11

Сон приснился какой-то нехороший, я открыл глаза и сон сразу же забылся, но нехорошее ощущение все же на душе осталось. Даже не ощущение, а, можно сказать, предчувствие, что я увижу сегодня что-то страшное.

Я быстро сверился с картой, собрал вещички и подался на восток, стараясь держаться железной дороги. Прошагав так некоторое время, я увидел впереди просвет и мельканье чего-то белого, сразу же прильнул к земле и прислушался. Слева от меня угадывалось какое-то движение, да и на самой поляне что-то происходило, я застыл и не двигался. Надо же! Такое ощущение, что я нахожусь не в дремучем лесу, а на оживленном городском перекрестке. Раздалось щелканье затворов и громкое: «Хальт!», а на это со стороны поляны зазвучали пистолетные выстрелы, в ответ загрохотали автоматы. И тут я понял, что здесь происходит – на поляне наш летчик, выбросившийся с подбитого самолета, а автоматчики – это облава. И вот впервые за многие дни я почувствовал локоть товарища! Я обошел автоматчиков сзади, подобрался к ним поближе и сосчитал. Их было пять штук, вот черт, придется повозиться немного. Между тем, автоматчики, поливая огнем поляну, продвигались вперед. И делали они это достаточно нагло, уверенные в своем превосходстве, и о тыле совсем не беспокоились. Для начала я снял одиночными выстрелами двух крайних, а остальные, увлеченные боем, даже не заметили этого. Потом я увидел, как еще один фашист уткнулся носом в землю. Молодец, летун! Хотя я не был до конца уверен, что он там один, и мне хотелось, чтобы их оказалось больше. Тем временем бой продолжался, и пора было его заканчивать. Из-за трескотни автоматов мне плохо было слышно, но, по-моему, выстрелы со стороны поляны прекратились. Тем более что немцы как-то уверенно вышли на открытое место. Я выждал немного и положил их навсегда одной длинной очередью, потом опрометью кинулся к летчику, но он был уже мертв. Его буквально изрешетило пулями, и к тому же правая нога у него была неестественно вывернута, и сквозь разорванную штанину наружу торчала белая кость. Я поднял голову и увидел зацепившийся за толстый сук ясеня парашют. Вероятно, летчик обрезал стропы, и хотя было не очень высоко, метра три с половиной – четыре, все же приземлился неудачно. Я осмотрел пилота, выжить шансов у него не было никаких, даже если бы его не обнаружили немцы. Это был молодой человек, чуть больше двадцати, и вероятнее всего, штурман, потому что в планшетке у него оказалась полетная карта. Я взял его пистолет, обойма которого была пуста – бился пилот до последнего. Могилу я ему выкопал под этим самым ясенем, где он и погиб. Потом умудрился, все-таки, сдернуть парашют с дерева и отрезал небольшой кусок, завернул тело в парашютный шелк и похоронил. На стволе дерева кое-как сделал затеску при помощи саперной лопатки и ножа, на которой химическим карандашом написал – «Русский летчик» и поставил дату – «июнь 1941». Поднял руку вверх и щелкнул пустым затвором его пистолета.

Затем обшарил убитых немцев и обнаружил у одного из них фляжку со шнапсом, помянул летчика, а немцев трогать не стал, пусть валяются, только собрал у них оружие и боеприпасы, завернул в остатки парашюта и прикопал напротив могилы пилота, с другой стороны дерева. Потом постоял еще у могилки, попрощался с геройски погибшим и подался дальше. Тем более, уже начало темнеть, и надо было где-то ночевать.

12

Шагал я уже третьи сутки после того, как ушел от могилы летчика, по-прежнему придерживаясь железной дороги. Ничего такого особенного со мной не происходило, только однажды зайца подстрелил, да косулю вспугнул. Так что с провизией у меня особого напряга не было. И следов войны тут никаких, видно, немцы здесь проскочили ходом, не встречая особого сопротивления. Да, а еще на вторые сутки моего пути, по железной дороге начали идти эшелоны на восток, наверное, немцы все же восстановили движение через разбомбленную станцию. У меня, конечно, руки чесались устроить немцам какую-нибудь гадость на дороге, но возможности такой пока не представлялось. Так я и топал порожняком, в смысле, не нанося никакого урона немецко-фашистским захватчикам.

