В Японии есть Книга китов. Раз в год на торжественном ритуале уполномоченный японец раскрывает эту книгу и зачитывает имена китов, убитых японцами. Со второй половины семнадцатого века каждому убитому киту они давали имя и выбивали его на камне, потом завели книгу. Уполномоченный японец, осторожно перелистывая древние страницы, громко и торжественно зачитывает множество имен китов, употребленных человечеством для еды, лекарств, косметики, освещения помещений, корсетных креплений и так далее — японцы старались не оставлять отходов и использовали все, из чего кит состоит.
      Отдавая таким образом дань уважения самому крупному млекопитающему на планете, японцы нисколько не винились, в их ритуале больше гордости за существование рядом с исполинами, которых они смогли убить и съесть, чем сожаления.
      Неизвестно, знал ли о Книге китов тульский маньяк Овчар, заведя свою тетрадку с именами людей, мясо которых попробовал. При задержании в 1989 году он был ранен и жестоко избит, но, проведя в беспамятстве всего одну ночь в изоляторе, чудесным образом залечился, а санитары доложили, что Овчар повторял женские и мужские имена, пока бред не прекратился и он не очнулся, миновав кризис. Что интересно — после выздоровления Овчар с гордостью заявил следователю, что это души и кровь убиенных им и съеденных помогли ему выжить. Санитары же уверяли, что Овчар — настоящий оборотень, потому и раны его зажили как на собаке. В дальнейшем в специзоляторе Овчар вел себя обособленно, явно сторонясь душегубов, не осознающих могущества своих мертвых жертв.
      Узнав о Книге китов, Текила представила себе единение природы (зверя) и человека как обмен душами в момент убийства их друг другом, и перед нею возникла идиллическая картинка бесконечной воды, в которой киты и японцы плывут рядом. Она как раз заперлась в ванной, чтобы…

      Я заперлась в ванной, чтобы остричь волосы. Волосы сопротивлялись — выскальзывали из ножниц, а в дверь стучала мама. Она говорила о магнитных бурях, коротком световом дне, нехватке солнечного света и психиатре. В такой нервной обстановке приличного ежика не получилось. Выравнивать было некогда, я занялась разведением краски в стаканчике для зубных щеток. За дверью стало тихо, краски мне понадобилось всего ничего. Когда я открыла дверь с липкой массой на голове, мама сидела в коридоре на полу и смотрела на меня снизу. Я на всякий случай предупредила, просто озвучив ее вымышленные страхи:
      — Перестань орать, не то порежу вены.
      Мама встала, побрела за мной в кухню, монотонно разъясняя, что самоубийцы редко красят волосы перед… этим самым. Остричься в разных местах — это да, а вот развести краску, намазаться и выждать потом полчаса…
      — Это больше похоже на успокоительное действие, — разъяснила она, внимательно отслеживая процесс приготовления мною трехслойного бутерброда.
      Дождавшись, когда я широко распахну рот перед первым укусом, она пошла в ванную и скоро вернулась со своей зубной щеткой, демонстрируя ее черную щетину.
      — Ну убей меня чайником, — предложила я с полным ртом.
      Мама подошла близко и мазнула зубной щеткой по моей щеке. Я отталкивала ее руку и уворачивалась, стараясь не подавиться и спасти бутерброд от остатков краски на щетинке.
      — Почему ты своей щеткой не красилась?! Почему моей?.. — она завелась не на шутку, глаза потемнели, испуг в них испарился от колбасного духа.
      Мы потолкались в кухне у подоконника. Потом мама села за стол, взяла сухарик, посмотрела на меня оценивающе и спросила:
      — Можно забрать твои волосы? Те, которые на полу.
      Я опять чуть не подавилась.
      — Зачем это?
      — Соберу в холщовый мешочек, сделаю себе маленькую подушечку. Буду их нюхать вечером, когда метро уже закрылось и тебя может изнасиловать какой-нибудь частник. — Она подняла глаза на часы: — Сейчас половина десятого. Куда ты собираешься ночью с такой прической?
