ПРО ВОСПИТАНИЕ

Воспитание – самая изумительная на свете штука. Человек может не любить прогулки на свежем воздухе, морщиться от Кафки в подлиннике и страдать диареей от сырков «РосАгро»… Да мало ли у кого какие предпочтения? Но вот воспитывать любят решительно все. Решительно. Некоторые увлекаются процессом настолько, что ухитряются вещать даже на смертном одре: дескать, неубедительно плачешь, сынку, поэтому обойдешься без мельницы и осла. Кота не обижай, поливай кактусы.

В принципе популярность процесса вполне объяснима. Указивка как явление имеет три неоспоримых преимущества: во-первых, бесплатно, во-вторых, при деле, в-третьих, бесподобно возвышает над реалиями. Последний пункт особенно прекрасен. В то время пока остальные томятся в неведении, ты паришь над человечеством, сбрасывая свои сакральные знания с частотой птичьего помета. Нехай подавятся, дети неразумные, а если чего не поняли, так мы еще какнем – чай, не зря гороху едено.

Казалось бы, в таком повальном, всеобщем знании, КАК ИМЕННО НАДО ПОСТУПИТЬ, должно быть всем нам счастье и благоденствие.

Фигушки.

К счастью, так замечательно и здорово устроен наш мир, что как бы вы ни увещевали соседского Тузика не гадить на половик, он все равно нагадит, да еще и тяпнет за задницу, чтоб не выступали.

Правильно. Знания, оторванные от ситуаций, не живут. Ты сначала выдрючи свою Жучку, а потом подступайся к соседским собачатам. Ну если, конечно, за то время, пока Жучка науку постигает, ты сам от собачьей темы не озвереешь.

Вот взять братца Фасолия, к примеру. Бывает кризис двухлеток, бывает кризис трехлеток, бывает кризис среднего возраста, и черт его знает, что еще бывает: вся жизнь – сплошные кризисы. У нас, естественно, все по-скромному, по-простому. Был трандец дому твоему, стало кранты мозгу твоему. Правильно, во-первых, дома все уже давно разломано, а во-вторых, растет моя дитятка. К сожалению, вырастание я успела поймать довольно поздно. Это другие там по Зайцевым или штангенциркулям. А у нас: «Мама, это не съедобно. САМА ЕШЬ, СКАЗАЛ!!!» Прослезившись от умиления (все-таки после «сказал» «суки» не последовало, а это уже прогресс), принялась названивать по подругам.

Что я там говорила? Воспитывать любят все? Правильно я говорила.

– Ну и что же, что не слушается? Это не повод орать и бить. (Таня™)

– Надо объяснить, почему он не прав. (Маня™)

– Запугивать милиционерами нельзя, вырастет с комплексами. (Лиза™)

– С ними надо действовать наоборот. Не хочет надевать майку, ну ты и говори: «Не надевай, сынка, майку». Из духа противоречия выполнит. (Света™)

– Когда дети катаются по полу, нужно не обращать внимания и уходить в сторону, ожидая, пока они сами встанут. (Люда™)

– Сама сволочь и дитя такое же, его пожалеть надо – это ж какая судьбина выпала. (Бабушка™)

Бабушка, кстати, первой поимела. После того как Ф. ткнул в нее отломанной от ее же радио антенной, «пожалеть унучка» не получилось. Впрочем, наказания не было. «Он маленький неслушник, нечего его валтузить, ты лучше на словах объясни».

Неотвалтузенный внучок тут же просек фишку и на следующий день вмазал бабусе по кумполу автомобилем «фольксваген-пассат», модель 1:24. Нет, то, как бабушке голову йодом заливали, было ни фига не смешно.

А вот «процесс воспитания» выглядел презабавно.

Моя маман сидела перед Ф. на корточках и, делая скорбную рожу, приговаривала: «Тимочка, бабушке голову пробивать нельзя, ей, кажется, больно».

