Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ольга, королева руссов

ModernLib.Net / Историческая проза / Васильев Борис Львович / Ольга, королева руссов - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Васильев Борис Львович
Жанр: Историческая проза

 

 


— На чем бояре должны стоять?

— Если хазары отменят свою дань, наложенную на левобережных славян, мы уйдем без боя.

Хазары, как и предполагал Олег, без споров приняли предложенные условия, потому что племена левобережных славян все равно уже не платили дань с того времени, как русы овладели Киевом. Хазарский Каганат ничего не терял, а чтобы воины гибли попусту, не хотел. Единственным условием было подписание договора с Великим Киевским князем. Олег согласился, и для подписания договора к нему прибыло хазарское посольство.

— Знает ли великий воин киевлян, какие народы живут за рассветной границей наших земель? — спросил Олега старший представитель хазар, подписавший с ним вместе договор, на торжественном обеде, данном Киевским князем по случаю этого события. — Там множество племен, кочующих в поисках пастбищ для скота и добычи для себя. Они быстры и беспощадны, как волки, они сжигают поселения, грабят жителей, а молодых угоняют в рабство. Пока мы стоим, наши мечи и стрелы сдерживают их натиск, но я мечтаю о мире меж Киевом и Итилем, дабы у Хазарского Каганата всегда хватало сил, чтобы не допустить хищников в причерноморские степи.

— Отныне ваш враг — это и наш враг, — дипломатично поддержал разговор Олег.

— Наш вечный враг — Византия. Если бы ваша могучая держава показала ей силу свою, мы забыли бы о своих данях с левобережных славянских племен.

— Мне нравится твоя мысль, боярин…

Было много речей и бесед, но Великому Киевскому князю яснее всех запомнились слова о том, что Хазария самим положением своим сдерживает натиск степняков. Он вспоминал об этом на возвратном пути в Киев в беседе с Зигбьерном.

— Тот хазарский вельможа прав: нам следует обратить свое внимание в сторону Царьграда и весьма осторожно воевать с Хазарией. И ни в коем случае не доводить войны до полного разгрома самого государства, оно — щит меж нами и Диким Востоком. Напомни мне, Зигбьерн, чтобы я объяснил Сигурду эту особенность нашего волжского соседа. И не распускай дружинников на отдых после похода. Так легче и быстрее удастся нам достичь границ Византии.

Но случилось так, что разъяснять геополитические задачи Киевского государства на востоке оказалось некому. Последний разговор конунга Олега с мужем его воспитанницы Сигурдом так и остался последним их свиданием в мире сем…


5

Для Сигурда было сущим наказанием, когда ему по настоятельной просьбе конунга приходилось посещать усадьбу князя Игоря. Князь уже ни во что его не ставил, не замечал, не обращался, забывал приглашать к трапезе и даже на его глазах устраивал весьма двусмысленные шутливые свалки со своими пригожими отроками. Однако нужный парнишка был у Игоря на виду (а Кисан, наоборот, на глаза Сигурду старался не показываться), получал частные повеления, старательно выполнял их и столь же старательно докладывал о них Сигурду. Здесь все было под наблюдением, в отроке, рекомендованном Олегом, Си-гурд не сомневался, а потому и резко сократил очень неприятные для него посещения слишком уж перенасыщенной пригожими отроками усадьбы неправящего князя.

Он с удовольствием занимался домашними делами. Поместья, кои в качестве свадебного подарка Великий Киевский князь пожаловал ему и Неж-дане, требовали хозяйского глаза, да и Неждана третью беременность переносила куда труднее прежних.

— Крупного мальчика носит, — улыбалась Альве-на, часто посещавшая их с докладами о здоровье маленькой Ольги.

Но однажды Сигурду пришлось отложить приятную поездку по своим поместьям. Дворня доложила о посетителе. Он ожидал этого посетителя — давно не был в усадьбе князя Игоря, давно,не слышал тихих новостей от парнишки, а потому повелел тотчас же принять.

