- Ну, это не совсем так. Особенно когда речь идет о папирусе столь древнего происхождения. Ведь иероглиф - это отдельный рисунок. Изображение совы - это звук "м", волна "н"; две руки со щитом и булавой читаются как "аха"; рисунок ящерицы - это "аша", а крокодил - "месех". Не всякому доступно было красиво изображать такие знаки. Да и времени на это уходило много. И вот в рукописях стали все более упрощать иероглифы, применяя так называемое беглое письмо. Иногда упрощение доходило до того, что расшифровать теперь рукопись почти невозможно.
      На этот раз, сознаюсь, мне и попался такой твердый орешек. Второй месяц бьюсь.
      Виктор Петрович склонился над чашкой с чаем, налитым Натальей Павловной.
      - Ваша наука, - сказала она, - интересна и мне понятна... Но чем занимается Андрей Васильевич, - она пожала плечами, для меня совершенная загадка.
      Андрей недовольно поморщился:
      - К сожалению, это далеко не так интересно, как романтические легенды древнего Египта. Да и не умею я рассказывать о себе.
      - Ложная скромность запечатала уста нашего молодого ученого, - усмехнулся Виктор Петрович. - Что ж, Андрей, я думаю, ты не обидишься, если я кратко расскажу о твоих делах.
      Андрей молча кивнул головой.
      - Наш общий друг, - продолжал Виктор Петрович уже тоном лектора, в сотый раз повторяющего свою лекцию, - занимается проблемой, которая в настоящее время привлекает всеобщее внимание. Опыты по оживлению организмов - это совершенно новая область в медицине, физиологии и биологии. Если от древнего Египта на многих веет затхлым запахом пыльных архивов и смертельной скукой, то когда речь заходит о жизни и смерти, тут уж самый толстокожий человек не остается равнодушным. Ваш покорный слуга - яркий пример тому. Даже я знаю кое-что из истории этого вопроса...
      Виктор Петрович начал издалека и, видимо, собирался говорить долго, надеясь на выносливость собеседников. Мы же, не желая испытывать терпение читателя, вновь прервем нашего археолога и перескажем его речь коротко своими словами.
      В конце XVII столетия русский лекарь Петр Васильевич Постников, к ужасу богобоязненных христиан, проводил небывалые опыты: он, по его собственному выражению, "живых собак мертвил, а мертвых живил". Некий иностранец по имени Лангердорф заставил в конце прошлого века биться сердце, отделенное от тела, а в начале нынешнего столетия русский ученый, профессор Томского университета Кулябко, восстановил деятельность сердца, взятого из груди человека через 20 часов после смерти. Для этого оказалось достаточным искусственно вводить в артерию, питающую мышцы сердца, кровь или заменяющий ее питательный раствор. В те же годы другой наш соотечественник, профессор Михайловский, занимался проблемой прижизненного "промывания" организма, то есть полной замены зараженной крови кровью донора. Михайловский работал в Средней Азии, в Ташкенте, и, как говорят, сделал попытку оживить тело собственного сына, но сам погиб от рук религиозных фанатиков, ополчившихся на него за "кощунственную" борьбу со смертью. Но то, что не удалось Михайловскому, сделали советские ученые.
      В 1944 году путем подключения к телу аппаратуры, обеспечивающей искусственное дыхание и кровообращение, была возвращена жизнь воину Советской Армии, который несколько минут находился, так сказать, "в потустороннем мире". Ныне подобных примеров уже сотни, если не тысячи. Удачных же опытов, производимых на животных, великое множество. И если человечество, в течение многих тысячелетий мечтавшее о победе над смертью, облекало свои мечты в легенды о чудотворцах, то теперь место легенд заняло точное знание, а взамен чудотворцев действуют ученые - смелые рыцари борьбы со смертью.
      В продолжение всей этой длинной лекции товарища Андрей сосредоточенно изучал пустой стакан, поворачивая его к свету то одной, то другой стороной.
