Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Магам можно все

ModernLib.Net / Дяченко Марина и Сергей / Магам можно все - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Дяченко Марина и Сергей
Жанр:

 

 


Марина и Сергей Дяченко
Магам можно все

* * *

Миллион лет назад…

      Ладно, пусть не миллион лет, но все-таки очень, очень давно стоял городок на берегу моря. Жители его были бедны и кормились тем, что уступали свои дома постояльцам. Постояльцы – чужаки – являлись летом, когда море было теплым и цвела магнолия; они хотели радости, и городок, прилепившийся у кромки самого красивого в мире парка, давал им эту радость.
      Миллион лет назад.
      Двери крохотного санузла были плотно закрыты, потому что в комнате спал сын; здесь, между ванной и унитазом, было очень тесно, квадратный метр истертой плитки под ногами, квадратный метр облупленного потолка над самой головой, запасная вода в цинковом баке, маленькое зеркало в брызгах зубной пасты, в зеркале отражаются два лица – одно против другого, слишком близко, будто за мгновение до поцелуя, и собеседников можно принять за влюбленных, если не смотреть им в глаза.
      – …Ты понимаешь, что после этих твоих слов ничего у нас не может продолжаться? Что я никогда не смогу переступить через эти твои слова? Что это конец?
      – Что я такого сказала?
      (Не оправдываться! Только не оправдываться. Это… жалко).
      – Что ты сказала?!
      – Да, что я сказала? Почему ты…
      Нет ответа. Есть дверь, качнувшаяся наружу и закрывшаяся опять.
      Есть вода в цинковом баке и нечистое маленькое зеркало, отражающее теперь уже одно, некрасивое, красное, в гримасе рыданий лицо.
      Уже рассвет, но желтой лампочке под потолком на это плевать. Как летнему солнцу плевать на женщину, скорчившуюся на краешке ванны. Какая бы не случилась катастрофа – солнце будет вставать вовремя, и даже если курортный городок со всеми своими жителями однажды обрушится в море, солнце все так же будет подниматься и опускаться, миллион лет…
       Это было миллион лет назад. Теперь это не имеет никакого значения.

