Бердяев Николай Александрович

(род. в 1874 г. – ум. в 1948 г.)

У себя на родине он был менее известен, чем на Западе. За границей его лучше прочитали и поняли просвещенные интеллектуалы, назвавшие Бердяева «русским Гегелем XX в.», «одним из универсальных людей нашей эпохи». Это был мыслитель, сумевший связать воедино дух культуры, историю двух систем – Востока и Запада – и сказавший о необходимости человеческой свободы больше, чем кто-либо из философов всего мира.

Бердяев происходил из древнего рода. Отец будущего философа, штаб-ротмистр в отставке, предводитель дворянства, председатель Киевского земельного банка Александр Михайлович Бердяев был женат на княжне Алине Сергеевне, урожденной Кудашевой, француженке по матери. Их первенец Сергей впоследствии стал известным поэтом-сатириком. А второй ребенок, Николай, родился на пятнадцать лет позже, 18 марта 1874 г.

Детство Николеньки было размеренным и счастливым. Безмятежная жизнь в богатой дворянской усадьбе при любящей няне, забота родителей, поездки с ними на заграничные курорты создавали особую атмосферу, характерную для большинства дворянских семей. Получив домашнее образование, 14-летний Николай был отдан в престижное закрытое учебное заведение – Киевский кадетский корпус, по окончании которого поступил в Киевский университет, на естественный и юридический факультеты одновременно.

Начало учебы в университете совпало с возникновением в России марксистских кружков. Членом одного из них – Центрального кружка саморазвития – Бердяев стал в 1895 г. Его наставником был сам Плеханов, а будущий большевистский нарком просвещения Луначарский – товарищем по борьбе. Вскоре последовал первый арест Николая за участие в студенческих демонстрациях. Вторично его арестовали весной 1898 г. – за принадлежность к киевскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса». Исключенный из университета и выпущенный из тюрьмы под залог, Бердяев в ожидании приговора основное время посвящал публицистике. В этот период он написал первую серьезную статью о немецком социалисте Ф. Ланге и критической философии.

В основу своей оригинальной философской системы Бердяев положил свободу. Он считал, что «весь мировой процесс есть здание темы о свободе, есть трагедия, связанная с выполнением этой темы». Трагедия происходит от того, что бремя свободы не каждому по силам. Эти мысли прозвучали в его первой книге «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», которая, едва выйдя из печати, сразу же принесла доселе неизвестному литератору почти всероссийскую славу.

Правда, сам философ-революционер в этот момент уже находился под гласным надзором полиции в Вологодской губернии, куда был выслан на три года по приговору суда. Как отмечали филеры местного охранного отделения, летом 1901 г. они видели его катающимся на велосипеде, читающим книги в городском саду или в Публичной библиотеке, провожающим «барыньку лет 19, шикарно одетую, с которой Бердяев все время ходил под руку». По окончании ссылки Николай поселился в Петербурге и в 1904 г. женился на Лидии Трушевой, дочери известного петербургского адвоката, прожившей с ним долгие годы в любви и согласии. По его собственному признанию, «Лидия была человеком необыкновенной духовности, перед смертью она приблизилась к святости».

В целом 1900-е гг. были бурными в жизни Николая Александровича: редактирование журнала «Новое время», работа в «Союзе освобождения», участие в петербургских религиозно-философских собраниях, литературных «средах» у Вяч. Иванова, где Бердяев был бессменным председателем. На этих «средах» собирался весь цвет русской литературы и философии Серебряного века – Ф. Сологуб, А. Блок, В. Брюсов, А. Белый, Л. Шестов, С. Франк.

1909 г. ознаменовался выходом в свет сборника статей о русской интеллигенции «Вехи» – книги, так или иначе взбудоражившей всех мыслящих людей в России. Достаточно сказать, что в результате четырех переизданий тираж сборника достиг 16 тыс. экземпляров. Огромному по тем временам тиражу соответствовало беспрецедентное количество откликов в периодической печати (250 заметок за год). В опровержение основных мыслей сборника публиковались заметки, статьи и даже целые книги, в том числе и далеких от философии авторов, которые нещадно критиковали Бердяева, Булгакова и Франка.