      - Ну-с, батенька мой, - продолжал Виктор Петрович, - после столь пышной рекомендации тебе остается только встать и в общих фразах поддержать честь своей науки.
      - Я готов подтвердить почти все сказанное Виктором, сказал Андрей, отставив, наконец, стакан. - Только он, как всегда, увлекся и, хорошо начав, под конец... Ты не обижайся, Виктор, под конец ты действительно напутал.
      - Может быть, может быть, - добродушно проворчал Виктор Петрович. - Ведь ты же знаешь, что я не специалист, и, кроме того, ты рядом, а это значит, что ты сейчас будешь спорить и поправлять меня.
      - Не знаю, стоит ли, не будет ли это скучно? - спросил Андрей и взглянул при этом на Нину. Но та отрицательно покачала головой. и он, немного помолчав, начал говорить, обращаясь главным образом к Нине и, видимо, подыскивая понятные для нее выражения:
      - Оживление организмов ничего общего не имеет с чудом воскрешения. Мечтать о бессмертии или воскрешении из мертвых бессмысленно, ибо биологическая смерть необратима. Но можно и должно бороться за продление жизни, а также за то, чтобы в отдельных случаях приостановить начавшееся умирание организма. Ведь смерть в естественных условиях не наступает внезапно. Процесс. умирания, угасание жизни - процесс постепенный. Биологическая смерть наступает только тогда, когда прекратится обмен веществ, а затем начнется распад тканей и органов. Но этому предшествует период, когда видимых признаков жизни уже нет, а биологическая смерть еще не наступила. Человек умирает...
      - Ох, Андрей Васильевич, - не выдержала Наталья Павловна, - какие страшные вещи вы говорите! Ведь вы не медик. Кто бы мог подумать, что вы будете рассказывать о смерти!
      - Обязательно рассказывайте дальше, - вмешалась Нина. Все это необыкновенно интересно. Прошу вас, Андрей Васильевич, говорите!
      - Итак, человек умирает. Уже прекратились последние редкие вздохи, окончательно остановилось слабо бьющееся сердце. Наступила так называемая клиническая смерть. Но в теле еще сохраняется минимальный обмен веществ. В этот очень кратковременный период, если в организме нет тяжелых повреждений, его можно возвратить к жизяи. Правда, отдельные ткани и органы, например сердце, удается вернуть к жизни через несколько часов и даже дней, но организм в целом - только тогда, когда меры по оживлению предприняты не позднее чем через пятьшесть минут с момента клинической смерти. Затем начинаются уже необратимые изменения в коре головного мозга, и тогда оживление невозможно. Конечно, эти сроки не предел для науки. Уже проводятся весьма обнадеживающие опыты: распад нервной ткани, оказывается, можно задержать путем охлаждения. Вот, собственно, и все... Что же касается меня лично, то... - Андрей помолчал и затем решительно закончил: - Уже скоро год, как я в корне изменил тему своей работы.
      - То есть как это?! - почти закричал Виктор Петрович. Неужели ты решил забросить свои опыты, которые уже получили признание в научном мире?
      - Не забросил, а, повторяю это, сознательно изменил направление исследований, так как опыты, о судьбе которых ты печешься, были только подготовкой к тому, что я делаю теперь.
      - И чем же вы намерены заниматься? - почему-то переходя на "вы", недоверчиво спросил Виктор Петрович.
      - Я работаю над проблемой анабиоза.
      - И ради этого дела, представляющего лишь теоретический интерес, ты оставил опыты, имеющие огромное практическое значение? - продолжал горячо Виктор Петрович. - Я всегда замечал в тебе, Андрей, склонность к непродуманным умозаключениям, но подобное легкомыслие, прости меня, недостойно серьезного ученого.
      - Ты напрасно волнуешься и споришь по вопросу, о котором у тебя, видимо, нет ясного представления.
      - То есть как это нет представления!.. - Виктор Петрович покраснел, и было видно, что он с трудом себя сдерживает. Да ты, дорогой мой, еще ходил в коротких штанах, когда я зачитывался статьями профессора Бахметьева, открывшего анабиоз у насекомых и млекопитающих.