— Князь повелел мне навестить лавку хазарянина на Подоле. А хазарянин дал склянку, но предупредил, чтобы обращались с нею осторожно. В ней, как он сказал, очень сильный яд.

— Ты правильно поступил, и я доложу конунгу о твоем усердии, — похвалил парня Сигурд, разглядывая византийскую, темного стекла склянку. — За тобою никто не следил?

— Нет, великий боярин.

— Ступай прямо к князю Игорю.

— Дозволь еще сказать, великий боярин. Князь Игорь не отрывает глаз от уст ближайшего думца его Кисана. И говорит то, что скажет Кисан.

Отрок ушел, а Сигурд, подумав, повелел седлать коней для себя и небольшой стражи, без которой по просьбе Нежданы не рисковал появляться вне киевских стен. Путь их лежал через Подол, где Сигурд и приказал страже остановиться. Спешился и кружным путем вышел к лавке хазарянина, которого знал, поскольку тот торговал различными снадобьями и травами. Сигурд всегда платил весьма щедро, а потому мог смело рассчитывать на откровенность.

— Это очень сильный яд, — сказал хазарянин, когда Сигурд объяснил ему причину своего посещения. — По признакам похож на змеиный, но действует очень быстро.

— А можно ли распознать, что жертве отравления давали именно этот яд?

— Это очень просто, — усмехнулся хазарянин. — На щеках у отравленного выступают красные пятна.

Сигурд поблагодарил знающего продавца, купил для отвода глаз настой от дурноты и вернулся к ожидавшим его спутникам.

Он хорошо провел день, хотя его неотступно терзала мысль, зачем князю Игорю вдруг понадобился столь похожий на змеиный, но куда быстрее действующий яд. Размышления ни к чему ясному его не привели, и потому он на следующее утро выехал на Иго-реву усадьбу.

— Ты — ясновидящий, боярин Сигурд? — весело спросил князь. — Я как раз собирался за тобою послать.

Сердце Сигурда не по-доброму защемило, но он заставил себя улыбнуться:

— Так что же я мог почувствовать, князь Игорь?

— Так ведь отрок, которого ты мне привел, утром сегодняшним пред богами предстал.

— Как?!

Сигурд разыграл сильное недоумение, хотя и предполагал что-то подобное. Возможно, за отроком следили, возможно, он сам проговорился — князь был большим мастером расспрашивать…

— Похоже, его отравили. Погляди, если хочешь, в сарай его челядь оттащила.

Сигурд прошел в сарай. На щеках мертвого юноши пламенел странный румянец…

— Как это случилось? — спросил он великого князя, вернувшись в палаты.

— Я не обязан тебе отчетом, боярин Сигурд, — заносчиво ответил Игорь.

— Обязан, — жестко подчеркнул Сигурд. — Я дал клятву опекать тебя до твоего совершеннолетия, ты знаешь наши обычаи.

— Не в наших обычаях смотреть, что там пробует челядь из своих склянок.

— Но в обычаях опекунов смотреть, для чего покупает столь сильный яд его подопечный, князь. Тебе посоветовал приобрести его Кисан?

— Так вот зачем к тебе заходил тот любознательный парнишка, — криво усмехнулся князь.

— С какой целью ты повелел принести яд?

— Чтобы иметь возможность избавиться от чересчур любопытных, — резко сказал Игорь. — Я не задерживаю тебя более, боярин.

— Ты вынуждаешь меня обратиться за помощью к великому князю, — столь же резко отозвался Си-гурд— — А на его вопрос тебе придется ответить. Ты помнишь наши обычаи — второй вопрос задает уже палач.

Сигурд возвращался расстроенным и даже встревоженным. За отроком в самом деле следили и убрали сразу же, когда донесли князю, что он заходил к Сигурду посте посещения лавки хазарянина. Но не это расстраивало его сейчас, не прошедшее — будущее. Он поссорился с Игорем, не забывающим о ссорах, как не забывал о них и его отец. Это было куда опаснее гибели несчастного юноши, и Сигурд решил во что бы то ни стало переговорить с князем в более миролюбивом тоне.