Однажды, пробираясь по густому подлеску, я услышал какие-то звуки. Застыл, как статуя – да, это был или громкий шепот, или тихий разговор. Я осторожно опустился на землю и медленно подполз поближе, надеясь разобраться, что к чему. Что тут за базар открылся посереди леса? Сначала я еще опасался, что могут быть выставлены посты, но ничего такого не было и в помине. И я подкралсяк спорящим почти вплотную, мне было их отлично видно и слышно. Как я и предполагал, это оказались наши окруженцы, числом шесть человек. Крепко спорили только двое, остальные тихо переругивались, только непонятно, кто с кем. А, между тем, спорящие все громче и громче повышали голоса. Разговаривали пехотный сержант с перебинтованной головой и артиллерийский старшина, и спор у них поднялся нешуточный:

– Ты чего, старшина? С ума, что ли, съехал?

– А ты что предлагаешь?

– А я предлагаю остановиться где-нибудь и начать воевать здесь!

– С чем воевать? С одной винтовкой и пистолетом – это война?

– Ну и что! Добывать будем в бою! Я их готов голыми руками душить!

– Много ты добыл, что было, и то потерял!

В общем, продолжалось это все довольно долго и все в одном духе, надоело это мне хуже горькой редьки. Да, с этими ребятами, похоже, каши не сваришь, но все же я решил помочь им. Тихонько свистнул, они, как по команде, повернулись в мою сторону, а рука старшины потянулась к висевшей на ремне кобуре. Я негромко окликнул:

– Не боись, свои.

В ответ:

– Какие такие свои?

– Да русские, мать вашу! Что, слышишь не вволю?

– Давай выползай, но смотри, если что, кончим сразу.

– Кончалка у тебя еще не выросла, старшина!

– Ладно, выходи. Хорош трепаться!

Я медленно поднялся и спокойно вышел, держа руки в карманах. Старшина некоторое время смотрел на меня, а потом процедил сквозь зубы:

– Ну и? Фуражка-то я вижу погранцовая. А на самом деле, из каких будешь?

– Из них и буду, из пограничников, воюю вот помаленьку.

И я немного шевельнул плечом, на котором висел автомат. А старшина:

– Брось заливать!!!

Он посмотрел в сторону пехотного сержанта, с которым спорил совсем недавно чуть ли не до драки:

– Смотри, сержант, еще один вояка выискался, бежит, наверное, от самой границы, только рубашонка пузырем!

Я ничего ему не сказал, спокойно снял вещмешок с плеча, порылся в нем и достал полковничью коробку из-под табака. Открыл ее и сказал:

– Вот, смотри.

Старшина смотрел на кучку документов и ничего не понимал:

– Ну, и что это значит?

– А это значит, старшина, что только эта куча бумаг и осталась от людишек, которые мне встретились, пока я мчался от границы.

Я уже начинал злиться, а старшина этот недоделанный все равно гнул свое:

– Смотри, какой аккуратный и запасливый. Ты что? Думаешь, если выйдем, тебе поможет эта макулатура?

Вот есть же такие дубовые люди, которых ничем не возьмешь. Упрутся на своем, как бараны, и все тут! И этот такой же, и как он только до старшины дослужился? Я не хотел больше с ним ни о чем спорить, но все же сказал:

– А ты, я вижу простой, как пареная репа.

С этими словами я еще порылся в своем «сидоре» и достал оттуда две гранаты – «толкушки». У всех буквально вытянулись лица, но я их успокоил:

– Все в порядке, мужики! Это вам на разживу, как разбогатеете, отдадите должок. Если увидимся, конечно, когда-нибудь. А если нет, то прощаю.