Ф. стоял напротив, изредка вздыхал и периодически интересовался, а дадут ли много конфет. Наконец, когда конфетный вопрос окончательно измучил родительницу, она изрекла сакраментальное:

– Дорогой, тому, кто пробивает бабушкам головы, много конфет не дают.

Занавес.

Но это все так… Затянувшееся вступление. То, что мои мамуля и бабуля просто лохушки от воспитания, – это и ежу понятно (посмотрите на меня, и вы поймете, об чем речь).

Я-то, Катечкина, – дело другое. У меня все ходят строем – коты по центру, мужья по стенке, а тараканы по плинтусам. Правда, все отчего-то ходят куда хотят, не совсем обращая на меня внимание, но это уже второй вопрос, и я над ним работаю.

Соответственно, когда число жалоб на Ф. перевалило критическую отметку, я решила взять бразды правления в свои руки. Книжечек почитала, подружек опять же обзвонила, валокординчику хлобыстнула для бодрости и стала начинать Новую Жизнь.

«Я умная, я добрая, я терпимая, я понимающая, я головка от х…» – как бы сказал мой дедушка, царствие ему небесное.

Доброта закончилась еще перед выходом на прогулку, как раз когда ребенок начал валяться по полу и визжать, что он не хочет одеваться. Нет, я старалась. Раза четыре поднесла его к окну и сказала, что на улице хорошо. Пару раз продемонстрировала новехонький снегокат на балконе (подарок свекра). Намекнула, что все детишки давно уже хавают сосульки и бесчинствуют в снегу. Кстати, под детишек мне даже удалось нацепить на Ф. колготки и один носок. Фортуна отвернулась от нас в тот момент, когда я наклонилась за рейтузами. Проявив недюжинную сноровку, младенец вывернулся и стал кататься по полу.

– Вот ведь су-у… существо, – сказала я куда-то в потолок и, недобро вздохнув, включила ускорение.

Через пятнадцать минут мы были на улице. Один из нас был зареван, но бодр, от другого несло смесью корвалола и суицида, а третий был железный, и ему было по фигу (к сожалению, я о снегокате).

Как вы понимаете, все бодрое и все железное легко находят общий язык, поэтому, когда дитя плюхнулось на снегокат на асфальте (у нас двор отлично чистят) и приказало мне: «Вези биста!» – я не особенно и удивилась.

Опять же, заметьте, поначалу я была правильная и терпящая. И о том, что мама не лошадь и по целине не пропрет, я сказала только после того, как было озвучено следующее:

а) по асфальту снегокаты не катаются;

б) до горки совсем недалеко и можно ножками;

в) предложила Ф. самому попробовать провезти агрегат.

Нуда… дальше взвизгнула про мама не лошадь. Тоненько и с каким-то подвывом в концовке. На что оно мне сказало:

– Мама каова. Я ему ответила:

– Каовий сын.

После чего он мне велел:

– Вези биста!

Я ему объяснила, что биста только пендаля.

Он мне заявил, что «бить низя».

Я была вынуждена включить ускорение и проперла его по асфальту не хуже трех десятков передовых колхозных кобыл.

Единственное место, где удалось немного отдохнуть, – это сама горка (да и то если считать отдыхом подъем пятнадцати кил дитятины и семи кил железа)…

«Зато на воздухе, – успокаивала себя я. – Ничего. Теперь мы ученые. Теперь я вынесу что угодно, пусть хоть землю ест».

За этими бесхитростными рассуждениями два с половиной часа пролетели как-то совершенно незаметно и настала пора собираться домой.

– Никачу! – взвизгнул Ф. – Никачу никак!

– Обалдеть, как удивил, – кисло отозвалась я. – А дома-то обед.

– Никачу-у-у обед! – еще громче взвыл Ф. – Гуять хочу-у-у!

