…В первой, может быть, декаде,

Думаю, что до обеда.

Так, понятно. Пушкин. Сзади.

Лучше где? У Грибоеда?

Где-нибудь в районе, вроде

Трёх, возможно, без десьти?

Да. В подземном переходе.

Нет. Я должен быть к пяти

На Савёловском. С детьми,

Понимаете – на дачу.

Если к часу я иссякну,

То тогда же вам и звякну

И наш план переиначу.

В два конца – поймите – глупо!

Я не корчу сибарита.

Как у вас во вторник? Глухо…

В среду? Тоже всё забито…

Вот Господь послал заботу.

Нет, я не могу. В субботу

Я – в хозяйственных вопросах.

Вы, конечно, на колёсах?

Вот и я хожу пехотой

И в тени жилых утёсов

Воздыхаю с неохотой.

Жаль. От центра удалённый,

Я – всему далековатый.

У какой? Восьмой колонны?

Знаю, нету там девятой.

Чтобы нам договориться,

Надо очень постараться.

Хочешь, в пятницу в 7.30

В вестибюле у торца?!

Хорошо. В последних числах,

К Малой Бронной по пути.

У прудов – согласен – Чистых.

Нет, я должен быть к пяти

У зубного Степаненки.

Может, в восемь на Петровке?

Буду я стоять у стенки,

Знаете, в такой ветровке…

Думаю, что мы, наверно,

Возле – около, примерно,

Всё-таки пересечёмся

В направлении взаимном,

Непременно, непреложно,

Между делом и поспешно.

Это ведь вполне возможно?

– Да, конечно, неизбежно!

В дорогу мама мне дала букет

Из ноготков и гладиолуса.

А этой твари по сю пору нет.

Опять она куда-то подевалася!

Ведь слышит, бестия, как издалёка

Бранится мать «бессовестной скотиною»

И призывает: «Клёпа! Клёпа!» —

С букетом, словно с хворостиною.

Ну, до свиданья. Рейсовый автобус

Меня повёз до станции Морозки,

Качается в букете гладиолус,

Мелькают за окном берёзки,

Бабуля рядышком уснула,

Я про берёзку думаю: бетула…

…Бетула, думаю, плакучая пендула.

О как привык я к белизне твоей коры

И к рыжине подкоркового слоя!

– Да! – за спиною кто-то говорит,—

Уж таковы природные условия.

– И каковы они? —

                              бабуля встрепенулась.

Мол, не спала, но вдруг проснулась.

– Они – для разума

                               желательная пища,

Они – и радость наша, и беда.

Сплошные горизонты! Широтища!

А вот дороги наши – никуда!

Ни к чёрту! Хоть возьми да тресни!

И вот что интересно: если

Вдруг недород – то надо закупать.

А денег нету. В силу недорода!

Но хуже – урожай! Куда его ссыпать?

Везти в Снежанск?

Поломана дорога!

Стою среди своих товарищей, растерян,

Поскольку труд их урожаем обесценен.

Да и «кому грузить?»,

                              да и «на чём возить?»

Не счесть вопросов иже с ними трудных.

Ему порой бывает выгоднее – гнить

В условиях таких паскудных!

Кому – ему? Соображаю,

Что – урожаю.

– А вы как полагаете? – Я полагаю,

Что о предметах, мне далёких, —

                                                    не сужу.

– Вы сходите? – спросила Пелагея

Васильевна. – По-моему, схожу.

Приехали. На станции Морозки

Встречаю Клёпу в обществе хвостатых

Вокруг неё облезлых отморозков,

Котов – неистребимых супостатов.

Ну, курва! Пшла домой! —

Стремлюсь её догнать,

Из-под кустов, из-под земли её достать,

За всё – физическим букетом

                                              ей воздать,

Словесною картиной угрожая

О пагубе иного урожая!

Со мною случай на метро «Арбатской»

Произошёл весьма дурацкий.

Запомним: нищий, к стенке прислонённый,

Сидит с гармошкой – без руки.

Навстречу панк идёт с причёскою зелёной,

За мной постукивают шпильки-каблуки

Трёх женщин – трёх различных рас.

Да. Я о фатуме, конечно, повествую.

Споткнулась чёрная. Но не о том рассказ —

Она ногой поддела мятую, пустую

«Джин-тоник» банку жестяную.

И вот помчалась жестяная банка

С подскоками – к ботинку панка.

Тот бьёт по банке – китаянке —

Ей на подъём и под её замах.

Она, в вельветовых штанах —

Бьёт! – в гармониста попадает. Нищий

Сам молодой, но с Карабаса бородищей,

Единственной рукой с татуировкой «вор»

Меня расстреливает банкою в упор!

Я уклоняюсь, белую сбиваю проститутку,

Её, чтоб не упала, ухватив за грудку.

И мы вдвоём, испуганы, как дети,

Заваливаем, падая, мента в бронежилете.

Он, свой отдельный наблюдая интерес,

Бежал по службе – нам вразрез!

А я, увы, не в очень трезвом виде.

Душа-предательница в пятки упадает.

Но мент сказал мне: «Извините!»

Да. Это выдумка. Такого не бывает!

О сколь же наши представленья скудны

О том, что тут бывает. Божья воля

Нас уместила в три секунды —

Как мы попадали, футболя.

Не хочешь – а влипаешь в передрягу,

Хоть ты запрись, да окна все закрой!

Четвёртая секунда – и «Бродягу»

                                                   на гармошке

Играет нищий. Да. Одной рукой

Он муху называет «бедный Озрик»,

Чей – помнит – фрак с брусничною искрой,

Любитель говорить, что это возраст

Таков уж… И не за горой

Простор без возраста. Ну не зануда ль?

Другой сказал бы: пустомеля.

Однако, кто сумел бы Букстехуде,

Как он, зануда,

Отличить от Пахельбеля?

Он на себя бывал особенно похож,

Когда травил вcё ту же с бородою байку,

И у плиты со спичками: «Ну что ж,

Давай-ка, брат, с тобой поставим „Чайку“».

Любитель: «Карты, – говорить, – сданы!»

К ним, картам, с детства равнодушен,

Внезапно бросить взгляд со стороны:

«Ты пьян, прости, и оттого мне скучен».

А сам-то? По какой причине

Его, вы думаете, мучает икота?

И, вдруг, беседы дружеской посередине

Он затевает распрю о сангине,

Что всё-таки, она – не терракота!

Мы на балконе с сигареткой холодеем,

А в комнате, в виду ледовой брани,

Давно уж, удрученные хоккеем,

Не различаем шайбу на экране

В обратном Адлере на взлётном поле

Я вдруг задумался о воле

В нескромном понимании «хотеть»

И в скромном понимании «стремиться».

Гляжу: невероятно, чтоб взлететь.

И, – чудо! – думаю, – чтоб приземлиться.

Сих дум случайные свидетели

Сосредоточились со мной перед посадкой

В одном удушливом, потея, накопителе;

Склонилась дочь над ученической тетрадкой

Для —

Не какого-нибудь там естествознания,

Но, первым делом, отчеркнув поля,—

«Для, – написала, – вольного писания»,

Которое, конечно, начиналось с «Я»

Такая-то: фамилья, имя, отчество,

Где проживает и так далее.

А дальше думать ей уже не хочется,

Впадать в бытописательство детальное

Услуги по… коньков заточке.

Неглинка. Помните, разнообразной пастой

Заправку шариковых ручек? В этой точке

Всем заправлял златозубастый

С тройной отсидкою Фарид.

Он молнию вшивал мохнатой лапой,

Крюк клюшки гнул паяльной лампой,