      Я тоже посмотрела на часы, подумала и разрешила:
      — Бери.
      И пошла в ванную промывать волосы.
      В раковину потекла темная вода с моей головы, я косилась на пол, на желтые пряди. Потом представила хруст волос в холщовом мешочке и толстого потного частника — почему-то рыжего, лет сорока — и содрогнулась от покрывших меня мурашек.
      А в зеркале над раковиной возник ужастик с темными остатками волос и черной полосой на щеке. Еле отмыла эту полосу.

* * *

      Байрон ждал меня у подъезда в отцовской «Тойоте». Я как следует замаскировалась — черные очки, черные губы в стиле эмо, кепка с козырьком, драные джинсы и шикарная кожаная куртка Мерилин с цепочками и заклепками.
      — Сними кепку, — заподозрил неладное Байрон.
      Я сняла. Я всегда его слушаюсь, это совершенно неразрешимая загадка моего организма.
      — Текила, ты остригла волосы? — подозрительно тихим и спокойным голосом спросил он.
      — Остригла. Для конспирации, — стараюсь не смотреть на него, но боковым зрением замечаю многозначительный кивок. И вдруг он выдает:
      — Где они? Где твои волосы, я хочу их забрать.
      Я растерянно заметалась глазами по салону.
      — Это не получится. Их взяла мама. Она сделает из них подушку. Маленькую… — уточняю я неуверенно, все еще опасаясь смотреть на Байрона.
      — Подушку?.. — прошептал он с ужасом.
      — Да. Это защита такая от предполагаемых насильников в автомобилях.
      Он опять кивнул.
      — А твои остриженные ногти мама не собирает? Чтобы сжечь их в полнолуние на болоте.
      — У меня нет ногтей. Я их грызу.
      — А на ногах? — не может успокоиться Байрон.
      — Поехали уже, — попросила я жалобно.
      И мы подкатили к «Чугунке» через полчаса полной тишины. Я осмотрела территорию вокруг. Кучка байкеров у мотоциклов, несколько дорогих иномарок, старый «Москвич».
      — На чем ездит наш дядечка, как думаешь? — спросила я.
      — Он живет в этом же здании, по делам ездит на такси или нанимает машину с шофером. Прописан в другом месте, у жены — «Ниссан», у дочки «Рено», у собаки прислуга для выгула. Я потаскался за ним полтора дня. Примерным семьянином его не назовешь, потому как ночевал он над «Чугункой», практически на рабочем месте — он совладелец клуба. Два часа назад сел в самолет на Варшаву. Готова?
      «Чугунка» светилась и гремела музыкой. У входа два охранника отсортировывали случайных людей.
      Я вышла из машины. Запрятала кепку в карман. Сняла очки, взъерошила черное непотребство на голове, прилепила над верхней губой металлическую каплю. Байрон посмотрел на меня снизу и одобрил кивком.
      — Я отгоню машину, как договорились. Войду в клуб через десять минут после тебя. Поднимусь в бар. Если что, сигналю на мобильник. Зачем ты остригла волосы?
      — Столько камер я нигде больше не замечала. Я должна быть как все.
      — Текила… — он замялся. — Деньги, конечно, большие, но если ничего не получится…
      — Получится.
      — Заказчики так засекретились, что ясно — им до нас нет никакого дела. Они уверены — через нас на них никогда не выйти. Если не получится, уходи гордо — на тебе ничего нет, кроме мобильника.
      Я вошла в клуб, нацепила кепку, выпила в баре сок, посмотрела на беснующийся народ, на диджея Кита и пошла в туалет. Все это — с низко опущенной головой. В туалете одна девушка блевала, а другая с черными подтеками под глазами сидела на полу у стены в полной отключке. Я залезла на подоконник, открыла вверху узкую форточку. Пришлось повозиться с механизмом, чтобы створка опустилась. Пролезала я на улицу ногами вперед. Стоя на наружном откосе, посмотрела вниз: не выше второго этажа, но если грохнуться, будет больно. Держась за открытую створку одной рукой, другой дотянулась до нижней ступеньки пожарной лестницы сбоку, всего-то и делов.