      Бывают такие люди: безобидные и благодушные; они не переносят даже малейшего упрека в невежестве. К таким людям принадлежал и Виктор Петрович. Теперь он, по всем признакам, готовился произнести горячую защитительную речь.
      - Суть проблемы в том, - пояснил он, обращаясь к Нине, что при замораживании живые существа впадают в состояние, промежуточное между жизнью и смертью, когда уже нет никаких признаков жизни, но и смерть еще не наступила. Следовательно, анабиоз можно назвать мнимой смертью, или, если угодно, скрытой жизнью. В свое время многие отдали дань всеобщему увлечению анабиозом и в увлечении этом переоценивали его возможности. Кстати, то же случилось и с самим Бахметьевым. Он установил, что летучие мыши, жабы ну и еще некоторые виды рыб после значительного промерзания могут быть возвращены к жизни. А раз так, го почему нельзя сделать того же и с другими животными? И Бахметьев сформулировал правила, которые, по его мнению, следовало соблюдать при замораживании и последующем оживлении теплокровных животных. Отсюда возникла захватывающая воображение идея: раз в период анабиоза все жизненные отправления практически приостановлены, можно продлить жизнь организма. Если бы нашелся человек, который пожелал пожертвовать последние десять лет своей жизни на то, чтобы периодически прекращать свою жизнедеятельность, а затем вновь пробуждать ее, то можно было бы продлить жизнь его до тысячи лет или еще больше. Оттаивая через каждые сто лет, человек мог бы узнавать все, что произошло за время его пребывания в замороженном состоянии. Однако практические опыты на животных не подтвердили такой возможности. Дело в том, что вода, находящаяся в организме, при замерзании превращается в кристаллы, которые нарушают целость живых тканей...
      Виктор Петрович с довольным видом оглядел присутствующих и продолжал:
      - Все это относится, впрочем, к прошлому. И, чтобы отдать дань справедливости, я позволю себе задержать ваше внимание еще на одном факте. Наука уже нашла способ замораживать воду, минуя стадию кристаллизации. Для этого замораживание производят почти мгновенно, при очень низких температурах. В результате вода превращается в однородную, как бы стекловидную массу без кристаллов. При таком способе замораживания целость живых клеток уже не нарушается и теоретически представляется возможность замораживать рыбу, перевозить ее в таком виде на любое расстояние, а затем оттаивать и оживлять...
      - Браво, браво! - Андрей захлопал в ладоши. - Я восхищен тобой, Виктор! Восхищен и пристыжен! Ведь я всерьез думал, что ты, зарывшись в свои иероглифы, совсем перестал следить за успехами науки. А между тем твои познания в области анабиоза делают тебе честь! Только все, о чем ты сейчас рассказал, имеет весьма отдаленное отношение к моей работе.
      - Тогда я отказываюсь понять тебя, Андрей.
      - Я считаю, что центр тяжести вопроса об анабиозе лежит в явлениях, связанных не с замерзанием, а с высыханием живого вещества. - Андрей говорил теперь серьезно, и з тоне его голоса звучала глубокая убежденность. - Впрочем, обе разновидности анабиоза сводятся к одной причине: ведь и процесс замерзания - это не что иное, как извлечение воды из клеток образующимся в них льдом. Ты, Виктор, уже сказал, что при замораживании организм может погибнуть oт разрушения клеток ледяными кристаллами, - и это справедливо. Но английский ученый Парке недавно нашел еще одну причину неудач, постигших исследователей холодного анабиоза. Именно она, эта причина, и сводила на нет все преимущества, которые давало мгновенное замораживание. Оказывается, при сильном охлаждении в межклеточной жидкости начинают бурно накапливаться электролиты, то есть соли, и это также приводит к необратимым изменениям в живой клетке. Так вот я подозреваю, что при потере влаги путем высушивания концентрация солей уже не действует губительно. Не потому ли сухой анабиоз так широко распространен в природе?
