацией, — задумалась Яна.

— Шантаж? — вопросительно посмотрел на Яну Руденко.

— Непохоже. Или…

— Что? — заерзал Три Семерки.

— Может, и шантаж. Возможно, Радзиевский был связан с неким человеком или некими людьми, которые привыкли извлекать из щекотливых ситуаций выгоду. Так сказать, сотрудничали с видеомастером. Разузнавали, чем могут поживиться, и действовали в соответствии с этим.

— И как все это происходило? — заинтересовался Руденко.

— А это нам, Сеня, и предстоит выяснить. И знаешь, о чем я подумала… — Яна подняла на Руденко рассеянный взгляд, — если убили Радзиевского, значит, боялись, как бы он не проболтался, а это значит, что я — на мушке у преступника. Он теперь будет охотиться за мной. И это хорошо!

— Да что ты несешь?! — вылупил глаза Руденко.

— Он будет охотиться на меня и в один прекрасный момент обнаружит себя. Я буду выполнять, если хочешь, роль подсадной утки.

— Но это дьявольски опасно! — воскликнул Руденко.

— Что это ты стал таким сентиментальным? — усмехнулась Яна.

— Ты мне не безразлична, черт возьми, — облизнул сухие от волнения губы Руденко.

— Эк загнул, — продолжала смеяться Яна, — это так на тебя нехватка спиртного действует? Все не как у людей. Что ж, одних алкоголь склоняет к признаниям, других обозляет, а третьих делает несносными.

— Это ты на меня намекаешь?

— Да нет, расслабься. Ну, мне пора, — Яна поднялась.

Джемма тоже встала и двинулась к двери. Яна взяла ее за поводок.

— Увидимся, — бросила она лейтенанту.

— Держи меня в курсе, — Руденко сделал серьезное лицо.