Глава 3. Очень непростые смертные

Оказалось, что семья Кликушиных жила на пятом этаже, куда мы с Эммой Григорьевной мгновенно вознеслись в бесшумном лифте. Старые дома лифтов, как известно, не предусматривали, и шахта для этого была лишь недавно пристроена снаружи фасада, придавая всему зданию какой-то нереальный, фантастический вид. Впечатляющей толщины железная дверь квартиры наводила на мысль, что за ней скрывался по меньшей мере филиал Алмазного фонда, и эти ожидания отчасти оправдались, как только мы переступили порог.

Попробую кратко описать мои впечатления. Все – строгое, выдержанное, невероятно красивое. Все – невероятно дорогое. Все говорит, кричит, во весь голос вопит о больших деньгах, которые обитают в этой квартире. Паркет – изумительный. Ковер – невероятной толщины и мягкости, льнущий к ногам. Мебель, похоже, была ровесницей французского короля Людовика XIV, хотя сразу же спешу оговориться, что в стилях мебели я не слишком разбираюсь.

Интересно, что должны были все эти утонченные кресла, диваны и шифоньерки думать про нынешних хозяев, после всех герцогов и графинь, которых им, возможно, довелось перевидать на своем веку? Ласточкин, когда я позже озадачила его этим вопросом, лишь насмешливо хмыкнул.

– Однако, Лиза, ты становишься завзятой писательницей! Уверяю тебя, ничего такого эти кресла и стулья не думали. В конце концов, все, что они могли видеть – это зады, а какая разница, принадлежит ли зад принцессе крови или жене олигарха? Абсолютно никакой!

Возможно, мой напарник был прав, и все же я готова была поклясться, что великолепное кресло слегка поежилось, когда я уселась в него, приготовившись к продолжительной беседе с Эммой Григорьевной. Сама хозяйка устроилась на диване напротив.

Поскольку я до сих пор не описала ее внешность, сообщаю, что передо мною сидела крашеная платиновая блондинка с длинными прямыми волосами и приятными чертами лица. Мужчина, вероятно, мог бы счесть ее красавицей, но я лишь нашла, что она довольно мила, не более того. Она терла пальцами виски и с мученическим видом косилась в угол.

– Мы не могли бы, – поспешно спросила она, когда я достала ручку, – поговорить как-нибудь потом? Просто я… у меня до сих пор в голове не укладывается все происшедшее.

На это я ответила дежурной и совершенно типичной в таких случаях фразой:

– Мне очень жаль, но нам придется поговорить именно сейчас. Таков порядок, и тут уж ничего не поделаешь.

– Ах так, – нерешительно протянула Эмма Григорьевна. И внезапно, без всякого перехода: – Простите, я могу позвонить Никите Болдыревскому? Дело в том, что… Это адвокат, друг мужа… Просто я никогда прежде не имела дела с полицией, и я… Я даже не знаю, с чего начать. – Она улыбнулась грустной улыбкой, которая тут же увяла, как герань, которую не поливали полгода.

По правде говоря, я заинтересовалась. И насторожилась. Жена жертвы демонстрировала явное желание уйти от разговора, который, очевидно, ее тяготил. Сначала она попыталась перенести беседу на потом, теперь жаждала укрыться за спиной адвоката. С чего бы это? Там, во дворе, когда она умоляла сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее мужа, она выглядела предельно искренней. Теперь в ней появились новые черты – осторожность и боязливость, – которые мне, признаться, не очень-то нравились. Что же до адвоката, то его появление обрадовало бы меня не больше, чем, скажем, обрадовало бы скупого рыцаря присутствие ловкого вора по соседству с его кубышкой. Ясно как день, что если этот Болдыревский прибудет на Ландышевый бульвар, он не даст своей знакомой даже рта открыть, и мне придется уйти несолоно хлебавши. Формально я не могла запретить Кликушиной вызывать кого бы то ни было, стало быть, надо было действовать иначе. Я поступила так: придала лицу скучающее выражение и бросила выразительный взгляд на свои часы.

– Видите ли, у меня не так уж много времени, и в любом случае наш разговор – чистая формальность. Так что мы с вами побеседуем минут десять, а потом мне придется уйти, уж не обессудьте.