      - Знаю, знаю! - перебил Виктор Петрович. - Амебы, туфельки, даже коловратки, имеющие относительно сложную нервную систему, могут высыхать, а попадая вновь в воду, оживаю?... Семена растений сохраняются в сухом состоянии десятки лет и прорастают, оказываясь в благоприятных условиях... Луковицы степного мятлика можно высушить и хранить несколько лет в гербарии, но стоит их положить в воду, как они тотчас же дадут ростки... Изолированное и высушенное сердце лягушки, помещенное в питательную среду, восстанавливает утерянную влагу и начинает вновь ритмично сокращаться.
      Виктор Петрович прищурился и, не скрывая своего торжества, посмотрел на Андрея.
      - И, если мне не изменяет память, я берусь утверждать, что дальше этого опыты не пошли!
      - Совершенно верно, - спокойно согласился Андрей. - Вот поэтому меня и заинтересовала проблема полного обезвоживания тканей. И впереди я предвижу возможность высушивать и затем вновь возвращать к жизни даже сложные организмы.
      - Так! И ты считаешь это научной гипотезой, для доказательства которой стоит тратить время? - спросил Виктор Петрович.
      - Конечно!
      - Это не гипотеза, а фантастика! И я удивляюсь, Андрей, как некритически относишься ты к своему увлечению анабиозом. Ведь ты не можешь не знать, что даже опыты, которые я только что перечислял, теперь подвергают сомнению.
      - Знаю и это. Но тем более необходимо продолжать исследования. Любая гипотеза вызывает сомнения, и только смелость и настойчивость ученого-экспериментатора могут превратить ее в научную теорию.
      - Ну, предположим, что ты прав... - не сдавался Виктор Петрович, - допустим, наконец, что ты докажешь свою гипотезу. Но что это может дать практике?
      Нина слушала внимательно, посматривая на друзей. Она, честно говоря, не знала, кто из них прав. Она хотела верить Андрею, но солидность его оппонента отнимала у нее эту веру, основанную на одной симпатии. Это, конечно, странно, размышляла она, что Андрей бросает свою старую работу. Она ведь тоже слышала, что он добился больших успехов. Она внимательно следила за Андреем и старалась уловить в его голосе нотки уверенности. Ведь он часто говорил ей, что, если человек уверен в своих силах, - это уже половина успеха.
      - Ты спрашиваешь о практической значимости моей работы? Андрей взъерошил волосы. - Именно этим интересовались и члены ученого совета, когда утверждали план моей новой работы. И многие при этом скептически улыбались, точно так, как это делаешь сейчас ты. Так вот я ответил тогда, что если заглянуть в будущее, то там рисуются интереснейшие перспективы. Мы сможем высушить любой орган даже теплокровного животного, вплоть до органов человека. Высушить так, чтобы сохранить целость всех тканей этого органа, и затем через неопределенно долгое время вновь вернуть его к жизни. Почем знать, какие еще неизведанные возможности откроются перед наукой, например перед медициной... Это, конечно, пока мечта, но разве она уже не начинает воплощаться в действительность? Вспомните, как много жизней спасла консервированная кровь. Но консервированная кровь имеет свои практические неудобства: ее нельзя, например, долго хранить. И вот появилась так называемая сухая плазма. Сыворотку крови выпаривали и получали кристаллы, которые можно хранить бесконечно долго. Достаточно такую сухую плазму растворить, и материал для переливания крови готов. И вот я спрашиваю себя: если есть сухая плазма, почему не может быть и сухой крови? Вы, конечно, знаете, что в наше время медицина уже владеет способами пересадки не только кожи, но и костей. И вот представьте себе, что мы получим, кроме сухой крови, также и сухие органы, например сухое сердце или легкое, сможем хранить их годами и в случае надобности заменить сердце или легкое умирающему человеку.
      - Вот это воображение! - не без иронии воскликнул Виктор Петрович. - Консервы из человечины, вяленое сердце! Только не кажется ли тебе, Андрей, что подобные шутки несколько, как бы это сказать, неприятны, что ли... Ведь они напоминают остроты гробовщика!
      Андрей сделал вид, что не понял язвительных восклицаний Виктора Петровича, и тем же серьезным тоном добавил:
      - Кроме того, я предвижу возможность зажечь искру жизни даже в твоей египетской мумии, дорогой Виктор.
      Виктор Петрович на секунду испуганно уставился на Андрея, потом встряхнул головой и расхохотался.
      - Да у тебя, батенька мой, в самом деле чудесная тема для фантастического романа!
      - Ты, наверное, хотел сказать: чудесная мечта. - Андрей говорил теперь в приподнятом тоне, немного волнуясь. - Что же в этом плохого? Мечта может воплотиться в фабулу романа или стать путеводной звездой для ученого-исследователя - это в зависимости от характера способностей. Ты, например, мечтаешь разгадать тайну деревянного сфинкса с начинкой из костей и сухой кожи египтянина, жившего три с половиной тысячи лет тому назад. Ради этого ты просиживаешь ночи напролет над причудливыми знаками, которыми покрыт древний папирус. И ты добьешься своего, потому что ты мечтатель! А я мечтаю о другом! Огромным, вечно таинственным сфинксом стоял перед человеком вопрос о том, что такое жизнь и в чем загадка смерти. Перед грозным взглядом этого сфинкса склоняли головы бесчисленные поколения людей. Потом нашлись смелые мечтатели, которые не побоялись подойти к этой загадке вплотную и стали исследовать ее кто скальпелем, кто микроскопом. Благодаря им мы многое узнали. Еще больше осталось непознанного. Но нет таких таинственных явлений, которые нельзя было бы понять. Разве эта мечта не стоит того, чтобы жить и работать ради ее осуществления?
      - Я всегда знал, что ты умеешь постоять за себя, - сказал примирительно Виктор Петрович. - Я ведь только отстаивал мысль, что ученому не следует браться за новое дело, не исчерпав всех возможностей в прежнем. Что вы думаете об этом, Нина?
      - Мне кажется, что Андрей Васильевич... - начала было она, но смутилась и закончила неуверенно, уже в форме вопроса к Андрею: - Я, конечно, мало разбираюсь во всем этом, но., может быть, Виктор Петрович прав и разумнее было бы продолжать старую работу?
      - Может быть, может быть, - согласился Андрей, думая уже о чем-то другом. Он посмотрел на часы.
      - А мы с вами засиделись, Виктор Петрович!
      Уже темнело, когда друзья шли на железнодорожную станцию. Мокрая высокая трава неприятно хлопала по коленям, а ветки яблонь, нависшие над низкими дачными заборами, задевали за шляпу и обдавали градом тяжелых брызг.
      Подходя к станции, Виктор Петрович неожиданно вновь расхохотался и, взяв Андрея за пуговицу, спросил:
      - Нет, это ты серьезно насчет мумии?
      - Конечно, шутя, а вот о сердце вполне серьезно.
      - Не сердись, Андрей, но не верю я в это, не верю.
      - Это как тебе угодно. И хотя я назвал тебя мечтателем, ты, видимо, не понимаешь, не способен понять, что мечта и действительность идут рука об руку.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      О загадочном переселении мумий, живых консервах, важном
      наччном открытии, и драме на берегу Нила
      Прошел почти год... Виктор Петрович был очень загружен своими обязанностями преподавателя в университете и только месяц назад смог вернуться к исследовательской работе. Он почти не выходил из музея, где в странном саркофаге из эбенового дерева лежала безыменная мумия. И вот сегодня, когда расшифровка древнего папируса приблизилась к концу, наконец, решил выйти побродить по городу.