– Но у тебя задница мокрая, – как-то уж совсем некстати вякнула я. – И вообще…

Перебирая в голове все возможные варианты, я остановилась на «духе противоречия». (Люда™)

– Знаешь, а пожалуй, домой идти не надо, – заявила я с каменной рожей. – Нет, не то чтобы не надо, а вовсе даже нельзя. И обедать тоже нельзя.

Может, это у Люды такие «противоречивые дети»… Вверенный мне младенец страшно обрадовался и побежал к горке. Ну да, другого и не ждали…

Съехав еще пару раз и мысленно пожелав Люде запора средней тяжести, я решила изменить тактику:

– Знаешь что, Тима, я иду домой. Ты как хочешь. Хочешь – со мной. Хочешь – тут сиди. Я в любом случае уйду.

– Никачу! – зарыдал Ф. и упал на землю. – Никачу, никачу, никачу!

Через тридцать метров стало очевидно, что никто за мной не собирается.

« Ни фига себе выдержка», – подумала я, а вслух крикнула:

– Я не сойду со своего места! Честное слово, не сойду!

Должно быть, Ф. этого не слышал (или не желал слышать), потому что не сделал даже попытки подняться.

Вздохнув, я присела на снегокат и закурила. Когда четвертая сигарета подошла к концу, стало холодно и голодно. Подлый Ф. стоял на горке и взирал на меня с видом победителя.

«А вот фиг тебе», – подумала я и перешла на нечестные методы.

– Слышишь, тебя дяденька заберет! – крикнула я неуверенно.

Ф. не двигался.

– Большой и страшный дяденька с палкой, – продолжила я.

Ф. не двигался.

– У него лопата и сачок. – Я перешла на визг. – И борода до самых… пяток. И еще он собак ест. И детей!

Должно быть, я здорово распалилась, потому что уже через пять минут мы обросли публикой. Общественность стояла неподалеку и, видимо, начинала делать ставки.

– Игрушки вышвырну. Машинку не куплю. Котов выгоню. К бабушке выселю. Конфет не дам. В гости не пойдем.

Ф. не двигался.

– Да бери ты его уже так, заболеет ведь, и сама синяя вся, – посоветовала мне какая-то старушенция. – Он в кого у вас таким стервецом?

– Говнецом! – рявкнула я на бабушку и пошла забирать свое добро.

Ф. ехал у меня на загривке, за спиной катился снегокат, сзади ржали общественники, и отчего-то хотелось кофе и повеситься.

Нет, даже не уделал.

Уел.

Увы, как всегда, уел…

ПАРШИВОЕ НАСТРОЕНИЕ

В преддверии потепления френдлента истекает насморками, пьет негрустин и жалится на тяжелую долю офисного работника. Не желая выпадать из коллектива, делаю официальное заявление: мы тоже не готовы к весне и у нас хандра почище вашей, офисной.

Всю зиму молила Бога, чтобы жир откладывался в сиськи. Как выяснилось, по вторникам у них не подают, и оттого вместо бюста Памелы Андерсон разжилась кругленькой плюшкой на пузе. Нет, если хорошенько постараться, плюшку можно вдохнуть. Только, к сожалению, «на вдохе» очень идиотская рожа выходит – как будто какая-то дура живот втянула.

Жир приключился из-за буржуйства. Вместо того чтобы лично гулять с Ф., нашла бабулечку. Через неделю выяснила, что с Ф. все в порядке, а сама я какая-то невыгулянная получаюсь. От нечего делать начала ездить с ребенком к своим бабушкам. Как оказалось, у бабушек, помимо газеты «Жизнь», занудства и звиздюлей, иногда дают блинков. Три недели блинной диеты – и результат налицо, то есть, тьфу ты, на брюхо.

Итого: на животе – плюшка, муж дразницца, все сволочи, а кто не сволочь – тот тварь, и я его убью.

