Борис Лыков был старше Дмитрия Пожарского почти на пятнадцать лет, поэтому он держался с ним как умудренный жизненным опытом военачальник. Это слегка коробило Пожарского, который покуда не проиграл в своей жизни ни одного сражения, в отличие от Лыкова, коему уже доводилось не раз спасаться бегством от врагов.

В разговорах с Пожарским боярин Лыков недвусмысленно намекал ему на то, что, мол, он находится у него в подчинении лишь до передачи золота Кантемир-мурзе. Затем Лыкову предстояло разделаться с Лжедмитрием руками крымцев и не допустить к Москве гетмана Жолкевского.

«А ты, князь, поедешь к себе в Зарайск стеречь наше южное порубежье, – молвил Борис Лыков, задирая нос перед Пожарским. – Иными словами, ты всего лишь сторож, а я – государев полководец».

Дисциплина в разношерстном воинстве, поступившем под начало Пожарского, была из рук вон плохая. Бывшие разбойники Салькова и спешно набранные ратники Лыкова на каждом шагу грубили младшим командирам, засыпали на посту во время дневных и ночных стоянок, играли в кости на деньги и вещи, занимались воровством, часто бывали во хмелю.

Пожарскому приходилось самому проверять дозоры, встревать в пьяные драки между людьми Салькова и Лыкова, отнимать у нерадивых воинов игральные кости и хмельное питье. Если бы не помощь Степана Горбатова и его стрельцов, которые не утратили воинской выправки, отряд Пожарского рассыпался бы еще в пути, не доходя до Оки. Опираясь на своих слуг и стрельцов полковника Горбатова, Пожарский сумел наладить дисциплину в своем небольшом войске, действуя сурово и неумолимо. Провинившихся ратников Пожарский велел оставлять без пищи, наказывал кнутом и нагружал тяжелой работой во время привала. Причем первым показательно был бит плетьми Тимоха Сальков, посмевший в пьяном угаре грубить Пожарскому.

Если, выступая из Москвы, отряд Пожарского напоминал плохо управляемую орду вооруженных людей, то в Коломну эти же ратники пришли, уже имея вид спаянного дисциплиной войска. В голове небольшой колонны развевался багряно-золотой стяг Пожарского, в хвосте отряда реяло знамя боярина Лыкова. В середине находился обоз из нескольких повозок, в одной из которых везли золото для крымского хана, а в остальных было нагружено продовольствие и походные шатры. Повозки охраняли стрельцы полковника Горбатова, одетые в длинные красные кафтаны с белыми галунами и высокие красные шапки с загнутым верхом.

Слуги Пожарского и боярина Лыкова, а также люди Салькова ехали верхом. Все прочие ратники шли в пешем строю.

В Коломне, расположенной при слиянии Москвы-реки с Окой, отряд Пожарского задержался на три дня. Пожарский не знал, где именно конница Кантемир-мурзы выйдет к Оке. Дабы выяснить это, князь Пожарский отправил в дальний дозор в заокские степи четверых конников из числа людей Салькова. Эти конные сторожи, вернувшись, доложили Пожарскому, что войско Кантемир-мурзы, миновав Тулу, двигается к городку Кашире. Пожарский без промедления повел свой отряд туда же. От Коломны до Каширы было двадцать верст, поэтому отряд Пожарского прибыл туда раньше татар. Кашира, расположенная на правобережье Оки, являлась такой же приграничной крепостью, как и Зарайск. Но в отличие от Зарайска, цитадель которого была возведена из камня, стены и башни Каширы были деревянные, возвышаясь на земляных валах.

Воины Пожарского разбили стан на берегу Оки с таким расчетом, чтобы можно было при случае отразить нападение многочисленной орды Кантемир-мурзы. Позади наскоро вырытого рва Пожарский повелел установить наклонный частокол, обе имеющиеся у него пушки князь велел вкатить на небольшой холм, повернув их жерла в сторону степи. У подножия холма Пожарский распорядился поставить полукругом повозки, создав из них дополнительный рубеж обороны. Русские шатры были раскинуты за холмом, но не как попало, а тоже полукругом, дабы перед ними имелась широкая площадка для построения и переклички всего отряда.

Глядя на все эти приготовления Пожарского, боярин Лыков небрежно заметил ему:

– Не суетись понапрасну, князь. Кантемир-мурза не станет обнажать на нас оружие. Он же идет сюда как союзник Василия Шуйского. Ему же ведомо, что хан Мухаммад-Гирей заключил тайный договор с Василием Шуйским.