Глава первая
Занимательная геральдика: ЧЕРНЫЙ ХОРЕК НА ЗОЛОТОМ ПОЛЕ

* * *

 
      – …Как здоровье вашей совы?
      – Сова поживает прекрасно, благодарю вас…
      Моя сова околела пять лет назад, но я ответил, как велела мне вежливость. Говорят, современный ритуал обмена любезностями берет корни из давно забытого наречия; в старину приветствие примерно так и звучало: «Ком сава?»
      Гость кивнул так удовлетворенно, будто здоровье моей совы действительно вызывало у него живейший интерес. Откинулся на спинку замечательно неудобного кресла; вздохнул, разглядывая меня из-под насупленных редких бровей.
      Для своих пятидесяти девяти он выглядел не так уж плохо. Я знал, что маг он не наследственный, а назначенный, что магическое звание он получил, будучи уже деревенским комиссаром, и что на аттестации ему завысили степень – дали третью вместо четвертой.
      И еще я знал, как он ко мне относится.
      – А как здоровье вашей совы, господин комиссар?
      – Благодарю вас, – ответил он медленно. – Превосходно.
      Я знал, что в тот же день, как комиссар был назначен магом, все окрестные охотники получили заказ на совенка. Немало совьих семейств понесло тогда тяжелую утрату; из нескольких десятков птенцов свежеиспеченный маг выбрал одного – и теперь мой вопрос и его ответ наполнены были живейшим смыслом, потому что отобранная комиссаром сова оказалась хилой и все время болела.
      Или он неверно за ней ухаживал?..
      Молчание затягивалось. Наконец, комиссар вздохнул повторно:
      – Господин наследственный маг. От имени комиссариата и поселян я рад передать вам приглашение на праздник урожая, который состоится в последний день жатвы.
      Я вежливо наклонил голову. Комиссар смотрел на меня устало и как-то болезненно. Видит сова, он не хотел идти ко мне на поклон; он сам изо всех сил пытался поправить дело – последние три дня на небе то и дело случались тучки, бессильные, бесплодные, холостые. Он стоял посреди двора, он бормотал заученные заклинания, он даже плакал, наверное, от бессилия… А потом преодолел отвращение и страх, сел в двуколку и поехал ко мне. По дороге разворачивал оглобли не раз и не два, и возвращался, и разворачивался снова – и вот сидит теперь, смотрит, щурясь, мне в глаза. Чего-то ждет, наивный.
      – Весьма благодарен, – сказал я проникновенно. – Обязательно приду.
      Комиссар проглотил слюну; ему предстояло сформулировать просьбу, и я с удовольствием смотрел, как он мучится.
      – Господин наследственный маг… – выговорил он наконец. – Позвольте обратить ваше внимание на засуху.
      – Как-как? – переспросил я с ласковой улыбкой.
      – На засуху, – через силу повторил комиссар. – Вот уже почти месяц не было дождя… между тем состояние всходов… внушает опасение. Поселяне боятся, что праздник урожая будет… омрачен.
      Он замолчал и уставился мне в переносицу; я улыбнулся шире:
      – Надеюсь, меняникто ни в чем не подозревает?
      Комиссар пожевал губами:
      – Что вы, что вы… Никоим образом. Безусловно, это стихийное бедствие имеет естественную… немагическую природу. Однако еще немного – и нас ожидает неурожай, сравнимый с бедствием тридцатилетней давности, вы, наверное, не помните…
      В последних словах обнаружились тонкие заискивающие нотки. Еще немного – и он скажет мне «сынок»… или, чего доброго, «внучек»!
      – Не помню такой древности, – признался я со смехом. – И, если честно, я никогда не интересовался сельским хозяйством. До недавних пор мне верилось, что брюква растет на деревьях!
      Комиссар смотрел на меня с тоской; дать бы тебе мотыгу, явственно читалось в его взгляде. Выгнать бы на поле, под палящее солнце, и тогда поглядеть бы на тебя, здоровенного сытого лентяя. Поглядеть бы хоть раз на твой поединок со свекольной грядкой!..
      В следующую секунду комиссар шумно вздохнул и прикрыл глаза. Видимо, картина, представлявшаяся ему, оказалась слишком яркой.
      Я оборвал смех. Помолчал, любуясь бессильной злостью визитера; сплел пальцы, потянулся, разминая суставы:
      – Если вы, господин маг третьей степени, не в состоянии организовать маленькую тучку – обратитесь к бабушкам в деревнях. Народные средства не всегда заслуживают осмеяния…
      Он поднялся. Наверное, у него в запасе остались еще аргументы – деньги, почести, обращения к моей совести – но презрение оказалось сильнее.
      – Прощайте, господин наследственный маг… Здоровья и процветания вашей сове!
      Слово «наследственный» он произнес с нескрываемым презрением. Гордые мы, гордые, ничего не поделаешь, наша гордость бежит впереди и распихивает всех локтями…
      – Осторожнее, – сказал я заботливо. – Глядите под ноги.
      Комиссар вздрогнул.
      Про мой дом ходило в округе множество легенд: говаривали, например, о бездонных колодцах, куда в изобилии валятся жертвы потайных люков, о крючьях, клочьях, удушающих тюлем занавесках и прочих опасностях, подстерегающих нежелательного гостя…
      Я любил свой дом.
      Я никогда не был уверен, что знаю его до конца. Вот, например, не исключено, что где-то среди книжного хлама до сих пор обитает настоящая сабая,которую мне не поймать, как ни старайся. Но поведай я сплетникам о сабае– они не впечатлятся, другое дело свирепый камин, перемалывающий гостя каменными челюстями, или, скажем, бездонный ночной горшок, хранящий в круглом фарфоровом чреве смертоносные шторма…
      – Здоровья вашей сове! – запоздало крикнул я вослед уходящему комиссару.
      Из приоткрытого окна тянуло зноем. Я представил, как назначенный маг третьей степени (на самом деле четвертой) выходит на крыльцо – из прохладного полумрака прихожей вываливается в раскаленное марево этого сумасшедшего лета. Как натягивает на глаза шляпу, как бранится сквозь зубы и бредет под солнцем к своей двуколке…
      Почему он меня не любит – понятно. Но почему я его не люблю?
 