А еще я, кажется, опять без сапог осталась. У людей ведь как? У них сначала гонорар, потом сапоги, потом счет за годовое электричество. Это у людей. А у меня гонорар приходит исключительно вместе с электриком, при этом электрик никогда не забывает захватить с собой разводной ключ. Лада, я умею делать недоуменное лицо и врать про керосиновую лампу. Только против разводного ключа это не аргументы. Так что, барышни, вы, когда пойдете себе сапожки выбирать, вспомните про моего электрика, пусть ему хотя бы икается, паразиту.

А еще у меня Ф. голый. Ну нет, не натурально голый, а местами. Сегодня производила смотр носков и убедилась, что эволюция все-таки существует. Если у нашего папиньки носки или разные, или с одной дыркой, то у Ф. все чулочное по одному и с тремя (!!!) дырками: на пятке, на большом пальце и на мизинчике. Про прочую одежонку страшно говорить. Умные дети, они как растут? Правильно, вширь и мозгами. А мое клопоногое знаете, как растет? Исключительно вверх и словесно. Ну, воопчем, логично: когда у тебя брюки до колена, ничего, кроме словесности, тебе не остается. «Ма-а-ам, дай киндеу, киндеу дай, ма-а-ам, ну дай киндеу-у-у-у, не качу спа-а-а-ать, качу киндеу-у-у-у, киндеу-у-у-у дай, сказал, киндеу-у-у-у!»

Сошлись на том, что я дала ему киндер и обещала еще пять, когда проснется. По счастью, память у нас отстает от роста, поэтому, когда он проснется, я дам ему по заднице за битое зеркальце и две котлеты за вредность.

А еще у меня фикус теперь. Давеча в магазине набрела на полку с цветами – и ну изумляться.

– Ты только посмотри, какой прекрасный умирающий фикус, – сказала я супругу. – Давай его купим. Он такой жалкий, что прямо как будто уже мой.

– Ты хочешь поучаствовать в его смерти лично? – осклабился супруг.

– Ничего я не хочу, – соврала я супругу и, подхватив фикус, направилась к кассе.

Теперь у меня есть еще один смертник. Что самое забавное, могилку ему выкопал Фасолий в тот день, когда залил горячим чаем мою узамбарскую фиалку (скажите мне, где эти Узамбары, и я уеду туда навсегда). Второй день я размышляю на тему, есть ли у фикусов карма и не испортится ли она от бывших фиалковых горшков. Должно быть, есть. Сегодня он потерял один лист из пяти возможных и вообще, кажется, кашляет.

Ну и хрен с ним. Зато опочит в комфорте.

И кто скажет, что я не добрая, я того убью, как сволочь из третьего абзаца.

А еще… а еще у меня ДР через каких-то два месяца. Клянчу на новый ноут – надо было еще в прошлом году начинать или еще успею?

Короче, у меня много, очень много всяких дел разной степени важности.

И жировая плюшка.

И хандра.

И фикус.

И поэтому мне хуже всех.

А кто скажет, что это не так, я его убью, потому что просто убью.

Ушла кипятить чай для фикуса.

ПРО ЖИВОТНЫХ И КОТОВ

Вообще-то я животных не люблю. Никаких. То есть нет. В детстве, конечно, любила и выпрашивала. Но в детстве все было по-другому.

Лет в семь я была барышня умная и не без фантазии. Поэтому первым экземпляром в моем виварии стал хомяк Никифор, по прозвищу Это. Это не стоило мне ни копейки: как выяснилось, подружку мою Машу надули и продали не «очень упитанного крыса», а слегка беременную хомячиху. Приплод пошел через несколько недель, немало расстроив Машиных родителей, перепутавших смертную агонию с родовой горячкой.

– Ты сразу маме не показывай, – учила меня умная Маша. – Сразу-то он ей, может, и не понравится. А потом ничего – привыкнет и даже полюбит. Если с ними заниматься, они через колечко прыгать учатся… кажется.

Уже через несколько часов выяснилось, что моя мама ни капельки не заинтересована в хомяках, а в цирковых хомяках в особенности.