Кстати, Бердяев был знаком с С. Булгаковым еще по Киевскому университету. Именно Сергей Николаевич ввел его в кружок М.А. Новоселова, где проходили жаркие дебаты на религиозные темы. Вместе с новыми друзьями Николай побывал в Зосимовой Пустыни, у почитаемых старцев Германа и Алексея. Эта поездка оказалась в какой-то мере решающей для философа. Он вспоминал позже: «Во всяком случае, мне было ясно, что я не принадлежу к людям, которые отдают свою волю духовному руководству старцев. Мой путь был иной и, может быть, более трудный… я не мог смирить своего свободолюбия».

В эти годы Бердяев был тесно связан с Религиозно-философским обществом в Москве, где делал доклады и выступал оппонентом других философов. В начале 1910-х гг. он на некоторое время отошел от дел, связанных с религиозной и издательской деятельностью, всецело посвятив себя книге, которая по праву считается одной из вершин философской мысли России. Вышедший в 1916 г. труд назывался «Смысл творчества. Опыт оправдания человека». В нем автор утверждал, что человек является творением, созданным по образу и подобию Творца. И оправданием человеческой жизни, основным содержанием ее и путем к спасению является творчество: «Творчество… есть обнаружение избыточной любви человека к Богу, ответ человека на Божий зов, на Божье ожидание».

Занимаясь философскими размышлениями, Николай Александрович не оставался в стороне и от событий современности. За газетную статью в защиту монахов Афонского Свято-Пантелеймонова монастыря, обвиненных в ереси, его отдали под суд, и угроза вечного поселения в Сибири оставалась реальной вплоть до отменившей все политические процессы революции.

Февраль и Октябрь 1917 г. Бердяев встретил в Москве: «Я пережил русскую революцию как момент моей собственной судьбы, а не как что-то извне мне навязанное. Эта революция произошла со мной, хотя бы я относился к ней очень критически и негодовал против ее злых проявлений». В первые послереволюционные годы философ вернулся к общественной деятельности. Осенью 1918 г. он организовал в Москве Вольную академию духовной культуры, где читали свои курсы А. Белый, Вяч. Иванов, С. Франк, устраивались семинары, публичные собрания с прениями. Сам Бердяев вел семинар по Достоевскому, читал курсы «Философской религии» и «Философии истории». На основе последнего курса он издал книгу «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы», которую наряду со «Смыслом творчества» ценил больше всего из написанного им в доэмигрантский период.

Деятельность Бердяева, ставшего заметной фигурой в большевистской столице, начала привлекать внимание новой власти. В 1920 г. он был арестован в связи с делом «Тактического центра», допрошен лично Ф. Дзержинским и освобожден без каких-либо последствий. В 1922 г. последовал второй арест, а в сентябре – высылка за пределы РСФСР по идеологическим причинам в составе 160 представителей интеллигенции, оппозиционно настроенных к новому строю.

Первым местом жительства семьи Бердяевых стал Берлин, а с лета 1924 г. они обосновались в рабочем предместье французской столицы – Кламаре, где сначала снимали квартиру, а потом переехали в собственный дом, полученный в наследство от друга семьи англичанки Флоренс Вест. Жили они скромно, по выражению Николая Александровича, «как в монастыре, никаких развлечений, визитов, поездок (кроме необходимого лечения)». В Париже Бердяев возобновил деятельность основанной им еще в Берлине религиозно-философской академии. С 1925 г. он издавал «орган русской религиозной мысли» – журнал «Путь». Постоянно участвовал в международных конгрессах и симпозиумах, организовывал встречи представителей католической, протестантской и православной религиозно-философской мысли.

1940-е гг. оказались для семьи Бердяевых чрезвычайно тяжелыми: война, немецкая оккупация, нехватка топлива и продуктов, болезни, серьезная операция, перенесенная Николаем Александровичем в 1942 г. Во время Второй мировой войны обострилось и его патриотическое чувство, заставившее однажды признать: «Я не националист, но русский патриот». Такая позиция грозила арестом, но, как выяснилось после войны, кто-то из высшего германского командования считал себя знатоком и покровителем философии, и это спасло Бердяева от преследований гестапо.

Спустя несколько месяцев после окончания войны Бердяев пережил большое горе – в сентябре 1945 г. похоронил жену, которая на протяжении почти сорока лет была для него единственной любимой женщиной. Ее памяти посвящена одна из последних книг философа – «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого». В конце жизни он получил ученую степень доктора Кембриджского университета, был даже представлен к Нобелевской премии, но получить ее не успел. 23 марта 1948 г. Николай Александрович скончался.