Я улыбнулся и протянул гранаты сержанту:

– Бери! Тебе точно пригодятся, и не унывайте, немца бить можно и нужно. И в хвост и в гриву, да и по зубам не помешает. Ну ладно, на этом разбегаемся, мне туда!

И я махнул рукой на восток. Бойцы встали со своих мест, и подошли ко мне, даже старшина смотрел не так угрюмо. А сержант посмотрел на меня уже осмысленными глазами:

– Может, вместе, а?

– Нет, ребята. Не обессудьте, но привык один, и отвечать буду только за себя. Счастливо оставаться!

С этими словами я пожал им руки, отдал честь и пошел прочь. Но вдруг кое-что вспомнил, остановился и достал из мешка полицейскую кепку:

– Вот таких деятелей встречали?

– Нет, мы ведь из леса еще и носа не показывали.

– Если повстречаете, то пощады никакой, сволота это!

Я скрипнул зубами и ушел, больше ничего не говоря. Взрослые уже мальчики, должны сами разобраться, что к чему.

13

И снова я шел на восток и думал о том, что когда-нибудь развернусь на сто восемьдесят градусов и пошагаю в обратную сторону. И не ведал я, что это так и будет, однако будет много-много раз.

Немцев в лесу я больше не встречал, кроме случая с летчиком. Но это был для них особый случай, а без нужды они в чащу не лезли. Поэтому я расслабился и вел себя довольно беспечно. Однажды, во время дневного отдыха, я как-то незаметно задремал. А проснулся от того, что кто-то тяжело дышал у меня над ухом, спросонья я ничего толком не понял, но рука моя уже лежала на автомате. Я медленно скосил глаза в сторону и увидел…мирно жующую корову. Вот это номер! А ведь так можно заснуть и не проснуться, но это в лучшем случае, а в худшем мог бы и в плену оказаться, как кур в щах. Я смотрел на корову, и она глядела на меня своими большими влажными глазами, а ведь и позабыть уже успел, что есть на свете и другая жизнь. На шее у коровы привязана веревочка, но колокольчика не было, вот она и подобралась ко мне бесшумно. Но это не оправдывает меня, ни в каком случае. Вдруг невдалеке послышался чей-то тоненький голосок: «Майка, Майка!». Я насторожился, напряглась и корова, повернув голову набок и прядя ушами. Опасности я не почувствовал, поэтому просто так сидел возле коровы и не двигался, чтобы не испугать ребенка, а в том, что корову искал ребенок я не сомневался. Наконец, я увидел его, это был белобрысый мальчик, лет восьми, он меня тоже заметил и остановился, нерешительно переступая с ноги на ногу. Мальчик подозрительно смотрел на меня, а глаза его выглядели взрослыми на детском личике:

– Дяденька! Это наша корова, не забирай ее, а то нам есть будет нечего.

Он беспомощно смотрел на меня, а из глаз у него готовы были выкатиться слезы. Я не выдержал:

– Мальчик, да ты не бойся! Свой я, и корова ваша мне не нужна.

Он перестал шмыгать носом и вытер глаза рукавом грязной рубашонки:

– Правда? А ты кто?

– Солдат я, меня зовут дядя Витя, а тебя как?

– А меня Васькой, а еще у меня брат есть старший – Ванька.

– Ну, вот и познакомились, а теперь рассказывай, почему ты здесь и как, вообще, дела?

– Дядь Вить, может быть, пойдем к нам, там тебе все и расскажут, там мамка и тетя Лена.

– Ну, хорошо, веди.

Васька перекинул хворостину в другую руку и крикнул:

– Майка, домой!

Корова послушно развернулась и медленно пошла впереди нас, помахивая хвостом и мотая головой, таким способом она отгоняла кровососную братию, которой здесь было предостаточно. Некоторое время мы молчали, а потом я спросил:

– Слушай, Вась, а корова-то не убежит?

– Да ну! Ее доить уже пора, она и сама бы пришла, но только попозже.