– Это что это за грязная мышь? – спросила она и ткнула пальцем в коробку из-под обуви.

– Это хомяк Никифор, мама, – ответила я. – Если ты его чуть-чуть потренируешь, он научится прыгать через кольцо.

– Какое еще кольцо? – Мама нахмурила брови и приняла угрожающую позу.

– Г-г-горящее, – не моргнув глазом соврала я. – Мы его одеколоном обольем и подожжем.

– Хомяка? – изумилась мама.

– Нет, кольцо, – расстроилась я. – И вообще, не нравится хомяк – купи мне собаку.

Взвесив «за» и «против» и прикусив нижнюю губу от какого-не-скажу чуйства, родительница вздохнула и сказала:

– Путь это живет, но только как-нибудь так, чтобы на глаза не попадалось и не пахло.

– Конечно, мамочка, – отрапортовала ей я.

Через месяц стало ясно, что Никифор – по сути уникальное существо. Во-первых, он был абсолютно невидим, а во-вторых, смердел так, что родственники периодически спрашивали: «Кать, это у тебя живое или уже протухло?»

– Пока живое, – вздыхала я, к тому времени уже окончательно разочаровавшись в мышезаводстве.

Когда он не ел, он спал, а когда он не спал и не ел, то гадил и кусался, ухитряясь делать это одновременно. Беда закончилась в тот день, когда это помебелировалось очередной коробенкой для физзанятий. В одно прекрасное утро у Никифора приключился умственный коллапс: придвинув коробок к краю ящика, он сбежал в большой мир, предварительно пожрав бабкину рассаду на подоконнике. Больше мы его не видели.

Нумером два была черепаха Чубчик. В этой жизни Чубчик сделала только две неправильные вещи: она ухитрилась родиться черепахой и в момент продажи высунула свою зеленую башку не в сторону продавца, а вовсе даже в сторону покупателя.

– Ой, эта черепашка смотрит прямо на меня! – возликовала я и отдала двадцать рублей кассирше. – Пойдем со мной, глупенькая!

И она пошла, точно агнец.

Нет, в отличие от хомяка с Чубчиком никаких проблем не было, и мы вполне счастливо просуществовали до конца лета. Беда приключилась в тот день, когда мы с мамой улетали на Север. В суматохе, среди бесконечных сборов-паковок и вызовов такси, я просто-напросто забыла коробку с черепашкой на диване.

– Не переживай, – успокаивала меня по телефону бабушка. – Уж за рептилией твоей присмотрю.

«Присмотрела», засранка старая. Зимой, когда Чубчик впала в спячку, поднаторевшая на цыплятах бабуся решила, что животное издохло, и спустила его в унитаз.

– И не спорь со мной, она воняла, – отвечает она мне до сих пор, когда я пытаюсь обвинить ее в смертоубийстве.

Третьей была Бетька. Рыжий-бесстыжий мой эрдельтерьер. Про нее я ничего не хочу писать. Я ее любила, тринадцатилетней она умерла у меня на руках. Больше у нас собак не было и не будет – друзей не покупают заново. Увы.

Но я не о собаках. Я о котах, У меня к котам особое отношение. Вот уже пять лет я пытаюсь убедить себя в том, что их нет. Им, кажется, смешно.

Котами, как и всем тем, что отравляет мне жизнь, я разжилась стремительно. При знакомстве у супруга моего Дементия, окромя двух калеченых псин, имелась одна дрянная кошка по имени Касялик. Непонятно, отчего Касялика следовало считать котом и всячески закрывать глаза на его (ее) экзерсисы.

– Ну, Касялик он такой… ему все можно, – объяснял мне супруг, в то время как Касялик поедал похищенный из раковины антрекот.

– Что, даже не отругаешь? – удивлялась я.

– За что его ругать? Он маленький, – разводил руками супруг.

– Ничего ж себе маленький, цельный антрекот сожрал! – еще больше удивлялась я. – Сколько ему лет-то?