— Ты чем-то обеспокоен, муж мой? — ласково спросила Неждана.

— Погиб парнишка, которого я привел к Игорю, — вздохнул Сигурд.

— Как погиб?

— Отравлен. Странный яд, действует очень быстро. И знаешь, что любопытно? У мертвого — румянец на щеках.

Вероятно, Игорь тоже ощущал некоторое неудобство от размолвки меж ними, потому что на следующее утро от него прибыл гонец с приглашением принять участие в охоте. Сигурд очень обрадовался такому мирному, как ему показалось, разрешению неприятного столкновения и к назначенному часу прибыл на усадьбу князя Игоря.

— Я спалл и не проводила его, — горько сокрушалась потом Неждана. — Но кто же мог знать, кто?…

Кто мог знать, что к вечеру к ней приедет сам князь Игорь во главе всей своей охоты? Приедет, спрыгнет с седла и горестно поведает, что ее муж, а его опекун и старший боярин пропал на охоте. Пропал — и все. Игорь не смог или не пожелал ответить ни на один из ее вопросов.

Неждана была приемной дочерью конунга русов, считала князя Олега отцом, вышла по горячей любви за одного из лучших воинов, а потому не проронила ни слезинки и не потеряла головы от горя. Еще не успела осесть пыль за копытами коня князя Игоря, как она распорядилась тотчас же, без малейшего промедления взять челядь и ценности и перебраться в княжескую загородную усадьбу, где под надежной охраной жили маленькая Ольга, пожилая Альвена и множество мамок, нянек и кормилиц.

То ли от внезапной трагедии, то ли от хлопот с переездом в великокняжескую усадьбу Неждана родила чуть раньше срока. Но родила — мальчика, о котором ее приемный отец мечтал больше, чем они с пропавшим без вести Сигурдом. Игорь прислал, на рождение подарки, но сам с поздравлениями не приехал. И Киев замер, расколотый на два лагеря, ощетиненно сидящих каждый на своей усадьбе.

Вскоре вернулся Олег из Хазарского похода. Молча выслушал Неждану, еле сдерживающую рыдания, тихо порадовался новорожденному и тут же вызвал Перемысла. Весьма постаревшего, но еще не утратившего ясности в голове.

— Вместе с дружиной отвезешь мою дочь, нянек, кормилиц, Альвену и Неждану с детьми и челядью в Псков. Скажешь Ставко, что я полностью полагаюсь на него.

В псковском наместнике Ставко великий князь был уверен. Он не принял его прошения о снятии с него клятвы, а славяне — это знали все соседствующие племена — никогда не нарушали клятв. И он был спокоен и за собственную дочь, и за Неждану, и за ее наконец-то родившегося сына, на которого возлагал большие надежды.

Олег с великой честью вернулся из похода на Византию. В знак своей победы он прибил щит к вратам Царьграда, тем самым утвердив не столько политические, сколько экономические права Киевской Руси. Знаменитый водный путь из варяг в греки только после этого похода стал воистину золотой жилой для молодого государства, на которой оно выросло, усилилось и окрепло.

А время шло. Дочь Ольга росла под защитой наместника Пскова воеводы Ставко, руки у князя Олега были развязаны, и если бы покойная Берта родила мальчика, он бы давно нашел способ, как покончить с князем Игорем. Но Берта родила дочь, а он дал клятву. И осталась единственная возможность приблизить дочь к заветному Киевскому Столу: выдать ее замуж за законного наследника этого Стола.

Когда ей исполнилось десять лет, Олег впервые привез с собою в Псков князя Игоря, чтобы их познакомить. Впрочем, какое может быть знакомство между молодым мужчиной и десятилетней девочкой? Этот брак не подразумевал любви…

— Великий князь настаивает, чтобы я взял в жены его дочь Ольгу, — пожаловался Игорь своему наперснику после посещения псковской усадьбы воеводы Ставко.

— Женись, — посоветовал Кисан.