– Хорошо, а скоро мы придем?

– Да, вот уже подходим.

И, действительно, в скором времени мы вышли на поляну в лесу, на которой стояло несколько шалашей, хотя шалашами назвать эти «соороужения» было трудновато. Навстречу нам выбежала женщина лет тридцати и закричала:

– Васька, паразит, где пропал? Корову уже пора доить давно!

– Мам, она колокольчик потеряла и забрела подальше, вот пришлось искать.

– Не ври…

И тут она заметила меня и осеклась. Застыла, напряженно глядя на меня, потом перевела взгляд на сына:

– Васька, кто это?

– Мам, не бойся, это наш, советский!

Он, почему-то, с удовольствием произнес это слово «советский», хотя пришло оно в эти края совсем недавно. Что же, пацан есть пацан, ему нравится. Из других шалашей вышло остальное население лагеря – две женщины, помладше и постарше, и две маленькие девочки, очевидно, близняшки. Не было видно только Ваньки, старшего Васькиного брата. Но, вот и он объявился, я услышал хруст за спиной, повернулся и увидел подростка. Он стоял почти рядом и замахивался на меня каким-то колом, но увидел звездочку на фуражке и выпустил палку из рук. Вот это и был Ванька. Я улыбнулся и потрепал его по вихрастой голове:

– Молодец, не даешь мамку в обиду!

Но он только нахмурился и ничего не ответил, а Васька взял меня за руку и потащил ближе к народу. Я приблизился к людям и представился:

– Лейтенант Герасимов, можно Виктор.

После некоторого замешательства ко мне подошла мать мальчишек:

– А меня зовут Ольга.

Потом она представила остальных – это была ее подруга Лена и две ее девчонки, Люда и Люба, а также ее мать Мария.

14

Я подошел к шалашам и присел на тоненький чурбак:

– Ну, что же, Ольга, рассказывайте. Что случилось, почему вы здесь, где ваши мужики? В общем все.

– Да говорить-то особо и нечего. Мужиков наших немцы куда-то забрали, говорили, что на какие-то работы.

– На какие такие работы?

– Не знаю, но только ничего о них не слышно.

– И много мужиков забрали?

– Да всех, кто помладше, человек двадцать. Остались в деревне из мужиков только пацаны да деды. А еще два полицая, вот из-за них мы здесь и обретаемся.

– А в чем дело?

– Это два брата – Осип и Архип. Один-то, Осип, еще ничего. Женатый он, жена хорошая, двое ребятишек. А Архип этот в прошлом году только из тюрьмы пришел, тихий был сначала. А как немцы пришли, так и стал лютовать. Плетку все время носит, кого встретит – сразу бьет, ни за что. Озлобился в тюрьме, а теперь на односельчанах все срывает.

Ольга замолчала, я тоже. Но потом спросил:

– А дальше что?

– Потом нам с Ленкой проходу не стал давать. Обнимается, лапает везде. Говорит, что если не покоримся мы ему, то он и нас, и ребятишек наших изведет. А еще и брата своего на нас натравливает.

– Ага, Ольга, послушайте, а немцы есть в деревне?

– Нет, деревня наша маленькая. Вот эти два полицая только и есть из новой власти. А немцы приезжают иногда, живность всякую отбирают, но людей пока не трогают. А сволочь эта, Архип, хуже немцев.

– Скажите, Ольга, а гарнизон немецкий далеко от вас?

– Километров десять. Там станция небольшая и немцев не очень много, но еще и полицаи есть.

Но тут промычала корова, и Ольга сразу вскинулась:

– Ой, что это я сижу-рассиживаю, Майку надо же доить! Вот я сейчас вас молочком парным угощу. Давненько, наверное, не пробовали?

Она взяла подойник и пошла к корове, которую Васька привязал к вбитому в землю деревянному колышку. А я решил осмотреться. Обошел полянку кругом, в одном месте к ней подходила едва заметная тропинка, учтем. Потом подошел к шалашам, да, это было только какое-то жалкое подобие жилища. Я позвал Ваську, но его нигде не было, поэтому пришлось обратиться к Ольге, доившей корову:

– Скажите, Ольга, а инструменты есть у вас какие-нибудь?