      По лестнице поднялась до пятого этажа. Вот он — критический момент. Закрыли или нет форточку в таком же туалете на пятом этаже? Повезло. Приоткрыта. Нащупываю ручку изнутри и открываю. Пролезая в узкое пространство, я восхитилась строением своего черепа — он сплюснут у висков. Что при моем маленьком весе дает неоспоримые преимущества перед другими форточниками. Что для нас, форточников, главное, — уговариваю я себя, обдирая голову, — главное, чтобы башка пролезла… вот так… и все дела.
      Осматриваю унитаз, биде и душевую кабинку. Совмещенный санузел, так сказать. Раздражающе чисто. Бритвенный прибор на полочке у зеркала. Сухое мыло в мыльнице. Прислушиваюсь у двери, открываю ее и тихонько выхожу в коридор небольшой квартиры. Кухня и спальня в одной комнате, прихожая отсутствует — несколько вешалок на стене коридора. Слабая подсветка под потолком в трех местах. Осматриваю шкафы. Пара костюмов, несколько рубашек, две коробки с обувью. На почти пустых полках обнаружилась упаковка презервативов, пачка жевательной резинки. Да уж. Уважающим себя форточникам тут, собственно, и делать нечего. Это логово явно не предназначено для постоянного проживания. В холодильнике — набор бутылок со спиртным. На стене — две головы. Кабана и оленя. Осматриваю стол, компьютер. Выдвигаю ящики рабочего стола. Аккуратно сложенная бумага, пустые папки. Ни одной фотографии, ни одной женской вещи. Включаю технику. Заставка на экране — немолодой мужчина с собакой, ружьем и убоинкой в траве. Улыбается. Пытаюсь войти в систему — «наберите пароль». Определяющий момент. Осматриваюсь тоскливо еще раз и звоню Байрону.
      — Он здесь не живет, ничего не получится, — говорю я в трубку, разглядывая большой диван и пол под ним. — Чисто. Пусто. Даже под диваном нет пыли. Не за что зацепиться. Нет еды, ни одной фотографии, ни одного грязного предмета. Я — пас.
      — Значит, тут у него что-то вроде рабочего офиса, — бормочет Байрон в трубку.
      Я его плохо слышу — музыка грохочет. Он уже в клубе.
      — Что я, офисов не посещала? Там найти ключевое слово легче, чем в квартире. Будем вскрывать?
      — А записная книжка? — Байрон не теряет надежды отделаться по-быстрому.
      — Отсутствует.
      — Газеты, журналы, реклама?
      — Ничего.
      — Что-то странное или необычное?
      Я задумчиво снизу изучаю мощный волосатый подбородок дикого кабана.
      — Трофейные головы животных на стене. Кабан и олень.
      — Вот видишь! — обрадовался Байрон. — Уже два варианта.
      — Не думаю. Нормальный мужик скорее назначит паролем место, где получил незабываемый кайф от такого убийства. Есть одна фотография. — Я сажусь к компьютеру. — Заставка на экране. Мне нужно… — Я задумываюсь. — Мне нужна кличка его собаки. Точно. Охотничья собака. Рыжий сеттер.
      — Перезвоню через минуту.
      — Он уже на связи, да? Твой заказчик?
      — Не нервничай, — строго приказал Байрон и отключился.
      Я сидела тихо, не двигаясь. Думала, как можно назвать такого великолепного ирландского сеттера. Мама против собак и кошек в доме. «Никто не смеет навязывать мне условия существования, — так, кажется, она выразилась, рассматривая серого котенка, которого я принесла в десять лет. — Никогда не буду использовать животных как игрушки или средство от одиночества и тебе не разрешу».
      В кармане куртки завибрировал телефон.
      — Клёпка, — сказал в трубку Байрон.