— Зачем? Чтобы связать себя родством?

— Наоборот. Чтобы развязать руки.

Через полтора года была сыграна пышная свадьба: Рюриковичи роднились с Ольговичами, получая в наследство Великокняжеский Киевский Стол. Пировали три дня с питьем и весельем, ряжеными и скоморохами, с заздравными речами, пожеланиями, шумом и ристалищем на площади под княжеским балконом.

И все же странной выглядела эта свадьба. Великому князю Олегу было невесело, а Игорь вообще, казалось, не умел быть веселым…

По обычаю первую брачную ночь молодые должны были провести в специальном шатре, разбитом подальше от семейных домов. В этом ритуальном шатре никого, кроме них, не было, и даже охрана находилась поодаль.

— Сейчас крикнет, — сказал старший из дружинников, расположившихся у бездымного костерка. — Последний девичий крик — как крик петуха: новый день рождает.

И вскоре впрямь донесся до них последний девичий крик. Только не было в нем счастья и радости. В нем была боль и ненависть.

Князь Олег воевал с дальними соседями и приму-чивал непокорные славянские племена, стараясь создать прочное государство, поскольку в способности Игоря не верил. Он создавал это государство для дочери и — главное — для внуков. Но все откладывал свой, продуманный до мелочей, главный разговор с Ольгой, считая, что она еще недостаточно созрела для столь важных решений.

Теперь он отправлялся в походы со спокойной душой. Он был убежден, что, пока Ольга не родит наследника, она — в безопасности. Опасность может возникнуть тогда, когда этот наследник появится на свет и настолько окрепнет, что можно будет уже не опасаться за его здоровье. Опасаться надо будет за жизнь Ольги, но до этого времени Олег рассчитывал все ей растолковать. Тем более что, судя по донесениям челяди, свидания супругов были весьма редкими, а отношения — весьма напряженными.

Однако время шло, а Ольга так и не заикалась о своей беременности. Князю Игорю было уже достаточно лет, и великий князь, тревожась все больше, решил вызвать его на откровенный мужской разговор. Он готовился к нему, продумывал, каким образом проще всего подойти к главному, столь деликатному вопросу, чтобы не обидеть не в меру обидчивого Рюриковича, но, как только они встретились с глазу на глаз, все заготовленные подходы сразу же вылетели из великокняжеской головы.

— Ты думаешь, что ты — вечен?

— Вечны только костры Вальхаллы. — Игорь криво усмехнулся. — Я не понял твоего вопроса, великий князь.

— Ольга, я, вся Киевская Русь ждут наследника. Все ждут, кроме тебя. Как ты объяснишь наши ожидания?

— Может быть, проще спросить у моей супруги?

— Ольге не нужно доказывать, что она — женщина. Но тебе, сын Рюрика, придется это доказать. И как можно скорее.

— Я понимаю твои тревоги, великий князь, но не понимаю, при чем здесь мой отец.

— А при том, что он непомерно увлекался зельем берсерков, когда зачинал тебя. А бабы на острове перенянчили тебя, князь Игорь!… Я знаю о твоих увлечениях, это, конечно, твое дело, но если в течение года Ольга не сообщит мне, что носит в себе твоего ребенка, я приму свои меры.

Игорь невозмутимо пожал плечами:

— Кажется, только христиане верят в чудо непорочного зачатия, великий князь.

Олег глубоко вздохнул, чтобы унять волну все возрастающего гнева. Игорь держался, как способен держаться человек, чувствующий опору за своей спиной. «Я найду эту опору, — подумал конунг. — Я займусь этим, когда ворочусь из похода…» И сказал, глядя Игорю в глаза:

— Я соберу Княжескую Думу, как только вернусь в Киев. И спрошу думцев: способен ли князь Игорь родить наследника? А коли большинство бояр и воевод решат, что ты ни на что не способен, то ваш брак будет считаться недействительным, Ольга — свободной, а ты…

Олег внезапно замолчал, пожалев, что начал этот разговор до выяснения, кто именно стоит за Игоре-вой спиной. Кто из бояр переметнулся в его стан вместе со своими дружинами. Это — немалая сила, это — могучая опора в борьбе Игоря за Великокняжеский Стол. И заставил себя улыбнуться.