– Да, конечно! Сначала-то ничего не было, без всего ушли из деревни, а потом уже сыновья сбегали домой, да принесли. Избыто наши пока не трогают, вот и берем то, что надо.

– А зимой как жить будете?

– Уж и не знаю, а возвращаться опасаемся, мало ли что.

– Ну, ничего, что-нибудь придумаем.

Ольга закончила доить корову, процедила молоко и налила мне в кружку:

– Вот, пейте!

Я медленно, растягивая удовольствие, выпил, ведь я тоже в деревне жил, все это мне знакомо, а молоко я очень люблю, особенно парное. Потом вытер губы и протянул кружку:

– Спасибо большое, очень вкусно!

Ольга засмеялась:

– Да не за что! Пойдемте, я вам инструменты дам.

– Ольга, а может быть, перейдем на «ты», а то мы все выкаем, как будто на балу находимся.

– Хорошо. Вот, бери, что тебе нужно. А что ты делать-то хочешь?

– Да вот, нужно же вам жилье подходящее сообразить!

Она внимательно посмотрела на меня и только вздохнула.

15

Я взял топор, пилу-двухручку и пошел к лесу. Ольга окликнула меня:

– Витя!

– Что?

– Я сейчас Ленке накажу что-нибудь поесть приготовить, а потом приду, помогу тебе. Может, и Ванька с Васькой явятся, а то они куда-то запропастились.

– Хорошо.

В лесу я присмотрел подходящие елки для столбов и принялся за валку. Успел повалить две штуки, и тут пришла Ольга с ребятами. Я присел на пенек и спросил мальчишек:

– Ну, и где вы пропадали?

Ответил Васька, а Ванька все больше молчал, видно, еще не до конца доверял мне:

– Мы в деревню ходили, хотели взять кое-что, там у нас картошка в сарае припрятана. А в деревне немцы оказались, чуть на них не напоролись. Там начальство ихнее приехало, вот и согнали людей в одно место.

– А зачем?

– Да фашист там главный выступал, лаял, как собака. А переводчик по-нашему говорил, про какой-то новый порядок. Но слышно плохо было, мы близко-то не подходили, боязно.

– Ну, хорошо, разберемся, а теперь давайте за работу!

С приходом Ольги и ребят дело пошло значительно быстрее. Мы заготовили столбы, жерди, ивовые прутья, хвойные лапки, и перенесли все это на полянку. Потом перекусили кашей из распаренной ржи с тушенкой, которая у меня еще оставалась. Ленкиных девочек я угостил плиткой трофейного шоколада, а пацанам дал пачку галет, пусть грызут.

Теперь можно было приступать к строительству. Я хотел соорудить два шалаша на две семьи – Ольгину и Ленкину. Конечно, у меня была задумка, как вернуть их в деревню, но вдруг не получится, надо было подстраховаться. Пацанов я послал в лес, чтобы надрали ивового корья для привязки жердей, а сам принялся вкапывать столбы. Работа продвигалась быстро – между столбами привязывали жерди, а промеж них заплетали ивовые прутья. Так же сделали и крышу, на которую накидали еловых лапок. Этих лапок наносили также и вовнутрь – вместо пола, получилось вполне прилично. Со вторым шалашом управились быстрее, опыт уже был. Так что, когда начало темнеть, у нас уже было все готово к ночлегу.

На ужин попили малинового чая с галетами и разошлись по «пещерам». Ольга пригласила меня в свой шалаш, мы улеглись, но заснуть не удавалось. Я подал голос:

– Оля, ты спишь?

– Нет, а что?

– Я хочу попросить, завтра мне нужно будет попасть в деревню, пусть пацаны меня проводят, так быстрее будет. С ними ничего не случится, как только доведут. Я отправлю их обратно сюда.