      — Не может быть, — я с сомнением посмотрела на заставку. Такая шикарная сука должна иметь царское имя.
      — Точно. Клёпка. Зарегистрирована. По паспорту — Клеопатра.
      — Это другое дело, — сказала я и набрала девять букв.
      Дальше все было просто: коды доступа — перекачка — подтверждение — выход из системы — ванная комната — форточка — лестница — туалет внизу — бар — текила.
      — Текила? А сколько тебе лет, девочка? — это бармен.
      — Пошел ты!

* * *

      В машине меня стало тошнить. На Байрона, как всегда после дела, накатила эйфория.
      — Мы никогда столько не отгребали. На что потратишь деньги?
      — Не знаю. Открой форточку, — я задыхалась.
      — Ты чего? — Он присмотрелся. — Чего такая бледная?
      Я вышла на мокрый асфальт. В мире явно что-то изменилось.
      — Байрон, сейчас у нас что? — спросила я, задрав голову вверх.
      — Сейчас у нас ночь, пятница на исходе, двадцать три часа, сорок три минуты.
      — А в природе?
      — А в природе у нас октябрь. Залезай в машину, простудишься.

* * *

      Час ночи. Если точно — ноль один час, ноль семь минут. Я стою у разложенного дивана. Мама запойно спит. На тумбочке — стакан с водой и пустая оболочка от какого-то порошка.
      — Мам! Мамавера!
      Она пошевелилась. Если это было снотворное, будить бесполезно. Я наклоняюсь и осторожно тащу к себе серый мешочек из-под ее подушки.
      — Не трогай, — сонно приказывает она, не открывая глаз.
      — Это что, мои волосы?
      — Не трогай. Ты выбросила, а я подобрала. Что случилось? — она садится и смотрит на часы в телефоне рядом со стаканом. Потом закрывает глаза. — Как добралась?
      — Байрон подвез.
      — Есть хочешь?
      — Нет. Мам, я…
      — У тебя ломка?
      — С ума сошла? Какая ломка?!
      — Ты трезвая?
      — Трезвая. Я лучше пойду. Спи дальше.
      — Если ты трезвая и не в ломке, почему не спишь?
      — Спросить хотела. Мой отец, он…
      Мама тут же меня перебивает — реакция на кодовое слово «отец» — и с монотонностью магнитофонной записи выдает бесстрастно:
      — Был разведчиком, погиб при исполнении, награжден посмертно. Тебе тогда было три года, ты ничего не помнишь.
      — Это я уже слышала. Есть что-нибудь новенькое?
      Она удивилась, открыла глаза и нащупала мою руку.
      — В каком смысле — новенькое?
      — Например… — я сажусь к ней на краешек дивана, — какое у него было задание и как он умер.
      — С чего вдруг такой интерес? — прищурилась мама и провела рукой по остаткам волос на моей голове.
      — Сегодня что-то изменилось в мире. Я подумала…
      — Ты раньше никогда не интересовалась подробностями.
      — Я была уверена, что это такая отмазка. Летчик, разведчик… В доме всего одна фотография подозрительного мужчины во фраке. Никаких семейных снимков, никаких документов о нем. А тут вдруг я подумала, что это может быть правдой.
      — Конечно, правда! — с непогрешимой честностью в глазах возмутилась мама. — Он выполнил задание, но был убит из-за контрабанды. Его контора решила дело потихоньку прикрыть и наградить отца посмертно.
      Я вздохнула и прилегла к ней. Мама укрыла меня одеялом.
      — Наркотики? — спросила я, зевая.
      — Что? — вздрогнула она.
      — Контрабанда наркотиков?
      — Ничего подобного. Он выкопал в тропиках Юго-Восточной Азии какую-то лиану… Нет, подожди, не лиану, а орхидею. Редкую орхидею, внесенную в Красную книгу. И пытался вывезти ее в Англию. Его убили в гостинице аэропорта и украли колбу с цветком. Больше ничего не пропало, представляешь, все шпионские микропленки на месте, а человек погиб из-за цветка. Говорят, это был последний экземпляр, больше такого никто не встречал.