— Подумай, князь, я пекусь о твоем благополучном правлении, не более того. А сейчас мы поднимем кубки согласия, а разговор продолжим, когда я вернусь из похода.

— Прими мою глубокую благодарность, великий князь, за твое беспокойство о нашем будущем. Я обещаю хорошо подумать над твоими словами.

В знак почтения Игорь впервые вызвался проводить в поход великого князя и его дружину на целое поприще с небольшой личной охраной. Однако выезд этот омрачился происшествием, которое конунг, как и все прочие конунги, счел дурным предзнаменованием: его любимый конь захромал на выезде из Киева, неподалеку от кургана, под которым покоилась Берта. Олег всегда навещал это место, когда отправлялся в поход и когда возвращался. И ныне не пожелал изменить сложившемуся обычаю, а спешился и повел захромавшего коня в поводу. Князь Игорь в знак почтения спешился тоже, и весь путь до кургана они провели в доброй беседе.

— Дурная примета, великий князь. Отложи поход хотя бы на три дня, пока конь не перестанет хромать.

Надо было либо совершенно не знать Олега, либо знать его очень хорошо. Игорь знал очень хорошо: конунг не терпел напоминаний о собственной вере в предзнаменования.

— Дружинники не любят возвращений. Это — еще более дурная примета.

— Ты привык к своему коню, великий князь. Тебе будет неуютно в бою.

— Запасной тоже ломит грудью врага, я приучал его к турнирам и сражениям. Вели держать моего коня на этом пастбище, пока я не вернусь. К тому времени, надеюсь, у него пройдут все боли в сухожилии.

— Я принял твой отеческий совет и три дня после нашей последней встречи ночую у своей супруги, — сказал на прощанье князь Игорь. — Надеюсь, боги помогут и мне и ей исполнить свой долг.

— И я на это надеюсь, — с облегчением сказал Великий Киевский князь и обнял Игоря. — Приглядывай за вятичами и никогда им не доверяй.

— Я буду встречать тебя, великий князь, на этом священном месте верхом на твоем любимом коне.

На том они и расстались.

Поход на юг был очень удачным. Разгромили пограничные заслоны уличей, не потеряв ни одного дружинника, захватили более сотни пленных, которых тут же весьма выгодно продали византийским работорговцам, чтобы не кормить их на обратном пути, взяли богатую дань с побежденных. Задуманное дело было исполнено, и князь Олег уже считал, что растянутое сухожилие его боевого коня — добрая примета.

Игорь со своими отроками ждал его там, где они и договорились встретиться — у кургана, насыпанного над останками Берты. Олег всегда приходил сюда с небольшой стражей, чтобы не беспокоить дух своей жены, да и стража эта, как и отроки Игоря, никогда не пересекала определенной черты, за которую могли переступать только родственники и близкие покойной. Олег приблизился к кургану, удивленно осмотрелся с седла и спросил:

— А где же мой конь? Я не вижу его, князь.

— Прости, великий князь, твой боевой конь переселился на лучшие пастбища. Удачен ли твой поход?

— Боги были к нам благосклонны.

— Кубок прибытия Великому Киевскому князю!

Пригожий отрок поднес Олегу и Игорю одинаковые кубки, наполненные любимым Олегом фряжским вином.

— С прибытием, великий князь!

Князья дружно осушили кубки до дна и бросили наземь, их тут же быстро подобрал ловкий отрок.

— Как моя до…

Великий Киевский князь Олег, прозванный Вещим, так и не закончил последней в своей жизни фразы. Он вдруг зашатался, схватился за горло и, захрипев, рухнул на шею коня.