– Два с половиной годика всего… еще крошка.

Ясное дело, что большой швах для небольшой кисы случился сразу же, как только я переехала к будущему мужу и закрыла за ним (мужем) дверь. После первой же ворованной котлеты Касялик словил такой увесистой тапки, что долетел до прихожей со сверхзвуковой скоростью, выбив страйк из нескольких пар обуви на половичке.

– То-то. У меня не забалуешь! – погрозила Касялику я и отправилась смотреть телевизор. Через часок, порядком подуставшая от видеоряда, я поплелась в спальню, чтобы вздремнуть… Не тут-то было! Прямо из-под дивана вынырнули две тощие когтистые лапы, рванули меня за щиколотку и убрались восвояси еще до того, как я успела взвыть.

Выбить Касялика из-под дивана удалось только через полчаса, вооружившись пылесосом и шваброй. Проклятое животное ушло в глухую оборону и от страшной царапучей смерти меня спас только ковш водицы, вылитый в разгоряченную кошачью харю.

Зато уже через месяц Касялик научился растворяться в воздухе от одного косого моего взгляда, материализоваться на короткое «кыс» и кушать хлеб с помощью ножа и вилки. Да-да, своевременный пендаль – очень хороший педагог, и если котик хандрит – приглашайте.

В любви и идиллии мы прожили ровно год, до тех пор пока в одно прекрасное лето Касялик не исчез. Обыскав квартиру и до кучи обшмонав подъезд, мы пришли к выводу, что кошка вывалилась с балкона (для тех, кто не в курсе, восьмой этаж). Думаю, что именно в тот самый август слава местных сумасшедших закрепилась за нами навсегда. Каждый вечер начинался с того, что мы гуляли вокруг дома и орали: «Вернись, Касялик!» – а потом приходили к себе и уходили опять. Через три дня в мою измученную кошкопотерей голову пришла гениальная поисковая идея.

– Может, Дима, он днем боится вылезать, а как раз ночью-то и выйдет, – уговаривала я мужа. – Давай фонарик возьмем и сходим.

Эту ночь я буду помнить всю жизнь. На нас летели плевки, презервативы и пивные бутылки, над нами светила луна, а в кустах шарахались какие-то подозрительные тени. Под ногами мявкнуло, когда мне по кумполу шмякнул чей-то бычок и я уже почти собралась домой.

– Наш кот! – завопил супруг. – Гони его на меня.

– А ну пошел! – взвизгнула я и подпрыгнула от неожиданности.

Что-то маленькое и серое вырвалось вперед и побежало в сторону впереди стоящей машины.

– Касялик, это мы! Не бойся! – взревел супруг и побежал за существом. Теряя тапки, я понеслась за супругом.

– А-а, это на голову больные с восьмого этажа, – сказала чья-то форточка и плюнула еще один окурок.

– Сама придурошная, я кота ловлю! – крикнула я форточке на бегу.

Ловля котов продолжалась до четырех утра. Хвостатая тварь перескакивала из-под одной машины на другую и каждый раз норовила скрыться в подвальном люке. Наконец мы договорились, что муж будет гнать кота к помойке, а я дежурить у подвала «на всякий случай». У помойки его и сцапали.

Увы. Всю ночь пробегать под окнами и изловить соседского кота – это даже не тема для юморески. Хотя – чего уж там – поржали, конечно, от души.

На следующее утро было решено обследовать подвал и прекратить поиски навсегда. Устали.

Из подвала муж вышел с разбитой головой (задел какую-то трубу) и крохотным котенком на руках.

– Пусть теперь этот будет нашим котом.

– Пусть. Прохором назову, – вздохнула я. Касялика принесли в тот момент, когда Прохору вычесали блох и налили молока.

– Говорят, вы тут кота ищете, не вашей ли расцветки? – На пороге стояли рабочие и лыбились.

– Нашей, – вздохнула я, протягивая рабочим полтинник.