      — Красиво, — киваю я. — Я что-то подобное читала. Покупаешь женские романы?
      — Могу точно сказать! — взволновалась Мамавера. — Ее название переводилось как «красная вагина».
      — Мама!..
      — Это правда. Можешь посмотреть в справочнике.
      Мне стало зябко. Не то чтобы моя Примавэра никогда не сочиняла, но она никогда раньше не ссылалась на достоверные факты. Факту существования орхидеи с таким названием, конечно, легко найти подтверждение, я нисколько не сомневаюсь. Просто раньше, когда Примавэра использовала… скажем так, некоторые условности и приближения к реальности, она любой ценой избегала фактов. «Не помню, забыла, это сложно подтвердить» и тому подобное.
      Я задумалась.
      — Он что, на своих шпионских заданиях искал редкие виды орхидей и потом нелегально их вывозил?
      — Понятия не имею. Мне намекнули в его ведомстве, что он имел пристрастие к подобного рода времяпрепровождению. Он… как бы это объяснить, любил пускать пыль в глаза. Особенно женщинам.
      — Тебе дарил?
      — Никогда. Орхидея — это почти животное. Некоторые виды питаются насекомыми. Ты знаешь, как я отношусь к животным в доме. А вот тебе собирался ее подарить.
      — Не думаю, что в три года я могла попросить в подарок орхидею «красная вагина», — осторожно заметила я.
      — И тем не менее именно ты попросила, чтобы папа привез тебе аленький цветочек. Мы с тобой как раз читали тогда эту книжку. Папа спросил, что тебе привезти из командировки.
      Я задержала дыхание.
      — Эта орхидея… она что — алая?
      — Не совсем. Концы трех ее вывернутых лепестков розовые, а внутренность темно-красная. Пестик укороченный и толстый как раз в верхней части цветка, похож на…
      — Не надо, — перебила я. — Меня тошнит от всего этого.
      — Странно для шестнадцатилетней девочки, — заметила Мамавера. — Не далее как позавчера я обнаружила в твоей комнате журнал…
      — Сейчас приду, — я вскакиваю и несусь в ванную.
      Подумать только — меня натурально вырвало! По-моему… ну да, первый раз в жизни. Если, конечно, не считать, что первые три года существования я не помню.
      — Что ты пила ночью? — спросила мама, когда я вернулась.
      — Сок. Знаешь, что такое «аленький цветочек»?
      Мама задумалась, потом кивнула:
      — Теперь я представляю его только орхидеей. А ты?
      — Это мак.
      — Мак? — мама удивилась так сильно, что растянула рот в улыбке. Она всегда при сильном удивлении так делает.
      Я вдруг подумала, что тоже иногда замечаю за собой странное подергивание лица при сильном удивлении или волнении. Сейчас, например, кусаю нижнюю губу. Волнуюсь из-за странной тошноты? Поверила в легенду о смерти отца? Киваю удивленной маме:
      — Да, тот самый мак, из которого изготавливают наркотики. В сказке мужик стащил для своей дочери редкий цветок с плантации. Естественно, владелец плантации за такое потребовал себе дочку мужика или его жизнь. С наркомафией, как ты знаешь, дела плохи. Дочка решила пожертвовать собой ради отца, отправилась на плантацию и уже через несколько минут пребывания там увидела сады райские и чудище безобразное, еще скатерть-самобранку и все такое. Музыка ниоткуда, эйфория… Я пойду спать.
      — Подожди, Лилит. Ты меня разбудила, чтобы спросить об отце?
      Она редко меня так называет. Полным именем.
      — Нет, конечно. Нужен он мне! Хотела попросить не будить меня с утра. Давай завтра ради разнообразия обойдемся без твоего показательного шоу с моим вытаскиванием из кровати, совместным походом в ванную, подгоревшими гренками и все такое. Расслабься. Ты нормальная мама.
      — Неужели? — взвилась Примавэра.