      В сквере около театра не было ни одной свободной скамейки, и он несколько минут ходил, разыскивая себе место. Почему-то ему хотелось посидеть именно тут. Он устал от одиночества среди реликвий древнего Египта, и даже, если говорить по совести, ему немного надоела эта мумия, так долго занимавшая его воображение. Хотелось видеть людей, их лица, слышать говор толпы, шум большого города.
      Напротив сидели и весело смеялись две девушки, очевидно студентки, и Виктор Петрович вдруг вспомнил, что уже три дня не был в парикмахерской. Ему стало неловко и подумалось, что девушки смеются над ним. Чтобы скрыть неловкость, он стал бесцельно шарить по карманам и услышал легкий хруст бумаги, лежащей во внутреннем кармане пиджака. И воображение вновь перенесло его в далекое прошлое.
      Налетел веселый весенний ветерок, поднял облачко пыли на садовой дорожке... А Виктор Петрович видел иное. Перед его глазами - выжженная солнцем земля. Уже много дней дует хамсин - палящий ветер пустыни Сахары. Дует день за днем, поднимает тучи мельчайшей пыли, она покрывает сплошным слоем растения, постройки, одежду людей. В это время года, почти на два месяца, вплоть до нового разлива Нила, замирает жизнь в древнем Египте. Лишь чиновники - неутомимые и вездесущие сборщики податей - рыскают из селения в селение. Каждая вторая корзина урожая должна быть сдана в казну. И горе тому, кто не заплатит подати. Его хватают, кладут на землю и долго бьют плетьми и палками, потом связанного бросают в канаву. "Его жена и дети связаны перед ним; его соседи бросают все и бегут..."
      На раны несчастного оседает пыль, поднятая ветром пустыни, но никто не поможет ему. Ведь фараону нужно много богатств - он строит себе новую столицу.
      Летят, закручиваются, уносятся в небо пылевые вихри. Солнце висит во мгле, словно бубен из красной кожи гиппопотама. И уже с другой стороны доносятся глухие удары палок, свист плетей, отчаянные вопли истязуемых. "И оторви землепашца от труда его, и пусть он работает больше, чем могут сделать его руки..."
      Ведь фараон строит новую столицу - ему нужно много, очень много рабочих.
      Но что за странная процессия движется по дороге? Впереди идут чиновник и жрец. Одежды их покрыты пылью, лица грязны, - эти люди идут издалека. В тесном кольце вооруженных воинов бредут полуголые рабы, на их плечах закрытые пологом носилки. Кто из знатных отважился путешествовать в это время года?
      Много таких процессий идет по дорогам из Долины Царей. В каждой процессии закрытые носилки. На носилках тяжелые саркофаги, з внутри мумии фараонов. Их погребения были разграблены в разное время, и теперь мумии переносят в новые гробницы, в месяц ветра и бурь, чтобы как можно меньше людей знало о втором посмертном путешествии властителей Египта.
      Странные процессии собираются возле дикого безлюдного ущелья. Отсюда отпускают чиновников, надсмотрщиков за рабами. Остаются только воины и рабы-носильщики. Дальше их поведут двое: жрец бога Амона и человек, на пальце которого сверкает перстень самого фараона - знак неограниченной власти.
      Когда солнце село за горы, обступившие ущелье, вспыхнули кровавым пламенем смоляные факелы. Длинная процессия тронулась в дальнейший путь.
      Впереди покачивается черная деревянная фигура шакала. Это бог смерти Анубис провожает души умерших. Затем идет вереница носильщиков, а за ними отряд воинов. Но нет здесь обычных для таких процессий плакальщиц, не слышно погребальных песен: надо хранить этот путь в тайне.
      Здесь, в пустынном ущелье, уже давно работают рабы-каменоломы. От зари до зари они выламывают из гор огромные камни. Надсмотрщик чертит на скале линию входа в будущую пещеру. Рабы медленно, с величайшим трудом высверливают в камне глубокие отверстия, вбивают деревянные клинья, затем долго поливают их водой. Дерево разбухает и рвет скалу, отваливается каменная глыба. Затем все повторяется сызнова. Так вырубаются глубокие гроты с подземными коридорами и узкими входами. Теперь работа уже закончена. Надсмотрщики ожидают обещанной платы, рабы - облегчения своей участи, а некоторые - наиболее усердные - долгожданной свободы.