— Его укусила змея! — закричал Игорь. — Кто-то подбросил великому князю змею! Покарать изменников!…

Готовая к этому кличу охрана Игоря, к тому времени уже окружившая стражников Олега, тут же выхватила мечи, и дело было закончено в считанные мгновения. Трупы охранников были сброшены с седел, и только кровь струилась по лошадиным гривам…

— Доставить тело великого князя в Киев, — спокойно распорядился Игорь. — А этих оставить здесь как нашу искупительную жертву.

По прибытии в стольный град Киев Игорь в первую очередь явился в Княжескую Думу, где с глубоким прискорбием сообщил дежурным боярам о том, что Великий Киевский князь Олег умер от укуса змеи. Бояре восприняли известие с ужасом, но без сомнений и вопросов. Только самый молодой из них — Хильберт, сын воеводы Зигбьерна, ближайшего друга конунга Олега — сказал с вызывающей твердостью:

— Позволь высказать свои сомнения, князь Игорь. В окрестностях Киева нет особо опасных змей, а великий князь Олег не ходил босиком.

— Значит, я, по-твоему, лгу? — вкрадчиво спросил Игорь.

— Я этого не говорил, — тихо, но упрямо продолжал Хильберт. — Однако эту историю надо расследовать: возможно, кто-то из княжеских отроков подсунул ему змею под седло. Назначь трех бояр, или мы изберем их сами…

— Замолчи!… — заорал князь Игорь, побелев от гнева. — Ты не веришь моим словам, так поверь своим глазам, боярин!… Великий Киевский князь Олег, прозванный Вещим, лежит в Большой палате бездыханным!…

И приказал тотчас же собрать всех думцев.

Только после этих распоряжений он поехал в усадьбу княгини Ольги, где и поведал осиротевшей дочери о внезапной кончине отца. Ольга тут же помчалась во дворец, в Большой палате которого лежало тело погибшего великого князя. И первое, что увидела она, подойдя к покойному, были красные пятна на его щеках…

С той поры прошло более двух десятков лет. Игорь стал вторым Великим князем Киевским, любил ходить в походы, порою удачные, порою — не очень, как, например, случилось с походом на Византию. Став великим князем, он совсем редко навещал жену, и Ольга так и не понесла за все эти двадцать лет…

А время шло неумолимо.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

По утрам князь Игорь всегда был раздражительным, капризным и весьма неприятным даже внешне. Каким-то помятым, что ли, будто не спал до этого трое суток О таком его утреннем состоянии знали все, и все давно сделали свои выводы. Гридни молча сносили его внезапные вспышки гнева, дворовая челядь старалась не попадаться на глаза, а старые думцы и молодые фавориты никогда не начинали день с важных государственных дел, даже если дела эти и требовали незамедлительного княжеского решения

Исключением был только Кисан. Один Кисан Он смело входил в княжеские покои, тихим голосом начинал что-то говорить (что именно — никто никогда не слышал), и через час-полтора Игорь успокаивался настолько, что челядь вздыхала с облегчением. Но полтора этих часа надо было как-то просуществовать, и все существовали в безмолвии.

— Старый опять не в духе.

Это шепотками переливалось из сеней в сени, из перехода в переход, из палаты в палату. А прозвище Старый к Игорю прилипло давно, еще в отрочестве, и кто назвал его так первым, забылось с годами.

Возможно, что так его нарек сам правящий Великой Киевской Русью князь Олег. Во всяком случае — когда— то давным-давно в ушедшем прошлом он не выразил никакого удивления, когда ему донесли о новом негласном прозвище второго лица государства. Только недовольно вздохнул

— Пересидел он на острове в бабском хороводе. Впрочем, тогда это никак не отражалось ни на внутренних, ни тем паче на внешних государственных решениях: всем ведал Олег, тем самым невольно продолжая хоровод вокруг собственного официального наследника Хотя в такой роли Игоря доселе никак не видел: ему бы заболеть горячкой или на охоте пропасть, но волею богов все роли перепутались, когда жена Олега Берта родила первенца ценою собственной жизни. Первенцем оказалась девочка, названная родовым именем Ольга. Однако согласно древним обычаям женщина не имела права на княжеский стол И Олег понял, что сменит его у кормчего весла Игорь, но… Но не мог пересилить ни собственного отчаяния, ни глубокого неприятия потом ка Рюрикова