      — Ладно. Ты больше, чем нормальная. Не пьешь запойно и мужиков не водишь домой. — Заметив, что небольшой столбняк от моего последнего заявления грозит вылиться в истерику с упреками и обидами, я поспешно перешла к деловой части заявления: — В школу пойду к третьему уроку на контрольную по химии. Встану сама, так что спокойно поспи.
      И осторожно прикрыла за собой дверь.

* * *

      А что? Нормально встала. Под звуки тамтамов. Африканские племена так передают свои сообщения на дальние расстояния. Будильник я себе ставлю на компьютере. В доме нет нормальных часов. Вообще. Старые настенные с загробным боем — не в счет. Я их редко завожу. Так что при необходимости двое бодрых и в меру высохших африканцев бьют мне в тамтамы с экрана ноутбука и еще скалятся породистыми зубами — вставай, Текила!
      Я выпила крепкий чай, съела пару ломтиков сыра и три сухофрукта. Финики это были. Вполне прилично оделась, залезла на антресоли в коридоре и из своей секретной коробки из-под обуви достала парик. Минут пять цепляла его на голову. Получилось совсем неплохо. Как будто я остригла до плеч свои желтые волосы и выровняла их легкую волнистость. Стильно и скромненько — то, что нужно для химички.
      Опоздала минуты на две. Как раз успела открыть дверь химичке у кабинета.
      — Лилит у нас сегодня с челкой! — заявила с порога учительница. — И с новой стрижкой. А некоторые перед ответственной контрольной боятся даже голову помыть. Лилит сядет сегодня на первую парту и, учитывая ее отвращение к моему предмету, отдаст свой мобильный.
      Я с облегчением выдохнула: сегодня варианты контрольной были написаны на доске, а не индивидуально для каждого на листках. Мое постоянное место на последней парте меня бы здорово подвело. А попроситься в такой ситуации самой сесть поближе к доске значило вызвать сильнейшее подозрение и неусыпный контроль.
      Под сочувственный гул одноклассников я села за пустую парту и сидела, сидела, сидела с вытянутой рукой, пока химичка, хмыкнув, не подошла и не забрала из этой руки мобильник. Класс потихоньку затих. Я посмотрела на доску с заданием. Глубоко вздохнула и выпрямилась, расправив плечи. На всякий случай еще поправила пуговку на блузке.
      — Вижу, — сказал мне в ухо Байрон. — Срисовал. Готовь ручку.
      Я подвинула к себе листок бумаги и посмотрела на задумчиво уставившуюся на меня химичку. Конечно, ей не давал покоя «феномен Лилит», которая пишет контрольные и сдает письменные тесты на «отлично», а при устном опросе больше тройки с минусом не имеет. Я подкинула ей идею на тему боязни личного общения с преподавателем и нарвалась на регулярные насмешки по этому поводу. Придется сегодня для убедительности сделать несколько ошибок и не успеть все решить, а то в следующий раз чего доброго она меня обыщет.
      — А что у нас в пакете? — химичка подошла ко мне и подняла с пола пакет. Ни секунды не сомневаясь, полезла в него и достала кожаную куртку. Встряхнула.
      — Это моя! — встала Мерилин. — Я давала куртку Текиле на вчерашний вечер.
      — Твоя — значит, и валяться должна у твоей парты, — злорадно посмотрела на меня химичка.
      — Вы только что нарушили права свободного гражданина демократической страны. Досмотр чужих вещей без санкции, — говорю я, изображая досаду.
      — Чудненько! — заметила на это химичка, бросила пакет к ногам Мерилин и на некоторое время потеряла ко мне интерес.
      Я добросовестно записывала все, что надиктовывал Байрон, иногда в задумчивости щелкая два раза ручкой. Знак, что последнее нужно повторить. Из семи заданий пропустила два. Легкое последнее (якобы не успела) и одно из трудных. Химичка подходила изучать мою писанину три раза. Я, как могла, делала ошибки, потом нервно зачеркивала и вообще страдала вовсю. За пять минут до конца урока дверь открылась. В проеме какой-то мужчина поманил к себе учительницу, она подошла и с первыми его словами посмотрела на меня. Интересно.