– Хорошо, но что ты хочешь сделать?

– А хочу я, Оля, вернуть вас в ваши дома, чтобы жили нормально.

– Это хорошо, конечно, если получится.

– Должно получиться.

Мы еще немного поговорили, и как-то незаметно для себя я уснул.

16

Этой ночью я хорошо выспался, а когда продрал глаза, Ольги уже не было. Наверное, корову ушла доить. Я полежал еще немного, потом разбудил пацанов, хотя и жалко их было, рановато для них просыпаться, но надо. Объяснил им ситуацию, и они радостно согласились мне помочь. Для них в лесу, конечно, интересно, но жить лучше в доме.

Мы быстро собрались и пошли, сначала молчали, но потом я решил прояснить обстановку:

– Далеко топать?

– Да нет, верст пять.

– А теперь слушайте сюда! Когда подойдем, укажете мне дома, где живут эти полицаи, а потом сразу же обратно в лес. Я вашей мамке обещал.

– Хорошо, вот только живут они вместе, в одном доме.

– Почему так?

– Так у Архипа этого тоже изба была, только спалил он ее этой весной. Курил пьяный, да заснул. А сам-то живой остался, его брат Осип успел вытащить из огня. Вот, гад, и там ему повезло. Сгорел бы, и дыму не осталось. И живет теперь у Осипа, он ему угол там какой-то отгородил.

– Ну, что же. Это даже лучше!

Так, за разговорами, мы и подошли к деревне. Последние минут десять пробирались осторожно, поглядывая по сторонам. Я оглядел деревню из-за кустов, обзор, конечно, неважный, но осмотреться нужно.

17

– Ну, и где дом ихний?

– Отсюда плохо видно, надо обойти вокруг деревни.

– Ведите!

Мы осторожно стали пробираться по краю и, вскоре, остановились. Васька указал рукой на довольно добротный пятистенок:

– Вот этот.

Хорошо было уже то, что дом находился недалеко от леса, хотя и все дома в деревне располагались так же, потому, что была всего одна улица.

– Ну, все, дуйте к мамке и скажите, что все в порядке. Я приду, когда все устрою.

Когда пацаны скрылись за кустами, я высмотрел недалеко от этого места, где мы стояли, приличный клен. Наблюдать с земли не очень удобно, и нужно было найти другую позицию. Я забрался на дерево, взял бинокль и стал наблюдать – и за деревней, и за двором братьев-полицаев. Вот черт, я же не спросил, как они выглядят, как мне их различить, братанов этих. Ладно, день велик, определюсь как-нибудь. Я продолжил наблюдение, но деревня будто вымерла, никакого движения. Хотя, может быть, и рановато еще. Ага, вот начали выпускать скотину и подгонять к околице деревни, и из дома полицаев женщина выгнала корову и небольшое стадо овец, и направила их туда же. Видимо, народ ничего против не имел, чтобы скотина полицаев находилась в общем стаде, но, с другой стороны людям, и деваться было некуда. Куда ни кинь, всюду клин, лучше уж по-мирному. Вот все собрались, и пастух, какой-то маленький старичок, немного отогнал стадо от деревни и пустил пастись. Благо, выгона вокруг деревни хватало с избытком. А женщина, между тем, возвращалась домой, в бинокль я ее хорошо видел. Это была миловидная особа средних лет, а вот взгляд у нее какой-то виноватый. Заметно было, что она стыдится быть женой полицая. Когда она подошла к своей калитке, из дома вышел мужчина, был он среднего роста, худой и черный, как грач. Он что-то спросил у женщины, но она не ответила ничего, лишь только махнула рукой и вошла в дом. А полицай, а это был именно полицай, судя по повязке и кепке, двинулся к стаду. Такое же барахло лежало у меня в мешке, на всякий случай. Полицай, поправляя сползающую с плеча винтовку, подошел к пастуху и стал его о чем-то расспрашивать, но тот только пожимал плечами и мотал головой.