Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Рим или смерть

ModernLib.Net / История / Вершинин Лев Рэмович / Рим или смерть - Чтение (стр. 6)
Автор: Вершинин Лев Рэмович
Жанр: История

 

 


      - Вообще-то атаки на Веллетри я не исключаю. Разумеется, после тщательной рекогносцировки местности, - примирительно проговорил он. Однако поздно, скоро совсем стемнеет. Утро вечера мудренее, завтра и обсудим план дальнейших действий. - Он внушительно поглядел на Гарибальди. - А пока прикажите выставить посты и создать позиции для артиллерии. Я буду ночевать в доме старосты. - И он направился вниз, в селение, сопровождаемый адъютантом.
      Гарибальди угрюмо смотрел им вслед.
      - Да, послал нам господь командующего! - вздохнул Сакки.
      - Господь тут ни при чем, - отозвался Уго Басси, - его назначил триумвират.
      - Скажите лучше - Мадзини. И Саффи, и Армеллини ему в рот глядят, ответил Сакки. - Мадзини же в военном деле ни шиша не смыслит. Уверен, повоюй он вместе с этим чванливым бездарем хоть день, сместил бы его с треском.
      Гарибальди молчал. Он знал одно - пока Розелли будет составлять планы и накапливать силы, враг уйдет.
      Так оно и случилось. Когда утром берсальеры Манары вошли в город, они взяли в плен... четырех часовых, которых генерал Ланца оставил на крепостной стене. Они встретили берсальеров дружным криком: "Не стреляйте, не стреляйте! Мы сдаемся!" Главные силы неаполитанцев ночью незаметно оставили Веллетри. Солдаты сняли сапоги, офицеры - ботинки, обвязали копыта лошадей тряпьем и удрали, бросив все боеприпасы и снаряжение. Едва верховой гонец донес об этом Гарибальди, тот ринулся преследовать врага, не отступавшего, а просто удиравшего к морю, под защиту кораблей своего флота.
      Еще немного - и Сицилия, а затем и Неаполь будут освобождены и соединятся с Римом, радовался Гарибальди. Впереди их ждут нелегкие бои, но от разгрома врагу не уйти.
      Сицилию и Неаполь он освободил от власти бурбонов лишь одиннадцать лет спустя. А сейчас, на пути к порту Террачина, его настиг приказ Мадзини - тот отзывал Гарибальди в Рим. Австрийцы уже подходили к Анконе, грозя взять Рим в кольцо осады, французы хоть и не начинали пока военных действий, но и мирного соглашения не заключали. Тянули время. В эти тревожные для республики дни Гарибальди нужен ей, как никогда. Об этом Мадзини писал ему в теплом, пространном, на четыре густо исписанные страницы, письме. Что ж, он рад - наконец-то Мадзини оценил его по достоинству. Но уж теперь он, как только вернется в Рим, поставит триумвират перед выбором - либо предоставить ему полные военные полномочия, либо разрешить сражаться простым солдатом.
      Глава восьмая
      ПРЕДАТЕЛЬСКИЙ УДАР
      После поражения революции для Франции настали черные дни. Лавирон, недавно еще гражданин Франции, а теперь эмигрант, защищавший Рим от соотечественников, не зря жаловался тогда Герцену: "Падение, падение, мелкость во всех, во всем".
      13 мая все того же бурного, 1849 года, состоялись новые выборы во французское Национальное Собрание. Очень важные выборы - от их исхода зависела судьба двух республик сразу, Французской и Римской. Если победят правые, Луи Наполеон в союзе с самыми злобными церковниками, этот тщеславный, обуреваемый жаждой власти пигмей вскоре свергнет республику во Франции, а генерал Удино нападет на Рим. Ведь он спит и видит, как бы смыть позор недавнего поражения. Если же одержат верх левые, Французская республика устоит, а Рим заключит с ее посланником Фердинандом Лессепсом почетный мир. Такова была цена победы одних и поражения других.
      Победили правые. Крестьян, составлявших большинство избирателей, они запугали, будто левые хотят отнять у них землю, и те проголосовали за Луи Наполеона. Рабочие же, ремесленники, студенты перестали верить щедрым на посулы либералам, надоело их краснобайство, не подкрепленное делами. Они отдали свои голоса крайне левым - монтаньярам. Вот только из семисот пятидесяти депутатов в новом Национальном Собрании монтаньяров было всего треть. Зато это были не расчетливые политиканы, а люди, готовые защищать республику до конца. Стоял во главе монтаньяров Ледрю-Роллен, близкий друг Мадзини. Он прямо заявил: нового нападения на Рим мы не потерпим. Мадзини, после выборов испытывавший чувство уныния и горечи, снова воспрянул духом. Он верил, не мог не верить - в эти трудные для Римской республики дни Франция уже не будет среди ее врагов. Особенно его радовало, что переговоры с Лессепсом проходят успешно.
      24 мая Лессепс прислал Мадзини свои последние предложения. Он писал: "Коль скоро условия о временном размещении наших отрядов в двух районах Рима будут вами приняты, я готов включить в соглашение следующий пункт: "Французская республика защитит от любого иностранного вторжения территорию Римского государства, занимаемую сейчас ее войсками".
      Значит, и от Австрии! Лучшего и желать нельзя было. Мадзини тут же передал в Кастель Гуидо, где находился штаб генерала Удино и сам Лессепс, ответ триумвиров - условия Лессепса республика принимает и согласна подписать договор.
      Но в штабе Удино на старинной вилле Сантуччи, утопавшей в тени гигантских пиний, собрались и плели свои интриги против Римской республики злейшие ее враги. Ярые католики и монархисты, они заклинали Удино не верить ни единому слову Мадзини, этого фанатика, непримиримого врага церкви. Впрочем, Удино и убеждать не надо было, он и сам жаждал захватить Рим. Годы пребывания в парламенте научили его, однако, скрывать свои истинные намерения за густой завесой красивых туманных фраз. Лессепсу он сказал, что условия договора в основном приемлемы, остается уточнить отдельные пункты. Лессепс был счастлив, сбывается его мечта - Французская и Римская республики заключат мир и потом совместно дадут отпор Австро-Венгрии. Она, а не Рим - истинный и давний враг обоих государств.
      Наконец в полночь Лессепс, довольный исходом разговора с Удино, вернулся к себе во флигель. День выдался жарким и влажным, в комнате было душно, Лессепс никак не мог уснуть. Он встал, подошел к окну, распахнул ставни. В комнату ворвался свежий ночной ветер, а вместе с ним бряцание сабель, цоканье копыт и стук подкованных железными гвоздями башмаков войско выступало в поход. Лессепс, как был в халате и домашних туфлях, выбежал в сад и помчался по аллее на виллу. Из ворот выехал новый отряд драгун, догоняя уже скакавший по дороге эскадрон.
      Взбираясь по мраморной лестнице, Лессепс повторял про себя: "Сейчас, сейчас я выскажу Удино, этой гиене в сахарном сиропе, все, что о нем думаю".
      А Удино уже спускался ему навстречу. В мундире, при шпаге.
      - Генерал, как понимать все, что происходит? - прерывающимся голосом обратился к нему Лессепс.
      - Я отдал приказ взять Рим штурмом, - невозмутимо ответил Удино.
      - Да, но ваши обещания?! Мы на пороге соглашения! - воскликнул Лессепс.
      - С такими людьми, как Мадзини, соглашений не заключают, они понимают только язык силы.
      - Отмените приказ, генерал!
      - Дорогой Лессепс, приказы не отменяются, - процедил сквозь зубы Удино.
      - Прекрасно! Тогда я сам, лично, предупрежу Мадзини о вашем предательстве...
      - Выбирайте слова, Лессепс. - В голосе Удино звучала угроза. - Уж не поскачете ли вы в Рим, господин посланник?
      - Вы не ошиблись, господин генерал! - ответил Лессепс.
      - Тогда я прикажу вас арестовать. Вы этого добиваетесь?
      - Только попробуйте!
      Лессепс повернулся и стал быстро спускаться по лестнице. Сошел в сад и направился к конюшне. Удино молча глядел ему вслед. Похоже, этот тип и впрямь помчится в Рим. Решать надо было мгновенно - привести свою угрозу в исполнение или отступить. Он отступил - отменил приказ. Арест Лессепса грозил ему большими неприятностями, ведь тот пока оставался официальным посланником Французской республики. Впрочем, менять свои планы Удино не собирался, хотел лишь выждать более удобный момент.
      ...В три часа дня 31 мая 1849 года триумвиры собрали Ассамблею на тайное совещание, чтобы либо принять, либо отвергнуть согласованные ранее с Лессепсом условия договора. Шесть часов заседала Ассамблея и наконец проголосовала единодушно - договор утвердить.
      В полночь Лессепс вернулся на виллу Сантуччи и попросил приема у генерала Удино. Светясь от радости, он протянул Удино подписанный триумвирами мирный договор.
      - Недостает наших двух подписей, - сказал он.
      Удино пробежал глазами текст договора, положил лист на письменный стол и ладонью прихлопнул его.
      - Благодарю триумвиров за приглашение поселиться на вилле Медичи в садах Пинчо. Это большая честь для меня. Но честь моей страны мне важнее. Я вступлю в Рим не гостем, а победителем, - набирая голосом силу, воскликнул он. - Вы превысили свои полномочия, Лессепс!
      Не говоря ни слова, Лессепс взял воткнутое в вазочку гусиное перо и поставил свою подпись.
      - Я возвращаюсь в Париж, - сказал он. - Доложу Луи Наполеону о ваших кознях.
      Лессепс не знал, что еще тремя днями раньше из Парижа был получен приказ вернуть его на родину - мирная миссия закончена, слова больше не нужны, пришел черед заговорить орудиям.
      Удино торжествовал. Настал его час, теперь он сможет рассчитаться и с этим наглецом Лессепсом, и с Римской республикой. У него уже не десять тысяч солдат, а вдвое больше, есть осадная артиллерия, саперы, а главное, есть конница. Он радостно потирал руки. Он отправит с нарочным ультиматум - либо Рим сдается без боя, либо мы начнем военные действия. Мадзини ультиматум не примет, но в этом и нет нужды: еще немного - и над Квириналом взовьется французский флаг рядом с папским.
      Рано утром 1 июня в Рим прибыл посланец Удино с письмом, запечатанным тремя сургучными печатями. Письмо это застало триумвиров врасплох и повергло в полную растерянность. Одним росчерком пера Удино отменял подписанный договор и объявлял о конце перемирия. Однако и тут он не обошелся без лицемерного великодушия, за которым скрывался коварный план.
      "Если ультиматум не будет принят и вы не сдадитесь, я начну военные действия. Но дабы живущие в Риме французские подданные могли спокойно покинуть город, я откладываю атаку до утра 4 июня", - предупреждал он.
      У триумвиров для подготовки к обороне оставалось неполных три дня. Рим снова оказался во вражеском кольце, рушились все прежние планы и надежды. А время не шло - летело. И только один человек в Риме мог совершить невозможное и спасти республику - Джузеппе Гарибальди.
      Узнав, что ему снова поручено защищать холмы Джаниколо, Гарибальди взорвался. Какого черта! Опять Розелли будет отдавать приказы и тут же их менять. Сейчас разумнее всего выступить всем войском навстречу французам, дать им бой в открытом поле. Там и коннице Мазины раздолье, и легиону обойти врага с фланга легче, ведь его волонтеры каждый кустик, каждое деревце, каждый холм придорожный знают! Так нет, Розелли решил защищать крепостные стены! А ведь это 19 миль в длину! И у нас всего-навсего восемь тысяч солдат! Да еще половина из них вчерашние ремесленники, виноградари, студенты. Французы их перемелют, как муку на мельнице.
      Вне себя от гнева он пишет Мадзини письмо, короткое и недвусмысленное:
      "Мадзини, вы спрашиваете меня, чего я хочу, и я отвечаю: республике я могу быть полезным только как неограниченный военный диктатор или как простой солдат.
      Выбирайте.
      Неизменно ваш Дж. Гарибальди".
      Своему гонцу велел еще передать: если триумвират не примет его условий, он сложит с себя обязанности командующего районом Джаниколо.
      Мадзини еще раз перечитал письмо, похожее скорее на ультиматум, и молча уставился в окно. По узким улицам галопом скакали вестовые, цепочкой тянулись солдаты, горожане сооружали баррикады из мешков с песком, бочек и связок дров. Римляне готовы биться до последнего. Все равно без Гарибальди город долго не продержится. Да, но попробуй его отговорить, он упрям, горяч и дьявольски самолюбив! Мадзини на минуту задумался. "Вот и взову к его самолюбию и гордости. И буду просить, а не приказывать. Только так можно его переубедить. Но как найти самые точные и нужные слова?"
      Такие слова Мадзини нашел - он умел в своих письмах обращаться к самому лучшему, что было в человеке.
      Когда гонец вошел в маленькую комнату одноэтажного дома на римской улочке делле Карроцце, Гарибальди, полуодетый, сидел на стуле. Военный врач Рипари обрабатывал ему рану. Морщась от боли, Гарибальди глядел, как врач осторожно отдирает прилипший к коже окровавленный бинт. Гонец остановился в нерешительности. Гарибальди поднял на него глаза:
      - Хотите записаться волонтером? - спросил он.
      За дни осады он привык, что к нему и днем, и даже ночью приходили люди всех возрастов и сословий с одной просьбой - принять их в легион.
      - Нет, я с письмом от триумвира Джузеппе Мадзини, - ответил гонец.
      - Наконец-то! - воскликнул Гарибальди. - Давайте его сюда.
      Гонец протянул письмо и хотел было уйти, но Гарибальди его задержал.
      - Подождите, может, я с вами передам ответ.
      Письмо было длинным, на двух листах, и звучало оно как исповедь:
      "Я с ума схожу от горестных мыслей. Мне даже хочется порой сложить с себя все полномочия и с ружьем отправиться навстречу австрийцам. Нет, так мы не спасем республику! Гарибальди, я на вашей стороне, и не моя вина, если ваш план контратаки штаб армии не одобрил. Поверьте, я устал от этих бесконечных препирательств, игры честолюбий...
      А теперь вот и вы вздумали сложить с себя генеральские полномочия. В такой момент! Неужели вы оставите республику без вашего морального руководства?!"
      "Ого, да он меня в моральные вожди произвел!" - воскликнул про себя Гарибальди.
      "Скажите, что вам нужно для действительной защиты города, я все сделаю. Я исчерпал, кажется, все доводы. Но заклинаю вас, Гарибальди, спасите Рим и страну.
      Ваш Мадзини".
      Гарибальди был растроган - никогда прежде Мадзини не признавался в своей слабости и сомнениях.
      - Передайте Мадзини, я буду защищать Рим до последнего, - сказал он гонцу. И, обращаясь к Рипари, добавил: - Завязывайте рану покрепче, доктор, завтра нам предстоит тяжелый день. А сейчас - всем спать!
      Глава девятая
      ГЛАВНОЕ - ВЫСТОЯТЬ
      Спокойно спать ему не пришлось. Под утро в комнату с криком: "Французы напали на нас!" - ворвался Франческо Даверио.
      Итальянская пословица гласит: "Волк меняет шкуру, но не повадки". Генерал Удино вероломно начал наступление за целые сутки до истечения срока ультиматума...
      Ночь со 2-го на 3-е июня выдалась темной и ветреной. На всех четырех этажах виллы Памфили волонтеры спали, сложив ружья в пирамиды. Часовые у ворот парка уселись играть в карты, ведь раньше 4-го французы в атаку не пойдут.
      Они пошли. Бесшумно подкрались к садовой стене, сделали подкоп и заложили мину. Мощный взрыв потряс воздух, и в стене возникла огромная брешь. В нее и устремились французы. Часовые схватили ружья и стали беспорядочно палить во тьму. Несколько ударов штыками - и волонтеры замертво рухнули на землю. А французы уже с двух сторон подбегали к вилле.
      Римские берсальеры, разбуженные грохотом и пальбой, вскочили с постелей и увидели наведенные на них ружья и пистолеты. Лишь самым сметливым и ловким удалось выпрыгнуть через окна двух верхних этажей в сад. С криком: "Измена, к оружию!" - они помчались к вилле Четырех Ветров. Ее защитники успели разобрать ружья и встретили французских егерей огнем. Но французов наступала целая бригада, а обороняли виллу два батальона. По шесть французов на одного защитника виллы! Трижды сходились враги врукопашную, повсюду: в саду, у статуй и парапета, на мраморной лестнице валялись трупы. И некому было их убирать.
      Не помогла римлянам их беспримерная отвага - слишком неравными были силы. Только горстка храбрецов сумела пробиться к вилле Вашелло, последнему опорному пункту перед крепостными стенами. Если падет и она, французы ворвутся в город и захватят незащищенный правый берег Тибра. Тогда дни республики сочтены.
      Так бы и случилось, если б не Гарибальди.
      Едва Даверио его разбудил, Гарибальди вскочил и начал натягивать сапоги, проклиная Удино на чем свет стоит.
      - Беги в монастырь, буди волонтеров! - приказал он Даверио. Встретимся у ворот Сан Панкрацио.
      Однако волонтеры уже были на ногах. Их подняла с постелей артиллерийская канонада - это французские полевые орудия с захваченной виллы Четырех Ветров повели прямой наводкой огонь по Вашелло. Причудливой своей формой вилла эта напоминала бриг. Римляне потому ее и назвали "Вашелло" - корабль. Сейчас этот корабль попал в беду. Ядра и снаряды успели разрушить колоннаду и пробить дыры в массивных каменных стенах. Вилла окуталась густым дымом, и ее защитники через окна верхних этажей стреляли наугад по вспышкам вражеских ядер. Счастье еще, что с бастиона Мерлуццо эмигрант Лавирон, командир батареи, посылал снаряд за снарядом по своим соотечественникам, ставшим его врагами...
      С момента внезапной вероломной атаки французов прошло всего два часа, а французы уже заняли две ключевые позиции - виллы Памфили и Четырех Ветров. Чудом держалась только вилла Вашелло, но и ее французские батареи безжалостно и методично разрушали.
      Гарибальди стоял на самом верху бастиона Мерлуццо и рассматривал в бинокль позиции французов.
      - Генерал, - обратился к нему полковник Галлетти, - малейшее промедление нас погубит. Не отобьем виллу Четырех Ветров сейчас - вообще не отобьем.
      - Знаю, - ответил Гарибальди, - вот подвезут патроны, и начнем контратаку.
      Внешне он был совершенно спокоен, в нем словно копилась взрывная энергия для штыковой атаки, в которую он водил своих волонтеров сам. Он смотрел на виллу с уже разрушенными балконами и тремя огромными черными дырами на последнем, четвертом, этаже и понимал, как трудно будет взять ее штурмом. Мало того, что стоит она на высоком, поросшем деревьями холме, сама дорога от крепостной стены голая, без единого кустика. Да вдобавок узкая - одна повозка еле проедет. А дальше, за воротами виллы, - садовая аллея. Короткая, каких-нибудь метров четыреста, но все время вверх и вверх, до самой парадной лестницы. А еще надо выбить французов из всех четырех этажей. Такое и отборным частям едва ли под силу. У него же в отряде студенты, таможенники, юнцы из римских кварталов. Но виллу надо взять или погибнуть! Мы должны, обязаны показать всем, и врагам и друзьям, на что способны солдаты свободы. Или погибнуть. Это "или погибнуть" неотвязно преследовало его.
      Ездовые на мулах подвезли патроны и снаряды для батареи Лавирона. Можно начинать!
      Гарибальди вскочил на коня, поднял руку, крикнул:
      - Вперед, мои храбрецы! - и пришпорил коня.
      Из ворот Сан Панкрацио он вылетел на своем Уругвае первым, но уже неслись по каменистой тропе, обгоняя его, Даверио, Мазина, Биксио, верный Агуяр, уланы. Они неслись лавиной, и тот, кого настигала пуля, последним предсмертным рывком бросал коня в кусты, открывая тропу уцелевшим. А за штабом Гарибальди и эскадроном улан Мазины с хриплым криком "А, а-а!" бежали волонтеры, студенты, таможенники - весь легион.
      Конники, зарубив на скаку аванпосты французов, ворвались через каменную ограду в парк и поскакали по аллее прямо к вилле. "Аллеей смерти" окрестили ее в тот страшный день гарибальдийцы.
      На невысокой каменной ограде, опоясавшей парк, стояли огромные терракотовые вазы с апельсиновыми деревьями. Укрывшись за этими вазами, французские егеря и зуавы с двух сторон простреливали центральную аллею.
      Упал в траву сраженный пулей Даверио, еще ниже пригнулся к холке коня раненный в бок Биксио, осколком картечи сбросило наземь Мазину. Но уже набегали на французских стрелков волонтеры, поднимали их на штыки, кололи пиками, крушили прикладами. Вот уже Биксио, а за ним Гарибальди и уланы Мазины врываются на парадную лестницу, а оттуда на первый и второй этажи. Взметнулись сабли и обрушились на обезумевших от ужаса французов. Настал их черед прыгать через окна в сад, в горящие заросли дрока, на сломанные кусты роз и жимолости.
      Было семь часов тридцать минут утра, когда Гарибальди послал в Рим фельдъегеря с лаконичным донесением:
      "Вилла Четырех Ветров отбита у врага. Крайне нуждаюсь в подкреплении и боеприпасах.
      Гарибальди".
      В самом Риме с рассвета тревожно гудели колокола, заспанные горожане выбегали из домов и истово крестились. Они еще не понимали, что случилось, но знали - пришла беда.
      А по булыжной мостовой площади дель Пополо уже спешил к месту боя ломбардский батальон Лучано Манары. Осторожный Розелли разместил его на левом берегу Тибра - подальше от линии обороны. Ведь ломбардцы - самые опытные из солдат республики, и уж их-то надо беречь как зеницу ока и до последнего держать в резерве. Но Манара не стал дожидаться приказа, сам выступил на помощь легиону. Поход против бурбонцев вместе с Гарибальди не прошел для Манары даром. Теперь он готов был идти за "Корсаром" в огонь и в воду. Вместо королевского знамени с белым савойским крестом знаменосец батальона нес национальное итальянское знамя, а маленький оркестр играл гарибальдийский гимн. Впереди, освещая батальону путь, шли четыре факелоносца, и огонь вырывал из тьмы черные мундиры берсальеров. Римляне с робкой надеждой смотрели им вслед - может, и спасут Рим, да сотворит господь такое чудо.
      Не успел еще батальон Манары достигнуть холма Джаниколо, как французы двумя бригадами перешли в контратаку. Батареи тяжелой осадной артиллерии и мортиры перепахали снарядами и ядрами весь парк виллы Четырех Ветров, и только потом стрелки и зуавы повели атаку. Они бежали к вилле, стреляя из карабинов. Дважды сходились они с гарибальдийцами врукопашную на аллее смерти и дважды откатывались назад.
      Ряды защитников виллы таяли, погиб бесстрашный Энрико Дандоло, тяжело раненного Нино Биксио увезли в госпиталь. Он шептал в бреду: "Даверио, нас обходят с фланга, передай Гарибальди..." Даверио уже ничего не мог ни сказать, ни передать. Накрытый серой шинелью, лежал он на полу гостиной. Рядом лежал убитый взрывом ядра Перальта, ветеран-гарибальдиец. После очередного артиллерийского залпа французов на обоих мучной пылью оседала с потолка штукатурка. Возле убитых стояли Гарибальди и Сакки, безучастные к грохоту орудий и мортир. Сакки плакал, по-детски всхлипывая. Гарибальди крепился, но и он еле сдерживал слезы. Сколько их пока уцелело, ветеранов-монтевидейцев?! Медичи, Буэно, Сакки, Перальта, Агуяр да он. И вот уже нет больше и Перальты. Настал, видно, их черед. А ведь год, всего год назад, они высадились в Ницце! Полные надежды и веры в победу. Шестьдесят изгнанников, вернувшихся на родину!
      Гарибальди поднял глаза на Сакки.
      В тот же миг новый снаряд упал на крышу, пробил перекрытия, и на Гарибальди и Сакки обрушились куски дерева и обломки камней.
      Когда из защитников виллы в живых осталось всего четырнадцать, а на каждого - по три патрона, легионеры отступили к воротам Сан Панкрацио. Гарибальди, Сакки и Медичи покидали виллу последними.
      Уго Басси, который в маленьком домике у крепостной стены ухаживал за ранеными, вышел навстречу Гарибальди. Подошел к нему вплотную, перекрестил дрожащей рукой и сказал:
      - Генерал, молю вас, не искушайте судьбу. Снимите пончо, это же отличная мишень.
      Гарибальди печально усмехнулся:
      - Наверно, я и вправду заговорен от пуль. Трое моих самых близких друзей полегли сегодня, а я вот цел и невредим. Почему на войне всегда лучшие гибнут первыми, Уго?! Или это тоже милость провидения?
      - Не кощунствуйте, Джузеппе, - ответил Басси. - Господь кого больше всех любит, того суровее всего испытывает. Кровь мучеников оплодотворит древо итальянской свободы.
      - Сколько ее уже пролито, - прошептал Гарибальди.
      Басси хотел вернуться в дом, но Гарибальди остановил его:
      - Подождите, Уго, прошу вас еще раз, последний, быть моим связным.
      - Приказывайте!
      - Берите коня и скачите в город. Соберите студентов, добровольцев с баррикад, таможенников, фуражиров и ведите всех сюда. Мы должны отбить у врага виллу Четырех Ветров.
      Басси поскакал в город, а Гарибальди созвал штаб и отдал приказ готовиться к атаке. Мазина к этому времени уже успел сбежать из госпиталя.
      Час спустя вернулся Уго Басси и привел с собой всех, кого смог собрать. Теперь у Гарибальди было под командой две тысячи бойцов, кавалеристов, правда, всего пятьдесят.
      - Прикройте нас орудийным огнем, - обратился он к Лавирону. Главное, держите под обстрелом верхние этажи.
      - Постараемся, - ответил немногословный Лавирон и снова поднялся по земляным ступенькам на бастион Мерлуццо.
      Манара построил сильно поредевший батальон берсальеров и сказал:
      - Берсальеры, мы идем первыми. Задача проста - взять виллу или умереть. Помните, Гарибальди смотрит на вас, не посрамите Ломбардию! Разрешите выступать? - обратился он к Гарибальди.
      - Разрешаю, - ответил Гарибальди.
      Агуяр подвел ему коня, Гарибальди вскочил на него, поправил лихо заломленную набок шляпу и крикнул берсальерам:
      - Вперед, встретимся на вилле!
      Он выехал на открытую площадку перед Вашелло, выхватил саблю, и в ту же секунду, заглушая крик легионеров "Вива Италия!", с бастиона Мерлуццо грянул мощный орудийный залп.
      Последняя, решающая атака началась. Впереди неслись Гарибальди и уланы Мазины. Неудержим был их порыв, и ничто: ни бешеный ружейный огонь французов, ни картечь - не могло их остановить. Через кустарник и заросли мирта, через трупы, через раненых, своих и чужих, с двух сторон прорвались они к парадной лестнице виллы Четырех Ветров.
      Со всех ступенек лестницы, из окон, заложенных мешками с землей, на них обрушился град пуль.
      - Рассыпаться цепью! - крикнул Манара берсальерам.
      И вот уже ломбардцы и отряд римских добровольцев во главе с Гаэтано Сакки начали обтекать виллу с флангов.
      У парадной лестницы осталась горстка улан со своим командиром Анджело Мазиной. Он пришпорил гнедого коня, вихрем взлетел по ступенькам лестницы на первый этаж и ворвался в главную залу. И здесь его и коня настигли пули французских снайперов, укрывшихся за мраморными статуями. Смертельно раненный конь рухнул на паркетный пол и покатился к стене, увлекая за собой уже мертвого Мазину. Но с двух сторон в залу уже ворвались гарибальдийцы, берсальеры Манары и римские волонтеры и схватились врукопашную с егерями и зуавами.
      А с бастионов римляне, неотрывно следившие за битвой, с криком "Победа, победа!" тоже ринулись толпой к вилле, на помощь гарибальдийцам.
      Полчаса спустя в парке и на вилле Четырех Ветров не осталось ни одного французского солдата.
      Рим ликовал. На площади дель Пополо, у Квиринала, монастыря Сан Сильвестро, ставшего казармой гарибальдийцев, римлянки обнимались с защитниками баррикад, а раненые подкидывали в воздух костыли и палки и кричали: "Удино, где же твои африканские львы?!" Триумвират готовил праздничную иллюминацию, Розелли - приказ о награждении отличившихся в боях.
      Глава десятая
      ПОСЛЕДНИЕ СЛАВНЫЕ ДНИ
      Не было иллюминации, недолго длилась радость. Виллу Четырех Ветров гарибальдийцы взяли, но удержать ее оказалось невозможно.
      Удино ввел в бой свежие силы, французы снова начали штурм виллы. Верхний ее этаж обрушился, две уцелевшие колонны рухнули в истоптанные виноградники и заросли мирта; парк и сама обгоревшая вилла окутались желтым дымом.
      К вечеру немногие уцелевшие гарибальдийцы отошли к вилле Вашелло. У стен виллы Четырех Ветров, в парке, на проклятой аллее смерти, навсегда осталось лежать до тысячи храбрецов.
      Мадзини прибыл на виллу Вашелло в самый разгар боя. Он стоял рядом с генералом Авеццаной и смотрел, как французские ядра падают на виллу Четырех Ветров, как рушатся стены, погребая под собой гарибальдийцев, как слабеет их ответный огонь. А французы волнами накатываются на превращенное в руины здание.
      - Если Гарибальди не удержит виллу, Риму не спастись, - сказал Авеццана.
      - Знаю, но честь Рима и всей Италии он уже спас, - ответил ему Мадзини.
      Теперь он воочию убедился - душа обороны Рима не Розелли, а Гарибальди.
      В сумерках бой утих - французы укреплялись на виллах Четырех Ветров и Валентини, а гарибальдийцы ждали их атаки, в этот раз уже на крепостные ворота Сан Панкрацио.
      До чего же поредели ряды защитников города! Самые большие потери понес принявший на себя главный удар гарибальдийский легион. Но и теперь римляне не собирались сдаваться на милость врага.
      Гарибальди со своим штабом разместился на вилле Саворелли, сразу за крепостными воротами Сан Панкрацио. Под грохот орудийных залпов решали, что предпринять в этом критическом положении.
      В строю осталось две с половиной тысячи волонтеров, из них треть раненые. Да и уцелевших почти некому вести в бой. За день у вилл Четырех Ветров и Валентини полегло больше ста офицеров, и заменить их некем. Предпримут французы новую атаку свежими силами - ворота Сан Панкрацио не удержать. Остается одно: взорвать их и погибнуть самим, но не сдаться врагу.
      Атаки французы, однако, не начинали. Победителей поразило и устрашило мужество побежденных. В этот роковой для судеб республики день, 3 июня, защитники Рима сражались не на жизнь, а на смерть, с бесстрашием людей, которым дальше отступать некуда.
      В последнем рукопашном бою за виллу Четырех Ветров был смертельно ранен семнадцатилетний гарибальдиец Энцо Феррети. Вечером того же дня отец Энцо, - грузчик, привел к Гарибальди в штаб младшего сына, тринадцатилетнего Марио.
      - Научи его, Джузеппе, отомстить за брата, - только и сказал он.
      Повернулся и пошел назад в свой римский квартал Трастевере.
      Мальчишка смотрел на Гарибальди с обожанием и тревогой.
      - Иди, Марио, к фуражиру, пусть выдаст тебе форму. Скажи, я велел, и Гарибальди ласково потрепал его по плечу.
      Марио радостно помчался в казарму. Гарибальди долго глядел ему вслед. Неужели и этому мальчишке суждено погибнуть? Неужели напрасны все жертвы? Нет, ответил он себе, не напрасны. Басси прав - наша кровь оплодотворит древо свободы. Рано или поздно Рим станет столицей всей Италии. Только доживем ли мы до этого счастливого дня? Что ж, если не мы, так наши сыновья доживут.
      В штабе на виллу Саворелли вернулись с позиций Медичи и Манара.
      - Генерал, французы возводят земляные валы прямо за захваченными виллами, - доложил Манара. - Каков будет приказ?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9