Философское и литературное творчество Бердяева обширно. Его перу принадлежит более 450 работ. Но о чем бы ни писал философ, он всегда был верен главному направлению, которое определил для себя еще в юности: «Меня называют философом свободы… Свобода для меня первичное бытие. Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я положил в основание философии не бытие, а свободу. В такой радикальной форме этого, кажется, не делал ни один философ. В сущности, я всю жизнь пишу философию свободы, стараясь ее усовершенствовать и дополнить».

Блохин Олег Владимирович

(род. в 1952 г.)

Мало найдется на свете людей, которые в состоянии притянуть к телевизионному экрану и женщин и мужчин и не вызывать при этом разногласий во мнении обеих сторон. Олег Блохин, звезда киевского «Динамо» 70-80-х гг. – один из таких чародеев. Для «слабого» пола он был просто обаятельным и сильным человеком, для «сильного» – почти единственной надеждой услышать от спортивного комментатора заветное слово: «Гол!!!». А сам Олег Владимирович говорит о многих годах напряженного труда, поражений и побед: «Футбол – мои радость и горе. Футбол – моя жизнь, в которой я отстаиваю свое право на гол. И всякий раз гоню от себя мысль, что с этим рано или поздно надо расстаться…» Легендарный нападающий не расстается с футболом уже более 40 лет.

В семье Блохиных никогда не говорили: «не бегай, не прыгай, сиди тихо»; наоборот – поощряли к движению обоих сыновей, старшего Николая и младшего, родившегося 5 ноября 1952 г. Олега. Это не удивительно: ведь их мама Екатерина Захаровна была многократной чемпионкой УССР по спринту, 68 раз вносила поправки в рекорды Украины, а отец Владимир Иванович, хоть и не достиг небывалых высот, но тоже был прекрасным легкоатлетом и всерьез увлекался футболом. И время было такое, что мяч гоняли все мальчишки, мечтая когда-нибудь сравняться славой с известными мастерами. Олег тоже рос таким, и родители сумели уловить в нем, как ранее в старшем Николае (химик по призванию, он в студенческие годы получил разряд по легкой атлетике), спортивный характер. Мама за руку привела мальчика в футбольную секцию при факультете физического воспитания, и он целых две недели ходил на самые настоящие тренировки, пока тренер куда-то не пропал. Чтобы восторженный блеск в глазах Олега не угас, Владимир Иванович сам начал спускать с сына семь потов на обязательных утренних разминках – готовил к поступлению в школу «Юного динамовца».

15 сентября 1962 г. Олег Блохин, сдав вступительный экзамен – технические приемы и игру в мини-футбол, – заполнил учетную карточку и стал официальным членом общества «Динамо». Надо сказать, на экзамене том он ничем особенно не выделился. Невысокий для своего возраста, стеснительный и довольно хлипкий мальчик попал в команду А. Леонидова только благодаря необычайной скорости реакции. Его долгое время обзывали «папенькиным сынком» и «трусом» – за то, что его отец был лично знаком с тренером и что мальчик не ввязывался в драку с более сильными ребятами. Олег не обращал на задир внимания и только и знал, что тренироваться. Леонидов постоянно слышал его просьбы: «Разрешите остаться поработать у стеночки над техникой». Он мог подолгу отрабатывать удары, жонглировать мячом, а то, переборов себя, ринуться в силовую борьбу с противниками. Результаты не заставили себя ждать: голы, забитые во многих встречах, принесли первую путевку на международные соревнования. Поездка во Францию в Круа на европейский турнир юношеских команд в мае 1969 г. и занятое тогда третье место очень запомнились девятикласснику Олегу Блохину. Там же и выявился его бескорыстный характер: в то время как члены сборной метались по Парижу в поисках модных свитеров и джинсов, юный нападающий все карманные деньги потратил на сувениры для одноклассников. Те знали его не только как прилежного ученика и верного друга, но и как человека, страстно влюбленного в футбол, – потому временами бывающего несдержанным, вспыльчивым, очень обидчивым, – но всегда добивающегося поставленной цели. Все эти черты у Блохина сохранились и по сей день.