Но, судя по выражению ее лица, Эмма Кликушина вовсе не собиралась сердиться на меня за это. Наоборот, она заметно успокоилась, узнав, что беседа будет предельно краткой и поверхностной. И тут мой внутренний голос, этакое сыщицкое второе «я», вкрадчиво шепнул мне: почему? Ответ напрашивался сам собой. Она в курсе дел мужа, она знает, почему в него стреляли, но нам Эмма ни за что этого не скажет. Возможно, она не знает наверняка, но подозревает. Подозревает – и будет молчать. Теперь надо разговорить ее. Полегоньку, потихоньку, чтобы она и сама не заметила, в какой момент вопреки своему решению скажет мне правду. Кто я для нее? Всего лишь девушка из полиции, которая только что чуть ли не открытым текстом призналась, что ей нет никакого дела до того, кто и почему пытался убить Михаила Кликушина. Эмма решила, что опасность миновала, и немного расслабилась. Надо и дальше усыплять ее внимание, и, когда она расслабится окончательно, она проговорится. Потому что невозможно знать что-то и не выболтать это хоть раз в доверительной беседе.

… Отлично, значит, у нас будет доверительная беседа.

– Вы не скажете мне, как вас зовут?

– Кликушина Эмма Григорьевна.

– Год рождения?

– Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой.

– Да ну? – радостно воскликнула я. – Надо же, мы с вами ровесники! – Положим, это неправда, то есть не совсем правда, словом, обыкновенная ложь, но какая разница, в конце концов? Мои паспортные данные она все равно никогда не увидит. – А когда ваш день рождения?

Эмма заколебалась.

– Двадцать девятого февраля, – наконец созналась она.

– Вот это да! – проговорила я восхищенно. – Потрясающе!

– Ну, ничего хорошего в этом нет, – возразила Эмма с намеком на улыбку. – По-настоящему удается отпраздновать день рождения только раз в четыре года, представляете? А в остальное время отмечать либо двадцать восьмого февраля, либо первого марта. Просто ужас какой-то!

– А я так не думаю, – заявила я. – Я читала где-то, что те, кто родился в этот день, очень талантливые и уникальные люди, и вообще, им всегда и во всем везет.

Эмма задумалась, очевидно, оценивая себя с этой точки зрения.

– Не знаю, – с сомнением проговорила она. – Правда, я тоже что-то такое читала, но я не слишком во все это верю.

– Почему? – притворно удивилась я. – Каждый человек хоть в чем-то талантлив, и каждый по-своему уникален. Разве не так?

– Конечно, – согласилась Эмма. – Ох! Вы не будете против, если я чего-нибудь выпью? Я до сих пор не могу опомниться от… от того, что произошло.

Так, мысленно возликовала я, контакт налажен. Если в твоем присутствии свидетель позволяет себе выпить, это значит, что он уже тебя не опасается. И потом, в состоянии подпития легче развязывается язык. Так что пейте, дорогая, не стесняйтесь. Попутного ветра!

– Делайте что хотите, – сказала я. – Только… Вас не затруднит налить и мне чашечку кофе? Дело в том, что я… – я выдавила из себя конфузливую улыбку. – Просто ваш муж был первым раненым, которого я увидела. Я ведь совсем недавно работаю.

В глазах Эммы вспыхнул огонек понимания. Страшная сыщица превратилась в обыкновенную дурочку, которая даже вида крови боится. Я сделала жалобное лицо.

– Сейчас я принесу нам чего-нибудь, – сказала Эмма, поднимаясь с места.

Стало быть, она и я уже «мы». Это местоимение о многом говорит. Нет, контакт точно налажен. Дело за немногим: выпытать, кто и отчего мог иметь на господина Кликушина зуб. Отчего-то мне все больше и больше казалось, что этот зуб был связан с его профессиональной деятельностью.

Эмма исчезла в направлении кухни, и как только она скрылась из поля зрения, на круглом столике истошно заверещал сотовый телефон. Повинуясь непреодолимому полицейскому импульсу, я схватила его, посмотрела на номер звонящего и быстро переписала его себе на чистый лист блокнота, после чего сбросила звонок и вернула аппарат на прежнее место. Когда Эмма вернулась, я с умным видом сидела на все том же антикварном кресле и смотрела в окно.

– Я принесла вам кофе, – сказала она.

Я сделала храбрую попытку покраснеть.

– Ой, мне так неловко утруждать вас… Спасибо, большое спасибо!

Эмма села на диван, закинула ногу за ногу и принялась тянуть из высокого бокала прозрачный напиток. Я притворилась, что пью кофе. Притворилась – потому что умный оперативник никогда не станет есть или пить в гостях у лица, хоть каким-то боком причастного к преступлению. История знает случаи, когда такие мирные посиделки заканчивались довольно-таки плачевным образом.