— Все ты унесла с собою, — тихо сказал он уже холодной Берте, выпустив наконец ее из объятий. — Все…

Оставалось последнее, заставить Игоря взять в жены Ольгу, чтобы не прерывался правящий род конунгов русов хотя бы и в женской линии. Чтобы, греясь у благословенных костров Вальхаллы, утешать себя тем, что на Киевском Столе сидит внук. Сын горячо любимой дочери и презираемого сына Рюрика.

Однако Игорь всячески избегал Ольги, угрюмо замыкался в ее присутствии, если случалось встречаться, порою теряя собственное лицо, хотя был намного старше и по всем законам смущаться должна была бы она. Но Ольга оказалась на редкость живой, непосредственной, кокетливой и весьма умной девочкой. Это приводило Олега в восторг.

Если в Ольге просматривались как завтрашнее женское обаяние, так и мужской ум, то в сыне Рюрика еще в отрочестве обозначилась одна весьма настораживающая черта. Уже тогда он не стремился в общество девочек и вообще терялся и сникал в присутствии женщин. Особенно своих ровесниц, предпочитая им ровесников. Поначалу это не очень бросалось в глаза, но с годами ровесники становились все пригожее, а Игорь в общении с ними — все улыбчивее. Приметив это, бояре-думцы сильно озаботились, тайно посовещались между собой и в конце концов поручили старшему — Годхарду — поставить в известность самого Олега об этой странности князя Игоря.

— Худая весть, — вздохнул Олег. — Пригожие любимцы — ребята плечистые?

— Плечистые, конунг Олег.

Немногим дозволялось обращаться к Великому Киевскому князю по его первому родовому званию: наследственный конунг русов. Он взлетел на немыслимую высоту, став великим князем всех земель окрест Киева: славянских, русских, чудских — даже кочевников Дикой Степи. Конунг был всего-навсего племенным военным вождем, прошлое звание как бы принижало достигнутое ныне положение, но троим — другу детства воеводе Зигбьерну, мужу воспитанницы Нежданы боярину князя Игоря Сигурду и главному советнику Годхарду— подобное обращение дозволялось в беседах с глазу на глаз И прозорливый Годхард отлично понимал, когда этим можно пользоваться с наибольшей выгодой как для себя, так и для общего дела.

— Значит, надо подсунуть ему опытную рабыню, — сказал великий князь. — Правда, Сигурд уже пытался это сделать, но подсунул молоденькую девчонку, с которой не всякий взрослый муж управится. Кто у нас особый сладострастник?

— Я, — улыбнулся Годхард. — Дело не может выходить из дворца, конунг. Я понял это и разыскал и пригожую, и опытную.

— Ну, и?…

— Он так ее избил, что красотку пришлось тут же продать византийским купцам за четверть цены.

— А ты своего не упустишь, — проворчал Олег. — Значит, и второй опыт дал тот же результат. Худо. — И озабоченно повторил: — Очень худо.

Он думал о своей дочери. Новость не сулила ей приятной женской доли. А его лишала надежд на столь ожидаемых внуков, продление династии и полное блаженство в благословенных краях Вальхаллы после окончания земной жизни.

— В его окружении есть твои люди?

— И очень надежные. — Советник помолчал и осторожно добавил: — Такие, что им можно поручить и…

Он резко махнул рукой, изображая удар кинжалом. Олег строго глянул на него, и глаза его вмиг заледенели.

— Ив мыслях не храни. Никогда! Игорь — законный сын Рюрика. Мы удерживаем славян в повиновении только тем, что они когда-то принесли роту на верность покойному Новгородскому князю. Я напомнил им об этом сразу же по взятии Киева, когда поднял Игоря на руках. Теперь пришлось напоминать тебе?

— Прости меня, мой конунг. Я не подумал.