      — Лилит, — сказала химичка, — тебя вызывают к директору. Положи контрольную на стол.
      Весь класс уставился на меня в ожидании. Уходя, я забрала телефон, пожала плечами и изобразила на лице полное недоумение. В коридоре ждали двое. Любитель белой кошки и неряха с перхотью на темном сукне пиджака. Мы спустились на первый этаж и пришли в кабинет директора. Директор вскочил при нашем появлении и даже подставил мне стул — ткнул его под коленки с таким рвением, что ноги подогнулись.
      Все уселись и сидели молча, пока директор на мой вопрошающий взгляд не объяснил:
      — Ждем Веру Андреевну. Твою маму. Без нее я не могу тебя отпустить с этими людьми.
      Мамавера пришла минут через десять. Застыла у порога, в полной оторопи разглядывая мою голову. Гости даже забеспокоились и поинтересовались, ее ли дочь в кабинете. Мама кивнула и уже с отрешенным лицом предъявила свои документы, двое мужчин в пиджаках — свои, директор нервно требовал расписку об изъятии ученика из учебного процесса, потом сдался, посмотрел на меня и укоризненно покачал головой:
      — Ну что ты еще натворила?!
      В легковушке Мамавера села рядом с водителем, а я на заднее сиденье между двумя мужчинами. Ехали недолго. И вот мы вчетвером уже в небольшом кабинете с видом из окна на кирпичную стену. Один из мужчин открыл принесенный ноутбук.
      — Начнем? — весело предложил другой и нажал кнопочку под столом.
      Вошли две молодые девушки.
      — Наружный осмотр несовершеннолетней Лилит Бондарь будет произведен в присутствии матери. Не волнуйтесь, — обратился он к вскочившей после его слов маме, — раздеваться девочка не будет. Осмотр сканером на чиповые устройства.
      Одна девушка достала небольшой приборчик с антенной, а другая присела передо мной и изобразила добрейшую улыбку. Начали они с туфель. Потом я встала, раздался писк прибора.
      — Где? — спросила улыбчивая девушка, держа сканер у меня перед грудью.
      Я показала на вторую сверху пуговицу, потом на правое ухо. Девушка осторожно вытащила камеру, а микрофон я достала сама и спросила:
      — Как вы узнали?
      Неряха довольно улыбнулся и кивнул на стену.
      — Твой дружок в соседней комнате.
      Девушки вышли. Мамавера обошла стол и наклонилась над трофеями, осмотрела их, не прикасаясь, и простонала:
      — Нет! Только не это.
      Мне стало жутко интересно. Не всякий обычный человек, даже работающий в крупной строительной компании, где кража информации дело обычное, может понять, что лежит на столе. Моя мама с первого взгляда поняла — что.
      — Но это же!.. — она посмотрела на меня растерянно. В этот момент чувство долга боролось в ней с родительским инстинктом.
      Инстинкт победил, она решила не вредить дочери, выдавая свое знание предмета, и продолжила:
      — Это же, наверное, стоит больших денег! Это плеер такой?
      Мужчины оценили ее отчаяние и снисходительно пояснили:
      — Нет, это видеокамера и приемник средней дальности действия, новейшая разработка, Сэ-Шэ-А, как говорится.
      — Подождите, минуточку, — теперь мама сопоставила наличие этих предметов у меня в школе и совершенно искренне попыталась найти объяснение. — Зачем это?..
      Неряха все оперативно разъяснил:
      — Ваша дочь и ее дружок, студент второго курса Политехнического Байрон Феоклистов, таким образом решали контрольную по химии. Лилит в классе, так сказать, а студент на улице в автомобиле с портативным компьютером новейшей модели. Я лично такую модель в Москве в продаже еще не встречал.
      Мама посмотрела ему в лицо, потом в лицо любителю кошек и растянула рот в кривой улыбке.