Так их стало двое. Ну да, первый так за час пообжился, что выкидывать его было как-то совсем и некрасиво.

Спустя месяц кто-то принес и посадил под дверь третьего. А чего там… тут, типа, всех берут…

Кстати, презабавно: после своего бейса Касялик потерял последние мозги и стал благонамеренным до тошнотиков. Целыми днями он сидел и урчал в потолок, не замолкая ни на секунду. Но более всего мне любопытно, как теперь чувствует себя тот котейка, которого мы всю ночь ловили. Впрочем, это уже тайна, покрытая мраком.

А котов я не люблю, да. Уж слишком хорошо помню бычок за шиворотом.

ПРО ПОФИГИЗМ

На днях вывела странную закономерность. Для того чтобы некоторые вещи процветали, достаточно положить на них с прибором. Причем чем больше будет прибор, тем краше будет процветание.

Вот взять хотя бы моих котов. Каждый раз читаю «Ру кэтс» и изумляюсь – чего только люди не делают ради собственных питомцев. И за кормами черт-те куда катаются, и хитрожопые блохочески покупают, и разве что усятки на плойку не завивают.

Честно говоря, в кошачью жизнь у нас было только два серьезных вмешательства: первый раз, когда мы выводили им глистов, и второй, когда хирургически избавили от непотребств (жестоко, но все-таки лучше кастрировать, нежели выкидывать на улицу). На этом мое влияние на котов закончилось и началось сплошное попустительство.

Нет, конечно же, кормим, когда вспоминаем. Когда не вспоминаем, животные вполне самостоятельно совершают хадж к мусорному ведру и набирают морду на остатках дитячьей пищи. К слову сказать, даже Рогозину далеко до кувшинного рыла нашего Васьла.

Без воспитания, конечно же, не обходится. Процесс напоминает обучение офицеров по политической части, когда одна сторона лениво зачитывает передовицу, а другая склабится в усы, размышляя, как бы устроить ночлег в холодильнике.

Из крайностей – тапочки. За четыре года совместного существования у меня развилась такая меткость, что впору менять ФИО на Зайцева Василия. Впрочем, животные настолько приспособились к вопросу, что успевают исчезнуть еще до того, как тапка взлетает в воздух.

И вот заметьте, при всем этом пофигизме и наплевательстве я нисколько не сомневаюсь что эти коты еще будут ссать под нагробие, чтобы им шорами икалось, паразитам.

Или вот, к примеру, цветы. Была у меня однажды то ли бегонь, то ли пеларгонь, то ли еще какое чудо-дерево. Прикупила по случаю за тридцать пять рублей – дай, думаю, озеленюсь на халяву. Из магазина росток приехал вполне себе бодрящимся и не без надежд. Это только потом я поняла, что первые две недели микрофлора думала, завянуть ей или не завянуть. На десятые сутки, невзирая на все мои страдания, растение стало напоминать гаванскую сигару или, если хотите, член Ильича.

– Что это такое тут у тебя загнивает? – Мама брезгливо ткнула пальцем в сморщенную коричневую закорючку и скривилась.

– Палисандер, – не моргнув глазом ответила ей я. – Дерево особо ценных пород.

– Ты по справочнику смотрела, может, ему какие-нибудь особенные удобрения требуются?

– Пациента спасет только воля к жизни. И вообще я за экстремальное цветоводство.

Рассерженная родительница отправилась домой, а мы с цветком остались наедине.

Когда последний жухлый лист упал на подоконник, а удобрения за этим не последовало, растение начало одумываться. Еще через три недели цветку стало совершенно очевидно, что в Катечкином питомнике палисандеры не в чести и все, чего можно дождаться, – плевка под корень, доброй порции табачного пепла и использованного чайного пакетика вместо подкормки. И что вы думаете? Приспособился, погань коричневая. К весне научился материализовать воду из воздуха, а к лету зацвел мерзкими вонючими бляшками цвета мышиной похоти. Собственно, оно бы и по сей день пейзажи отравляло, если бы мамахен не забрала его себе. И что вы думаете? Тварь моментально просекла перепавшее на ее душонку счастье и имеет маму по сей день: то ему от голландских удобрений плохо, то на подоконнике холодно, то бабушка, видите ли, косо посмотрела. Кстати, изучив справочник, родительница выяснила, что означенная трын-трава не цветет даже в своем родном Гондурасе, о чем и не замедлила мне сообщить.

– Ну, если бы не твое тлетворное влияние, он бы еще у меня и заплодоносил, – ответила я ей. – Всю зиму варенье бы жрали.

Или вот, например, эпохальное «Ф. и горшок». Не было у меня родственника, который не счел своим долгом сообщить, что он лично оправляется по назначению с трех месяцев, и все его знакомые дети оправляются с трех месяцев, а те, которые не оправляются, будут работать грузчиками и непременно сопьются. Не, я, конечно, рада была бы чудесным исходам. Ключевое слово «чудесным», так как все, кроме чуда, требует усилий и душевных затрат. Поэтому неудивительно, что вся моя горшечная доктрина свелась к двум вещам – оскандалившись по поводу неэкономности, я приобрела агрегат за сто долларов и объяснила Ф., чего с ним надо делать. Полгода ребенок понимал меня превратно: несколько месяцев нужник служил хранилищем для машин, потом из него пили сок, потом носили на голове для значительности. Но и тут лень взяла свое. Неделю назад чадо приперло сралку в укромный уголок и радостно надуло «куда надо». Теперь раз в день вполне самостоятельно опорожняется и разве что только не всегда попадает в цель. Но это уже мелочи, главное – процесс пошел, и пошел стороной.

Нет, конечно, далеко не все можно пускать на самотек. Но кое-что все же можно. Жаль только, что немногое.

ПРО ОБШЕСТВЕННОСТЬ

Сегодня я поняла окончательно: землю крутят не природные силы, а вовсе даже общественная мысль. Если завтра случится апокалипсис, мы не вымрем: останутся пыль, тараканы и… активисты. Впрочем, инсекты проживут недолго – уж будьте уверены, о них позаботятся: как минимум пересчитают и занесут в ведомость, как максимум – выведут на субботник в апреле.

Нет, «общественная деятельность» теоретически нужна и полезна: я тоже люблю чистые подъезды, пандусы и наличие бесплатной газетенки в ящике. Но это теоретически. Практически же умы, собранные в кучу, – это вовсе не гигантский мозг, а всего лишь очень большая куча. Третий год мне хочется издохнуть от синергии, и все никак не получается: ну не могу доставить им такого удовольствия. Когда придумаю, как можно опочить со вкусом, – непременно откинусь, но не теперь.

Вот, например, у вас в районе наверняка имеются палатки. Хлебные, овощные и сигареты-пиво-сдачи-нет-и-не-будет. У нас тоже были. Две. Одна у универсама, вторая у остановки. А теперь нет. И это вовсе не канзасское торнадо и не ураган Катрина. Ага. Армена, пиво и Тотошку уперли общественники. Причем произошло это настолько стремительно, что Армен не успел даже пукнуть, как оказался на пути в солнечный Ереван.

Как вы думаете, по каким соображениям это было сделано? Я вот лично уверена, что ребята просто захотели расширить мой словарный запас. Потому как «бодрофуячку» я придумала именно во время одиннадцатичасового похода к метро за сигаретами – ночные прогулки крайне располагают к словесности.

Впрочем, совсем скоро выяснилось, что моя «бодрофуячка» активистов нисколько не интересует и забота была вовсе не обо мне, а о местной молодежи.

– А чтобы они пиво по ночам не хлобыстали, – объяснила мне ситуацию местная бабулька «из сочувствующих». – А то ишь навострились: чуть что – в ларек.