      Погребальная процессия подходит к огромной скале, скрывающей от взоров наиболее глубокую часть ущелья. Дальше не пойдут даже воины. Они остаются, а рабы уносят носилки с саркофагами. Жрец и посланец фараона указывают им путь и торопят:
      - Помните: нужно закончить все до восхода солнца. Знайте: богатые дары ожидают усердных!
      Саркофаги внесены в пещеру, внутренние входы тщательно замурованы, а внешние завалены камнем. Замаскированы, заметены все следы работ.
      Теперь можно тронуться в обратный путь. Надсмотрщики, рабы-каменщики и рабы-носильщики идут вместе, и каждый мечтает о своей доле награды. Вот и скала, где у костров ожидают их воины фараона. Быть может, они дадут усталым вина и хлеба?
      Но что это? Зачем воины окружают пришедших и что это шепчет там жрец на ухо военачальнику?
      Подан знак, и поднялись, сверкнули при свете факелов серповидные бронзовые мечи. Крики ужаса и предсмертной муки огласили долину. Воинов много, они обступили тесным кольцом, руки их сильны, сердца словно из меди, а бежать некуда.
      Через несколько минут все кончено. Рядом с мертвыми рабами лежат мертвые надсмотрщики. Их также не пощадили бронзовые мечи. Теперь только два человека - жрец и посланец фараона - знают место погребения. А эти люди умеют молчать...
      Отряд воинов быстро исчезает, будто убегая от места страшной расправы. Там, где только что раздавались крики и лилась кровь, теперь вьются с противными криками птицы, питающиеся мертвечиной. А рядом в недрах скалы лежат саркофаги с мумиями фараонов, многие из которых умерли сотни и даже тысячу лет назад, так давно, что их имена уже стерлись из памяти потомков. Они пролежат здесь еще сотни и тысячи лет, и вместе с ними будет лежать мумия в саркофаге, сделанном в форме сфинкса из драгоценного эбенового дерева...
      "Но почему так громко кричат эти противные птицы? - думает Виктор Петрович. - Почему они кружатся над ним, опускаясь все ниже и ниже? - Вот одна сложила крылья и упала камнем, вцепившись острыми крючковатыми когтями в его руку..."
      Виктор Петрович даже отдернул с отвращением руку, - так ясно представил он себе эту картину. И сразу же вернулся к действительности, увидел сквер около театра, проносящиеся мимо автомашины. Только на скамейке напротив уже не было двух девушек, а рядом с ним сидела Нина и смеялась.
      - Виктор Петрович, вам не холодно? - она посмотрела на его тяжелое демисезонное пальто, и он впервые почувствовал, что весна на исходе и очень жарко.
      На Нине легкое платье, в руке папка с нотами и большая модная, но все же напоминающая о кондукторах трамвая красная сумка через плечо.
      Виктор Петрович не видел Нину больше месяца, обрадовался, начал расспрашивать о новостях, общих знакомых. На его вопросы она отвечала, как всегда, весело. Только когда он спросил у нее, как поживает Андрей, она недоверчиво посмотрела на него.
      - Я не видела его столько же, сколько и вас.
      - Как? И у вас он тоже не появлялся?
      Виктор Петрович откинулся на спинку скамейки и, в свою очередь, недоверчиво посмотрел на Нину.
      - Чем же это позволите объяснить?
      Нина торопливо встала:
      - Ну, мне пора!
      - Нет, нет, подождите! - И он усадил ее снова. - Я думаю, вам это будет интересно. Вот, полюбуйтесь!
      Он долго рылся в карманах пальто, потом вынул клочок бумаги и протянул ей.
      Нина сразу узнала размашистый почерк Андрея.