      — Вы привезли сюда мою дочь, потому что она списывала… — тут Мамавера замешкалась, подбирая правильное определение. Подобрала: — Нечестным образом путем обмана писала контрольную по химии? Да сейчас ученики пользуются для этого своими мобильниками! Сплошь и рядом!
      — Вот мы и подумали, зачем девочке такая навороченная система? А главное, — неряха многозначительно уставил указательный палец на трофеи, — такая дорогая и практически недоступная обычным людям?
      — Как вы нас поймали? — спросила я. — Вы что, прочесываете с антенной территории вокруг школ? Операция «антитеррор»?
      Агенты федеральной службы безопасности (именно это и было указано в их удостоверениях) посмотрели друг на друга и посетовали:
      — Мечтать не вредно, — заметил один.
      — Да, у ребенка явно завышенные требования к системе безопасности страны, — поддержал его другой.
      — А действительно, как? — включилась и Мамавера.
      — Да все просто. Мы ведем вашу дочь и ее друга с ночи. Эти милые молодые люди сорвали нам крупнейшую операцию. Годовая разработка пошла псу под хвост.
      Мамавера слегка побледнела. Над верхней губой выступили капельки пота. Я взяла ее за руку.
      — Не нервничай. Все в порядке. Поверь мне, все нормально. Через полчаса поедем домой.
      — А что у тебя с головой? — покосилась на меня мама.
      К моему удивлению, любитель кошек тут же с охотой ей разъяснил:
      — А это парик, уважаемая Вера Андреевна! Ваша дочь вчера для конспирации изменила прическу. Придала своей голове определенный стиль. Стиль посетительницы ночного клуба «Чугунка». И надо сказать, выдержала его в полной мере. Вот посмотрите, — он развернул ноутбук.
      На экране — запись из видеокамеры. Я сижу у барной стойки и пью сок. Рядом с тремя девушками. На головах у нас похожие зачумихи, только пирсинг в разных местах на лице, мы в куртках с заплатками или с бахромистыми украшениями. Учитывая затемненность помещения, нас весьма трудно различить.
      — Дальше — интересней, — пообещал любитель кошек и показал съемку с улицы.
      Я на пожарной лестнице. Потом стало еще интереснее. Я — в квартире. Потом я опять на лестнице, спускаюсь до второго этажа. В туалете камеры нет, я это точно знаю. Потом я у стойки бара, естественно, недовольная. Выхожу из клуба, иду за поворот. Все кино.
      Мамавера посмотрела на мужчин и заметила:
      — Плохая съемка.
      — А она нам ни к чему, уважаемая Вера Андреевна. Ваша дочь оставила отпечатки пальцев.
      Мама посмотрела на меня. Я посмотрела на настенные часы.
      Мамавера вздохнула и попросила:
      — Скажите же, наконец, что она натворила. Я уже поняла, что контрольная здесь ни при чем.
      И неряха с готовностью ей разъяснил:
      — Она ограбила одного не очень щепетильного в вопросах морали и права человека.
      — Ерунда, — сразу же отреагировала я. — Я скачала файлы из его компьютера на указанные коды.
      — Эти файлы содержали номера банковских вкладов! — подался ко мне через стол любитель кошек.
      — А мне по фигу, что они содержали! Я хакерю и получаю за это оплату.
      — Зачем ты говоришь такие вещи без адвоката?! — рассердилась мама.
      — Мне не нужен адвокат, — спокойно заметила я. — Человек, в чей компьютер я залезла, никогда не заявит о пропаже. Заказчиков никогда не найдут. Доказать, что я это сделала, невозможно. Да, залезла в чужую квартиру над клубом. Включала компьютер. Посмотрела, нет ли там интересных игр. Шестнадцать мне стукнет через неделю. Что? Поставите меня на учет в детской комнате милиции? Или предъявите суду свои секретные разработки по слежке?
      Мужчины переглянулись.
      — Твой напарник… — начал было один, но я тут же его перебила: