А в Ленинграде шел снег. Вспушились голые ветви Александровского сада. Мягко выбелился ледок, стянувший сизые разводья Невы. Ударила петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен.

– Ким приехал!

Колпак Исаакия плыл. Медный всадник ссутулился под снежным клобуком. Несли елки.

– Дьявол дери… Ким!

– Здор-рово! Ким! Бродяга! Ух!

– Ну… здравствуй, Ким! Старина…

– Кимка! Ах, чтоб те… Кимка, а!

– Салют, Ким. Салют.

– Ки-им?!

– Братцы: Ким!

Билеты спрашивали еще от остановки. Подъезд светился у Фонтанки. Высокие двери не поспевали в движении. Билетерши снисходили в причастности искусству. Программки порхали заповедно; шум предвкушал: сняв аплодисменты, двинулся занавес.

– За встречу!

– Ким! – твой приезд.

– Гип-гип, – ур-ра!!

– Горька-а! Ну-ну-ну… – эть!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ти-ха! Ким, давай.

– И чтоб всегда таким цветущим!

– Позвольте мне себе позволить… э-э… от нашего… э-э…

– "Пр-риходишь – привет!"

– Ну расскажи хоть, как ты там?

– Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.

– Пойдем потанцуем!

Раскрывается свежее тепло анфилад, зеленая и призрачная нестеровская дымка, синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная белизна Грабаря, сиреневый парящий сумрак серовской балерины и предпраздничная скорбь Демона.

– Отлично выглядишь! ЗдОрово!

– Надолго теперь?

– Молоток. Завидую я тебе!..

– Ну ты даешь.

– Расскажи хоть поподробнее!

– Все такой же красивый.

– Что, серьезно?

– Одет прекрасно.

– Где? Ой, я хочу на него посмотреть!

Назавтра день был прозрачный, оттепель, влажные ветви мотались в синеве, капало с блестящих под солнцем крыш, девушки, блестя глазами, гуляли по набережным, и большой водой, фиалками и талым подмерзающим снегом пахли сумерки.

– Мощный мужик.

– Ну авантюряга!