* * *

 
       ЗАДАЧА № 46: Назначенный маг третьей степени заговорил от медведки огород площадью 2 га. Поле какой площади он может заговорить от саранчи, если известно, что энергоемкость заклинания от саранчи в 1,75 раза больше?
 

* * *

 
      Спустя полчаса после ухода комиссара колокольчик у входной двери издал негромкое, сдавленное «динь-динь». По-видимому, визитер находился в смятенных чувствах; некоторое время я раздумывал, что бы это могло так смутить моего друга и соседа, и, так и не предположив ничего, пошел открывать.
      Гость вломился, отодвинув меня в глубь прихожей – высокородный Ил де Ятер имел свойство заполнять собой любое помещение, и заполнять плотно. В первый момент – пока не притерпишься – мне всегда становилось тесно в его присутствии.
      – Проклятье, с утра такая жарища… А у тебя прохладно будто в погребе, устроился, колдун, как вошь в кармане, даже завидно…
      За привычным напором и привычной спесью визитера пряталось смятение, то самое, что заставило хрипеть мой звонкий дверной колокольчик. Что-то случилось. Большое. Неприятное.
      – Мои приветствия, барон, – сказал я смиренно. – Желаете выпить?
      – Пиво есть? – отрывисто спросил высокородный Ятер.
      И через несколько секунд, опуская на стол опустевшую кружку:
      – Значит так, Хорт. Папаша вернулся.
      Я налил ему еще – не рассчитал, пена хлестнула через край.
      – Вернулся, – повторил барон удивленно, будто не веря своим словам. – Вот такой, преблагая лягушка, номер.
      Я молчал. Гость опрокинул вторую кружку, вытер пену с жестких усов, дохнул мне в лицо пивным духом:
      – Э-эх… На рассвете. Слугу, что ему открывал, я запер в подвале, там устройство хитренькое, знаешь, можно воду пустить – так труп потом во рву всплывает… Или не всплывает – по желанию.
      – Раскисаешь, наследник, – сказал я с сожалением.
      Барон вскинулся:
      – Я?! Слуга-то живехонек пока. Просто привычка у меня такая, как у крысы, чтобы всегда второй выход был…
      Я вздохнул.
      Папаша Ила де Ятера, самодур шестидесяти двух лет, пропал без вести год и восемь месяцев тому назад. Отправился в путешествие с молоденькой невестой – и сгинул; предполагалась смерть от руки неведомых разбойников. Через полгода, согласно закону, наследство и титул перешли к старшему сыну Илу, тому самому, что хлестал сейчас мое пиво.
      Впрочем, если старый барон вернулся… пивом такую новость не зальешь. Потребуется напиток покрепче; Ил-то, выходит, самозванец. Негодный сын, получивший наследство при живом отце.
      В самом лучшем случае моего дружка ждет удаленная обитель. В худшем – труп всплывает во рву. Или не всплывает. По желанию. О нраве старика Ятера в этих краях наслышаны даже те, кто от рожденья глух…
      – Сядь, – предложил я.
      Барон покорно опустился на козетку; еще минуту назад казалось, что комната переполнена им как дрожжами. Теперь наваждение схлынуло – посреди гостиной сидел некрупный мужчина в щегольском, но изрядно помятом платье. Даже шляпа, небрежно брошенная в угол, казалась помятой и обиженной на весь мир.
      – Подробности, – потребовал я, усаживаясь напротив.
      Барон-самозванец потрогал стриженые усы – осторожно, будто боясь уколоться:
      – На рассвете будит меня Пер, дурень этот, глаза на лбу: старый хозяин, мол изволили объявиться, изволили постучаться и пройти к себе. Я сперва подумал – приснилось, мне и не такое, бывало… ну да ладно. Потом гляжу – преблагая лягушка, все наяву, от Пера чесноком разит… Я его за шиворот – и в батюшкины комнаты, а там, знаешь, я все переделать велел, стену проломить, хотел охотничий зал устроить… И точно – стоит папаша посреди моего охотничьего зала, и глаза уже белые: видать, прошибло его от моих переделок… Я бух – в ноги: счастье, мол, а мы считали погибшим, то-се… Молчит, а глаза белые! Я…
      Барон запнулся. Я не мешал ему; горластый и не знающий сомнений, наглый по природе и еще более обнаглевший за последние месяцы, мой приятель – возможно, впервые в жизни – переживал настоящий шок.
      – Я, Хорт, струсил, честно говоря… Короче, взял я да и запер. Замок там хороший успели приладить, охотничий зал ведь, трофеи ценные… Папашу запер, Пера – в подвал… еле успел. Через полчаса прислуга проснулась – и ведь чуют, подлецы, неладное. Я им сказал, что Пера услал с поручением. Не верят! По глазам вижу… Не верят, что барон на рассвете встал и лакею поручение придумал. И отослал – пешком, в одной рубахе. И вокруг зала моего охотничьего так и крутятся… А я – к тебе, Хорт. Быстро думай, что делать, или я тебя, Хорт, этими вот руками задушу…
      Он посмотрел на свои маленькие аристократические ладошки. Перевел взгляд на меня, будто прикидывая. Вздохнул сквозь зубы:
      – Ну, пойдем… Пошли со мной. Надо что-то делать, Хорт… в долгу не останусь. Слово Ятера. Ты знаешь.
      Я молчал.
      Он шумно засопел:
      – В чем дело?
      – Странный народ эти аристократы, – пробормотал я будто бы сам себе. – Зачем тебе второй свидетель? Я, знаешь ли, не желаю всплывать во рву. Не тот характер.
      Минуту он смотрел на меня, шевеля губами. Потом переменился в лице:
      – Ты… за кого меня принимаешь, колдун? За отцеубийцу?!
      Глядя в его стремительно белеющие глаза, я вдруг понял, что он не играет. Не притворяется; в настоящий момент его действительно ужасает перспектива кровопролития: и это при том, что сам он, не отдавая себе отчета, уже совершил все необходимое для этого решительного поступка!
      Правда, его визит ко мне в схему тихого убийства не укладывается.
      – Ну что ты, Ил, – сказал я кротко. – У меня и в мыслях не было, ты превратно истолковал…
      Некоторое время он смотрел на меня фамильным взглядом Ятеров – белым бешеным взглядом. Потом в глаза его постепенно вернулось осмысленное выражение:
      – Ты… не шути так, Хорт.
 