По окончании школы Олег был уже игроком дублирующего состава «Динамо». Параллельно с постоянными сборами и тренировками он заочно учился в Киевском государственном институте физической культуры. В «дубле» Блохин пробыл три сезона. Конечно, он очень хотел попасть в основной состав, но сам понимал, что рано – многие футбольные элементы оказались не закреплены, – и Олег оттачивал технику под руководством заслуженного тренера Украины М. Комана, все время размышляя, кого же из непобедимых форвардов – А. Бышовца, А. Пузача, В. Онищенко или В. Хмельницкого – сможет сменить. В ноябре 1971 г. Блохин, уже полноправный игрок «Динамо», отстоял свое право быть членом сборной СССР на XX Олимпийских играх и летом 1972 г. вместе с командой стал бронзовым призером. Это было начало «эры Блохина», который вскоре стал наводить ужас на защитников и вратарей всего мира. Но не все в его взлете было так просто, как может представиться. Поначалу молодому нападающему казалось, что опытные партнеры мало и плохо взаимодействуют с ним, не принимают в командную игру. Он все время старался «захватить» мяч и создать голевую ситуацию, полагаясь только на свою высокую скорость. Но когда прошел страх оказаться ненужным, вся команда, включая и тренеров, поняла, что Блохин превзошел почти всех, и начала сама играть «на него».

Чтобы перечислить все победы и поражения Олега Блохина, потребовалось бы написать несколько книг (что и сделал в разные годы сам футболист). Ему принадлежат все личные рекорды в советском футболе: за сборную СССР он провел 112 матчей и забил 47 мячей, сыграл в чемпионатах СССР 432 раза и забил 211 голов. В пяти сезонах Олег возглавлял список бомбардиров первенства страны, 15 раз назывался в тройках лучших игроков сезона (причем 13 под первым номером), стал семикратным чемпионом СССР, в разное время трижды был капитаном своей команды, дважды входил в сборную команду Международной федерации футбола (ФИФА).

Олег Владимирович прослыл футболистом, определяющим командную игру. Он уверенно взаимодействовал со всеми партнерами, маневрировал по фронту атаки, решительно вступал в борьбу при потере мяча, оказываясь организатором многих комбинаций. На протяжении почти двадцати лет Блохин сохранял прекрасную форму, отказывая себе во всех удовольствиях, и по праву считался универсальным форвардом. Никита Симонян считал, что Блохин имел бы на своем счету больше забитых мячей, играй он всегда на острие атаки. И когда однажды великий бомбардир сказал об этом Олегу, тот согласился, но одновременно возразил, что «обеднил бы свою игру».

Переезды, тренировки, игры за «Динамо» и сборную страны – каторжный труд, на личную жизнь времени практически не оставалось. Даже после женитьбы в 1980 г. на Ирине Дерюгиной жизнь прославленного футболиста лишь отдаленно напоминала семейную.

Прощание Блохина с киевским «Динамо» произошло в 1987 г. С началом перестройки многих спортсменов стали приглашать за рубеж. Уехал и Блохин. В течение года он выступал за австрийскую команду «Форвертс». Болельщики увидели последний матч своего кумира в Киеве 28 июня 1989 г.: играли сборная ветеранов СССР и сборная звезд мирового футбола.

И хотя Олег Владимирович считает, что «деньги можно потерять, любовь миллионов – никогда», финансовое положение спортивной семьи Блохина-Дерюгиной, в которой подрастала дочь, абсолютно не соответствовало уровню звездной пары. Легендарный форвард переехал на Кипр, чтобы обеспечить приличную жизнь своим «двум Иринам». Год он играл там за «Арис», но вскоре окончательно повесил бутсы на гвоздь и сам начал «учить забивать голы» других футболистов – стал тренером в Греции. На протяжении двух с половиной лет он возглавлял «Олимпиакос», следом за ним ПАОК и «Ионикос». И хотя в должность тренера, как и в западную жизнь, он пришел «сырым», но руководимые им команды быстро стали занимать неплохие позиции. В частности, «Ионикос» в турнирной таблице с последнего места поднялся на шестое и стал обладателем Кубка Греции.

Несколько лет Блохин разрывался между домом и работой, очень скучая по дочери, которая и так фактически росла без отца, постоянно находившегося в разъездах. В конце концов, по признанию Дерюгиной, брак превратился в «скучнейший телефонный роман» и распался. В 2000 г. Олег Владимирович женился во второй раз. Анжела Блохина младше мужа на 16 лет, и сейчас они растят двух маленьких девочек – Анну и Екатерину, названную в честь знаменитой бабушки, которая, мечтая о внуке, зовет сына «бракоделом». Трехлетнюю Анюту отец в шутку называет Бен Ладеном – уж слишком ярко проявился в дочери шумный семейный характер – и говорит, что дочери заставляют его не опускать руки и «думать о том, что прожито не уже 50, а всего-то 50».