– Знаю я этих татарских союзников, – проворчал Дмитрий Пожарский, – знаю и цену договорам с крымскими ханами. С этими нехристями, боярин, нужно ухо востро держать. Татарин будет тебе улыбаться и в дружбе клясться, а сам при первой же возможности ударит тебя ножом в спину!

Едва стемнело, как из степной дали к Кашире подвалила татарская орда – многие тысячи всадников и больше сотни повозок на больших колесах. В какие-то из повозок были впряжены мулы и лошади, в какие-то – одногорбые верблюды. Соорудив из возов огромный круг, крымцы поставили в его центре свои юрты с закругленным верхом.

Табуны расседланных лошадей покрыли все окрестные пастбища.

От Кантемир-мурзы в лагерь Пожарского прибыли посланцы, пригласившие русских воевод на ужин в шатер своего повелителя.

Борис Лыков живо откликнулся на это приглашение. Князь Пожарский отказался ночью покидать свой стан. Глядя на него, не поехал на пир к татарам и полковник Горбатов. Тимоха Сальков и рад бы был составить компанию боярину Лыкову, но тот не пожелал взять его с собой. Самонадеянный Лыков считал ниже своего достоинства сидеть рядом на пиру с бывшим разбойным атаманом без роду и племени.

Проводив боярина Лыкова в гости к Кантемир-мурзе, князь Пожарский удвоил караулы. Все его ратники легли спать, положив оружие рядом с собой. Пороховые заряды и ядра были сложены возле пушек, чтобы пушкари в любой момент могли открыть огонь.

Костры в русском лагере постепенно гасли один за другим; шатры были окутаны тишиной, нарушаемой лишь храпом спящих стрельцов.

Князю Пожарскому не спалось. Он вставал, выходил из шатра, поднимался по склону холма к орудийной позиции, откуда татарский стан был как на ладони.

Ночь была теплая и звездная. Ущербный серп луны едва виднелся в темной необъятной вышине.

Опираясь на колесо пушки, князь Пожарский вглядывался в разлитое по степи море рыжих огней. Теплый ветер нес со стороны татарского становища запах дыма, жареного мяса и нагретых овчинных шкур. Оттуда далеко разносились гортанные выкрики степняков, их протяжные заунывные песни, рев верблюдов и ржание коней.

* * *

Боярин Лыков вернулся в русский стан лишь под утро, он был сильно навеселе. Четверо сопровождающих его слуг принесли подарки от Кантемир-мурзы: роскошную саблю в серебряных ножнах, добротное татарское седло со стременами, островерхий шлем из дамасской стали и свернутый в трубу персидский ковер.

Немного проспавшись в своем шатре, боярин Лыков пришел в шатер к Дмитрию Пожарскому и сказал ему, что Кантемир-мурза остался недоволен тем, что князь Пожарский не пожелал отужинать у него.

– В вопросах гостеприимства Кантемир-мурза очень щепетилен, – молвил князю Пожарскому боярин Лыков. – Всякого отказавшегося прийти к нему на угощение Кантемир-мурза считает своим врагом. Такими вещами не шутят, князь. Чужие обычаи надо уважать. Коль зовут тебя на пир, стало быть, нужно идти, даже если ты сыт по горло или зубной болью мучаешься. Я задобрил Кантемир-мурзу тем, что наплел ему, будто ты дал клятву Василию Шуйскому по ночам никуда не отлучаться от повозки с золотом. – Лыков осклабился щербатым ртом, подмигнув Пожарскому. – Кантемир-мурза был восхищен таким твоим рвением при исполнении служебного долга. Этот узкоглазый черт велел мне непременно привести тебя к нему, когда взойдет солнце. Так что, князь, оденься получше и слугам своим вели сделать то же самое. Кантемир-мурза приглашает нас с тобой к себе на полуденную трапезу.

И уже совсем тихим голосом Лыков добавил: мол, на этом застолье они и обсудят с Кантемир-мурзой, на каких условиях татары станут воевать с Лжедмитрием и поляками.

– Для меня главное – передать золото Кантемир-мурзе, – проворчал Пожарский, с самого начала недовольный всей этой затеей Василия Шуйского. – А как натравить татар на Лжедмитрия и поляков – это уже твоя головная боль, боярин.

Прибыв в татарский стан, Дмитрий Пожарский сразу обратил внимание на русских невольников, в основном женщин и детей, которые сновали между юртами, таская хворост для костров и воду в кожаных ведрах для приготовления пищи. Юных и красивых невольниц их владельцы голыми водили по становищу с веревкой на шее, предлагая всякому желающему за плату уединиться с русской рабыней в юрте или в крытой повозке. Были среди татар и такие, кто желал продать имеющуюся у него невольницу или ребенка, зная, что это самый ходовой товар. Желающих купить молодую рабыню или мальчика среди татарских военачальников и приближенных Кантемир-мурзы было много.