* * *

 
       «ВОПРОС: Что такое магическое воздействие?
       ОТВЕТ: Это активное направленное воздействие, имеющее целью изменение в окружающей физической среде.
       ВОПРОС: какого рода бывают магические воздействия?
       ОТВЕТ: Бытовые, боевые, информационные, прочие.
       ВОПРОС: Какие виды бытовых магических воздействий вы знаете?
       ОТВЕТ: Природно-бытовые (изменения погоды и климата, сельскохозяйственные воздействия), социально-бытовые (изменение внешности своей и окружающих, то есть оличинивание; изменение свойств свих и окружающих, то есть оборотничество; изменение психологии своей и окружающих, то есть навеяние, сюда же относятся и любовные чары), ремесленно-бытовые (починка либо разрушение одежды, жилища, орудий труда, предметов искусства и быта), предметные (воздействия с имитацией предмета, как-то веревки, топора, факела, палки и тому подобное).
       ВОПРОС: Какие виды индивидуальных боевых воздействий вы знаете?
       ОТВЕТ: Атакующие, защитные и декоративные. К атакующим относится прямой удар (соответствует удару тупым металлическим предметом в лицо), огненный удар (соответствует направленной струе огня), имитирующий удар (удар с имитацией реального оружия). К защитным относятся общая защита и адресные защиты: от железа, от дерева, от огня, от чужого взгляда и тому подобное. Адресные защиты возможно эффективно комбинировать. К декоративным воздействиям относятся салюты и фейерверки.
       ВОПРОС: Какие виды информационных воздействий вы знаете?
       ОТВЕТ: Почтовые (позволяют обмениваться информацией на расстоянии, обязательно требуют материального носителя, как то птица, или группа насекомых, или любая поверхность, на которую наносится текст послания), поисковые, следящие, сторожевые, обзорные.
       ВОПРОС: Какие виды воздействий предпочтительнее вам, как будущему назначенному магу?
       ОТВЕТ: Природно-бытовые и ремесленно-бытовые, а также некоторые виды информационных».
 