Но несмотря на семейное счастье, Олег Владимирович продолжает «жить в самолетах». Расставшись с тренерской должностью, он оставил семью в благополучной Греции, а сам вернулся на родину и уже на протяжении двух созывов является депутатом Верховной Рады и членом Комитета по вопросам молодежной политики, физической культуры, спорта и туризма в Украине. Но Блохин не любит засиживаться в кабинетах. Он активно участвует в благотворительных акциях, успешно сотрудничает в различных программах с Православной церковью, координирует работу созданного еще в 1994 г. благотворительного фонда им. Блохина, поддерживающего ветеранов спорта, и Кубка его же имени.

За общественными делами на любимый футбол времени у нападающего-тренера-политика практически не остается, его заменяют теннис и плавание. Но 27 сентября 2002 г., предваряя свой юбилей, Олег Владимирович преподнес сюрприз всем болельщикам и просто людям, не забывшим футболиста. Состоялся благотворительный матч, в котором участвовали его друзья как из команд бывшего СССР, так и из мировых сборных. За каждую команду он сыграл по тайму, по-прежнему показывая высший класс форварда.

Несколько раз Олег Владимирович вел переговоры с украинскими клубами, которые приглашали его работать тренером, но каждый раз что-то не складывалось, откуда-то брались слухи, что Блохин «дорого стоит». А сам титулованный нападающий считал бы себя просто счастливым, если бы представилась возможность тренировать киевское «Динамо» – сборную, к которой он прикипел всем сердцем. И у тех, кто стремится к цели, желания обязательно сбываются: с сентября 2003 г. Олег Владимирович назначен старшим тренером национальной сборной Украины по футболу.

Боровиковский Владимир Лукич

Настоящее имя – Боровик Владимир Лукич

(род. в 1757 г. – ум. в 1825 г.)

Утвердившаяся в начале XVIII в. светская живопись поставила на ведущее место среди других жанров парадный и интимный портрет. В ряду блестящих мастеров, развивших этот жанр (И. Никитин, А. Матвеев, И. Аргунов, А. Антропов, Ф. Рокотов, Д. Левицкий), не последнее место занимает талантливый и своеобразный художник В.Л. Боровиковский. Он внес в портретное искусство внимательное отношение к миру человеческих чувств и элегическое настроение, столь характерные для расцветающего сентиментализма.

Владимир родился 24 июля 1757 г. в городке Миргород на Полтавщине. Его отец, Лука Боровик, принадлежал к местной казачьей старшине, владел домом и двумя небольшими участками земли. Следуя традиции, четверо его сыновей служили в Миргородском полку. Но Владимир в чине поручика вышел в отставку и посвятил себя живописи. Отец, писавший иконы для сельских церквей, обучил иконописи всех детей. В местной художественной артели Боровики слыли мастерами. Икона «Богоматерь с Христом» и образ «Царь Давид», выполненные в традиции украинского «казацкого» барокко, свидетельствуют, что 28-летний Владимир хорошо усвоил приемы религиозной живописи. А на первом своем полуремесленном портрете «Полковник Руденко», напоминающем старинную парсуну, он запечатлел коренастого казака в кафтане со старательно выписанным лицом. По этой работе никак нельзя было угадать, что Боровик буквально через несколько лет получит признание как выдающийся художник-портретист.

Судьбу Владимира Лукича в корне изменили две аллегории, выполненные для украшения кременчугского дворца. К этой работе его привлек друг, поэт В.В. Капнист, сосланный за смелые произведения из Петербурга на родную Украину. Будучи предводителем дворянства Миргородского уезда, а затем Киевской губернии, он составлял проекты «потемкинских деревень» для торжественных встреч Екатерины П. Картины Боровика понравились императрице и польстили ее самолюбию. На одной из них она была представлена Минервой, окруженной мудрецами Древней Греции, а на другой были изображены Петр I в облике землепашца, а сама Екатерина II – сеятельницей. Царская похвала открыла Владимиру дорогу в Петербург, куда он и отправился вместе с Капнистом в сентябре 1788 г.

В Академию художеств 30-летний начинающий живописец поступить не мог, хотя и придал своей простонародной фамилии дворянское звучание. Он брал частные уроки у прославленного земляка Д.Г. Левицкого и австрийского портретиста И.Б. Лампи. От учителей Боровиковский перенял блестящую технику, легкость письма, композиционное мастерство и умение польстить портретируемому. В кружке известного архитектора, поэта и музыканта Н.А. Львова, в доме которого он прожил десять лет, Боровиковский оказался среди видных деятелей художественной России: Державина, Баженова, Хемницера, Хераскова. В первые годы пребывания в Петербурге Владимир Лукич в основном продолжал заниматься иконописью. Он создал 37 икон для Борисоглебского собора в Торжке и восемь – для Иосифского собора в Могилеве.