У Кантемир-мурзы было прозвище Кровавый Меч. Всю свою жизнь он провел в набегах и походах, не расставаясь с саблей и быстрым, как ветер, скакуном.

Кантемир-мурза не понравился князю Пожарскому с первого взгляда. Он был небольшого роста, с широкими плечами и кривыми ногами. Длинный цветастый халат из блестящего шелка смотрелся на нем несколько мешковато. Его большая голова была гладко выбрита и увенчана на макушке небольшой круглой шапочкой из зеленого бархата. Загорелое лицо Кантемир-мурзы было покрыто шрамами. Один шрам багровел на его левой скуле, другой залег меж черных густых бровей, третий шрам виднелся на коротком приплюснутом носу. Своими толстыми щеками Кантемир-мурза напоминал хомяка, а своими раскосыми глазами он смахивал на рассерженную рысь. На вид ему было лет пятьдесят, хотя в его черной бородке и усах не было заметно ни единого седого волоска.

Князю Пожарскому не понравилось, что боярин Лыков расточает перед кривоногим Кантемир-мурзой льстивые речи и низко кланяется ему. Когда до него дошла очередь произнести приветствие хозяину застолья, слог князя Пожарского был сух и краток, а его поклон лишь с натяжкой можно было назвать поклоном.

После угодливого раболепства боярина Лыкова такое поведение князя Пожарского выглядело весьма вызывающе. Приближенные Кантемир-мурзы, коих собралось у него в шатре не меньше двадцати человек, недовольно загалдели.

Кантемир-мурза властным жестом руки, унизанной перстнями, заставил своих вельмож примолкнуть.

– Сразу видно, что князь Пожарский воин, а не царедворец, – по-русски произнес Кантемир-мурза с неким подобием улыбки на своих толстых губах. – К тому же князь Пожарский мой гость, и, значит, ему простительно любое поведение. Кто привык кланяться, тот кланяется низко, а кто кланяться не привык, тот кланяется, как умеет.

Все приближенные Кантемир-мурзы и он сам сидели на мягких подушках, сложив ноги калачиком. Перед каждым из них слуги поставили по маленькому столу на низких ножках. И только перед Кантемир-мурзой стол был поставлен довольно длинный, поскольку рядом с ним должны были пировать два его гостя из русского стана.

Боярин Лыков опустился на ковер слева от Кантемир-мурзы, князь Пожарский расположился справа от него.

Расторопные босоногие слуги в коротких халатах принесли яства в круглых глиняных тарелках, расписанных восточными узорами. На тарелках горкой возвышались очищенные от скорлупы миндальные орехи, изюм, курага, сушеные груши, халва и ячменные лепешки с медом. Всем гостям в неглубокие круглые чаши без ножки был налит желтоватый пенный кумыс.

Дмитрий Пожарский пить кумыс наотрез отказался.

Боярин Лыков, уже начавший произносить здравицу в честь хозяина застолья, осекся на полуслове. Среди татарских вельмож опять прокатился раздраженный говорок.

Кантемир-мурза повелел слугам принести специально для князя Пожарского браги или хмельного русского меда, что отыщется среди его запасов.

Однако и хмельной мед Пожарский пить не стал, заявив, что сначала нужно решить насущные дела, а уж потом переходить к дружеским возлияниям.

– Всякие дела лучше делать на трезвую голову, – сказал князь Пожарский, с осуждением взглянув на боярина Лыкова, который еще толком не протрезвел после вчерашней попойки, а уже вновь взялся за чашу с хмельным питьем.

Кантемир-мурза коротко рассмеялся, сверкнув белыми зубами. Князь Пожарский вызывал у него все большую симпатию. Он впервые встретился с русским воеводой, не падким на вино.

– Не могу не согласиться с князем Пожарским, – проговорил Кантемир-мурза, поставив на стол свою чашу с кумысом.

Первым делом князь Пожарский пожелал узнать, за какую плату войско крымского хана согласится воевать с недругами Василия Шуйского. Кантемир-мурза назвал примерную сумму в расчете на золотые английские монеты, которые со времен Ивана Грозного поступали на Русь после торговых сделок, где их перечеканивали на монетном дворе в Москве, ставя на них герб Российского государства. Князь Пожарский надеялся в душе, что Кантемир-мурза потребует за свою военную помощь слишком крупное денежное вознаграждение, тогда переговоры можно было сразу прервать. Василий Шуйский не собирался платить татарам больше, чем он заплатил шведским наемникам Делагарди. По этому поводу Дмитрию Пожарскому были даны государем четкие инструкции. Однако запросы Кантемир-мурзы оказались не слишком высоки. В принципе, он был согласен воевать с поляками и Лжедмитрием за те деньги, которые ему был готов заплатить Василий Шуйский.