– Ну так что? – спросила Эмма, покончив со своим коктейлем. – Будем продолжать допрос?

– Это не допрос, – возразила я, – а просто сбор данных. Типа что за человек был ваш муж, чем он занимался, где работал и так далее.

Эмма кивнула, показывая, что она понимает суть дела.

– Мой муж, – сказала она, – торговал колготками.

Признаться, я немного опешила, и поэтому ничего более умного, чем «да?», мне в голову не пришло.

– Ну да, ну да, – нетерпеливо сказала Эмма. – Он возглавлял фирму «Ландельм», которая занималась ввозом колготок из Италии и других стран. Очень выгодное дело.

Готова поклясться, что так оно и было – судя по апартаментам, в которых я находилась.

– Вот и все, – с обезоруживающей улыбкой сказала Эмма.

Так что же получается, ее муж получил три пули в живот из-за того, что плохо торговал колготками? Что-то тут не сходилось.

– У вашего мужа были враги? – задала я стереотипный вопрос.

– Не думаю, – ответила она после секундного колебания. – По-моему, к нему все хорошо относились.

На стандартный вопрос – стандартный ответ. Один бог знает, сколько раз мне уже приходилось его выслушивать.

– Но ведь кто-то хотел его убить, – мягко напомнила я. – И потом, когда человек занимается бизнесом, он всегда наживает себе… конкурентов.

Глаза Эммы сузились.

– Я не была в курсе его дел, – холодно ответила она.

Так. Похоже, что моя тактика терпела крах. Стоило прикидываться сущей идиоткой и расточать любезности, чтобы в конце концов уткнуться в эту стену.

– А кто был в курсе? – чуть резче, чем следовало, спросила я.

Эмма раздраженно повела плечом.

– Юлиан Верховский, его заместитель.

– Возможно, нам придется с ним побеседовать, – сказала я. – Вы бы не могли дать нам его координаты?

– Пожалуйста. В рабочее время его можно застать в офисе «Ландельма». – Эмма продиктовала мне адрес. – А его телефон… Минуточку.

Она поднялась и вышла. Сотовый снова начал трезвонить. Я утихомирила его и убедилась, что звонил тот же самый человек. Через минуту Эмма вернулась, держа в пальцах роскошную визитку, и протянула ее мне.

– Скажите, Эмма, сколько вашему мужу лет?

– Тридцать один.

Странно, когда он лежал там, на заляпанном кровью асфальте, он показался мне чуть ли не стариком.

– Он не жаловался вам на какие-нибудь трудности? Не говорил, что ему угрожают?

– Да вроде нет…

– А это дело, которым он занимался, приносило хороший доход?

– Я уже сказала вам. Да, приносило!

– Тогда почему он был без охраны? Все-таки глава фирмы…

– Странно, что вы об этом упомянули, – сказала Эмма, поколебавшись.

– Почему?

– Дело в том, что его охранник сегодня не появился. Он должен был прийти, но не пришел.

Сердце мягко подпрыгнуло у меня в груди и тотчас же вернулось на прежнее место. Вот она, зацепка! Наконец-то!

– И вы молчали об этом? – набросилась я на Эмму Кликушину.

– А вы не спрашивали, – вполне логично ответила она.

Я схватила ручку.

– Как зовут охранника? Где он живет?

– Его зовут Дмитрий. Дмитрий Седельников, через «Е». Не СИдельников, а СЕдельников. Почему-то многие его фамилию норовят через «И» написать… Где он живет, я не знаю, но у мужа где-то должен быть его номер телефона. Принести?

– Да-да, обязательно!

На этот раз Эмма отсутствовала довольно долго. Наконец она вернулась и сокрушенно развела руками.

– Мне очень жаль, но… Я не смогла его найти.

Она прятала глаза. Было совершенно очевидно, что она лгала, но с какой целью? А что, если я заблуждалась и это было вовсе не циничное заказное убийство, на какие мы успели насмотреться, а дело с куда более тонкой подкладкой? Ясно одно: отсутствие охранника именно в то утро, когда стреляли в его босса, выглядело чрезвычайно подозрительно. А то, что жена жертвы, по-видимому, его покрывает, делает подозрительной фигурой и ее саму.

– Давно этот Седельников охраняет вашего мужа?

– Ой, я и не помню. Где-то года полтора, наверное.