Постепенно художник проникся идеями символизма. Это новое течение было созвучно его спокойной, элегически настроенной натуре. На простой образ жизни Владимира Лукича не повлияли ни слава, ни деньги, он был всецело поглощен искусством, и его быстро растущее мастерство оценили заказчики. К 1790 г. он стал одним из самых знаменитых художников-портретистов, в 1795 г. получил звание академика, а семь лет спустя стал советником Академии художеств.

Блестящими образцами виртуозного владения кистью и всеми средствами парадного изображения в творчестве Боровиковского стали портреты Г.Р. Державина (1795 г., 1811 г.). На них художник запечатлел энергичного державного мужа, сенатора, члена Российской Академии и прославленного поэта – человека, увлеченного общественными делами, просветительскими идеалами и творчеством. Живописец писал великого сына России с предельным уважением и с дружеским расположением. Парадные портреты Д.П. Трощинского (между 1793-1796 гг.; 1819 г.) словно служат наглядными иллюстрациями к словам современников о том, что статс-секретарь императрицы всегда «казался старее» своего возраста и «имел вид несколько угрюмый, друзьям был друг, а врагам – враг». Судьба человека, служившего писарем в Миргородском полку и ставшего министром и членом Государственного совета, его нелегкий характер, угрюмая настойчивость и гордое сознание крупного чиновника, добившегося высокого положения своим умом и волей, ярко читается в созданных образах. Но напряженно-торжественная поза второго портрета и прекрасно написанное лицо не скрывают разочарования в жизни и обиды. Возможно, эти черты Боровиковский сумел подметить только благодаря многолетнему знакомству и дружбе со своим земляком Трощинским, который на протяжении многих лет был меценатом художника.

В «Портрете Ф.А. Боровского» (1799 г.) живописец представил еще бравого генерал-майора в парадной форме со всеми регалиями. Но ни решительный поворот головы, ни заслуженные награды, ни храбрость, написанная на лице, не скрывают от зрителя недалекий ум и ограниченность героя суворовских времен. А вот психологический образ опального персидского властителя Муртазы-Кули-Хана (1796 г.), привыкшего скрывать свои чувства, художник словно и не пытался раскрыть, поставив перед собой чисто живописные задачи. Только сочетание грусти и напыщенности оживляет его экзотический облик. Красочность и изысканность цветовой гаммы придают величавой позе принца торжественность и монументальность. А роскошное восточное одеяние – атлас, сафьян, меха и драгоценности – превращает портрет Муртазы-Кули-Хана в один из лучших образцов парадного портрета в русском искусстве.

Исполняя заказной портрет А.Б. Куракина – ближайшего сподвижника императора Павла I, Боровиковский вспомнил слова своего учителя Д. Левицкого: «Нам приходиться портретировать не только тех, кого мы уважаем, кто пришелся нам по сердцу. Вот вам мой совет: обращайтесь к принципу натюрморта. Предметы многое могут поведать о тех, кому они принадлежат…» И художник виртуозно и блестяще превращает образ вельможи в сверкающий драгоценностями и атрибутами власти и званий «натюрморт».

Наряду с портретами знатных дворян Боровиковский исполнял и многочисленные заказы царской семьи. Среди лучших – «Портрет Павла I» (1800 г.), картина-портрет «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке» (середина 1790-х гг.) и портрет великого князя Константина Павловича, за который он удостоился звания академика.

И именно тогда, когда его творчество было полной мерой оценено двором, 37-летний художник, вместо того чтобы сосредоточиться на парадных изображениях, увлекся портретной миниатюрой. Как наиболее гармонический жанр, она давала возможность передать чувства. Именно в ней, по мнению Боровиковского, воплощалось само понятие любви и памяти – основа основ всякого искусства. Особым лиризмом и интимностью пронизан «Портрет В.В. Капниста». На небольших овальных парных портретах запечатлены Державин со своей первой женой, дворовые девушки Львова – Лизонька и Дашенька – и чета Львовых. Тонко выписанные миниатюры сохраняли все черты портретируемых до мельчайших деталей.