* * *

 
      Ятеры жили богато и привольно, ни в деньгах, ни в развлечениях не стесняясь. Нас с Илом встретил целый выводок слуг – от плешивого согбенного старца до мальчишки лет двенадцати. Ни единого лица я не разглядел – только макушки; в присутствии хозяина дворня де Ятеров находилась в непрерывном поклоне.
      В гостиной нас встретила жена Ила – замученная хворями блондинка. Ее скудное личико казалось нарисованным на промасленной бумаге – еще чуть-чуть, и сквозь него проступили бы очертания комнаты.
      – Господин Хорт зи Табор пожелал осмотреть мою охотничью залу, – с неприязнью сообщил ей барон. – Распорядитесь относительно завтрака, дорогая.
      Серые глазки баронессы вдруг наполнились слезами; ни исчезновение Пера, ни суета в доме, ни взвинченность в голосе супруга не укрылись от нее, а ранний визит «постылого колдуна» – то есть меня – окончательно поверг бедняжку в отчаяние. Но – надо отдать должное Илу как укротителю жен. Баронесса присела в низком реверансе и, не проронив ни слова, удалилась. Веер в ее руках топорщился перьями и оттого похож был на дохлую птичку.
      – Идем, – хрипло сказал Ил.
      В баронских покоях стояла плотная, слоями слежавшаяся духота. Расшитый шелком платочек в руках молодого Ятера совсем раскис от пота – барону-самозванцу приходилось ежесекундно промокать лоб.
      Ключ от охотничьей залы – размером с ручку упитанного младенца – был, безусловно, шедевром кузнечного искусства. Ятер нервничал. Дверь поддалась не сразу; импульсивный барон даже предпринял попытку взлома, хотя с первого же взгляда было ясно, что выломать эту дверь под силу разве что бочонку с порохом…
      Наконец, замок поддался. Ятер в последний раз вытер лоб – сперва мокрым платочком, потом рукавом камзола. Обернулся ко мне; грозному барону было очень страшно в эту минуту, мне даже подумалось, что, откажись засов повиноваться – наследник-самозванец вздохнул бы с облегчением…
      Я отстранил Ила с дороги, отодвинул засов и вошел в залу первым.
      Да, барон-охотничек очень спешил стереть всякую память о папаше. Почти ничто не напоминало о том, что помещение когда-то служило старику спальней и кабинетом: стена между комнатами была разрушена до основания, мебель вынесена, пол заново покрыт керамическими плитами, а потолок – мозаикой из разных сортов дерева. Стены пестрели гобеленами, как старинными, искусными и радующими взор, так и новыми, изготовленными на скорую руку, вдохновенно-безобразными. Предполагалось, что всякий, впервые вошедший в охотничью залу, замрет, пораженный великолепием охотничьих трофеев (десяток грустных оленьих голов, набитые ватой разновеликие пташки и чучело кабана, изготовленное с нарушением технологии, отчего животное казалось в полтора раза крупнее, чем было при жизни), а также завороженный блеском оружия (стойка для копий и рогатин, пара арбалетов на стенах и несколько боевых клинков, к охоте не имеющих никакого отношения).
      Я остановился на пороге. Тяжелые шторы на окнах удерживали снаружи свет летнего утра, и потому я не сразу заметил старика – тем более что он одет был во все черное, будто ворон.
      За моей спиной шумно сопел наследник-самозванец; скрипнула дверь, запираемая теперь изнутри.
      – С добрым утром, батюшка, – сказал Ил до невозможности фальшиво.
      Старик не ответил. Лицо его оставалось в тени.
      Повисла пауза; я ощутил – впервые с момента, когда Ил де Ятер посвятил меня в эту историю – ощутил холодок и внутреннее неудобство, как будто груди моей коснулась изнутри маленькая когтистая лапка.