– А другие охранники у вашего мужа были?

– Нет.

– А еще какие-нибудь люди? Личный водитель, например?

– Нет, мой муж любил водить автомобиль сам и никому его не доверял. Вообще-то у нас четыре машины, знаете. Миша очень любил технику…

Она и сама не заметила, как стала говорить о своем муже в прошедшем времени. Но почему она солгала насчет охранника? В этом кроется что-то таинственное, и я на всякий случай делаю закладку в памяти.

Я отрываю уголок листка и пишу на нем телефон и свое имя.

– Если вы что-то вспомните…

– Да-да, конечно.

– Любую мелочь, которая может помочь следствию. Да, и вот еще что. Вас наверняка вызовут еще раз – давать показания.

– Но я ведь уже рассказала вам все, что знаю, – произносит она с явным раздражением.

– Верно. Но дело в том, что мы – непроцессуальные лица. Мы только собираем информацию, а следствие ведет следователь, которого назначает Следственный комитет.

– Вот как? Что ж… Хорошо.

И я покидаю негостеприимный дом, в котором поселилась смерть, а выражаясь проще – продираюсь по вязкому ковру к двери под укоризненными взглядами висящих на стенах портретов. Впрочем, возможно, что никаких портретов там на самом деле не было, а их просто-напросто придумала моя фантазия. Вы же сами знаете, писателям не всегда можно доверять.

Глава 4. Большие маневры

Когда я спустилась во двор, Паша Ласточкин сидел в машине, поджидая меня. Судя по его замкнутому, хмурому лицу, ничего существенного у Анны Петровны и охранника выведать не удалось. На месте преступления уже работала следственная группа, и от мощной вспышки аппарата нашего фотографа начинало рябить в глазах.

– Садись, – кивнул мне капитан.

Я забралась на переднее сиденье и подробно рассказала Ласточкину о результатах допроса. Капитан слушал меня, не перебивая.

– По-моему, я наделала кучу ошибок, – призналась я под конец. – Пыталась расположить Эмму Кликушину к себе, но из этого ничего не вышло. Вот если бы ты был со мной…

– Спокойно, Лизавета, спокойно, – проворчал Ласточкин. – Все, что надо, ты узнала. Первое: покойный занимался бизнесом. Второе: у него совершенно не было врагов. Третье: его охранник не вышел на работу именно тогда, когда на босса произошло покушение. Наводит на размышления, ты не находишь? Четвертое: мадам Кликушина не пожелала дать тебе координаты охранника. Это уже второй любопытный факт. Твои предположения?

Я пожала плечами.

– Возможно, она вышла замуж только для того, чтобы поскорее овдоветь. С этой целью она вступила в сговор с охранником и с убийцей, а в дальнейшем, возможно, попытается сделать охранника козлом отпущения. Но ведь ты сам, капитан, учил меня не делать поспешных выводов.

– Так или иначе мадам Кликушину мы берем на заметку, – подытожил Ласточкин. – Что еще?

Я рассказала ему о двух звонках на мобильный. Ласточкин нахмурился.

– Э, нет, Лиза, так не годится. У нас с тобой служба, а не мыльная опера, которую по телевизору показывают. Мало ли кто мог звонить Кликушиной на сотовый! Маникюрша, мать, подружка, наконец. Нет, это просто несерьезно!

– Однако номер я на всякий случай записала, – упорствовала я. – Взгляни-ка, он ничего тебе не напоминает?

Капитан бросил взгляд на листок моего блокнота и тяжело вздохнул.

– Как ни странно, напоминает, – признался он.

– И что же именно? – с замиранием сердца спросила я.

– Лиза, – укоризненно сказал Ласточкин, – это номер больницы, в которую увезли Кликушина. Пять минут назад я связался с ними и узнал, что бизнесмена только что доставили к ним, но это ничего не меняет. Он умер в машине «Скорой помощи», не приходя в сознание. Именно поэтому они так настойчиво пытались связаться с его женой.

Честно говоря, я почувствовала себя пристыженной. Не говоря ни слова, я убрала блокнот.

– Что же будем делать? – спросила я.

Ласточкин протянул руку и завел двигатель.

– Навестим господина Верховского, зама покойного Михаила Кликушина. Побеседуем по душам, авось что и всплывет.

– Паша, – внезапно спросила я, когда мы уже катили по проспекту на восток Москвы, где помещался офис фирмы «Ландельм», – а ты-то сам что думаешь об этом деле?