      "Виктор! Мы, кажется, давно не виделись. Если располагаешь временем, зайди ко мне в институт. Я угощу тебя твоей любимой воблой. Ведь ты так любишь ее к пиву. Андрей".
      Виктор Петрович в упор посмотрел на Нину.
      - Что же это? Конечно, я воблу люблю... впрочем, и пиво тоже, но при чем тут институт? Смеяться надо мной, когда мы не виделись так долго? И ни слова о деле, о работе, хотя он прекрасно знает, как я интересуюсь его опытами! Видимо, Андрей заработался и потерял счет времени. Ведь так недолго вообразить себя пионером освоения Марса и прислать записку с приглашением ловить рыбу в тамошних каналах. После фантазий о сушеном сердце от него всего можно ожидать. Знаете что? Надо пойти и пробрать его хорошенько за то, что он забывает своих друзей. Идемте в институт и устроим ему хорошую головомойку!
      Нина не ожидала такого предложения и поэтому немного растерялась. Она встала, испуганно отмахнулась от Виктора Петровича и даже отступила на шаг назад.
      - Что вы? Да я у него в институте никогда не была и... она посмотрела на кончики своих туфель, - он меня не приглашал.
      - Вот и хорошо, - неизвестно чему обрадовался Виктор Петрович. - Идемте!
      - Нет, нет, до свидания, - она опять протянула ему руку.
      Через несколько минут прохожие с удивлением наблюдали, как небритый человек, одетый не по сезону в плотное драповое пальто, тащил за руку упирающуюся девушку.
      Андрей встретил их в дверях лаборатории. Нина заметила, что он похудел и что в белом халате, в белой шапочке, надвинутой на лоб, походит на хирурга. В комнате, кроме Андрея, были два его ассистента.
      - Константин Сергеевич! - представил Андрей, и Нина пожала руку щуплому молодому человеку, тоже в белом халате. Через стекла очков на нее смотрели почти вдвое увеличенные темные глаза.
      - А это Верочка, - продолжал Андрей. Нина поморщилась от слишком крепкого рукопожатия высокой розовощекой девушки.
      "Так вот как она выглядит, лаборатория Андрея, - про себя Нина всегда называла его просто по имени, - вот где он пропадает иногда месяцами, заставляя ее волноваться". Что же, здесь не плохо. Напротив у окна стоит небольшой письменный стол и кресло. Рядом на тумбочке сгорбились два микроскопа. Посредине комнаты низкий белый стол, напоминающий операционный, и два больших аквариума. Справа у стены высокий белый шкаф, не то холодильник, не то термостат, и еще какой-то странный прибор: большой.стеклянный колокол и до десятка стеклянных сосудов соединены вместе стеклянным же змеевиком, а сверху увенчаны шкалой манометра.
      За стеной лаборатории, наверное, сад. Открытое окно почти наполовину заслонил раскидистый клен. Молодые ветви с любопытством заглядывают в комнату.
      Виктор Петрович начал агрессивно:
      - Позвольте дать объяснение, батенька мой. Во-первых... он многозначительно взглянул на Нину. - Во-первых, и даже во-вторых, что должна означать сия записка? - И он повертел перед глазами Андрея клочком бумаги. - Я привык разбираться в самых запутанных иероглифах, но тут все мои познания, весь мой опыт оказались бессильными.
      - Константин Сергеевич! - обратился Андрей к ассистенту. - Посмотрите, пожалуйста, как идет опыт шестьдесят седьмой... и, пожалуй, Верочка вам поможет. Ассистенты вышли.
      - Прежде всего я очень рад видеть вас, - начал Андрей таким тоном, как будто до этого ничего не было сказано. - Особенно вас, Нина! Вы у меня здесь самый неожиданный и самый приятный гость. И пришли как нельзя более кстати. Быть может, вы помните? Это было давно, у вас на даче. Мы тогда несколько повздорили с Виктором Петровичем на сугубо научную тему и пришли к выводу, что легче написать научно-фантастический роман...