      Я прекрасно знал нравы семейства де Ятеров – ведь наши предки жили бок о бок вот уже несколько поколений. Я знал в подробностях, каким образом обращался со своей семьей Дол де Ятер – вот этот самый внезапный старец. Одно время мы с Илом дружили очень тесно – я был колдун и сын колдуна, убежденный, что мир существует исключительно для моих надобностей. Ил был наследник знатного рода, красивый и сильный мальчишка, забитый и запуганный до невозможности. Если он внезапно пропадал с моего горизонта – я знал, что отец за какую-то провинность посадил его в чулан, или привязал уздечкой к столу (массивной парте из красного дерева, за которой Илу полагалось ежедневно постигать совершенно бесполезные для него науки), или запорол до полусмерти; младшие дети Ятеров – то были в основном девочки – страдали немногим меньше. Целыми днями запертые в душной комнате, они рукодельничали под присмотром строгой наставницы, их даже не выпускали в отхожее место, а ставили один на всех ночной горшок…
      Один брат Ила – запамятовал, как его звали – в возрасте двенадцати лет сбежал из дома с бродячим цирком, и больше о нем никто никогда ничего не слышал. Другой вырос тихим молчаливым юношей, с виду вроде бы нормальным, но превыше всех развлечений ставившим наблюдения за струйкой воды из насоса. Он мог смотреть на воду часами и сутками, и лицо у него при этом становилось мягким, будто из воска, и в уголках рта скапливалась слюна… Прислуга втихаря насмехалась над младшим Ятером и приклеила ему кличку «Фонтан».
      Теперь, если наследство уйдет от Ила – его суждено получить Фонтану.
      …Старик Дол де Ятер стоял посреди залы, и мне почему-то показалось, что он стоит все там же, где его оставил Ил. Что за время, пока сын отсутствовал, он не сделал и шага.
      – Батюшка, – сказал Ил, и голос его дрогнул. – Наш сосед, господин зи Табор хотел выразить свою радость по поводу вашего внезапного возвращения.
      Старик молчал.
      Фамильная черта Ятеров – никогда не терпеть перекора ни в чем – сочеталась в старом бароне с нежной любовью к жене и детям. Эту любовь он без устали провозглашал на пиру и на охоте, открывал знакомым и незнакомым, аристократам и землепашцам. Он искренне считал свою жену красавицей, расхваливал ее перед друзьями и покупал ей дорогие украшения; если же супруге случалось провиниться (не вовремя раскрыть рот либо опоздать, когда барон изволили ждать ее) – следовало неминуемое и решительное наказание. Несчастная баронесса, мать Ила, не дожила и до сорока – после ее смерти старый Ятер убивался искренне, долго и тяжело.
      Все та же фамильная черта Ятеров обнаружилась в Иле сразу после утверждения его главой семьи, и обнаружилась так, что ни чадам, ни домочадцам мало не показалось. Жена его, когда-то румяная и шумная, сократилась до полупрозрачного состояния и низвелась на положение мышки. Дочерей не было ни видно, ни слышно, а единственный сын время от времени проливал горькие слезы, будучи привязан уздечкой к старинной парте красного дерева.
      – Батюшка… – пробормотал Ил в третий раз.
      Я подошел к окну и осторожно приподнял штору.
      Солнечный луч пробился сквозь толчею пылинок, отразился от плитки пола и придал почти живое выражение стеклянным глазам давно поверженного кабана.
      Разглядев лицо отца, Ил де Ятер издал невнятный возглас. А я понял наконец, в чем причина невнятного беспокойства, холодным комочком поселившегося у меня внутри.
      Закрепив штору золотым шнуром, я снова пересек залу и остановился прямо перед воскресшим бароном.
      На меня – сквозь меня! – смотрели белые глаза безо всякого выражения. Да, с перепугу этот взгляд можно было спутать с взглядом, исполненным крайнего бешенства, и я догадываюсь, каково пришлось Илу в первые минуты встречи.
      Я поводил рукой перед неподвижным лицом старика. Глаза глядели в одну точку. Зрачки не расширялись и не сокращались.
      – Ил, – услышал я собственный спокойный голос. – Можешь звать жену и слуг… а можешь не звать. Укрытая от посторонних глаз каморка, немая сиделка, частая смена белья и постели – вот все, что потребуется тебе для исполнения сыновнего долга.
      Дружок моего детства долго молчал, переводя взгляд с моего лица на лицо старого барона. Потом резко отошел в темный угол и опустил голову на руки; непонятно, чего было больше в его позе, горя или облегчения.
      Повернув голову, я встретился взглядом с оленьей головой, выраставшей, казалось, прямо из стены. По печальной морде путешествовала одинокая моль.
      – Где же он был? – глухо спросил молодой Ятер. – Где он был почти два года? Откуда?..
      Я разглядывал равнодушного старика, все так же неподвижно стоявшего посреди зала.
      Я его не узнавал.
      Лет пятнадцать назад это был нестарый добрый сосед, таскавший меня на плечах, обожавший бои на деревянных секирах и по первому требованию демонстрировавший славный фамильный меч, который, бывало, сносил по две-три вражьи головы за один удар. Помнится, я еще удивлялся – почему Илов папа, со мной приветливый и покладистый, так жесток к собственному сыну? И, помнится, приходил к однозначному выводу: потому что я лучше Ила. Умнее, храбрее, вот сосед и жалеет, что туповатый Ил его наследник, а не я…
      Было время, когда «дядюшка Дол» казался мне ближе, чем собственный отец. Немудрено – отец в те годы сильно сдал, смерть матери и мои бесконечные детские болезни подкосили его, у него не было ни времени, ни сил на игрища с мечами и палками, а конфеты он полагал вредными для зубов; потом я повзрослел, и дружеская связь с соседом ослабла, а с отцом наоборот – окрепла, однако первым, кто пришел утешить меня после смерти отца, был все-таки дядюшка Дол…
      Тогда мне было пятнадцать. Сейчас – двадцать пять; последние десять лет мы совсем не общались. Я знал от Ила, что характер его отца с приходом старости испортился донельзя. Я был посвящен в темную историю с его исчезновением; я тихо радовался, что безумный старик, застывший посреди охотничьего зала, почти не похож на того дядю Дола, которого я когда-то любил.
      – Откуда он явился? – с отчаянием повторил молодой Ятер. – А, Хорт?
      Усилием воли я отогнал ненужные воспоминания. Темное платье стоящего передо мной старика было неново и нуждалась в чистке – тем не менее он не производил впечатления человека, долго и трудно добиравшегося до родного дома, пешком бредшего через поля и леса. Для верховой же езды его костюм и особенно башмаки не годились вовсе.
      – Смотри, Хорт… – прошептал Ятер, но я и так уже заметил.
      На шее у старика поблескивала, прячась в складках просторного камзола, цепь из белого металла. На цепи висел кулон – кажется, яшмовый.
      – Ты помнишь эту вещь у отца? – спросил я, заранее зная ответ.
      – Нет, конечно, он не носил ничего такого, – отозвался Ил с некоторым раздражением. – Не любил цацек. Ни серебра, ни камня – в крайнем случае золото…
      Ил протянул руку, желая рассмотреть кулон поближе. Протянул – и отдернул; несмело заглянул старику в лицо. Я понимал его сложные чувства; ему трудно и страшно было осознать, что его отец, столько лет наводивший страх одним своим присутствием, превратился теперь в живую куклу.
      Кулон, которого я коснулся до безобразия беспечно, тут же преподнес мне первый неприятный сюрприз.
      Вещь была явно магического происхождения.
      Из большого куска яшмы неведомый искусник вырезал морду некой злобной зверушки – отвратительную, оскаленную, мутноглазую морду. И присутствие этой морды на груди обезумевшего барона явно имело какой-то скрытый смысл.
 

* * *

 
      Слуга Пер родился под счастливой звездой – его труп так и не всплыл во рву. Вместо этого Перу повысили жалование, подарили совсем еще новый камзол и посвятили в тайну: отныне верный слуга должен был обслуживать немощного безумца, помещенного в дальнюю коморку. Имя старого барона произносить (или просто вспоминать) запрещалось; слугам и домочадцам было объявлено, что на иждивение к де Ятеру поступил престарелый отец Пера, что он болен заразной болезнью и потому всякий, кто заглянет в коморку или хотя бы приблизится к ней, будет бит плетьми и клеймен железом. (Тяжесть обещанного наказания явно не вязалась с придуманной Илом легендой, но барона это совершенно не заботило. Обитатели фамильного гнезда давно были вышколены до полной потери любопытства).
      Новая служба Пера продолжалась целых два дня.
      На третий день вечером Пер накормил старика ужином (по его словам, он совсем почти наловчился управляться с медной воронкой, и в господина Дола удалось влить изрядную порцию жидкой каши), а, накормив, вышел ненадолго за чистыми простынями. И дверь запер на замок снаружи – относительно этого ему был строгий-престрогий наказ.
      Первая ошибка Пера заключалась в том, что он оставил в каморке горящую свечку. Вторая ошибка оказалась фатальной: Пер не повесил ключ на цепочку на шею, как было велено, а просто положил в карман рабочей куртки.
      Неудивительно, что безумный старик ненароком опрокинул свечку прямо на тюфяк. Неудивительно, что Пер, явившись к кастелянше, захотел поменять не только бароновы простыни, но и свою залитую кашей куртку.
      На этом счастливая звезда Пера закатилась. Потому что взять ключ из кармана куртки он благополучно позабыл.
      – Горит! Пожар!!
      Все случилось очень быстро.
      Тюфяк вспыхнул. Ветхое строение занялось моментально; пока Пер в ужасе ощупывал карманы, пока бежал, спотыкаясь, к кастелянше, пока выл над кучей грязного белья, в которую канула его старая куртка – пока слуга производил все эти предсмертные телодвижения, Ил де Ятер пытался сбить с дверей замок.
      Не удалось. Сработано было крепко.
      Тогда Ятер кинулся к окну; окна в каморке по понятным причинам были забраны крепкими решетками. Огонь охватил уже всю комнату – повиснув на прутьях, будто обезумевшая обезьяна в зверинце, Ил мог видеть, как его отец равнодушно взирает на подбирающиеся к нему языки огня.
      Как вспыхивают седые волосы…
      Я видел потом эту решетку – человеку не под силу так погнуть толстенные прутья. Ил сделал больше, чем под силу человеку, но на исход дела это не повлияло.
      Сбежались слуги, домочадцы, дети. Выстроились цепочкой, передавали ведра из рук в руки. Огонь, по счастью, не успел перекинуться на стоящие рядом строения; дверь в каморку наконец-то выломали, и взглядам предстала выгоревшая комната с черным скрюченным трупом посредине.
      Прибежал Пер с ключом. Постоял, поглядел на суматоху…
      А потом пошел и потихоньку повесился в бароновом саду, на осине.
 

* * *

 
       ЗАДАЧА № 58: Назначенный маг третьей степени заговорил клубок шерсти на непожирание молью. Каков диаметр сферы действия заклинания, если известно, что наследственный маг первой степени почуял остаточную силу, находясь на расстоянии трех метров от клубка?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5