Ласточкин едва заметно поморщился.

– Признаться, есть в нем несколько моментов, которые меня настораживают, – проговорил он после небольшой паузы.

– Да? – спросила я. – Какие именно?

– Колготки, – ответил он.

– А? – Я озадаченно уставилась на него.

– Лиза, – вздохнул мой напарник, – торговля колготками – это не нефть и не банковский бизнес. Вот я и думаю: можно ли из-за такого смешного, в сущности, товара пришить человека?

– В нашей стране всякое возможно, – довольно обтекаемо отозвалась я.

– Это верно, – охотно согласился Ласточкин. – Тем более что из твоего посещения квартиры этого господина следует, что он был неприлично богат. Стало быть, торговля велась на широкую ногу. Стало быть – но это пока лишь теоретически – его могли замочить из-за каких-то его дел. Что бы его женушка ни утверждала.

– Принято, – сказала я.

– Кроме того, есть еще один момент, который меня беспокоит, – добавил Ласточкин. – Три пули в живот.

– Об этом я не подумала, – ответила я после паузы.

– Если стрелял профессиональный киллер, то почему не было контрольного выстрела? Почему все пули попали именно в живот, не в грудь или в голову? Это тоже довольно странно.

Только тут я вспомнила, что Ласточкин ничего мне не рассказал о результатах своей беседы с Анной Петровной.

– Свидетельница сказала что-нибудь ценное? – спросила я.

– То же, что и всегда, – проворчал Ласточкин. – Она находилась у своего окна, когда заметила Кликушина. Он выходил из подъезда и, судя по всему, очень спешил. В это мгновение из-за дерева вышел человек. Анна Петровна думает, что он был скорее молодой, чем старый. Одет в джинсы и серую майку с капюшоном, а может, и не майку, а что-то типа джемпера. Волосы вроде темные, никаких особых примет она не заметила. Незнакомец вынул что-то из кармана, потом это «что-то» грохнуло два или три раза, и Кликушин упал. Тот человек выскочил на улицу и скрылся. Потом Кликушин закричал «Помогите», из подъезда к нему выбежал охранник, который следит за домом. Анна Петровна тоже поспешила вниз, прихватив с собой сотовый. Она вызвала «Скорую» и полицию, а охранник поднялся наверх и сообщил жене Кликушина, что с ее мужем произошло несчастье. Вот и все.

– Негусто, – сказала я.

– Еще бы, – усмехнулся Ласточкин. – На первый взгляд – обычная заказуха. На второй уже нечто непонятное. Жена, как ты говоришь, чего-то темнит. Охранник куда-то исчез. Совпадение? Мне что-то не верится.

– Надо разыскать охранника, – решительно сказала я.

– После того, как побеседуем с Юлианом Верховским, – отозвался Ласточкин и прибавил скорость.

Торговая фирма «Ландельм» занимала второй этаж круглого и довольно симпатичного на вид здания, в котором, помимо нее, располагалась контора какого-то банка. Внизу у мониторов скучали два охранника. Ласточкин предъявил им документы и объяснил цель нашего визита. Один из охранников с кем-то переговорил по внутреннему телефону, и минут через пять в вестибюль спустилось воздушное создание в голубом костюмчике и голубых же туфельках на каблуках. Выглядело создание точь-в-точь как ожившая нарядная куколка, которую только что распаковали и вынули из коробки. Левый ее глаз чуть заметно косил, она очаровательно картавила и распространяла вокруг себя аромат тончайших духов. Почему-то я поймала себя на мысли, что смотрю на нее без особой приязни. Это было странно, потому что она произнесла всего четыре фразы:

– Это вы приехали из полиции? Боже, как интересно! Прошу за мной, Юлиан Валентинович вас примет, как только освободится.

Она поправила выбившийся из прически непокорный локон, стрельнула глазами в сторону Ласточкина и направилась к лифту. Нам с капитаном ничего не оставалось, как последовать за ней.

Мы поднялись на второй этаж и прошли мимо вереницы белых дверей, за которыми звонили телефоны, шуршали бумаги и вообще вовсю кипела офисная жизнь. На стенах висели рекламные плакаты, призывавшие покупать колготки той или иной фирмы. Самым запоминающимся был слоган: «Колготки вашей мечты: помните, что мечты сбываются! Мечтайте на всю катушку!»