Такая сговорчивость Кантемир-мурзы пришлась по душе боярину Лыкову, который сразу же объявил, что всем им нужно непременно выпить за успех этих переговоров.

Князь Пожарский охладил радостный пыл Лыкова, внезапно заявив, что увиденные им в татарском стане русские невольники есть свидетельство того, что Кантемир-мурза нарушил договор, заключенный между крымским ханом и Василием Шуйским.

– Проходя по русским землям, воины Кантемир-мурзы вели себя, как враги, разоряя деревни и беря в полон смердов, – сурово промолвил князь Пожарский. – Это выходит за рамки секретного договора. У меня есть строгий наказ от государя не отдавать золото крымцам, если они пленят хотя бы одного русича.

Услышав такое от Пожарского, боярин Лыков растерялся. О таком наказе Василия Шуйского ему было ничего не известно. В растерянности пребывал и Кантемир-мурза. Его воины всегда занимались грабежами, где бы они ни проходили. Текст секретного договора между Мухаммад-Гиреем и Василием Шуйским Кантемир-мурза не видел, но он знал, что его повелитель ждет щедрых даров от русского царя. Если московские дары не прибудут в Крым, то вина за это ляжет на Кантемир-мурзу.

Рисковать своей головой из-за двух сотен русских невольников Кантемир-мурза не собирался. Он тут же распорядился, чтобы все пленные русичи были немедленно отправлены в Каширу. Приближенные Кантемир-мурзы торопливо удалились из юрты, чтобы лично проследить за выполнением этого приказа.

– Не сердись, князь, – с миролюбивой улыбкой обратился к Пожарскому Кантемир-мурза. – Каюсь, это я недоглядел. Среди моих воинов полным-полно совершенно диких степняков, с которыми и у меня хватает хлопот. Но ведь одна маленькая тучка не может заслонить свет солнца, так и это досадное недоразумение не должно нарушить дружбу между Мухаммад-Гиреем и царем Василием. Не так ли?

Согнав с лица суровую мину, Дмитрий Пожарский сказал, подняв свою чашу с хмельным медом:

– Давайте выпьем за то, чтобы эти досадные недоразумения впредь не повторялись.

Кантемир-мурза и боярин Лыков охотно осушили свои чаши вместе с князем Пожарским.

Возвращаясь в свой лагерь верхом на конях в сопровождении конных слуг, князь Пожарский и боярин Лыков увидели, как длинная вереница русских невольников, измученных и полуодетых, спешит через зеленый луг к распахнутым воротам Каширской крепости.

– Почто государь дал тебе тайный наказ, а мне не дал? – спросил у Пожарского боярин Лыков, взглянув на него сбоку.

– Не было никакого царского наказа, боярин, – покачиваясь в седле, ответил Пожарский. Он говорил каким-то рассеянным голосом, словно его одолевали какие-то свои думы. – Просто мне захотелось вырвать из неволи всех этих несчастных. – Пожарский кивнул на бегущих через поле женщин и детей в разорванных одеждах.

– Ну, ты и хитрец, князь! – усмехнулся Лыков. – Как ты ловко облапошил Кантемир-мурзу! Обвел нехристя плешивого вокруг пальца! Этот дурень узкоглазый еще и одарил тебя шлемом и кинжалом из дамасской стали.

– Не все же нам татар дарами тешить, – ухмыльнулся Пожарский, – им тоже порой следует раскошелиться перед нами.

– Когда ты намерен выступить к Зарайску, князь? – вновь спросил Лыков.

После завершения переговоров с Кантемир-мурзой, принявшим условия Василия Шуйского, ответственность за золотые сокровища переходила от князя Пожарского к боярину Лыкову.

– Сегодня же и выступлю, – не глядя на своего собеседника, ответил князь Пожарский. Он взирал, чуть прищурив глаза от ярких солнечных лучей, то на бревенчатые стены и башни Каширы, маячившие впереди, то на безоблачные голубые небеса, в которых заливались жаворонки.

«А он и впрямь благороден и бескорыстен, как многие про него говорят, – думал боярин Лыков, незаметно бросая взгляды на князя Пожарского. – Не взял ни монетки из сокровищ Шуйского, хотя я предлагал ему обогатиться за счет царя. Не падок на вино и на женщин. Выпил всего одну чашу хмельного меда на застолье у Кантемир-мурзы, отказался от двух дивных юных турчанок, предложенных ему в виде подарка. Дабы не обижать Кантемир-мурзу, принял от него только шлем и кинжал. Странный человек!»

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.