— Так думай! И я буду думать. Ступай.

Годхард, поклонившись, направился было к выходу, но великий князь остановил его:

— Погоди. О болезни… — Князь подчеркнул это слово. — О болезни Игоря должны знать четыре человека: я, ты, Сигурд и Зигбьерн. Дальнейшее распространение слухов равносильно измене, ты понял меня?

Годхард снова поклонился.

— Сколько человек было на острове, где мы прятали Игоря? — помолчав, спросил Олег.

— Двадцать три дружинника, шесть челядинцев и семь женщин. Три старухи и четыре молодки. Всего тридцать шесть человек, мой конунг. Роковая цифра.

— Роковая цифра, — вздохнул Олег. — Старухи занянчили мальчишку, пока воины нянчились с молодками. Сколько человек живы из этих тридцати шести?

— Ни одного. Я проверил.

— А семьи? Они могли что-нибудь наболтать в домах.

— Проверю.

— Немедленно. И — беспощадно. Что ж, будем думать. Ступай, Годхард. И помни: об этом знаем только мы четверо…

— Только четверо, мой конунг.

— Ступай.

Низко поклонившись, первый думец степенно вышел из княжеской палаты.

Однако и великий князь, и его ближайшие советники, и бояре — да все, все решительно! — упустили из виду одного человека. Тридцать седьмого. Его просто не заметили, когда перевозили на остров младенца Игоря, его варяжскую охрану, кормилиц, нянек, челядинок. Не обратили внимания, что старшая кормилица привезла с собою собственного ребенка: ну кто там усмотрит, с каким свертком на руках следует среди перепуганных женщин в тайное убежище старшая кормилица, обязанная подкармливать грудью ребенка до трех лет, как то было принято в семьях знатных русов.

Этим ребенком был Кисан. Личная безотцовщина старшей кормилицы, сын, рожденный тайно и хранимый тайно. Никем не замеченный, а потому и неучтенный тридцать седьмой свидетель затаенной жизни на острове. Молочный брат и единственный друг раннего детства одинокого сына Рюрика Игоря. А друзья, приобретенные в таком беспомощном возрасте и при таких жизненных обстоятельствах, весьма похожих на сиротство, не забываются и до старости.


2

Сын приемной дочери конунга русов, а ныне Великого Киевского князя Олега, славянки Нежданы, и первого боярина князя Игоря, варяга Сигурда — Свенди, которого славяне называли Свенельдом, прожил длинную, до краев переполненную событиями счастливую жизнь. Не легкую — какая уж легкая жизнь может быть у воеводы трех великих киевских князей — Игоря, Святослава и Ярополка! — а на редкость удачливую, особенно для тех жестоких лет, когда человеческая жизнь была зачастую страшнее смерти. Он дожил до внуков и даже правнуков, он сражался на Руси и на Карпатах, в Византии и Закавказье, он нес на своем и до старости сильном, жилистом теле следы четырнадцати ранений, а в душе — луч ослепительного счастья, свою единственную драгоценность. Этим лучом счастья были воспоминания о необыкновенном детстве, одарившем его не только радостью дружбы, но и любовью, которую он пронес через всю жизнь и о которой с великим трепетом, благодарностью и блаженством вспоминал на смертном одре. До самого конца своего вспоминал. До последнего толчка усталого, измотанного походами, сражениями, потерями и придворными интригами сердца. И это великое блаженство навеки застыло на его жестком, суровом лице.

Он лежал в личных покоях собственного дворца, а многочисленные родственники, сыновья и дочери, внуки и правнуки, друзья и просто добрые знакомые ждали за закрытой дверью. Чего ждали и зачем ждали? Когда позовет?…

Свенельд усмехнулся: «Не дождутся». Умирать надо в одиночку, потому что его любовь уже умерла, а больше никто не имел права смотреть в лицо его смерти. Только он сам, воевода трех князей, витязь, о котором при жизни слагали песни славянские гусляры и скандинавские скальды.


  • Страницы:
    1, 2, 3