Секретарша время от времени оборачивалась, проверяя наличие наших персон в своем фарватере, словно мы могли удрать в какой-нибудь плакат и затаиться там среди тощих цыплячьих ножек рекламных прелестниц. Наконец коридор закончился. Секретарша ввела нас в приемную, где у окна в огромной кадке тосковало по родине целое экзотическое дерево с темно-зелеными жесткими листьями. Сквозь приотворенную дверь до нас доносились обрывки разговора, который вел приятный баритон с невидимым телефонным собеседником.

– Подождите секундочку, – шепнула куколка и удалилась.

Через пару минут она вернулась и пригласила нас войти. Мы переступили порог кабинета Юлиана Валентиновича Верховского и оказались в самом обыкновенном помещении размером примерно пять на восемь метров. Стол завален брошюрами, бумагами и документацией, на другом столе, поставленном перпендикулярно к нему, стоит компьютер, а у стены примостился на подставке светящийся аквариум с рыбками. Помимо рыбок, к обитателям кабинета можно было причислить и господина, язык не повернется назвать его товарищем, средних лет, плавно переходящих в преклонные. У него были проницательные голубые глаза, светлые жидкие волосы, тонкие губы и костюм цвета сушеной жабы. Над высоким лбом красовались довольно-таки обширные залысины, нижние веки набрякли. Тонкие пальцы нервно крутили дорогую ручку.

– Прошу вас, садитесь, – сказал Юлиан Верховский. – Алина сказала мне… Чем я могу быть вам полезен?

Капитан сел на стул с вертящимся сиденьем. Я последовала его примеру.

– Мне очень жаль, что приходится отрывать вас от работы, – промолвил капитан, – но иначе нельзя. Дело в том, что с вашим боссом, господином Кликушиным, случилось несчастье. Его убили.

– Как?! – воскликнул Верховский настолько нарочитым тоном, что у меня, во всяком случае, не осталось сомнений, что нечто подобное он считал вполне вероятным и потому новость, объявленная капитаном, не свалилась на него подобно кирпичу с ясного неба. – Но почему? Как это могло случиться?

– Вот это мы и хотели бы узнать у вас, – промолвил Ласточкин, улыбаясь младенческой улыбкой. – Дело в том, что это заказное убийство, а в девяноста девяти процентах случаев подоплека заказных убийств одна: деньги. А поскольку господин Кликушин был бизнесменом…

Вы, знающие, что мой напарник всего пару минут назад выражал веские сомнения в том, что убийство Кликушина было заказным, вольны обвинять Ласточкина в лицемерии, подтасовке фактов и наглой лжи. Но дело в том, что наши сограждане так устроены, что идут на контакт с полицией с крайней неохотой. Надо признать, у них для этого достаточно оснований. Практически в любой газете можно найти материал о коррупции, взяточничестве и продажности правоохранительных органов, и, разумеется, эта информация не прибавляет нам популярности. Будем откровенны: доверия к полиции в нашем обществе нет никакого, и это очень сильно усложняет нам самые простые задачи – такие, к примеру, как опрос обыкновенных свидетелей. Поэтому мы и вынуждены идти на всяческие ухищрения, чтобы разговорить их. Собственно говоря, в наших методах нет ничего такого, что бы уже с успехом не применялось раньше. Испокон веков сыщики делают вид, что они знают то, о чем только догадываются, и догадываются о том, чего знать в принципе не могут.

Версия, предложенная Ласточкиным, косвенно ставила под удар и самого Юлиана Валентиновича, и именно поэтому последний не мог оставаться в стороне. Конечно, вероятность того, что он скажет нам правду, была ничтожной, однако возможности открыто лгать он тоже был лишен, ведь в делах об убийствах обычно замешано множество людей, и каждый факт по нескольку раз проверяется. Поэтому Ласточкин с понятным любопытством ожидал, что же сообщит нам этот представительный господин в зеленоватом костюме. Теперь, честно говоря, этот костюм напоминал мне жабу, болеющую желтухой.

– Но я, честное слово, не знаю, что вам сказать, – жалобно промолвил первый зам. Такие фразы на языке оперов означают, что свидетель пытается выиграть время, чтобы собраться с мыслями. – Наша фирма абсолютно легальная, уверяю вас! Мы исправно платим налоги…

– Да мы, собственно, и не думали, что киллера к вашему шефу подослали налоговые органы, – ответил Ласточкин, и в его глазах блеснул колючий огонек. – Скажите, у покойного в последнее время не было каких-нибудь серьезных столкновений с людьми, которых он мог бы опасаться? Никто не угрожал ему?