Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Черный Ворон (№5) - Скитания ворона

ModernLib.Net / Детективы / Вересов Дмитрий / Скитания ворона - Чтение (стр. 5)
Автор: Вересов Дмитрий
Жанры: Детективы,
Остросюжетные любовные романы
Серия: Черный Ворон

 

 


Анатоль Петипа был для него постоянным раздражителем, но признаться себе в этом Нил никак не хотел. Хромой, отталкивающе некрасивый человек был при всем этом всегда душой общества. Петипа всегда знал все парижские новости и сплетни, непонятно было, откуда у него всегда свежая и очень точная информация. Он успевал бывать на премьерах, вернисажах, водил знакомства со звездами театральных и эстрадных подмостков. Последнее особенно ценилось среди девушек. Петипа приносил автографы и легко раздавал фанаткам, не прося ничего взамен. Свою фамилию он отрабатывал честно — не только не пропускал ни одной премьеры, но и часто помогал танцовщицам то деньгами, то связями. Нил как-то обмолвился, что его мать — солистка Кировского театра, и сразу авторитет его у Петипа заметно прибавился. Даже готовясь к занятиям, Нил ловил себя на мысли, что ведет внутренний спор с Анатолем. Порой лекции превращались в долгую дискуссию. Петипа был хорошо начитан, и по некоторым вопросам ловил преподавателя на недостаточно глубоком знании предмета. Это особенно раздражало Нила, советская высшая школа не научила его такому демократичному подходу к преподаванию. Часто спор так и не заканчивался в аудитории, и они продолжали его в привычной для Нила «Ротонде» за чашкой кофе или стаканчиком вина. Петипа не пил крепких напитков и не курил, аллергия на табачный дым у него была с детства, он и в непогоду предпочитал сидеть в открытых кафе. Его любили все: шикарно одетая элита и сомнительного вида личности находили какие-то дела с этим странным хромым. Нил никак не мог понять девчонок, которые вились вокруг урода и было заметно, что с некоторыми из них у него отношения более чем дружеские. Загадочные существа эти женщины...

Однажды Петипа заехал за какой-то книжкой к Нилу домой, и после кофе Нил обнаружил еще одно достоинство своего русского студента — Петипа прекрасно умел играть в шахматы, что и продемонстрировал хозяину, довольно красиво поставив мат. Рисунок Лиз, навечно поселившийся над диваном в гостиной, привлек его внимание.

— Неплохая работа для начинающего, — заметил он. — Но погрешностей в фигуре лошади много. Заметно, что художник не силен в анатомии этих прекрасных животных.

Нил кинулся на защиту милого сердцу предмета.

— Сам-то ты не рисуешь, критиковать можно все что угодно, — раздражался Нил.

— Нет, я не рисую, но лошадей, поверьте, знаю неплохо. В Нейи есть очень неплохой ипподром. Нил Романович, давайте съездим в воскресенье, уверен, вы получите большое удовольствие и публика там колоритная, с точки зрения французоведения, думаю, вам будет любопытно.

Нил как всегда хотел возразить, и как всегда согласился.

Пакет с компроматом на слушателей, подготовленный Нилом, был положен в пакет для передачи Ирине, но он все придумывал себе дела по дому, чтобы оттянуть встречу. Он даже забыл, что наврал Сесиль, будто идет на Мольера в «Комеди Франсэз».

— Что ты возишься? Ты опять хочешь опоздать? Это неприлично, тебя пригласили, дали контрамарку, а ты даже вовремя не способен прийти! — зудела она.

Нил почти бегом спустился по лестнице и направился по известному адресу.

Ира совсем не соответствовала его воспоминаниям. Джинсы и свитер, волосы, схваченные заколкой, зачесаны назад. Нил растерялся сразу. Целовать ее, или так в подобных случаях не делают? Все-таки прикоснулся щекой. Тон, каким его встретила Ира, сразу расставил все по своим местам.

— У меня мало времени, поэтому давай по-быстрому, я даже не успеваю сделать тебе кофе.

Она равнодушно взяла пакет и положила на туалет. Трудно было узнать в строгой девушке темпераментную, необузданную путану. Видеофильм первого свидания прокрутился в памяти со всеми подробностями. Нестерпимо захотелось опять увидеть ее тело и остаться. Нил стоял в дверях комнаты, той комнаты, где он был с ней, где они были вместе просто мужчиной и женщиной. Дикое желание вспыхнуло снова.

— Ну, что ты, Нил? Прямо вскипаешь на месте.

— Ириша, ну хоть полчаса, я просто умираю, ну сжалься над моими страданиями...

— Нет, дорогой — к жене, к жене и только туда. Не будем это обсуждать. Пока! Да, это тебе. — Она протянула ему пухлый конверт с рекламой страховой компании, он был точно таким же, как и в прошлый раз. — И не советую обращаться в бюро добрых французских услуг.

Весна в Париже больше, чем весна. Даже запущенные пессимисты испытывают, как минимум, мышечную радость, не говоря уже о романтическом настрое всех нормальных, переживших слякотную зиму.

Нил был нормальным, поэтому великолепные погодные условия и цветение всего, что может только расцветать весной, вызвали у него невосприимчивость ко всем прошлым и будущим неприятностям.

Школа готовилась к завершению семестра и к приему новых слушателей, составленная Нилом программа будущего курса была давно утверждена, лекции закончились. Выпускники уже месяц как разъехались, а похмелье после выпускного вечера забылось без следа. Сесиль была, наоборот, загружена по горло. Научная деятельность и перспективы, которые ей нарисовал шеф, заставляли ее засиживаться в лаборатории допоздна.

По вечерам Нил пристрастился играть на бильярде, а компанию ему составлял доктор Вальме — высокий, худощавый, с козлиной бородкой, сильно смахивающий на карикатурного дядю Сэма. С этим остроумным, профессионально обходительным человеком Нилу всегда было легко. Но еще больше бильярда Нил полюбил бродить по вечернему городу.

Он уже неплохо знал Париж. Прогулки с Петипа открыли многие не публичные, но увлекательные уголки старинного «сердца Европы». Нил частенько забредал в весьма нереспектабельные местечки, где обитали клошары. Их почти русские лица и почти русские выражения, словно магнит, притягивали Нила.

Однажды он познакомился с аборигеном парижского дна. Это случилось еще зимой. Шел снег с дождем, но старик — а Нил был уверен, что это был старик, — такой же грязный и замерзший как сопровождающая его собаченция, плелись по набережной. Старик был без зонта, он совершенно промок, но, казалось, погода его мало волновала. Он попросил Нила закурить, и Нил отдал ему начатую, но почти полную пачку «Голуаз». Как-то само собой они разговорились. И Нил прошагал за беседой до самой лачуги нового знакомого. Филипп оказался еще не старым мужиком. По дороге они зашли в кабачок, где пропустили по стаканчику, естественно, за счет Нила. Нилу было интересно слушать его неторопливую, живую речь, окрашенную необычными ругательствами, которыми он постоянно наделял свою верную псину. Она была всегда третьим собеседником в любом диалоге. Во всех своих речах Фил обращался за подтверждениями к своей Жажа. И та, подняв мордочку, выразительно смотрела на хозяина, поддерживая так его во всех спорах и не спорах.

После этой первой встречи, шагая по направлению к дому, Нил поймал себя на мысли, что завидует этому грязному, голодному, бездомному клошару, завидует его абсолютной свободе и в мыслях, и в поступках, и в любви.

Потом он долго не попадал в тот район возле моста Толбиак, но вспоминал эту встречу и корил себя, что никак не может выбраться навестить Фила и Жажа.

«Они тоже радуются весне, теперь им полегче станет, да и с ночлегом проблем не будет. Лето во Франции жаркое, а любая скамейка в парке — идеальная кровать в теплую ночь», — думал Нил. На вечер у него не было запланировано ничего важного, и он решил пройтись.

Ноги вынесли его на набережную Сены, он выпил кофе в любимом крохотном кафе на острове Сан-Луи, потом чесанул через Латинский Квартал, и вскоре уже шел по бульвару Распай.

Вечер был превосходен. В скверах цвели каштаны. Нил шел, насвистывая, складывая в уме письмо любимой, далекой Лиз. Он знал, что все равно никогда не напишет этого письма, не отправит его, потому что он не знает, где искать ее. Может быть, написать Гоше в Ленинград, попросить разыскать ее, все-таки, наверное, не так много в Академии Художеств студентов из Франции. Наверное, не стоит, скорее всего, Лиз давно сбежала от всех незавидных прелестей советского быта, а если и не сбежала, то вряд ли и вспомнит теперь, кто таков этот самый Нил, случайный попутчик, герой случайного романа. А если и вспомнит — захочет ли читать всю ту восторженную, влюбленную чушь, эти бездарные вирши, что так и роятся в голове?.. Между тем, чувства телеграфом отстукивали строчку за строчкой. Очень сильно хотелось любить и быть рядом с любимой, драгоценной и нереальной сильфидой, которая мелькнула в его жизни и навсегда осталась в ней...

Нил, одурманенный воспоминаниями, сам не заметил, как добрел до «Ротонды». Он оторопело поглядел на ярко освещенные окна, вошел, сел за столик и оглядел публику. В углу, составив столы, засела компания, как-то непривычно тихо было вокруг. Никто не обратил привычного внимания на его приход. Музыка была почти не слышна. Взяв бокал божоле, Нил поднялся и направился к ребятам, уже издали узнав почти всех сидящих вокруг стола, непривычно уставленного большим количеством бутылок.

— Что это никто не здоровается сегодня? И по какому поводу столь бурное начало вечера? Давайте, выкладывайте, жадюги. Что празднуем сегодня? — как-то очень громко прозвучал Нил.

Никто из тех, кто сидел спиной, не повернулся в его сторону. Анна, молодая певица из уже очень популярной группы, подняла на Нила глаза. Он сразу увидел размазанное от слез лицо и понял, что его тон был совершенно неуместен.

— Что случилось, ребята, извините, я сразу не понял.

Нил стоял со стаканом в руке, но как-то подозрительно долго никто ничего не говорил.

— В чем дело, Анна, ты объяснишь, в конце концов. — Очень неприятно стало на душе.

— Петипа умер, — тихо, почти одними губами проговорила Анна, и слезы уже в который раз за вечер хлынули, безжалостно смывая грим, вся женская половина присоединилась к ней, не скрывая и не сдерживая горя. Нил опустился на стул, очень медленно и аккуратно поставил стакан на стол.

— Как? — еле проговорил Нил, и опять схватил стакан со стола.

— Никто ничего толком не знает, но говорят, он покончил с собой в Москве, его нашли в служебной квартире. Тело привезут только в конце недели, там какое-то расследование, мать его вылетела в Россию... Он, он звонил мне три дня назад, поздравлял с премьерой, ничего такого не было, может только, голос был грустный, даже попросил выслать запись последнего концерта. Да, еще он что-то говорил про погоду, что в Париже весна, а в Москве еще зима и пошутил, что, наверное, в Москве круглый год зима и холодно. Попросил прислать посылочкой кусочек весны... Смеялся...

Нил встал и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Какое страшное слово — умер. После него всегда не получается говорить. Тысячи страниц написано о смерти, философских, успокоительных, поучительных, сострадательных — и все ложь. Смерть нельзя понять, нельзя объяснить, ее можно только ненавидеть. Страшнее всего быть к ней причастным. И Нил четко понял, что он и есть причастный. Оправдать себя хотелось больше всего на свете. То, что это мог быть несчастный случай, он не верил. Этот хромой, язвительный и некрасивый человек стал для Нила роднее родного. Вся их дружба была постоянным противостоянием, но никогда не враждой. Он любил его, и сам себе прежде никогда не хотел признаться в этом. Теперь, когда его не стало, Нил понял, что Петипа унес с собой частицу его самого, и там образовалась жуткая пустота, которая как в воронку затягивала его всего.

— Куда, мсье? Нил назвал таксисту адрес Ирины. Он поднимался по знакомой лестнице очень медленно, на площадке перед квартирой опять закурил, обдумывая предстоящую встречу и тяжелый разговор. Ненависть помутила его разум. Как лев перед прыжком, он не спешил заходить к своей жертве. «Она скажет все, я заставлю ее говорить, что бы мне это не стоило», — думал Нил.

Он нажал на кнопку звонка и не отпускал, пока окончательно не понял, что ему никто не откроет. В сердцах он двинул ногой по двери, и она неожиданно легко открылась. Нил через секунду стоял на пороге комнаты.

Ира лежала между тахтой и туалетом в узком проходе, пуфик был залит кровью, и все вокруг тоже было в крови, только на красном шелковом покрывале кровь была не видна, но Нилу показалось, что самым кровавым было именно оно, покрывало. Он не стал трогать тело и уже отступил назад, но взгляд его упал на зеркало, в раму которого был воткнут конверт со знакомой рекламной картинкой. Нил осторожно вынул его и быстро спустился вниз. Он прошел несколько улиц и только на Баляр взял такси. На набережной близ моста Толбиак Нил вышел. Меньше всего его сейчас волновала парижская весна.

В маленькой лавочке Нил купил пару бутылок вина и какой-то еды, а еще банку консервов для собак, проигнорировав вопросы любезной продавщицы на тему животных. Было почти темно, когда он подходил к барже. Свет, едва пробивавшийся из-за брезентовой шторки, немного успокоил его, грозное тявканье Жажа дало понять, что все дома, а его ждут здесь всегда.

Нил забрался на борт, и тут же дверь отворили. Жажа прыгнула на него, радостно тявкая, и он услышал долгожданную брань:

— Какого хера шляются по ночам, ни сна, ни покоя...

— Это я, Фил, не ворчи, я принес вина и еды, пошли ужинать, — отозвался Нил.

— Где мотылялся так долго, все баб трахаешь или уже мужиков? Учти, я педиков не выношу, так что если ты того, то проваливай сразу, вместе со своими объедками. Да дверь-то прикрой, не в Африке живем, ночью-то еще сквозит, а уголь и так в долг взятый, у Николя, он зверюга, больше в этом году, грозился, не даст, жидяра-мадьяра... Понаехало отовсюду шушеры, законов не знают, свои рисуют, но мы еще поглядим, по чьим жить будем. А, Жажка? Поглядим? — Жажа с собачьей нежностью глянула на хозяина, но все внимание ее было сосредоточено на принесенных Нилом пакетах со съестным. — А ты, я смотрю, влип куда-то. Рожа у тебя как картина Пикассо, можно на аукционе продавать, большие деньги выручим. Ну, что встал как конь перед заездом, давай пакеты-то.

Нил сел в нелепое кресло, сто лет назад украшавшее дом добропорядочного буржуа, и неизвестно когда притащенное со свалки.

— Ты выпей сначала, да и мне невредно, а то по весне я слабею обычно. А это что такое? Из собак, что ли, сделано? — вертя в руках консервы, прорычал Фил.

— Да нет, смотри, написано же — корм для собак, это я для Жажа принес, побаловать.

— Вот еще новости — эту проблядь баловать, она опять, паразитка, нагуляла, возись с ней. Рожать-то до сих пор не научилась, все мои проблемы. Да может они вредные какие, из химии, так пожрет и оттопырится, я лучше мадьяру на уголь поменяю. А Жажка нашего поест, оно вернее. Скажи, дура, правильно порешили?

Жажа уже сидела на своем месте за столом и беспокойно гремела миской. Нил положил ей шматок колбасы и взял стакан...

— Все спишь, люди давно по бабам разбежались, а ты прямо как паралитик, все лежишь, вон Жажка, и та на это дело падкая. А, Жажа, как тебе последний-то кобель, ничего? Духи-то в подарочек, жаль, не поднес, блохастый.

Жажа с животом, казавшимся больше ее самой, лежала в ногах Нила и смиренно принимала критику хозяина.

— Какой день сегодня? Давно я у тебя? — Голова раскалывалась строго по чертежу из учебника анатомии.

— Да, уже неделю. На вот, поправься, а то еще окочуришься, грех на душу брать не хочу.

Нил хлебнул из горлышка темной бутылки без этикетки, и сознание стало медленно к нему подползать.

— Поесть тебе надо, дней пять ничего не жрешь. Давай, я тут суп сварил, это первейшее дело, супа поесть, и без фокусов у меня. Давай, мать-героиня, садись за компанию.

Жажа не пришлось звать дважды. Так, втроем, как обычно, они уселись каждый на свое место. За едой уговорили бутылочку, потом явилась вторая...

— Фил, купи еще винца, последний раз, я не могу выйти, понимаешь, проблемы у меня. Я тебе уже говорил, хотя я не помню, что я тебе говорил, что нет.

— Ничего ты мне толкового не говорил, только понял я, что ты в мокрое дело влип. Может, тебя сыскари по всему городу вынюхивают, да ты не бойся, у нас тут все свои, если что, я тебя вперед них так перепрячу, сам не найду.

— Нет, никто меня искать не будет, не понял ты меня. Не убивал я никого, слышишь, не убивал! — заорал Нил, вскочив из-за стола и так испугав своим воплем Жажа, что она мигом прыгнула к хозяину.

— Не вопи, и так видно, что ты на это дело не способный, да и нес всякую чушь, понять ничего нельзя было.

— Не убивал... просто они умерли, — тихо произнес Нил и заплакал.

— Вот, развел мне тут бабью песню, ладно, давай деньги, схожу в последний раз. Собирайтесь, барышня, пойдем на прогулку.

Жажа и без его слов поняла все и стояла у дверей. Нил вывернул все карманы и наскреб еле-еле на одну бутылку.

— Да, не густо у тебя, парень, вот уж точно последняя получается, так что будем делать прощальный банкет.

— Стой, погоди...

Нил дрожащей рукой протянул Филиппу пластмассовую банковскую карточку.

— Точно не знаю, сколько там, но сними все. Знаешь, как это делается?

— Догадываюсь... — мрачно буркнул Фил. — Дело нехитрое. Цифры-то какие набрать, говори, запомним как-нибудь, а, Жажка?

Жажа молча вильнула хвостом.

Часа через два, показавшихся Нилу целой вечностью, они возвратились с трофеями. Филипп с ворчанием выгрузил из котомки какую-то снедь и не меньше дюжины бутылок. С ярких этикеток, словно со страниц «Мурзилки», Нилу улыбались рисованные яблочки, груши, вишенки.

— Это что за киндербальзам? — недоуменно спросил Нил.

— Сам ты киндербальзам, — пробурчал Филипп и добавил фразу, настолько русскую по сути, что Нил едва не расцеловал старика: — В угловой плодово-ягодное завезли.

Банкет продолжился, перестав быть прощальным...

— Совсем, что ли, ничего не осталось?.. Филиппушка, Христом-Богом заклинаю, купи еще выпить, мне не то, что по лавкам таскаться — с лежанки не встать, так ломает...

— Купи ему, купи, ишь прыткий какой выискался. .. А на какие шиши, все давно пропили...

. — Как все? Ты ж вроде говорил — сдача там оставалась, ты мне ее в карман положил вроде...

— Хватился! Мы и сдачу всю давно пропили!

— Ну, ты посмотри, пошарь там, может, за подкладку что закатилось. Душа горит!

— Душа у него горит! Ты погоди, вон, окочуришься от пьянки, в ад попадешь, там поймешь, что значит — душа горит... Верно, Жажка?..

Так ворча, верный Фил все же прошелся по карманам Нилова плаща, денег там не нашел, но конверт, который он вытряхнул со всем остальным содержимым, был явно не пустой, и чутье подсказало старому клошару, что там точно деньжата и немалые! Из трех тысяч франков он взял пятисотку и, прикидывая, как он выкрутится с вредоносной хозяйкой лавки, а она точно замучает расспросами, откуда у него такие деньжища, вышел под дождь. Жажа покорно побежала знакомым маршрутом...

— Все, хватит тебе, полных две недели прошло, ты совсем заспиртовался. Домой тебе пора. Да, вот деньги свои забери, прилично еще осталось, видно, неплохо сейчас учителям платят. — Фил протянул конверт Нилу. — Сейчас отварчик сделаю, лечебный, поправим тебя.

— Какие деньги, ничего не понимаю...

Нил, лежа на топчане, открыл конверт и понял, что совершил, наверное, главную ошибку в своей жизни. Кроме денег, он обнаружил сложенный вдвое лист почтовой бумаги. Ровным почерком, по-русски было написано то, что можно было уже считать смертным приговором.

«Дорогой братец Нилушка, спасибо за помощь, посылку с книгами я получила, вся семья выносит тебе благодарность. Дядя скоро будет в ваших краях, обязательно навестит тебя. Твоя сестра Нина».

— Письмо там еще какое-то, думал, может срочное что, да без очков ничего не вижу, надо очки, да где денег-то взять, вот от покойника, что прошлой весной выловили, подобрал, а они, заразы, не подошли. Совсем слепнуть стал, да может, и к лучшему — жизнь такая, что только слепым и хорошо, век бы не смотреть, все опротивело. Да и помирать скоро, а на том свете очки совсем не нужны.

— Заплати за уголь мадьяру, остальные возьми себе, купи очки все-таки, а то рай не разглядишь. — Нил положил деньги на стол, в открытую дверцу печки полетела записка Асурова.

— На, выпей, еще бабка моя снадобье это готовила. Сразу голова поправится. Ну и рожа у тебя, еще хуже, чем в первый день. Из-за письма, что ли? Может, помер опять кто, так на все воля Всевышнего, смертные все, человеки, а если человек хорошую жизнь прожил и не подлец, то и чего ныть, может ему там еще лучше, чем было здесь. Я даже думаю, что Жажка тоже, невзирая на свою проститутскую натуру, в рай должна попасть, потому что не подлая и преданная, предательства Господь особо ненавидит. А деньги возьму, только в долг, после зайдешь, я верну. У меня тут не гостиница, чтобы плату принимать. Скажи, Жаж, стоит одолжиться у хорошего мужика, ему чего-то не понравились деньги-то эти, а нам перекрутиться в самый раз. Да оставь ты свой глаз. Вечно к тебе какая-то зараза пристанет, да ладно, глаз не жопа, проморгаешься.

Жажа смешно вертела головой и внимательно слушала каждое слово хозяина и, будто согласившись, перестала тереть лапой загноившийся глаз.

Нил сел перед железной кружкой, наполненной ароматным настоем. Теперь никуда от них совсем не деться. Благодарность получил, да и гонорар за проделанную работу пропил — все как по-писаному. И всего-то два трупа. Готов, голубчик, приступить к новому заданию на благо Родине. Осталось только возглавить партизанское подполье, и памятник на родине под пионерский салют будет обеспечен. Надо что-то придумать, а дядю поджидать у окошка — ну никак не получится. Пора делать ноги. Но для начала — домой, сдаваться Сесиль. А там и подумаем, где отлежаться, в каком-таком медвежьем углу...

— Возьми на память, — Нил бросил на колени Филу шарф и свитер. — А то мне тебе и подарить-то нечего.

Филипп осторожно пощупал шарф, как-то особенно торжественно повязал его на шее.

— Жажа, вроде вещь дельная, думаешь, не надо отказываться?.. Беру, она одобряет.

Голос старого клошара предательски дрогнул, и он поспешил отвернуться, чтобы Нил не заметил его слез. Именно такой шарф — вязаный, длинный, красный — он получил от покойной матушки на пятнадцатилетие. С тех пор в его жизни было не так уж много подарков.

Пахло ладаном, справа от алтаря кто-то пел литургию, но Нил еще не мог видеть, кто. В храме никого не было, только мальчик в голубых джинсах и красной рубашке поправлял свечи, и было понятно, что он здесь свой. Но вид его как-то не вязался со всем, что его окружало. Нил, боясь шуметь, тихо продвигался к алтарю. Вдруг врата распахнулись, и батюшка вышел, тряся кадилом и громко читая молитву, он даже вздрогнул, взглянув на Нила, но тут же собрался и с какой-то Удвоенной силой в голосе продолжал службу.

Обладателем прекрасного меццо-сопрано, как ни странно, оказалась старушка, одетая в светское скромное платье.

После службы батюшка сам подошел к Нилу.

— Желаете исповедоваться? — скорее утвердительно, чем вопросительно пробасил он и, взяв Нила за локоть, повел вправо от алтаря...

* * *

Он тихо повернул ключ и, держа в руках еще на лестнице снятые туфли, проскользнул в квартиру. В спальне горел маленький свет. Нил тихо подошел к самой двери и заглянул. Сесиль стояла на коленях перед распятием.

— Пресвятая Дева, сделай так, чтобы он был живой, живой, я только хочу, чтобы он был, пусть не со мной, но был... Я виновата, я была плохая жена, я заслужила это испытание, но не наказывай его, я не могу жить без него, я люблю его. Только бы он нашелся, мне больше ничего не надо, — говорила Сесиль сквозь слезы.

— Прости меня, Се...

Но договорить он не успел, Сесиль повернулась и тут же потеряла сознание.

Он целовал ее неистово, до боли сжимая в объятиях.

— Прости, я, наверное, несносно пахну, ведь я клошарствовал Бог знает сколько.

— Я ничего не слышу, я люблю тебя, и пахни, чем хочешь. Господь услышал мои молитвы и вернул тебя ко мне. Больше мне ничего не надо.

У Нила все получилось, несмотря на двухнедельный запой. Сесиль опять плакала, но уже от счастья и полного удовлетворения.

— Завтра, мы обо всем поговорим завтра, а пока спи, все будет хорошо.

Последние слова Нил произнес не совсем уверенно. Ох, какое разное у них будет завтра...

* * *

Доктор Базиль подготовил необходимую справку для Школы, где было написано о заболевании г-на Баренцева и необходимости продолжить лечение в частной клинике за пределами Парижа. Сесиль завезла ее в Школу, тем самым избавив Нила от ненужных расспросов. Ему предстояло отправиться в родовой замок семейства жены, что в городке Камбремер близ Довиля в департаменте Кальвадос. Доктор согласился проводить Нила, да, у него как раз оказались там дела.

Три дня, пока решались все рабочие вопросы, Нил почти не выходил из дома. Все ночи они были вместе, что сделало Сесиль совершенно другой. Она перестала ворчать и привязываться по мелочам, наоборот, была молчалива и нежна с Нилом. Все сборы Сесиль взяла на себя и делала все необходимое без обычных упреков и указаний;

— Замки там плохо открываются, так что заедьте сначала к Доминик, она пришлет своего помощника, я уже позвонила ей, и она ждет вас. И вообще, Доминик и ее супруг — просто прелесть, что за пара, если тебе захочется, можешь с ними Дружить, но тебе решать, я ни на чем не настаиваю. Она немного странная, но очень добрая. Я буду периодически приезжать, так что не скучай. Телефон я смогу включить только через неделю, если что, звони от Доминик...

Дорога всегда успокаивала Нила, и чем дальше машина удалялась от Парижа, тем спокойнее становилось на душе.

— Москва-Воронеж... — пробормотал он, увидев в окне стремительно надвигающийся монументальный дорожный щит, снабженный надписью «Bien venue a Calvados»<Добро пожаловать в Кальвадос(франц.)>.— Хрен догонишь... А догонишь — хрен возьмешь... В кальвадосе утоплю...

— Нил, вы что-то сказали? — спросил доктор Вальме. Спросил, не оборачиваясь, но в зеркальце, расположенном над лобовым стеклом, Нил поймал на себе профессионально внимательный взгляд психиатра.

— Базиль, у вас сигаретки не найдется? Дорога долгая, всю пачку выкурил...

— Единственное оправдание вредных привычек, друг мой — то наслаждение, которое они даруют. Бьюсь об заклад, из трех десятков «раковых палочек», что вы высаживаете каждый Божий день, в радость не более трех штучек. Остальное — бр-р!.. Послушайтесь доброго совета и переходите на трубочку. Четыре раза в день после еды...

— Однажды мне предлагали перейти на трубку. Ничем хорошим это не кончилось... Что ж, Базиль, если кроме добрых советов вам нечего предложить мне...

— Отнюдь. — Доктор Вальме пошарил по приборной доске, повернул эбонитовый рычажок. Хорошая легкая музыка успокаивает нервы...

Салон «ситроена» огласился оркестровым проигрышем. Потом вступил мужской голос.

— Э си тю н'экзисте па... — немузыкально подпел доктор Вальме.

«Вот именно, — мысленно согласился Нил. — Если бы не было тебя, не было этой вольтанутой Сесиль со всей ее долбаной Францией, а главное — этого гребаного ГБ...»

Музыкальный редактор радиостанции был либо большим поклонником покойного Джо Дассена, либо большим лентяем — после философической песни про возможность несуществования любимой прозвучал бессмертный хит про Елисейские поля, а потом...


— Он не знал велосипеда,

Слепо верил в чудеса...


— Базиль, уберите! Выключите немедленно!..

Базиль пожал плечами, но радио выключил.

— Мы у цели, — доктор Вальме с довольным видом обернулся к Нилу. — Друзья наши предупреждены и наверняка ждут нас. Вы не представляете себе, Нил, какой умопомрачительный у них кокиль «Сен-Жак», этакие, знаете ли, гребешки с креветками, шпинатом, сыром грюйер... И с белым вином...

Доктор сглотнул набежавшую слюнку... Каменная кладка, вдоль которой они ехали последние минут десять, незаметно перешла в ограду. Нил краем глаза заметил натянутые поверх нее провода. Вскоре в ограде показались ворота — мощная стальная решетка, закрепленная на массивных каменных столбах.

Вальме свернул к воротам, притормозил машину на светлом бетонном прямоугольнике с начертанным на нем красным восклицательным знаком, высунулся в окошко и приветственно помахал рукой.

— Кому? — поинтересовался Нил. — Здесь же никого нет.

— Камерам слежения. Старина Бажан буквально помешан на всякой электронике.

— Как вы сказали — Бажан? Вроде, был такой украинский поэт.

— Ха, уж поверьте мне, наш Бажан — отнюдь не украинский поэт. Скоро сами убедитесь.

Что-то загудело, и ворота начали медленно разъезжаться.

Глава 4

КАМАМБЕР ИЗ КАМБРЕМЕРА

(1983)

— Агентов надо готовить своих, а не брать за задницу контингент из проколовшихся. Кадры должны работать за идею, из патриотических чувств, надо брать на ответственные задания только профессионалов. Я очень сомневаюсь, что Баренцев годится для выполнения серьезного дела, которое вы на него возлагаете. Он далеко еще не представляет всю меру своей причастности к нашей работе. Лучше оставить его в глубоком резерве. У меня по его поводу очень большие сомнения. Опыта-то никакого нет, а здесь специальная подготовка нужна. Но, конечно, не мне решать. Я только высказываю свои соображения.

Рашид Закирович, развалившись в кресле, отодвинутом от камина подальше, потягивал брусничный морс из большого хрустального стакана. Голые, волосатые со скрюченными пальцами артритом ноги он любовно пристроил на мягкой танкетке. Распаренное тело, замотанное в простыне, выдавало в нем человека, искушаемого обжорством и возлияниями, и уж точно не работника серпа и молота.

— Да, брось ты, Костя, дурь нести про гребаный патриотизм, и так с УОТом погорели на все сто, вон сколько наших из Франции выслали, да и тут головы все полетели, ты-то чудом остался и только благодаря тому, что Сам тебя из списка вычеркнул.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16